Маленький принц и колючий цветок

И снова тишина. Минхо, Хенджин и Феликс, те, кто были в курсе хотя бы первой части истории, предпочитали молчать, не желая без его согласия пересказывать подробности семейной драмы Джисона. Да и кроме него самого никто и правда не догадывался, что произошло дальше. Не сразу, но Хан все же сделал несколько больших глотков пива, откинулся на спинку стула и закрыл глаза, тяжело вздохнув. Минхо все это время не отрывал от него глаз, но боялся даже прикоснуться, боялся спугнуть. Чан тоже сел рядом и похлопал Джисона по лежащей на столе руке, Феликс оказался позади него и стал заботливо массировать его плечи, помогая, как умеет, расслабиться. Наконец монотонный, безразличный ко всему голос Хана, будто произошедшее не оставило ему даже сил говорить, заполнил небольшое пространство кухни: — Мои родители забрали меня отсюда на перевоспитание, потому что я грязный извращенец и сплю с мужчинами. — Какое еще перевоспитание? — недовольно откликнулся Чанбин. — Что за чепуха? В следующие минуты Минхо пришлось ощутить, как к ушам его постепенно приливает кровь, потому что Джисон совершенно без утайки говорил о том, как они с ним проснулись в одной постели под одним одеялом, как ворвались его родители, какая картина им предстала и каким мерзким они сочли происходящее. «Странно» — не мог не подумать Ли. Раньше бы Хан и сам краснел, смущался и всячески пытался скрыть случившееся между ними, особенно, когда вокруг столько людей. Эта же версия Джисона рассказывала все так безэмоционально, так тускло, что казалось, он уже давно сдался и просто не видел смысла или не мог и дальше бороться с внешним миром и обстоятельствами. — И что? — бездумно водя пальцем по столу, поинтересовался старший, стараясь лишить свою интонацию капель яда, что могли в нее проникнуть, или обиды, или разочарования, или тем более боли. — Тебя вылечили от гомосексуальности, и твои родители позволили вернуться обратно при условии, что ты будешь вести праведную жизнь? Печально усмехнувшись, Джисон взглянул на него краем глаза, от чего где-то в грудной клетке Ли что-то волнительно и беспокойно сжалось. Ему ужасно хотелось накрыть его руку своей, погладить по коленке, но он сдержался. — Ха, родители… Похоже, у меня теперь нет родителей. Недоумевающие вопросы Феликса, Чонина и Чана прозвучали одновременно: — Что ты имеешь в виду? — Что случилось?! — Ты о чем? Но, несмотря на нервное оживление окружающих, сам Хан оставался все таким же вялым, таким же усталым. Сдавшимся. — Хэвон… — отхлебнув еще пива, произнес он одному Минхо известное имя. — Я все ей рассказал. И ее родителям. Неразбериха, начавшаяся на кухне, грозила перерасти в хаос. Все наперебой что-то спрашивали, окружали Джисона, вопросительно глядели на Минхо, а потом снова и снова спрашивали. — Кто такая Хэвон? — Это твоя девушка? То есть бывшая, или… — Да ну, зачем ему встречаться с девушкой? — Подожди, может, это его сестра! Среди всей этой неразберихи лишь Ли оставался внешне спокоен и холоден и просто смотрел на Джисона, давая ему время собраться и открыть друзьям только то, что он сам считает нужным. — Хэвон должна была быть моей невестой, — пояснил он безрадостно, тут же заставив всех присутствующих замолчать и обратиться в слух. — Точнее, должна была быть моей невестой по мнению родителей. Короче, старый добрый договорной брак с целью поддержания хороших отношений с инвесторами. Я просто не думал… Мне казалось, что они и правда обо мне заботятся, переживают обо мне, — тут его голос надломился и стал совсем хриплым, но он лишь покачал головой и попытался взять себя в руки. — Но, по-моему, все, что им было от меня нужно, — чтобы я просто изображал из себя примерного сына, ходил в глаженных рубашечках и нравился родителям Хэвон. Когда меня забрали, я и так был не в себе, я даже не мог осознать, что все, что со мной происходит, — реально, а тут еще, стоило мне сесть в машину, отец сразу стал обсуждать