Взгляни на меня изнутри

Видимо, одинаково было везде. Места ему не было ни там, ни тут. Чужие крепкие руки ухватились за его воротник, с силой ударив об стену. К такому отношению он привык, поэтому даже не пискнул. - Что, фриц, местечко уютненькое себе выбил? Мы, блять, знаем, что ты тот ещё змей, насквозь тебя, паршивца, видим. Вадим прижал Михаэля к стенке, затащив его на лестничную площадку прямиком рядом с кабинетом директора Предприятия. Немец лишь учащённо моргал, старательно пряча свой взгляд, уткнувшись в пол. - Даже в глаза мне не взглянешь, мразота? Тут мужики жопу рвут на заданиях, работают, как проклятые. Потом появляются вот такие как ты твари, забирая последний кусок хлеба. Что ты шефу наговорил, что он тебе квартирку выдал, а?! Михаэль совсем не понимал, о чём говорили трое членов отряда "Аргентум", буквально пленив его на лестничной площадке. Со школы он знал, что не важно, что он скажет, его всё равно побьют, всё равно будут издеваться. Поэтому он молчал, игнорируя своё трясущееся тело, игнорируя альфу, крепко удерживающего его у стены. - Чего молчишь, фриц, язык отсох? Или ты его используешь только тогда, когда нужно подлизать чью-то задницу? Крупный кулак залетел ему в живот и Михаэль болезненно выдохнул. - Мы прекрасно знаем, что живёшь ты один. Информация лично от товарища Петрова, так что не отнекивайся. - подал голос стоявший позади офицер. - Признавайся по-хорошему. - Я с н-ним... ж-живу. - просипел немец тихим голосом, желая, чтобы этот нарастающий ад поскорее закончился. - Паскуда. - Вадим ударил его ещё раз куда-то под рёбра. - Ты, гнида, чего-то скрываешь. Я вот такого как-то под Берлином поймал, зубы выбил все до одного, потом пристрелил нахуй. - Дружище, ты полегче, ещё переломишь пополам. Чего шефу потом скажем? Вадим разжал хватку и Штокхаузен опустился по стенке на пол, прижимая руки к животу, пытаясь восстановить сбившееся от удара дыхание. И правда, места ему не было нигде. Он никогда ни с кем не разговаривал, но всё равно получал, его всё равно ненавидели. Мать была права, Йозеф - бесполезное ничтожество. Напоминать ему было не нужно, он знал это сам. Кто-то сплюнул возле его колена и замахнулся крупной ладонью делая вид, что собирался ударить, и он вздрогнул, машинально прикрыв лицо. Услышал галдёжь всех троих. - Расскажи только кому и мы тебя так отделаем, мать родная не узнает. После напоминания о матери его передёрнуло ещё сильнее, что вызвало только больший смех у его пленителей. - Какой же ты жалкий, Шток. Свали лучше к себе, на свою фашистскую родину. Только там таким скользким мразям место. Это я тебе так, товарищеский совет даю, так сказать. Пока мы тебя правда не убили нахер. На последок Вадим пнул его ботинком по колену и вся тройка покинула лестничную площадку. Михаэль поднялся по стенке, дрожа и вздрагивая. Его паническая атака началась несколько минут назад и теперь он хотя бы был один, ничто её больше не усиливало. Оставалось успокоиться. Он пойдёт по лестнице, будет считать ступеньки. Спокойно, ритмично. Одна, две, три. Представит лицо Сергея Нечаева. Правда непонятно, почему именно его. Было что-то в нём такое, чего Михаэль никогда ни в ком не видел. Его лицо, его голос. Всё это действовало успокаивающе. На секунду. Ведь потом то же лицо представилось суровым и мрачным. Сильные руки и пальцы, хватающие его за шкирку, прижимающие к стенке и душившие, отнимающие у него жизнь. Наверняка Сергей бы тоже был в той компании, но он уехал в Москву, поэтому не мог поучаствовать. Мерзкий ком подобрался к горлу, он оттянул воротник. Именно Нечаева не хотелось видеть в таком образе. Не хотелось, чтобы этот человек его ненавидел, как и все вокруг. Пусть ненавидят остальные, но не этот парень, протягивавший ему через автомобильное стекло стакан чая и тарелку с супом. Не этот офицер, державший над ним зонтик, потом предложивший подбросить домой, которого у него не было. ... десять, пятнадцать, двадцать... С ним никогда никто так не разговаривал, никто не сидел с ним рядом. Никто не предлагал какую-то помощь или заботу. Михаэль не хотел потерять этого человека, хоть и были они друг другу никем. Он мало что в этом понимал, он не знал, что такое дружба и не знал, как всё объяснить самому себе. Он хотел оказаться с ним рядом, можно и просто увидеть издалека, либо в кабинете у шефа. Просто знать, что он там был. Можно просто постоять. Можно просто посидеть на лавке и ничего не говорить. Просто знать, что кто-то был с ним рядом. Кто-то его не ненавидел, не считал странным и ненормальным, бесполезным, пустым. Просто знать, что рядом был Сергей Нечаев. ... тридцать, сорок, пятьдесят... Он ждал его возвращения, ведь его куда-то пригласили. Неважно куда, он пойдёт. Даже если это ловушка, в которую он снова угодит, как давным давно в школе. Его пригласили поиграть, вместо этого избили за углом. Может, был Сергей не такой, может не считал его мразью. Пусть его изобьют всем "Аргентумом", пусть его выбросит с Предприятия Дмитрий Сергеевич, пусть его погонят обратно в Германию, лишь бы не услышать с тех губ "Ненавижу". Но эти безумно голубые глаза. Они всплыли в образе, заставив невольно содрогнуться всем телом, усиливая только начавшую было успокаиваться панику. Сергей ещё не знал, что состоял Штокхаузен в СС, не знал, что был он омегой. Тошнило. Хотелось блевануть. У Сергея не было ни одной причины, чтобы сидеть с ним рядом. Отвернётся, как другие. Чего он, собственно, хотел? Ему не раз напоминали, что он на этом свете нежеланен, что ему здесь не место. ... пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь... Сергей его возненавидит. Страшно. Бесконечно страшно. От таких глаз нельзя было ожидать чего-то другого. Голубая бездна, в которую ему снова придётся упасть и разбиться. Слёзы покатились по щекам, он ускорил бег по