***
Министр Фадж умер от сердечного приступа прямо во время совещания. На похоронах его протеже, Гарри Поттер, плакал, стоя у гроба. Жена мистера Фаджа, с которой он давно жил разными домами, с презрением смотрела на эти крокодиловы слёзы. Эмилия Фадж прекрасно знала, что Корнелиус оставил мальчишке по завещанию просто астрономическую сумму. Будь ей восемнадцать, она бы тоже плакала… от радости, что получила в наследство сто тысяч галлеонов. Если бы можно было откинуть приличия, она бы схватила дрянного мальчишку за волосы и трепала бы до тех пор, пока на голове не осталось бы ни клочка. Это последнее увлечение мужа бесило её особенно сильно. Наверное, потому, что муж впервые испытывал яркие и сильные чувства, которые не проявлял к ней даже в самый лучший период их отношений – первые три года после свадьбы. Хорошо, что дети не видят этого позора. Скорбная весть застала обоих отпрысков в путешествии по Америке, и достать так быстро международный порт-ключ они не смогли. Похоронами занимался советник почившего министра – Томас Реддл. И он, как ни странно, выказывал почтение и сочувствие не вдове, а любовнику. Мало того, что этот посмел явиться на похороны, так ещё и рыдает у гроба, как какая-то беременная шлюха! Скандал! Позор! До чего пали нравы в высшем обществе! Гарри даже не подозревал, что творится в голове у миссис Фадж под чёрной шляпкой с вуалеткой. Он вообще ничего не видел и не слышал. Единственный близкий ему человек сейчас лежал в гробу, просто перестав быть, и сердце буквально разрывалось от горя. Ему кто-то совал в руки стакан с водой, поддерживал под локоть, негромко наставлял, и он совершенно автоматически следовал за этим проникновенным голосом. Он опять остался один. Почему его все бросают? Нет, остался друг, остались тётка и кузен, но они не были близки ему в полном смысле этого слова. Драко требовал внимания и поклонения. Тётка – благодарности. А кузен – восхищения и участия в сомнительных забавах. Всё это Гарри, привыкший подстраиваться под обстоятельства, давал, воспринимая это как ответную услугу, своего рода эмоциональное обслуживание. Ведь тётка его приняла и растила, кузен терпел и не бил, а друг помогал освоиться в новом недружелюбном мире. Лишь Корни давал всё просто так, ничего не требуя взамен. Всё, что Гарри делал для него, он делал по собственному желанию. Они не были любовниками в полном смысле, как думали многие. Хотя некоторая интимность в их отношениях всё же присутствовала. Корни любил мыть его, восхищаясь стройным гибким телом, иногда ласкал, доводя до разрядки, но никогда не брал сам. И не только в силу угасшего либидо, зелья бы и не такое подняли. Корни просто его любил платонически, восхищённо и возвышенно, без упора на интим. Не ожидая взаимности. И Гарри приятны были его прикосновения, его забота, его ласки. Ему нравилось спать с ним, прижимаясь к тёплому полному телу. Без ожидания чего-то большего, чем объятия. Он получал близость в самом полном смысле этого слова, а именно чувство эмоциональной связи и поддержки, возможность поделиться своими мыслями, чувствами и переживаниями, получая в ответ доверие и принятие. К тому же Корнелиус удовлетворял тактильный голод, что мучал Поттера всё детство и юность, и Гарри был в восторге, что в любой момент может получить отклик на эту свою потребность. Корнелиус никогда не отказывал ему в прикосновениях, поклоняясь своей поздней любви, боготворя её. Гладил, обнимал, похлопывал, пожимал руку, почёсывал голову, и Гарри льнул к нему, как щенок, радуясь любой, самой нехитрой ласке. А ещё Фадж умел ласкать словами. Гарри был для министра "милым", "солнышком", "моим мальчиком", "котёнком", "дорогим", "сладким". Нет, тётя Петуния никогда не относилась к