грядущую встречу с ними. Мы ехали, а они все раздумывали, как бы мне повежливее извиниться за отсутствие во время праздников, когда мы должны были увидеться, как построить беседу, в каком ресторане все пройдет и так далее. Мы даже не говорили о том, что случилось, о том, почему меня вообще забрали. Для них будто было проще сделать вид, что все это было моей глупой выходкой, баловством, но теперь, под их контролем, такого не повторится и мы заживем как нормальные люди. На последних словах он закатил глаза, очевидно, напрямую цитируя кого-то из родителей. И если слушать все это для Минхо было неприятно, то дальше стало и вовсе невыносимо. Тоска безжалостно царапала душу, и он просто был не в состоянии еще дуться на вот так легко бросившего его Джисона. На Джисона, которому и самому было так же плохо, на Джисона, который был одинок и потерян, у которого, в отличие от старшего, рядом не оказалось никого, кто его мог бы поддержать или хотя бы выслушать. Поэтому он больше не мог бороться с самим собой и аккуратно накрыл своей рукой руки младшего, что, лежа на коленях, безостановочно теребили пальцы. Прошло несколько секунд, и пальцы Хана оставили друг друга в покое. — Ни мама, ни отец не спросили, как я себя чувствую, какое у меня настроение, чего хочу или не хочу я сам. Они предпочли просто продолжить разыгрывать идеальную успешную жизнь, искать для меня подходящий по их меркам университет, обсуждать какую-то чертову смену моего гардероба и что, блядь, будет на ужин! — по мере того, как Джисон говорил, его пугающая отрешенность все больше отходила на задний план, и настоящие, пусть и негативные, зато живые эмоции вырывались на поверхность. Все меньше в нем оставалось тихого безразличия и все больше ярости, все больше обиды, что копилась так долго, пожалуй, еще со школы, с того самого случая с первым поцелуем, такая большая и до сих пор невысказанная. — Только вечером следующего дня мама зашла ко мне в комнату и вновь подняла тему с лечением и моими «пагубными пристрастиями». Говорила еще так коротко и быстро, почти шепотом, как будто, блин, боялась, что соседи узнают эту страшную тайну про сына-извращенца-морального урода. А на следующий день все снова сделали вид, что мы примерная семья. А меня все это раздражало. Я просто не мог так, не получается у меня притворяться, улыбаться и делать вид, что меня ждет счастливое будущее! Делать вид, что я не скучаю, что отказ от мечты меня не волнует, а оставить прежнюю жизнь позади — верное для меня решение! И когда вчера меня потащили на этот ужин с Хэвон и ее родителями, я просто не выдержал… — Ты что, правда рассказал им… — хлопая круглыми от удивления глазами, вмешался Хенджин, — ну, все про себя? Джисон пожал плечами и даже слабо улыбнулся, хотя улыбка эта не имела ничего общего с радостью или весельем. — Ну… какое-то время я молчал. Мне и говорить ничего не нужно было — родители делали это за меня. Я чувствовал себя привидением или куклой какой-то, не знаю. А они все болтали и болтали о выгодности и правильности этого союза, о том, как наша семья будет рада породниться с их семьей, а затем и о том, что они уверены — я буду очень счастлив в браке с Хэвон. И тут у меня уже не хватило терпения. Знаю, это был не самый подходящий момент, чтобы излить свои чувства, но у меня так все накипело, а тут эти их слова про мое счастье. Да откуда им знать! И да, я взял и все на них вывалил. Что я уж точно не буду счастлив, потому что мне нравятся мужчины, потому что плевать я хотел на выбранный за меня университет, профессию и бизнес родителей. Потому что меня делают счастливыми другие вещи и другие люди. Вот что я сказал. Прямо там, в этом ресторане с классической музыкой, официантами в белых рубашечках и тишиной, будто это поминальный зал, а не ресторан! И ушел. Как только он закончил, на кухне воцарилась ошеломленная тишина, затем прозвучало громкое и крайне восторженное восклицание Чонина: — Хен, ты