лестнице, будто его кто-то преследовал. Сбился со счёта. Подавителей хватит на две последние недели и что будет дальше он не понимал. Его уже все здесь ненавидели, а кто ещё нет, то скоро будет. Сергей будет. Он хотел погрузиться в работу и начать разработку препаратов сам, скрываясь в лабораториях. Но не посмел предать доверия Сеченова, принявшего его к себе, несмотря на правду. Не посмеет подставить его под удар. Михаэль сам не знал, на что он рассчитывал, когда сюда приезжал. История циклична и любит себя повторять. Всё будет так, как и было до этого. Голубые глаза снова будут смотреть ему в душу, снова будут издеваться. Михаэль был монстром с любой стороны, с какой ни глянь, а монстров люди ненавидят. Таких монстров Сергей Нечаев истреблял на той войне. Его трясло, с паникой он справиться больше не мог, глубоко задышав. Оступился, пролетел вниз, приземлившись на живот. Паника уступила место острой боли. Судя по всему, вывих лодыжки и видимо высокой тяжести. Он был ей рад, сейчас она вернула его в реальность. Михаэль простонал, пытаясь сфокусировать внимание. Повернулся на бок, теперь пытаясь поднять своё тело. Оставалась пара пролётов и он медленно поковылял вниз, удерживая себя на перилах. Ему даже и в голову не пришло кому-то позвонить, у него не было это заложено в голове в принципе, хоть и был он сам врачом. Он привык помогать себе сам. Вряд ли бы он обратился за медицинской помощью, если бы вывих был лёгким, вылечил бы себя сам, но судя по боли и по тому, как сейчас выглядела нога, на которой наверняка уже расплывался большой тёмный кровоподтёк, ему нужна была помощь других рук. Он содрогнулся. Он всегда пытался быть осторожным, чтобы ничего не сломать, ничего не повредить, лишь бы его не касались чужие руки. Мама ненавидела, когда ему было больно. Стоило ему поцарапацаться и её ледяные тонкие пальцы делали только хуже, пытаясь налепить пластырь или забинтовать. Лучше перетерпеть вот такую боль, чем позволить чужим пальцам ещё раз до себя дотронуться. Он ещё чувствовал грубую хватку Вадима, чувствовал его присутствие, даже его дыхание, пропахшее сигаретами. Михаэль буквально уронил голову на колени, когда наполовину залез в машину, оставив ноги на земле. Вымученно выдохнул, унимая рвотный позыв. Он жалел, что попросил товарища Сеченова себя с кем-то познакомить. Лучше бы ходил возле него чёрной тенью, как полгода до этого. В одиночестве и тишине. Его никто не знал лично и он сам не знал никого. Не знал Сергея Нечаева. Он его убьёт. Возненавидит. Или хуже. Длинные дрожащие пальцы зарылись в волосы, лицо он всё ещё прятал на коленях. Почему он не мог родиться кем-то другим? Кем-то нормальным. Кем угодно. Но родился он Йозефом Гольденцвайгом. Родился собой. Зачем он вообще родился он не имел понятия. Зачем и для чего приходилось так страдать. Почему он давно со всем этим не покончил. И если и были раньше такие мысли, теперь и это было сложно. Сергей Нечаев всплывал перед глазами, слышался его голос, смех. Он же позвал его куда-то с собой. Можно и сходить. Сходить перед тем, как тот его возненавидит, изобьёт, уничтожит. Михаэль ждал, пока он вернётся. Чувство было странное, но, наверное, приятное. Он ещё никогда никого не ждал и не знал, что так можно. Было любопытно. Зачем его парень вообще куда-то позвал? Михаэль же странный, забитый, ничтожный. Почему же старший лейтенант захотел с ним куда-то сходить? Не понимает он разве, что из Михаэля никакой собеседник. Не знает разве, что немца презирают его же товарищи по "Аргентуму"? У Михаэля друзей не было, но он знал, что друзьям верят и не предают. Сергей против друзей не пойдёт. Он прикусил губу, поднял голову, грубовато утёр с лица слёзы. Нога сильно болела и сейчас ей вообще нужно было в горизонтальное положение, чтобы ничего не усугублять, он это понимал. Надо было в больницу. Полностью залез в служебную машину, повернул ключ, тронулся. Нечаянно заглянул в глаза самому себе через зеркало и его дёрнуло. Смешно, но он боялся и свои глаза тоже. Никогда не смотрел в них через отражение, будто было ему стыдно. Стыдно смотреть на такое ничтожество, которое не любили собственные родители. Он посмел родиться не таким, каким они хотели его видеть. Сначала хотелось сообщить Дмитрию Сергеевичу, что ему была нужна помощь, но передумал. Пусть лучше его тронет кто-то, кого он не знал и вряд ли увидит в скором будущем, чем снова будет шугаться своего начальника. Ему помогли. Он знал, каким странным казался. Знал, что смотрели на него, как на сумасшедшего, когда касались его пальцы врача, а он сквозь зубы стонал, нервно впиваясь ногтями себе в шею или в ладони. Он ещё долго не мог той ночью уснуть, сидя в лаборатории одного из комплексов на старой кушетке, вслушиваясь в гудение аппаратуры. В машине спать, всё же, было более уютно, здесь было слишком страшно и одиноко. Больше он здесь спать не будет. С костылём доковылял на улицу, уместился на заднем сидении и накрылся пледом. Хотелось проснуться под спокойное радио и чей-то умиротворённый мурлыкающий песни голос. Ему нравился этот голос, он успокаивал, приятными волнами разливаясь в душе. Михаэль засыпал. Он ненавидел голубой цвет. Но в тот момент ему снилось море, лизавшее его потревоженную лодыжку тёплыми волнами. Снилось небо, по которому плыли белоснежные, пушистые как вата, облака. Снился голос, который он всегда себе представлял, когда становилось не по себе. Если бы он мог слышать тот голос с самого детства, если бы мог видеть именно эти глаза, тогда, наверное, всё могло быть по-другому. Но было так. Михаэль сонно вздрогнул, но не проснулся. Он не вспомнит на утро, забудет сразу же, как откроет глаза, но его сейчас обнимали со спины сильные руки, хоть ни разу в жизни его никто не обнимал. Он смущённо улыбнулся, слабо сжав плед пальцами, зашептал. - Сех`ёжа...