племяннику плохо, но и никогда не сюсюкалась с ним. А ему так хотелось всех этих милых словечек, что рождают в ребёнке чувство нужности и доверия... Корни стал для него отцом, другом, дядей, братом, крёстным. Тем, внимания кого ему вечно не хватало. Гарри видел, как дядя Вернон любит кузена, как они вместе занимаются мужскими делами, вроде ремонта машины, поездки на рыбалку или похода в магазин дрелей. Гарри же доставалась вся женская работа, вроде готовки и уборки, и он страшно завидовал Дадли, в жизни которого присутствовал отец. Наверное поэтому его привлекали именно зрелые мужчины, в том числе через осознание собственной сексуальности. Хотелось понять этот недоступный мир, примерить его на себя, как примеряют дорогой костюм. Но он боялся раскрыть свою тягу к мужчинам, так презираемую его родственниками. Дядя Вернон неоднократно резко негативно высказывался в сторону геев. Гарри и так чувствовал себя обузой, лишним, ненужным, и если выяснится, что он грёбаный педик, то станет окончательно отверженным. Лишь попав в мир Магии, Гарри осознал, что его влечения – не порок, а один из видов отношений между людьми, что развязывало ему руки, снимая со лба клеймо «извращенец». Только поэтому он и решил, что свяжет свою жизнь с волшебным миром, и устраивался, как мог, не имея ни связей, ни средств, ни родных. И выходило неплохо. Он даже смог создать своего рода семью, где его любили и принимали таким, как он есть. Пока Корни не умер... Нет, Гарри не остался без средств к существованию и жилья, но даже личные вещи ему забрать не дали, выставив за порог дома, в котором он жил последний год. Там не было ничего особенно дорогого с точки зрения материальной ценности, но вот фотоальбом с немногочисленными общими фото, письма, что Гарри собирал с момента знакомства с министром, памятные подарки на значимые даты – всё пропало. Он был уверен, что новоявленная вдова всё это просто уничтожит, чтобы причинить ему боль. За что эта женщина так ненавидела его, он так и не понял. Ведь Корнелиус и Эмилия официально разъехались более пятнадцати лет назад. И никогда до этого любовники Корни её так не раздражали. Но Гарри она почему-то откровенно ненавидела и не терпела его присутствия на семейных торжествах, вынуждая Фаджа проводить Рождество без своего аманта. И дико бесилась, когда с любого праздника Корнелиус стремился уйти пораньше, в их небольшой особняк, где его терпеливо ждал Гарри. – Как вы? Низкий бархатистый голос вырвал Гарри из воспоминаний, и он сфокусировал взгляд на вопрошающем. Это тот советник, что Корни представлял ему недавно на приёме. Тим... Нет, Том. Точно, у него такое же простое имя, как у самого Гарри. – Плохо, – честно признался Поттер, не видя смысла скрывать своё состояние, учитывая, что он не смог сдержать слёз. – Я могу остаться с вами. – Я не знаю, где мне жить, – растерянно сказал Гарри, смутно осознавая, что, наверное, ему после похорон стоит снять номер в гостинице, так как в доме в Годриковой лощине он был последний раз год назад. И там, скорее всего, помимо уборки, потребуется ещё и ремонт, и изгнание нечисти. – И как... Он мог связаться с Драко, но друг не поймёт его состояния и потребует общения, а сегодня на него у Гарри просто не осталось сил. Да и тётку напрягать неудобно. Последний раз он навещал её накануне Рождества, почти год назад. И забыл поздравить с днём рождения дядю Вернона, закрутившись в делах. Это было дурно и некрасиво с его стороны, и сегодняшний визит будет настоящим хамством, подчёркивающим потребительское отношение. – Позвольте предложить вам своё гостеприимство, – интимно мурлыкнул Реддл, вынуждая Гарри сосредоточиться. И вглядеться в собеседника. Понятно...Что ж, ему не привыкать платить по счетам. Пусть плата и предполагает не материальные вещи, а… физические. Невинным и наивным Гарри не был. И пусть технически девственности он не потерял, но в общих чертах представлял себе процесс, который предполагалось совершить в уплату за участие и гостеприимство. Может, так... даже и лучше. Он хотя бы не будет выть от отчаяния и умирать от одиночества, на которое его обрекла смерть единственного близкого человека.***