такой крутой! Со всех сторон на Хана посыпались слова поддержки, его хлопали по плечам и убеждали, что он все сделал правильно. Среди общего гомона Минхо казался самым спокойным. Он взглянул на Джисона, и их глаза наконец встретились, впервые так прямо и близко за сегодняшний день. Охваченное самыми разными чувствами сердце совершило резкий прыжок, но Ли все равно постарался не поддаваться раздирающим его эмоциям и негромко произнес: — Что было дальше? Младший ответил не сразу, и какое-то время просто таращился на Минхо. Он был таким знакомым, таким… родным. Каждая его черта, каждая родинка. Его темные и такие красивые глубокие глаза, аккуратные реснички, чуть нахмуренные брови домиком, слегка опущенные уголки губ, нижняя немного полнее верхней. Наконец Джисон оторвался от лица Минхо и продолжил, на этот раз уже не так громко и без лишней ярости или паники. Скорее, с сожалением, осознавая теперь все, что сделал: — Ох, я им такого наговорил… Я вышел и просто тупо стоял у здания, не зная, куда и деться. Естественно, родители вскоре меня догнали. Отец был в бешенстве. Просто в бешенстве. Сказал, что я должен исправить все, и его не волнует, как, или я могу забыть о нем и маме, о проживании в их доме и обо всем, что они мне дают. Но я был так зол, что мне было все равно. Я закричал ему в лицо, что мне не нужна их чертова так называемая «забота», чертов дом, деньги, наследство и пошаговая инструкция от них о том, как мне жить. Что ж, зато Хэвон счастлива, — добавил Хан одновременно и бодрее, и безысходнее, чем прежде. — Она позвонила мне через пару часов после моего ухода. Раньше мы особо и не общались, а тут она вдруг начала осыпать меня благодарностями, плакать… Оказывается, она уже давно влюблена в своего друга, но всегда отвергала его, потому что помнила о нашем браке и не хотела разбивать ему сердце. Вот вопрос и решился. Надеюсь, хоть у них все будет хорошо. — Мда, — протянул Сынмин, — ну и жесть. Ты что, живешь в дораме? — А что твой отец? — увлеченный историей, поинтересовался Чанбин с сочувствием. — А что отец? Я же заявил, что мне от них ничего не нужно, вот у меня теперь ничего и нет. Ни дома, ни денег, ни инструкции, как жить. Он сказал: «Делай, что хочешь, но о нас можешь забыть». Но я даже не знаю, чего хочу! — в голос Джисона прокрались истеричные нотки, и Минхо крепче сжал его руки, хотя, похоже, это не помогло ему бороться с отчаянием. — Я вообще не понимаю, что мне теперь делать и как быть! У меня денег в лучшем случае на неделю, у меня нет дома, а мое будущее полетело в пропасть! — Так, подожди, — обратился Чан, в противовес ему сдержанно и невозмутимо, — у тебя есть стипендия, так? Ты ведь уже восстановился в университете? — Ну да… Поперся со всеми этими вещами, на меня посмотрели, как на идиота, но восстановили. А что касается стипендии, да ее хватит только на оплату общежития! — Что уже неплохо, — старался не унывать Чан. Или делать вид, что не унывает. — Тебе уже есть где жить — Хотя постельное белье придется поменять, — хохотнул Хенджин немного нервно, косясь на Минхо и заставляя вспомнить, как тот со слезами на глазах и жалобными причитаниями нес сдавать его в прачечную. — И ты ведь можешь устроиться на работу, — постарался помочь и Сынмин. Джисон уже не выглядел так, будто его вот-вот накроет паническая атака, но и счастливым его назвать было сложно. — Боже, работа… Да. Да, ты прав. Только где мне найти работу так быстро?! — Моя девушка работает в кофейне, — задумавшись, поделился Чан, — им как раз требуется второй бариста, могу замолвить за тебя словечко. Она совмещает с учебой, думаю, и у тебя выйдет. — Чего?! — возмутился вдруг Минхо. Видимо, в последнее время он слишком сосредоточился на своих переживаниях и правда выпал из жизни. — С каких пор у тебя есть девушка?! Но ему так и не ответили, потому что Феликс уже вовсю болтал о том, что для него не будет проблемой поделиться с Ханом едой, ведь он любит готовить и