***

Он ещё не заходил в этот кабинет с такой радостью и с такой надеждой. Он думал об этом все две недели, пока глупая улыбка не расплывалась у него на губах и он стирал её ладонью, пытаясь сфокусироваться на чём-то другом. Выходило не очень. - Здравия желаю, шеф! - С возвращением, мой мальчик. - Сеченов развернул голову, когда очередная папка с отчётом шлёпнулась возле его левой руки. - И отчёт сразу состряпал, это с каких пор ты такой быстрый? Дмитрий Сергеевич изогнул брови, рассматривая своего вернувшегося с задания подчинённого. Прекрасно он знал, что Нечаевские отчёты обычно требовали от нескольких дней до недели, чтобы быть законченными. В этот раз, судя по всему, Сергей начал это дело ещё не вылетев из Москвы. - Не настолько я и плох. - смешно буркнул старший лейтенант, осторожно оглядывая помещение. - И не у всех есть личные помощники, как у Вас... кстати, где он? - Товарищ Штокхаузен? Надеюсь, что у себя в общежитии. Получил травму. - А?! Был Сергей слишком громким и директор смерил его удивлённым взглядом. - Упал с лестницы, вывихнул лодыжку. На работу отказывается не приходить, но я стараюсь отправлять его через полдня отдыхать. Парень тихий, но порой упёртый, прям как ты. - директор хмыкнул. - Да как же так... аккуратнее быть надо. - промямлил Нечаев, не переставая бегать глазами по кабинету, будто кто-то мог там внезапно появиться. Совсем ему не понравилась мысль, что был сейчас помощник директора где-то один и с вывихнутой лодыжкой. Знал ведь офицер, что не было у него никого, кто мог бы о нём позаботиться. Жалко. - А это ты чего там принёс? - Сеченов слегка нагнулся, теперь рассматривая предмет в руке агента. - Это.. да так. Гостинец... с Москвы. Для товарища... Штокхаузена. - Вот как. - Дима улыбнулся. Сергей приподнял белую железную коробочку, на крышке которой был нарисован Кремль, сунул её подмышку, будто хотел спрятать. - Да... он там хоть и был уже, но ничего ж не видел, считай. Да и не ел и... Так положено. - Сергей мило хмурился, не зная, как оправдаться, хоть оправдываться было совершенно незачем. - Ага, верно. Это ты молодец, думаю, ему будет приятно. - Дима лукаво улыбнулся, анализируя лицо молодого офицера. - Ты на стол поставь, он завтра заберёт. - Не, Вы съедите ещё. Тут уже брови действительно подлетели вверх и Сеченов так и уставился на него смешным взглядом. - Серёжа, мне не пять лет. - немного он даже рассмеялся, выглядел его Нечаев очень уж мило. - И где мой магнитик на холодильник? - Он там точно в порядке? Один-то... - магнитик был проигнорирован. - Думаю, что да. Неделя прошла, как вывихнул. Он врач, Серёж. - Ага, знаю. Ну и что, что врач. Что ж теперь врачи не могли получить такую же помощь? Если надо, Сергей и сам поможет. Уж не чужие поди... - Ладно, я с утра зайду. - Зайди, зайди. Глупо потоптавшись, Сергей направился было на выход, пока не остановился, как-то мрачно засмотревшись на спину своего босса. - Дмитрий Сергеевич... - Да, да? - ответил он, не развернувшись от стола. - А Михаэль где живёт? - Я же тебе говорил как-то адрес. - удивился Дмитрий. - С Петровым? - С Петровым. Сердце неприятно ёкнуло. Хотелось прямо заявить, что директор врал. Хотелось спросить - для чего и зачем, ведь прекрасно Нечаев знал, что была у Штокхаузена квартира. Но тон его был такой уверенный, что Сергей не стал продолжать, выставляя себя на посмешище. - У него есть кто-то? - просипел он очень тихо так, что Дима его не услышал. - Что, Сергей? - Не, ничего. Приятного дня, шеф. Он выскочил из здания, глупо озираясь по сторонам, сейчас не зная, что делать. Его маленький план был сорван, но грустно ему было не от этого. Он правда переживал о чужом здоровье. Был Штокхаузен тем самым врачом, которому не было дела до себя самого. Он уставился на коробочку с печеньем, брови свелись вместе, он почесал затылок. Была та идея глупой, но он всё же сбегал к той лавке, не найдя на ней того, кого искал, кроме каких-то учёных с папками в руках. Подарок-то хотелось отдать сейчас, а не ждать проклятого утра, которое казалось сейчас как целый год долгим. Он снова вернулся в то общежитие, натыкаясь на всю ту же Терешкову. - Товарищ Штокхаузен здесь всё ещё не живёт! - Да в курсе. Ты мне лучше скажи где он правда живёт? - Не могу знать, гражданин! - А заходит сюда часто? - Периодически! Товарищ Штокхаузен держит у себя в комнате одежду. Совсем ничего не клеилось, а бегать целый день по Предприятию он не сможет. Оставалось правда ждать до утра. Но он простоял ещё целый час на парковке, следя за входом, ведь надежда умирала последней.