После пышных поминок, где много и цветасто говорили про почившего министра, Том, не отпускающий далеко от себя Поттера, аппарировал их в свой особняк. Гарри был заторможен и совершенно не сопротивлялся, соглашаясь со всем, что предлагал ему Реддл. Он выпил чашку чая, принял душ, а после позволил раздеть себя и уложить в кровать. И ничего не сказал, когда Том пришёл в его спальню в одном полотенце на бёдрах. Том понимал, что мальчишка вряд ли полностью осознаёт происходящее, но если такова цена за желанное тело в своей постели, он к этому готов. Несмотря на полную раскованность, казалось, что парень делает это впервые. Он легко возбудился, но не участвовал в процессе, позволяя проделывать с собой всё с покорностью живой куклы. На возбуждение Тома это никак не повлияло. Даже наоборот. Отдельным наслаждением было брать это податливое тело, вколачиваясь в узкое нутро, лаская небольшой крепкий член, и делать всё, что заблагорассудится, с предоставленным ему в пользование мальчишкой. Том действовал крайне деликатно, с заботой о партнёре, до этого момента совершенно не свойственной ему. Обычно это его хотели, его соблазняли, и попробовать себя в другой роли оказалось интересно. Да и воробушек вызывал странные чувства нежности, осторожности, желания давать, а не брать. Казалось, чуть сильнее сожми руки – и он рассыплется звёздной пылью. Реддл взял парня вначале на боку – в позе наименее болезненной для первого проникновения, – после поставил на четвереньки, а закончил лицом к лицу, вглядываясь в тёмные из-за полумрака глаза. Пока Том пришёл к финалу, мальчишка кончил дважды. Что ж, такой отзывчивый и возбудимый пассив – подарок для актива. Понятно, почему у министра так сорвало крышу, что он не постеснялся демонстрировать его, несмотря на скандальную разницу в возрасте. Удовлетворённо подгребя парня под бок, Том уснул крепким сном человека, добившегося своей цели. Гарри долго лежал, глядя в потолок и не решаясь выбраться из жарких объятий. Реддл оказался очень активным, и он вымотался больше, чем после тяжёлой тренировки по квиддичу. Теперь понятно, отчего Корни ограничивался односторонним петтингом. Такие экзерсисы просто убили бы его. Лёжа в чужих объятиях, Гарри отпускал Корни, прощая его и прощаясь. Корни обещал быть с ним до конца, не уточнив, что этот конец наступит так быстро и так неожиданно.***
Утром Том застал одетого Гарри в кресле у кофейного столика. Парень неловко сидел, привалившись на одно бедро. Кажется, вчера он слегка перестарался. – Ты голоден? – вгляделся Том в безэмоциональное лицо. Яркие зелёные глаза казались потухшими, словно в окнах погасили свет. Неужели так переживает из-за смерти своего покровителя? – Нет. Благодарю вас, мистер Реддл, мне пора. Вежливый. Холодный. Безупречный. Такой, что можно сойти с ума. – Куда ты пойдёшь? – Том считал себя вправе задать подобный вопрос, так как не собирался никуда отпускать мальчишку. – У меня есть дом в Годриковой Лощине, мне надо привести его в порядок. – Оставайся, – это не звучало предложением. Это звучало приказом. – На завтрак? – склонил голову Поттер. – Навсегда! – Тому надоела эта глупая игра в вежливость. – Вы понимаете, что предлагаете, мистер Реддл? – вот! Теперь в глазах парня появилась жизнь. – Более, чем ты себе представляешь, – ухмыльнулся Том. – Тогда нам стоит оговорить условия, – спокойно произнёс Гарри, и Реддл не мог им не восхититься.***