всегда наготавливает слишком много для одного, а Чонин присоединился к нему и убеждал, что тоже готов поделиться, ведь бабушка то и дело грозится передать ему целую кучу домашней еды, а так ее доброте найдется применение. Хан смотрел то на одного, то на другого, и Минхо заметил, что он весь как-то сжался и, казалось, хочет что-то сказать, но стесняется. — Ох, ребят, спасибо вам, но мне как-то… неловко, — признался он наконец, пальчиками зацепился за пальцы Минхо и неосознанно начал их перебирать. — Я не хочу быть обузой, да и вообще, зачем вам напрягаться из-за меня? Не сдержавшись, Ли прыснул. Похоже, Джисон и правда не понимал. Наверное, раньше он действительно не знал, что такое дружба, что значит — быть близким с кем-то. Некоторое время все молчали, даже и не зная, что ответить на столь абсурдный вопрос. Затем Чан заговорил, постепенно и неторопливо, прокладывая себе словами путь к объяснению. — Потому что… потому что парни всегда помогали, когда было плохо мне. Когда плохо Минхо, мы помогаем ему, а если завтра станет плохо Сынмину, мы будем помогать и ему. — Я всегда отлично себя чувствую, — вставил Сынмин в свойственной ему слегка саркастичной манере, сложив руки на груди. — Ладно, Чонину! — закатил глаза старший. — Или Хенджину. Или Чанбину, или Феликсу. Неважно. А если завтра черная полоса вдруг начнется у меня, я верю, что вы, и ты, Джисон, в том числе, снова поможете мне. Может, мы не все знакомы так уж давно, но мне хотелось бы верить, что мы все друзья, одна команда. — Правда? — Джисон посмотрел на Чана щенячьими глазами, а затем обвел взглядом и других присутствующих. — Вы, ребята, действительно считаете меня своим другом? Я ведь бывал не слишком дружелюбным, психовал из-за фильма… Да и вообще из-за всего подряд. — Мы не говорили, что ты идеальный! — заголосил Чанбин. — Никто не идеален… — А как же я? — не удержался от колкости Минхо, сам не заметив, как настроение его с каждой секундой становилось все дальше от того тусклого уныния, что он чувствовал совсем недавно. Джисон был здесь, рядом с ним, а все остальное — его родители, их невыясненные отношения, обиды и страхи — уже казалось не таким важным. Минхо получил тычок в плечо от Чанбина, после чего Со продолжил: — Никто из нас не идеален. Ладно, ладно! Кроме Минхо-хена, — поднял он руки, сдаваясь, стоило увидеть коварный прищур Ли. — Но это не мешает нам всем быть друзьями. По крайней мере, мне бы хотелось надеяться на это… А с родителями ты обязательно помиришься, Джисон-а, просто должно пройти немного времени. Хан слушал все, что ему говорили очень внимательно, но последняя фраза отчего-то все равно заставила его покачать головой, так, будто ему сказали что-то абсурдное. — Дело в том, что я не хочу мириться с ними! — с нотами отчаяния признался он. Взгляд его был устремлен в пустоту, и было ясно, что он с трудом понимает самого себя. — Что со мной не так? Почему-то я скучал по этому месту, скучал по вам, но никогда — по родителям. Ну, может, иногда — по маме. Когда я уехал отсюда, у меня все время была эта мысль: «Хочу домой», хотя я ведь и так находился дома. Но при этом я вспоминал общежитие, свою комнату и своих хенов… Здесь же мне ни разу не хотелось в свой настоящий, родительский, дом, не хочется и сейчас. Если честно, единственное, из-за чего я переживаю, — это то, что я не знаю, что делать дальше, тот факт, что я будто оказался в тупике, но… Но я совсем не чувствую реального расстройства из-за ссоры с родными. Это ведь неправильно. Они так многое мне дали, и у нас ведь были и хорошие моменты, много моментов, но я действительно вырос неблагодарным, ужасным сыном. Они правы. Пожалуй, Джисон впервые говорил так много в присутствии всех семерых друзей, впервые вот так открывал свои чувства. Это не могло не удивлять всех собравшихся, и они изо всех сил старались не спугнуть этот его настрой неверным словом или неправильно подобранной фразой. Они просто позволяли