***

Утром увидеться с ним не удалось. Кузнецов вызывал прямо из кровати. И день прошёл довольно паршиво. Его же друзья его и раздражали. Кто-то снова упомянул "Штока" и его здоровье, и он выполз из комнаты, буркнув: - Прекращайте эту ерунду... Мы опозорим Дмитрия Сергеевича. - Да ладно тебе, Серёг, он же не узнает! - Парень-то молодой у нас, нежный. Сказал это один из офицеров вслед уже вышедшему Плутонию и несколько мужчин по-доброму рассмеялись. Можно сказать, что с работы он сбежал, залетев в машину, проверив, на месте ли была коробочка. Помчался к Центральному зная, что товарищ Штокхаузен мог выйти в любую минуту, если Сеченов прогонит его отдыхать. Просидел полчаса, пиля вход взглядом. Почему-то не хотелось теперь, чтобы рядом присутствовал Дмитрий Сергеевич. Ждать, всё же, надоело, он выскочил из машины, поднялся на лифте, осторожно открыл двери, заглядывая внутрь. Сердце будто и подпрыгнуло, но тут же сжалось. Михаэль стоял возле стола, они о чём-то беседовали с Сеченовым, который сюрпал то ли чай, то ли кофе. И Сергей не пожалел, что не оставил свой презент, ведь начальник точно всё бы слопал сам. Помощник его стоял на одной ноге, вторая немного касалась пола, сам же он держал в руках костыли. Ничего смертельного в такой травме не было, было это делом обычным. Даже у него самого в школе такая травма была, правда лёгкой степени. Но вот такой вид товарища Штокхаузена его бесконечно расстраивал. Этот человек и без того прилично страдал, куда ему ещё больше мучений. Через десять минут немого подглядывания в щёлку, словно был он маленьким мальчиком, подслушивающий взрослые разговоры, его обдало жаром. Разговор явно был закончен и Михаэль собирался на выход. Сергей отпрянул от дверей, будто они его обожгли, он оглянулся по сторонам, ища место, куда бы спрятаться. Надо было лететь вниз и уже там и встретиться, устроить всё так, будто было это случайно и это не он грел уши у дверей начальника. Да. Смешно было от самого себя, но внизу живота бурлило, завязываясь комком нервов. Лифт не вариант, его нужно оставить для того, кому он сейчас явно был нужнее. Он кинулся на лестницу, чуть ли не скользя на перилах. Вряд ли кто-то ей вообще когда-то пользовался, разве что Дмитрий Сергеевич вдруг решит размять суставы. Только дурачок откажется от лифта, устраивая марафон по этой дуре. Нечаев был сейчас именно таким дурачком. Он слетел с очередного пролёта, чуть не оступившись, вовремя схватив металл ладонью. Но ему пришлось остановиться, привлечённый маленькой карточкой, валявшейся на полу. Как порядочный гражданин он её подобрал, вдруг владельца знал, надо будет вернуть. Он не ошибся, было это небольшое удостоверение личности и с маленькой фотографии на него смотрело лицо помощника директора Предприятия, наверное на два-три года моложе теперешнего. Его губы тронула странная улыбка, но времени у него не было, надо было бежать в машину. Он сунул карточку в карман, побежал дальше. Через какие-то три минуты оказался на водительском кресле, замер, вперившись глазами на выход. От чего-то колотилось сердце. Может быть от того, что бежал он сейчас так, будто был на особо опасном задании, но, может быть, от чего-то ещё. Время отдышаться у него было, Штокхаузен сейчас быстро передвигаться не мог. Вспомнил про карточку, достал из кармана, снова заулыбался, что быстро сменилось на нахмуренность. Карточка та была на немецком. Что вполне себе было логично. Но только фотография та была Михаэля Штокхаузена, а вот имя совсем другое. Это имя Сергей не знал. Josef Goldenzweig Гласили строчки. Лоб обдало жаром. Первая мысль - шпион. Ну как же так, как он и Кузнецов могли это допустить. Он прикрыл глаза, тряхнул головой. Шпион вряд ли бы стал таскать с собой удостоверение с настоящим именем. Таких людей и на своей стороне мало кто по настоящему имени знал. Даже вымышленные не стал бы с собой никто носить. Вновь расстроенно рассматривал фотографию врача. Кто знает, вдруг это было его вторым именем, что было у них там у себя нормой. И приехав к ним, тот решил пользоваться "Михаэлем". А фамилия... Наверное, это было его самой ужасной мыслью. Наверное, вариант со шпионом нравился Нечаеву больше. Гольденцвайг. Вдруг это его старая, а та, которая сейчас... Сергей сжал губы, цокнул, теперь потирая пальцами подбородок и щёку. Хрустнул шеей. Очень даже может быть, что был у Михаэля партнёр. Муж. В конце-то концов, был он очень симпатичным. Сергей резко выглянул в окно, щурясь на солнце, стало стыдно от своих же мыслей и он теперь непонятно перед кем делал вид, что было ему всё равно. Да и что там за муженёк такой был, что позволял своёму партнёру ковылять на костылях и вообще ходить на проклятую работу, когда той бедной лодыжке нужен был отдых. Что за идиот. С ним бы поговорить. По-мужски. Это вот тому болвану повезло, что Михаэль был бетой, а если омега? Вот Сергей-то бы его точно и спрятал. Да и так бы прятал, чего уж там. Он вон какой пугливый, обидят ещё. Сергей