Новоиспечённый министр Магической Британии, Том Реддл, принимал поздравления. Гарри Поттер, присутствующий на приёме в качестве личного помощника, стоял справа за его плечом. Многие не понимали, зачем Реддлу этот скользкий юнец, что скачет из постели в постель, ища кошелёк потолще. И не скрывали своего пренебрежительного отношения. Гарри прекрасно видел брезгливость в чужих глазах, слышал оскорбления из чужих уст, но его это не задевало. Что эти люди знают об одиночестве? К тому же Гарри не раз подвергали остракизму самые близкие: его отец, прилюдно отказавшийся от него на процессе и проклявший, прислал вопиллер, узнав, что его отпрыск состоит в порочной связи с Корнелиусом Фаджем, хотя до этого предка нисколько не волновало, если ли сыну что есть и где жить. Отошедший ему по решению суда дом достался Гарри в ужасном состоянии: голые стены, остатки поломанной мебели, которую при спешном опустошении признали негодной, и засыпанная солью земля вокруг. Относительно второй его связи высказался крёстный, тоже забивший на него хер размером с Эйфелеву башню. Гарри про его существование узнал при проверке крови и лишь мельком отметил факт, что даже крёстному отцу он не был нужен, а тут нате вам. Патронус в виде Гримма пролаял в лицо, что таких, как Гарри, раньше обливали дёгтем, в перьях вываливали и пускали через строй палок для вразумления. Поттер лишь пожал плечами безразлично. Боль могут причинить только близкие люди, а человека по имени Сириус Блэк он даже не помнил. На приёме лишь Люциус Малфой и Северус Снейп проявляли должное уважение к фавориту первого лица государства, понимая, что именно ради этого робкого мальчика Том Реддл стал тем, кем стал. Первый радовался своей прозорливости, что когда подумывал запретить сыну силой главы рода общаться с отвергнутым отпрыском Поттеров, вовремя остановился, следуя голосу интуиции. И все годы общения Поттера с сыном поддерживал его в деликатной форме, не подразумевающей отказа от оказанной помощи. Второй переживал внутри личную драму. Сын погибшей возлюбленной сейчас совершенно не походил на своего ублюдочного отца. Увы, он не был похож и на мать. Но Снейп помнил, что сам дважды отказал ему в помощи: первый, когда Лили робко попросила разрешения забрать сына у сестры. Второй раз, когда Петуния непосредственно обратилась к нему. Северусу тётка Гарри написала, когда у мальчишки начались магические выбросы. Но тот не ответил ни на одно письмо. А когда Петуния пришла к нему домой, выставил её за порог, сказав, что поттеровское отродье его не интересует и он лучше поможет бездомной собаке, чем ему. Впрочем, он и бездомной собаке не помогал, так как помощь была нужна ему самому. Но это была совсем другая, неприглядная история.***
Гарри сварил кофе, аккуратно установил на поднос чашки, кофейник и тарелочку с безе и медленно левитировал его к двери. – Север, мне нужно то средство, что ты варил полгода назад. Из запрещённого списка. Голос Тома – резкий, требовательный – заставил Гарри притормозить у закрытой двери. Не стоит мешать министру, когда он говорит таким тоном. Поттер отлично выучил все нюансы и полутона настроения своего работодателя и любовника и чётко понимал, когда не стоит соваться под горячую руку. Реддл не Корни, снисхождения от него ждать не стоит. И его любовь – это не поклонение, а жадное потребление. Он жрал Гарри, как голодный поедает пирожные, хватая руками и запихивая в рот. Реддл всегда хотел его, всегда требовал быть рядом, всегда желал полной отдачи и постоянного подтверждения принадлежности. Гарри понимал, что Том не отпустит его от себя, пока жив, но его это не столько пугало, сколько