ему, возможно, в первый раз, делиться наконец тем, что у него на душе. — Нет ничего ужасного в том, что тебе нравится быть собой, — наконец подал голос Минхо, мягко и аккуратно, при этом поглаживая младшего по руке. — Это нормально — чувствовать себя хорошо там, где ты можешь быть собой, где ты можешь расслабиться и перестать играть роль, где тебя не осуждают несмотря ни на что. Где тебя поддерживают и… — Он едва не произнес «любят», но отчего-то засмущался и закончил простым: — и все такое… И хотя предложение из-за этого вышло каким-то смазанным, эффект, вероятно, возымело, и Джисон смотрел теперь на Минхо, не отрываясь, будто все, что он говорил, было драгоценностью, сокровищем или ценным секретом, который не каждому дано было услышать. — Он прав, — добавил и Чанбин уверенно. — Семья — это не обязательно твои кровные родственники. Это могут быть совершенно чужие люди, как ни странно. Я, к примеру, люблю свою семью, родителей, но и этих парней не меньше. Он обвел взглядом друзей, и Сынмин громко фыркнул, хотя на лице его играла скромная улыбка, которую он так старательно пытался спрятать. — Согласен, — хмыкнул Хенджин и приобнял сидящих рядом Минхо и Чана. — Вы все меня, конечно, раздражаете, но я все равно считаю вас всех семьей. Пусть с некоторыми мы подружились совсем недавно, но я чувствую, что мы типа… одна команда. — Я не собирался выражаться так ванильно, — сложил руки на груди Минхо, изображая легкую холодность, — но да. Суть такая. Хан снова взглянул на Ли, словно пытался понять, не шутит ли он, не издевается ли, а затем медленно обвел глазами и всех окружающих, останавливаясь ненадолго на каждом. Наверно, он хотел что-то ответить на произнесенные вдохновляющие речи. Возможно, поблагодарить, а может, снова поспорить, но так и не успел. К нему подошел Феликс и с лучезарной и теплой, как солнце в июле, улыбкой крепко-крепко обнял сидящего Джисона. — Так, нужны срочные групповые обнимашки, чтобы ты перестал грустить и надумывать себе всякую ерунду! Джисон застыл, в удивлении хлопая глазами, затем несмело обнял Феликса в ответ, но тут остальные решили вконец шокировать его и правда столпились вокруг него, чтобы всем вместе обрушиться на него с объятиями. Всем, кроме Минхо. Он почему-то так и сидел на своем месте и с непонятным загадочным выражением наблюдал за парнями. Джисон же еще несколько секунд по-прежнему выглядел ошарашенным, наверное, пытаясь принять и поверить во все, что ему сказали, привыкнуть к тому количеству рук, что так крепко его обнимали. Затем он как-то странно и часто заморгал, закусил губу и опустил голову. И заплакал. Слезы потекли по лицу, и, как бы ни пытался сдержаться, из груди его вырывались тихие всхлипы, и чем крепче его обнимали, чем больше утешали и что-то нашептывали, тем сильнее он расклеивался. Он бормотал бесконечные «спасибо вам» и что-то о том, что он недостоин такой поддержки, на что другие заботливо поглаживали его по голове и называли дурачком. В конце концов, когда успокоить себя не вышло, он уткнулся в сильное плечо Чана и дал волю слезам, не стараясь уже с ними бороться. Минхо тоже очень хотелось приблизиться к нему, обнять, снова взять за руку и держать крепко-крепко, но он лишь продолжал наблюдать за всеми ними с легкой, почти незаметной улыбкой на губах. Он знал, что это уже не слезы печали и одиночества. Это были слезы облегчения, слезы, что держал так долго и что теперь прорвались через рухнувшую плотину самоконтроля и искусственного, кем-то выдуманного для него образа. Постепенно он успокаивался, всхлипы становились реже, а руки вокруг него начали расплетаться. Кто-то все еще тихо нашептывал ему слова поддержки, кто-то гладил по голове или плечу, но в этот момент Хан почему-то направил взгляд мимо друзей именно на Минхо, сосредоточился на нем. — Хен… — обратился он хрипло, едва слышно, и от этого маленького простого слова Ли начало казаться, что он вот-вот растает. — Ты простишь меня? Минхо