потёр глаза пальцами, морщась от своих же дурацких мыслей. Чего и кого он там собирался прятать, вот же дурачина. Штокхаузен... Тоже немец. Сюда с ним приехал? Это ведь с ним Михаэль, поди, жил. Стесняется. Он ведь такой. Стало тошно, как будто накормили самым мерзким геркулесом. Но Дмитрий Сергеевич бы точно о такой информации знал, не стал бы его селить с каким-то там Петровым, будь он неладен. Тогда, может, Гольденцвайг был его партнером раньше, разбежались, да Михаэль взял свою старую. Голова кипела знатно, но дальше свои бредни он раздумать не успел, потому что из дверей показался объект его размышлений. Сердце подпрыгнуло, он заволновался, как будто никогда он с Михаэлем не разговаривал. Трясущимися пальцами спрятал карточку в карман, вылез из машины, подхватив небольшой презент. Настиг его на середине ковровой дорожки, Михаэль его тоже заметил, остановился. - Здравия желаю, товарищ помощник директора Предприятия! - З-здх`авствуй, Сех`гей. И двух этих тихих слов с милым немецким акцентом было достаточно, чтобы расплылась на губах Нечаева улыбка. И стала она ещё шире, когда на чужих губах появилось что-то такое же, хоть и слабенькое. - Слышал я про твой инцидент. Как ты... в норме? - Н-ничего стх`ашного, з-заживёт. Штокхаузен смотрел ему куда-то на живот и Сергей вдруг пожалел, что съел сегодня чуть больше, чем обычно. Форме его обзавидовался на Предприятии бы каждый, но вот сейчас две лишние ложки гречки, может быть, делали из него толстяка, затмевая собой стальные кубики пресса. Он даже напрягся, боясь выдохнуть, будто мог его немец видеть через одежду. - Заживёт, конечно. Дело не в этом, ты осторожнее скачи по лестницам-то. Ладно лодыжка, а ведь может и шея. Тебе ли не знать... Карие глаза заметались из стороны в сторону, Михаэль чего-то смутился, но понять чего Сергею было не дано. - Я п-постах`аюсь. - Я это... гостинец тебе привёз с Москвы. - Г-гостинец? - Ага. - Сех`ёжа, п-пех`еведи. Было это чертовски мило. Настолько, что хотелось этого человека обнять. - Значит, что подарок, привезённый откуда-то. Обычно сладости, так что вот. - Сергей с тёплой улыбкой протянул белую круглую коробочку. - Э-это... мне? - Тебе, конечно. - удивился Нечаев, будто был рядом кто-то ещё. - З-зачем? - Ну, так принято. Друзьям, товарищам и коллегам чего-нибудь привозить, чтобы сделать приятно. Сергей не знал, что дарили Михаэлю что-то впервые в его жизни. Что-то от чистого сердца. Кто-то о нём подумал. Сделать приятно. Ему. Он опасливо покосился на свой подарок и пальцы, его удерживающие. Сергей же стоял, упрямо и твёрдо. Нужно было просто иметь терпение, какого было у него вагон и ничто сейчас с того места его не сдвинет. Рука немца поднялась вверх, касаясь металлической коробочки и Сергей улыбнулся во все тридцать два, наблюдая за его удивлённым, но, он бы осмелился сказать, немного счастливым лицом. Михаэль держал прохладную поверхность теперь двумя руками, подмышками удерживая свои временные ноги. Он смотрел на рисунок. Пёстрые купола храма Василия Блаженного яркими пятнами мелькали перед глазами на белом фоне. Только думал он совсем не о куполах. И даже не о том, что было внутри. Губы немного задрожали, он стиснул коробку чуть сильнее дрожавшими пальцами. - А к-как же... как же Д-дмитx`ий Сеx`геевич? - пролепетал он сипло, не отрываясь от подарка. - А что Дмитрий Сергеевич? - Е-ему в-важнее ч-что-то пx`ивезти. - Ты не о том человеке думаешь. - Сергей весело хмыкнул. - Поверь мне, в одной из дверей этого здания есть чудная комната с надаренными ему бутылками спиртного и не только. Я привёз это тебе. А если расскажешь, что тебе нравится, привезу потом и это. Сергей Нечаев привёз это лично для него. Получается, что он о нём подумал и Михаэль об этом не просил. Это было странно, совершенно, как ему думалось, неестественно. О Михаэле ещё никогда не думали, ему не давали что-то просто так. Ему ничего никогда не дарили. Он больно сглотнул собравшуюся слюну, сжал зубы, всеми силами пытаясь унять слёзы, собравшиеся в глазах, теперь белёсой пеленой застилающие взор, от чего цветастые купола храма казались разноцветными пятнышками. Сергей всё это видел, и сам почувствовал, как наворачивались слёзы. Он не знал, от чего немец был так расстроен, но на подсознательном уровне он ему сочувствовал. Он оторвал от него взгляд, кинув куда-то в сторону, неслышно шмыгнул носом, загоняя слёзы обратно, откуда они пожаловали. - Потом скажешь, вкусные или нет. - Х-хог`ошо... б-большое спасибо, Сеx`гей. Если он услышит сейчас ещё одно слово, произнесённое этим грустным тоном, то Нечаев точно расплачется. Он немного откашлялся, пытаясь вернуть и себе и Штокхаузену настроение. - Извини, я о каком-то пакете не подумал, ты и нести-то не можешь. Ты домой шёл? Давай подброшу. - Н-не стоит, пx`авда. - Михаэль вздрогнул, справившись со слезами, снова утыкаясь Сергею взглядом в живот. - Всё в порядке, мне не сложно. Подброшу тебя и убежусь, что печенюхи у тебя никто не