утешало. Быть нужным, быть востребованным – единственный способ побороть вечное одиночество. Сломать печать отверженности. К тому же он открыл для себя радости полноценного секса и наслаждался, когда Том собственнически, безапелляционно и жёстко брал его, словно утверждаясь в своём праве, испытывая не только физическое, но и моральное удовлетворение. – То, от которого Корнелиус раньше времени закончил свой путь? – низкий, ироничный голос зельевара заставил Гарри застыть как статуя. – Да. Этот Скримджер со своими солдафонскими замашками достал меня до печёнок! Учитывая его любовь к крепким сигаретам, кофе и трудоголизм, инфаркт будет выглядеть закономерным итогом излишней инициативности. Гарри сделал шаг назад. Ещё. Ещё. И ещё. Зависший в воздухе поднос задребезжал чашечками, и он замер. Нет... Господи, нет!***
– Гарри, я дома! Поттер вышел в холл, пряча руку в складках китайского шёлкового халата, расписанного чёрными цаплями. Тому нравилось наряжать Гарри в такие эпатажные вещи. А ещё ему нравилось, когда он встречал его с работы, и поэтому Поттер обязан был уходить раньше господина министра. Парень держал себя странно. Обычно дома он ласкался, радовался объятиям и поцелуям, что Том раздавал щедрой рукой. Ведь это именно то, чего господин министр хотел. Реддл спросил у застывшего любовника: – Гарри, ты в порядке? Что-то случилось? Поттер дёрнулся от простого вопроса, как от удара. Таким мягким, заботливым тоном министр обращался лишь к нему. И это всегда возносило его на недостижимую высоту, ведь тогда Гарри ощущал себя особенным. Любовь Тома казалась незыблемой. Защитой. Стеной. Гарри показалось, что он обрёл наконец свою тихую гавань. Более того, в нём зародились чувства значительно более сложные, нежели благодарность. Но жизнь в очередной раз доказала ему, что расслабляться нельзя! Доверять – нельзя! – Скажи, Корнелиус ведь умер не своей смертью? – глухо спросил Поттер, глядя на Тома цепко, с каким-то болезненным выражением внимания на лице. – С чего тебе пришла такая странная мысль в голову? – вполне натурально изумился Реддл, лихорадочно пытаясь понять, откуда Гарри узнал про убийство и как выкрутить ситуацию с наименьшими потерями. – Я случайно услышал твой разговор со Снейпом насчёт зелья, что вызывает инфаркт. А Корни умер именно от инфаркта. – Я не хотел тебя расстраивать, – сказал правду Том. Гарри умел чувствовать эмоции. Поэтому требовалось упаковать ложь в правду. – Расследование ведётся неофициально, но я обязательно узнаю, кто подлил зелье министру перед совещанием. Поттер исподлобья смотрел на Реддла. – Это могли сделать только я или ты, Том, – размеренно, как автомат, произнёс Гарри. – Зелье действует через три-четыре часа, я уточнил по справочнику. И в этот промежуток времени Фадж встречался лишь с нами двумя. Я сам составлял его расписание. Да и подслушанный разговор был вполне однозначным. Ты врёшь мне! Поттер поднял руку с пистолетом и наставил оружие на министра. – Скажи, зачем ты это сделал? Хотел его место? – Я хотел тебя, – выговорил Том онемевшими губами, глядя в затягивающую черноту дула. Пистолет дрогнул. – Меня?! Так это всё ради меня?! – Да! Я люблю тебя! – Я проклят… – застонал Поттер, пистолет дёрнулся в его руке, и этот момент растянулся перед Реддлом, как в замедленной съёмке. Он расширенными глазами смотрел, как дуло изрыгнуло пламя и дым, как пуля, вращаясь, летит к нему, оставляя за собой трассирующий след. Она вошла чётко в грудь, отчего артефакт защиты от физического воздействия сработал, отбрасывая Реддла во времени на несколько мгновений назад. Сквозь мерцание временных потоков он успел увидеть, как Поттер поднимает пистолет, приставляет его к своему подбородку и нажимает на курок.