пару секунд бездумно пялился на любимое лицо, прежде чем осознать, что этот дурачок и правда просит прощения. — Нет, нет, так не пойдет! — запротестовал он, следуя своей особой, не всегда понятной логике. — Если я буду тебя за что-то там прощать, это значит, что между нами была ссора. А я не хочу, чтобы между нами существовали ссоры! — Ты все такой же странный, ничуть не изменился, — с блеском в глазах произнес Джисон. — А ты все так же грубишь старшим, — с усмешкой, которую не получалось скрыть, парировал Минхо. — Кхм, — откашлялся Феликс, пока эти двое окончательно не забыли, что находятся тут не одни и все происходящее не стало слишком неловким, — мы пойдем, наверное, мы еще хотели… эм… — Сыграть в одну настольную игру, — закончил за него Чонин не очень убедительно. — Чего? — переспросил недовольно Сынмин. — Какую еще игру?! Но Феликс уже схватил его за рукав одной рукой, другую положил на спину Чонина и повел к их выходу из кухни. — Очень интересная игра! Все объясню в комнате! — поспешил ответить он, пока Сынмин не ляпнул еще чего лишнего, и уже у двери обернулся к Хану: — я правда рад, что ты вернулся. Без тебя все было бы не так. Чан с Чанбином тоже пробормотали что-то о каких-то неожиданно возникших делах, Хенджин же просто громко фыркнул и, закатив глаза, ушел в комнату, и вскоре Джисон с Минхо остались наедине. Было неловко. Все мысли, все, что так хотелось сказать в лицо все эти дни, вдруг выветрились из головы. — Ты правда скучал по всему этому? — кивнув на окружающее их пространство, задал Минхо совершенно бессмысленный вопрос. Будто Джисон вздумал бы зачем-то врать в своей эмоциональной речи. — Правда, — потупив взор и рассматривая свои ногти, молвил Хан. — Хоть моя жизнь сейчас и напоминает черт знает что и я даже не знаю, что меня ждет через неделю, здесь я почему-то чувствую гораздо спокойнее. И правда как дома. Минхо не мог не обратить внимание, что Джисон не сказал ничего конкретного про него самого. Что он рад видеть именно его или скучал не просто по ребятам и общежитию, а по нему. Он старался убить в себе этого глупого жучка обиды, что пытался вгрызться в его сердце, поэтому изобразил легкую дежурную улыбку и протянул руку, чтобы похлопать сидящего напротив по плечу. — Ну, я рад, что тебе здесь комфортно. Ли, может, и был неплохим актером на учебе, но в реальной жизни изображать эмоции, которые на самом деле не чувствуешь, оказалось не так просто. И, чтобы младший не видел его лица, он поднялся и стал собирать бутылки со стола. Джисон же какое-то время молча наблюдал за его действиями, затем все же заговорил или, скорее, замямлил так, что Минхо пришлось напрячь слух. — Хен, есть еще кое-что… — Он сделал длительную паузу, и старший, так и замерший у мусорного ведра с бутылками в руках, думал, что сойдет с ума от хотя бы еще одной секунды промедления. — Эм… Мне, конечно, нравится это место, универ нравится, и по парням я тоже действительно скучал, но… дело, скорее, в тебе. — М? — не поворачиваясь к нему лицом, слабо откликнулся Ли, чувствуя, как собственное громкое сердцебиение отдается в ушах. — Ну, основная причина моего возвращения. Я остаюсь здесь, потому что не хотел… Не хочу уезжать от тебя. «Не надумывай слишком много! Не надумывай!» — твердил себе Минхо и с завидной стойкостью держал себя в руках. — Ну, у нас и правда был классный секс и все такое, — он избавился наконец от бутылок и стал мыть чью-то посуду в раковине, чтобы занять себя хоть чем-то. Звучал его бесцветный голос так, что со стороны можно было подумать, будто его мысли и правда совпадают с его словами, — но, может, не стоило из-за этого портить отношения с родителями. Они все-таки… — Нет, — резко, с неожиданной решительностью перебил его Хан. Минхо услышал его шаркающие приближающиеся шаги, и все его тело напряглось. — Не секс. Точнее, не только он. Ты… ты как бы мне нравишься. Я уехал из дома, потому что хотел остаться с тобой. Минхо рвано