сопрёт. Я видел, как Дмитрий Сергеевич на них вчера смотрел. - В-вчеx`а? - Михаэль удивился, немного приподняв брови. - Да, я заходил, но тебя не встретил. Решил не оставлять, иначе шеф бы наш всё слопал с потрохами и не оставил бы коробки. Штокхаузен немного рассмеялся. Товарищ Сеченов точно не стал бы этого делать, но картинка была забавная. От такого вида просветлел и сам даритель, рассматривая повеселевшего немца. - Ну что ты говоx`ишь, Сеx`гей. - Правда, правда! Пойдём, хватит тебе стоять. Сергей аккуратно забрал у него подарок обратно, улыбнулся и, не дав ему больше возражать, медленным шагом направился вперёд, периодически останавливаясь и давая возможность себя догнать. Михаэля потряхивало от странных эмоций, бурливших внутри, но он уверенно дополз до машины, дверь которой открыл ему всё тот же товарищ Нечаев, забрав костыли, швырнув их на заднее сидение. Снова ехали вдвоём. Становилось это своего рода привычкой. Михаэлю это даже нравилось. Вряд ли бы он согласился ехать так с кем-то ещё. Может быть, с Дмитрием Сергеевичем. И то, постоянно вздрагивая. Сергей о чём-то рассказывал, о последнем задании, а Михаэль слушал, улыбался. Наверное, он мог ехать так с ним часами, просто вслушиваясь в его голос. Через пять минут, как тронулась машина, до Сергея вдруг дошло, что он понятия не имел, куда везти своего пассажира. Он немного помрачнел, на короткое время замолк, немного стрельнул в Михаэля глазами. Вспомнил и про карточку, сейчас покоившаяся в кармане его брюк. Он не спешил её отдавать. - Михаэль. - промолвил он тихо. - Д-да? - Ты это, скажи, где живёшь. Я не хочу высаживать тебя там, откуда ты потом пойдёшь на тех палках сам. В тоне Сергея совсем не было ничего злорадного или обвинительного, но охватила Штокхаузена волна нехорошей паники, его глаза расширились. Всё-таки Сергей знал. Наверное, как и его товарищи, прижавшие тогда немца к стенке, думал, что была у Михаэля какая-то там квартира. - Я... я н-не... - Понимаю, наверное, это было секретом, извини. Просто знаю, что в общежитии ты не живёшь. Петров и сказал. Если ты... - Нечаев сглотнул. - ... живёшь, может, с кем-то, в этом нет ничего ужасного. Но я хотя бы буду знать, куда тебя отвозить. Михаэль покраснел, опустил голову, его пальцы нервно друг друга перебирали. Он молчал. И когда тишина стала невыносимой, Сергей снова подал голос. - Это... твой партнёр. Тебя обижает? Вопрос был странным, как и тон офицера. Он прошил его насквозь, будто Сергей и правда беспокоился, будто ему правда было до этого дело. Михаэль невольно повернул голову, искоса разглядывая немного нахмуренного, сейчас серьёзного, Нечаева. Почему он был таким странным, словно отличавшийся от всех остальных? - У м-меня нет... н-нет паx`тнёx`а. - прошелестел он, вновь утыкаясь на свои руки. - Правда? Странно. - Нечаев просветлел, теперь попеременно разглядывая то немца, то дорогу. - П-почему? - он задрожал. - Ну, ты... ты очень симпатичный. - выдал Сергей, заалев не хуже самого яркого восхода солнца. - Сам-то, наверное, в зеркале себя уж видел. И, собственно... милый. - М-милый? - он явно запутался в переводе, пытаясь понять, использовал ли Сергей какой-то жаргон, искажавший значение слова. - Да. - офицер открыл окно, подставляя горевшую щёку прохладному осеннему ветру, продолжив слегка охрипшим голосом. - Ты говори, куда ехать. Опять повисла тишина, которой оба, вроде как, сейчас наслаждались. Михаэль разглядывал проносившиеся мимо деревья, здания и людей. Задержался на немного сероватом сейчас небе. - Я н-нигде не живу, Сеx`ёжа. Машина остановилась у какого-то бордюра, где уютно теперь нависал над их крышей пышный пожелтевший клён. - Это как так: нигде не живёшь? Сергей заглушил мотор, теперь с непониманием и глубоким переживанием смотрел на чужую отвернувшуюся голову. - Где-то ты же спишь, правда? - Д-да. Обычно в служебной м-машине, если н-на ней никто не у-уедет. Иногда в к-кабинете или л-лабоx`атог`иях. - Да как же так? У тебя же есть комната. - чуть ли не зашептал он с каким-то отчаянием. - Я не м-могу спать с к-кем-то... в одном п-помещении. - выдавил Штокхаузен признание, сильно сжав пальцами правое запястье. Сергей откинул голову на спинку, закрыл лицо руками, массируя. Некоторые кусочки собрались вместе в полную картинку. Стало понятно, почему тогда немец оказался в Москве у него в машине и в кабинете Сеченова до того. - Ты чего шефу-то не сказал? - сглотнул офицер, боком разворачиваясь, оглядывая бедолагу. - Он бы вошёл в положение. - Я б-бы не по-посмел. Он и б-без этого м-многое мне д-дал. - Да как же... боже ты мой, Михаэль, так ведь нельзя жить. У каждого человека должен быть дом. - произнёс он в чувствах, слегка повысив голос. - Я по-понимаю. Немец будто бы и всхлипнул, пристыживая обескураженного агента. Единственный, кто здесь не понимал, был он сам. - Ты... не можешь спать с кем-то рядом потому что... боишься? - осторожно поинтересовался он. Михаэль не отвечал, лишь пару раз кивнул своим пальцам. - Тебя там обижали, правда же? - аккуратный шёпот, слившийся с шумом ветра, залетевшего через открытое окно. Теперь же Штокхаузен даже не давал знаков головой, лишь задрожал и Сергей видел через его профиль, как на мгновение расширились у того глаза. Он инстинктивно хотел было уместить ладонь на его плечо, но вспомнил, что так делать нельзя, сжал зубы, отвернулся в лобовое стекло, разглядывая стаю пролетающих мимо стройным треугольником птиц. Кто-то Михаэля обижал. Кто-то довёл его до такого состояния. Так поиздевался, что парень боится спать в присутствии живого человека. Ведь не с монстром, не с той же проклятой анакондой. С человеком боится находиться в одном помещении. Одна рука сжала руль, заскрипев кожей. Гольденцвайг. Штокхаузен. Чего-то не складывалось, а сложить очень хотелось. Михаэль будто был маленьким пазлом, который Сергею нужно было собрать. Но собирать надо было аккуратно, детальки хрупкие. - Эй, не против, если мы с тобой заедем на обед? Я с утра ничего не успел положить в рот, товарищ Кузнецов выдернул прямо из одеяла. Да и тебе пора. - снова развернулся он с былой улыбкой, теперь отмечая довольно худые запястья помощника директора. - Н-на обед? - Ну. В столовку. Дмитрий Сергеевич лично убедился, когда её строили, что всё по нормам и еда высшего разряда. Сам там лопает, как не в себя, а по нему не скажешь, вон, какой маленький! Немец расплылся в милой улыбке, даже прихмыкнул, посылая разряды тока по телу офицера. Приободрить его ему удалось. - Заодно попробуешь печенье. - Е-если... е-если т-ты тоже. - смущённо проронил Михаэль. - Если угощаешь. - улыбнулся. - И с проблемой твоей я разберусь. Михаэль слегка повернул голову, не совсем понимая, что парень имел в виду. - Спать ты где непоподя больше не будешь. Нельзя так... - пробурчал Нечаев, заводя мотор. - Поэтому давай! Думай, чего будешь есть. Он снова был на веселе, невольно заводя своей энергией и попутчика. Врач теперь легко улыбался, даже несмотря на то, что ему напомнили о прошлом, которое сейчас он, вроде как, выкинул из головы. Его пальцы больше не перебирали друг друга, застыв в спокойном замке на коленях. Он поднял взгляд, рассматривая дорогу перед собой. Он совсем не знал, что он чувствовал, открывая для себя что-то новое. Но если бы пришлось описать, он бы сказал, что уютно, что спокойно. А спокойно ему не было ещё никогда. И когда они откроют коробку под аромат горячего сладкого чая, Михаэль попробует самое вкусное печенье в своей жизни, осторожно рассматривая чужую щёку напротив.

***

Когда отец ушел из дома, Йозеф незамедлительно нашёл работу. Подрабатывал разносчиком газет, выгуливал после школы чьих-то собак. Практически всё, что он зарабатывал - откладывал. Мать, хоть через ругань и побои, приносила в дом подавители. Он прекрасно понимал, что она не рискнёт своей репутацией и спокойствием, поэтому делала всё, чтобы таблетки у него были. Он молча их принимал, а на свои деньги покупал другие, делая запас. Всё свободное время вне школы и упорного труда Гольденцвайг младший проводил за широкими томами, полностью погружаясь в любимое занятие. Ему не терпелось стать врачом. Но больше всего не терпелось уйти из дома. 13 сентября 1931 года мать ликовала. Он никогда не видел её такой счастливой. Но он не знал, что счастливым можно было быть с такой злобой. - С новым годом и днём рождения, Йозеф! Как настроение? Женщина глумилась со вчерашнего утра, расплывшись в ехидной усмешке зная, что теперь может избавиться от нежеланного омеги. По глупому и ужасно неудачному стечению обстоятельств в этом году еврейский Новый Год приходился на 12 сентября. На день, когда Йозеф стал совершеннолетним. Ему всегда было плевать на своё происхождение, он не чувствовал какой-то нерушимой связи, он не обладал религией. С евреями его не связывало ничего, как и с чистокровными немцами. Его презирали здесь со всех сторон, хоть он здесь и родился. Он должен был быть своим, но был он позором для своих же сограждан. Вчера в Берлине произошёл погром, и Софи, прочитав свежую газету, загоготала на всю квартиру, заставив сына передёрнуться. "Бей евреев до смерти!", "Хайль, Гитлер!" Йозеф понял, что жизнь для многих изменится теперь навсегда. - Тебе неделя, чтобы убрался с этого дома. Мне больше не придётся видеть твою еврейскую омежью рожу. Ты не представляешь, как долго я этого ждала! Теперь то тебе подобных точно переловят и истребят, чтоб вам пусто было! Мать выдохнула ему сигаретный дым прямо в лицо. Она была счастлива. Настолько, что походила на безумную, злорадно хохоча с такой же мерзкой их соседкой по поводу того, что произошло на Курфюрстендамме прошлым вечером. Ждать неделю он не стал. Его вещи, которых у него и не было, кроме нескольких рубашек, пиджаков и пары брюк, были давно собраны в небольшую сумку. В шесть утра следующего дня Йозеф Гольденцвайг, несмотря на опасность и смену обстановки в стране, навсегда вышел из того дома, не сказав ни слова своей матери.