выдохнул, словно его ударили под дых. Он чувствовал буквально кожей, что Джисон совсем рядом, стоит только развернуться, и они столкнуться нос к носу. Стоит и ждет его ответа. Но он так боялся в очередной раз разочароваться, обрадоваться раньше времени, принять желаемое за действительное, а потом из-за этого снова страдать, что теперь уже и не знал, чему можно верить. Единственное, что он смог заставить себя сделать, — это все-таки повернуться лицом к Хану, и в ту же секунду у него перехватило дыхание. — Хан-и… — прозвучало совсем тихо единственное слово, но в нем было столько нежности, столько невысказанных чувств, что большего говорить и не требовалось. Залюбовавшись на этого парня, который был так близко, что это просто не могло быть правдой, Минхо ласково перехватил упавшую на лоб прядь волос и заправил младшему за ухо. Джисон же позволял ему смотреть на себя, делать, что вздумается. Он закрыл глаза и чуть наклонился к теплой ладони старшего, а когда открыл, втянул с шумом воздух, будто собирался с духом, и выпалил: — Я просто хочу сказать, что рядом с тобой я всегда чувствую себя так хорошо, и рядом с тобой мое сердце дико стучит и делает такое «тык-дык», что иногда аж жутко становится, и я никогда не испытывал ничего такого раньше, но оно мне нравится, и я не хочу, чтобы оно заканчивалось. — Правда? — со сверкающими, как две черные жемчужинки на свету, глазами переспросил Минхо в неверии. — Да, — Хан стал теперь переминаться с ноги на ногу и смотреть на собственные носки. Затем снова поднял взгляд на хена, но это, очевидно, сбило его с мысли или просто смутило, так что можно было с трудом понять, что он имеет в виду: — Так что мы можем… ну, если ты хочешь… Если я и ты, если я тебе, ну… — он снова вздохнул и возвел глаза к потолку, — может быть, мы… Ли видел, какие мучения доставляют младшему попытки выразить свои чувства, и улыбка умиления на губах Минхо сама собой становилась все шире и шире. — Да, — ответил он мягко на так и не озвученный нормально вопрос, торопясь спасти Хани от превращения в подобие помидора. Руки его обвились вокруг шеи Джисона, а взгляд не отрывался от находившегося в сантиметрах лица. — Но ты ведь даже не знаешь, что я собирался сказать, — от волнения Хан почти перешел на шепот, а сдвинутые брови выдавали его тревогу. Но Минхо лишь ухмыльнулся, а глаза его будто бы заблестели еще сильнее. Может быть, он дурак. Может быть, не стоило так просто вестись на сбивчивые слова Джисона, что казались такими искренними, на его дрожащий голосок, не стоило поддаваться этому невозможному притяжению к нему, не стоило позволять сердцу перекричать мозг. Но отчего-то он верил, что Джисон его не разочарует. Просто верил и все. Поэтому, продолжая глупо, но совершенно счастливо улыбаться, позволив себе наконец отпустить сомнения, мысли, предположения и опасения, он сказал: — Не сомневайся, я знаю. И поцеловал Джисона. И когда тот ответил на поцелуй, весь мир со своими проблемами, неприятностями и негативными воспоминаниями перестал существовать. Теперь он мог целовать его неторопливо, не пытаясь урвать еще хотя бы несколько секунд, прежде чем Хан испугается происходящего, разозлится, уйдет. Не опасаясь, что ведет себя слишком настойчиво, не беспокоясь о взаимности своих чувств. Целовать, выражая этим поцелуем все, что никогда не осмеливался сказать вслух, понимая, что человек рядом точно так же наконец отпускает себя, делает то, что ему нравится, то, чего он желает. Без оправданий, без извинений и неловкости. Целовать нежно, сладко. Любя. — Я знаю, что ты хотел сказать, — оторвавшись от него, произнес Минхо, настолько довольный, улыбающийся так мило и ярко, что младший, наверное, еще не видел его таким. — Я тоже хочу, чтобы ты остался, мое сердце тоже делает «тык-дык» рядом с тобой и… И ты мне тоже нравишься, Джисон-и. Когда он говорил это, почему-то он совсем не напоминал того цундере, которым когда-то так любил называть его Хан.