***

Он приехал в Берлин, где только что отгремели последние события. Но он должен был поступить в тот университет. Это было его единственной мечтой - стать врачом. У него больше не было ничего. Он давно подделал документы. Всё же мать была права, и даже сделала ему некоторую услугу, поливая его всю жизнь грязью. С пелёнок он понял, что придётся прятаться, скрываться. Школьные документы были подделаны, больничная карта тоже. Теперь он не имел никакого родства с Софи и Дэвидом, но имя и фамилию решил оставить. Не посмел. Как будто боялся, что лишится сам себя. Он снял маленькую тухлую комнатушку, но её состояние его не заботило. Он знал, что всё время будет проводить за учёбой или зарабатывая на хлеб, а переночевать здесь было более, чем достаточно для него. Йозеф поступил, не мог не поступить после стольких успешных школьных лет. Успешно подделанные документы без вопросов помогли получить место через программу НСДАП, гарантировавшая льготы для обучения талантливых детей бедных родителей. Он дрожал, его буквально трясло, но вопросов к нему не возникло. Йозеф мог выдохнуть. Да, мало, что изменилось по отношению к нему окружающих. На него косо смотрели, перешёптывались. Может быть, всё же было немного легче, здесь его никто не бил. Возможно, его больше никогда не будут трогать. Правда было менее комфортно, девушки там не обучались, а в его второй средней школе обучение не было раздельным. Он немного по ним скучал, хоть и не испытывали те хрупкие создания к нему хоть одно приятное чувство. Альфы. Он не мог больше чувствовать их запахи благодаря препаратам, но инстинктивно ощущал их присутствие. Видел на себе их ненавистные взгляды и его покрывало жаром. Первое, что он сделал после первого дня в стенах здания - он кинулся в библиотеку. Он сидел там до самого закрытия, изучая самого себя, своё тело. Его тогда затошнило, он всё это время не знал, на что был способен его организм, что альфы могли его оплодотворить. Он впервые узнал о метках, о том, как сильно они влияли и на тех и на других. Узнал больше о запахах, узнал о течке и гоне. Сначала немного удивился, судя по всему, первая течка начиналась примерно в пятнадцать лет, у него её никогда не было. Но понял, что удивительного было в этом мало, он сидел с четырнадцати лет на таблетках. Было интересно, чем он сам же и пах, но эксперементировать он не стал. Было это не настолько интересно, чтобы перестать принимать подавители и проверять, убьют ли его или изнасилуют. И даже в тех научных учебниках, где всё политическое, религиозное и так далее должно было отходить на никакой план, омежью сущность поливали грязью. Они не должны были существовать. Он не должен был существовать. Йозеф правда родился монстром. Он тогда горько ухмыльнулся осознав, что мог родить потомство, ему такой возможности никогда не представится, он был чёрным пятном на этой земле, недостойный размножаться. А когда выяснил, что таблетки, которые он принимал, спокойно могли сделать его бесплодным - он улыбнулся ещё шире, уставившись на те строчки. Было это к лучшему. Кто захочет потомство от такого монстра? Он и сам бы не захотел обрекать своих детей на такой позор, на такую вот жизнь. Мать была права. Был он и не мужчиной и не женщиной, он был никем. Через полгода один из его профессоров осторожно подошёл к нему сзади, пока Йозеф, как обычно, проводил вечер за кипой книг и конспектов. - Вы отсюда не вылазите, молодой человек. Возле этого мужчины ему было комфортно. Профессор Эрих Хартманн был очень спокойным маленьким человеком лет шестидесяти. Его лекции Гольденцвайг посещал охотнее всего. Скорее всего, был Хартманн бетой и Йозеф знал, что такого же еврейского происхождения, как он сам. Возможно, что профессор видел его немного глубже, чем он мог подумать. Они никогда не разговаривали лично, но простой мимолётной улыбки в коридоре или на лекции Йозефу было достаточно. Он несколько раз заглянул ему в глаза и, не заметив в них никакого отвращения, начал делать это чаще. Парень вздрогнул, нервно улыбнулся, но взгляд поднял. - Йозеф, парень Вы не глупый. - совсем тихим тоном начал профессор. - Знаю, что времени у Вас, скорее всего, очень мало заниматься чем-то ещё кроме учёбы и работы, но... Если позволите дать Вам совет: выучите какой-нибудь язык. - Д-для чего, профессор Хартманн? - удивился парень, оторвавшись от своих записей. Эрих будто погрузился в какие-то свои мысли и можно было подумать, что тот уснул прямо в таком положении, но с открытыми глазами. Но он очнулся, осторожно уместив тёплую ладонь на чужом плече. - Пригодится. Может быть... это не наш с Вами дом вовсе, Йозеф. Они друг друга поняли, но молодой студент был тогда слишком юн и не нашёлся, что ответить, слегка приоткрыв губы. В тот раз его не испугало чьё-то касание. - А люди любят, когда их понимают... так даже самый далёкий гость сможет стать родным. Поэтому, если у Вас будет время - подумайте. Профессор тогда улыбнулся, слегка сжал пальцы, пустив по его худому телу тепло. Совет его он принял всерьёз, начал выбирать язык, пока не наткнулся на русский, чей алфавит визуально ему приглянулся. Йозеф принялся его учить, разыскивая любую информацию о СССР, а в его голове поселится мысль, что уехать туда было бы неплохо. Там, говорят, и к омегам относятся немного по-другому... За тот совет он не успеет поблагодарить своего любимого профессора. Эрих Хартманн в 1933-ем году лишится своей должности и уедет в другой город, опасаясь за безопасность своей семьи, а в 1940-ом его расстреляют за своё происхождение. Об этом Йозеф узнает слишком поздно.

***

Он отучился год. Наверное, любой другой молодой студент чувствовал бы себя разбито, ведь Йозеф практически не отдыхал. У него не было на это времени. Только перерыв между курсами дал ему возможность подзаработать больше, чем обычно и налечь на новый язык. Он вернулся в те стены не без радости. Его никто не трогал и с каждым днём он приближался к своей мечте. Он вполне мог провести все года в университете так ни с кем и не заговорив. Его это устраивало, он привык к такому с рождения. Но в тот день судьба распорядилась иначе. - Привет. Йозеф, верно? Он узнал своего одногруппника. Они никогда не разговаривали. Гольденцвайг вздрогнул. Он всегда старался казаться не таким забитым, каким был. Он правда старался понять человеческий мир и если приходилось, он пересиливал себя, робко, но поднимая свой взгляд, чтобы заглянуть людям в глаза. - Мы друг друга, конечно, знаем, но с тобой так и не пообщались за прошлый год. Берусь исправлять! Очень светлые волосы и голубые глаза, совсем как у его матери. Его сильно дёрнуло внутри, стало физически больно. Но парень протягивал руку и Йозеф, дрожа, пожал её прохладными пальцами, умело скрыв свой страх того касания, пробравшего до самых костей. - Михаэль фон Штокхаузен, будем знакомы. - Йозеф... Гольденцвайг.