***
Михаэль фон Штокхаузен всегда был не по годам умным человеком. Он закончил школу на год раньше, поступил в медицинский университет в Берлине. Отец-альфа им гордился, мать сжимала ладошки и прятала украдкой слёзы гордости. Он и сам был альфой, всегда старался быть похожим на отца. Альфы были сильными, это Михаэль понял с детства. Сильными и доминирующими. Им никто не смел перечить, альфы поступали так, как считали нужным. По крайней мере у них в стране. Всё остальное не считалось. Их нация была самой прекрасной, самой правильной, только у них рождались настоящие мужчины. Мужчина обязан быть сильным. Тогда отец рассказал ему об омегах. Да, и у них были свои тараканы, которых альфы обязаны были уничтожать, давить под сапогом. Михаэль это усвоил. Но отец его не был дураком. Он всегда ему напоминал, ещё с подросткового возраста, как только у мальчика проявился его запах. Говорил так: "Михаэль, никогда не думай, что ты самый лучший. Всегда найдётся кто-то сильнее, кто-то умнее тебя. Твоя задача - держаться того сильного рядом, слушать, что-то перенимать, становиться сильнее, чем он. Только так настоящий альфа сможет остаться в живых в нехорошей ситуации, только так ты будешь на шаг впереди. Только так сможешь получить желаемое. Можешь и дурачка построить, но таким сам не будь. Всегда думай о будущем, всегда имей запасной план. Понял?" И он понял. В школе был впереди всех с первого класса. Тогда с ним все пытались дружить, пытались держаться его рядом. В третьем классе до него дошло, что многие тёрлись к нему из-за успеваемости, кто-то предлагал свою дружбу взамен на списанные домашние задания и контрольные. Тогда Михаэль понял, что был он в тот момент сильным, но что-то было не так. Отец учил не быть дурачком. Тогда он начал подстраивать ситуацию под себя, стараясь из пользуемого превратиться в пользователя. Теперь списывание его одноклассникам обходилось в кучку шоколадных конфет или парочки монеток. Проблем у него в школе никогда не было, при желании проблемы создать он мог кому-то сам, если требовала ситуация. Спорить с ним никто не желал, а если и желал, то обидчика быстренько ставили на место его прихвостни, не желая терять такого смышленого альфу. Сам же Штокхаузен младший в седьмом классе близко познакомился с альфой на два года старше, явно тогда авторитетнее и напористее. Как отец и учил, Михаэль тихонько влился в его общество, лишь усиливая к себе уважение своих одноклассников и параллели. Не было у него проблем и с романтическими отношениями, чем он не особо интересовался. Но вторая половинка была вроде бы и трофеем. Был он сам очень симпатичным, вылитый немец, чем гордился. Блондинистый, высокий, с голубыми глазами. Встречался он в восьмом классе с девочкой, с кем и переспал под самый конец. Девушку он ту после выпуска сразу и бросил, к ней он совершенно ничего не испытывал. Тем более не испытывал какой-то жалости к её слезам. Оказалось, она в него влюбилась. Он тогда пожал плечами, строгим тоном приказал не рыдать, ведь она немка, должна себя уважать. Про неё он больше не вспоминал. Со школы парень вышел полный надежды и решимости. Он послушал своего отца и поступил на медицинский, к этому у него всегда были наклонности. Родители не переставали повторять, что врачи всегда будут в обиходе, что это хлеб, что чужое здоровье и чужие жизни всегда будут приносить деньги. Даже больше, чем официальная зарплата, ведь люди, бегущие в панике к врачу, всегда будут стараться его ублажить. Михаэль тогда согласился, хмыкнул, поступил. Первый курс не был чем-то выдающимся, отношения здесь выстроить было немного сложнее. По крайней мере такого рода отношения, какие нравились ему. Но он морально подрос, хоть и был он на год младше сокурсников, себя он здесь глупо не чувствовал. Сразу же влился в местную обстановку, прощупывал почву и не делал глупых решений. Всегда помнил про наказы отца, теперь ждавшего от сына больших успехов. Он принялся за учёбу. Не соврать, был он парнем действительно умным и целеустремлённым. Если изначально данное образование его мало интересовало, через полгода учёбы он действительно им загорелся, почувствовал былой школьный азарт и желание превзойти всех до единого. Сразу же понял, что если и был он здесь одним из самых успешных студентов, он не был первым. Весь первый курс он буквально соревновался с каким-то таким же светловолосым парнем, даже завёл с ним некую дружбу. Быстренько его обскакал, чем был доволен. Он перешел на второй курс, только чтобы через пару месяцев заметить, что парень, на которого он ни разу не обращал до этого внимания, теперь был на десять шагов впереди. Не мог тогда Михаэль подумать, что этот странный кудрявый мальчишка мог быть кем-то достойным, кем-то действительно умным и важным. Был тот парень слишком дёрганным, слишком тихим, забитым, худым. Даже сначала показалось, что в университет приняли проклятого омегу, но не пах тот ничем - бета. Альфой такое существо точно быть не могло. Йозеф Гольденцвайг ни с кем не общался, ни с кем не вёл знакомств или дружбы. Был он действительно странным, заикающимся, его никто не трогал и даже не пытался поговорить. Ничего удивительного, такой человек ничего из себя не представляет, такой и размножаться то вряд ли был достоин. Михаэль искренне считал, что не каждый бета и даже альфа должен был дать потомство. Только лучшие из лучших, которые могли за себя постоять, которые могли бы передать свои лучшие гены следующим поколениям их великой нации. Но сейчас этот Йозеф действительно был первым. Свои успехи он ни с кем не обсуждал и ни перед кем не хвастался. Михаэль тогда подумал, что использовать мальчишку в своих целях было бы неплохо. Может, чему-то у него и научится, может, есть у него какой-то способ заучивать информацию быстрее. Может быть, был он сыном кого-то достойного, но родителям просто не повезло, что появился у них такой нелепый сын. Нелепый или нет, а если действительно из хорошей семьи, то Михаэлю следует с ним познакомиться. Ну а если нет, то хотя бы перенять знания. В конце концов, выглядел тот парень так, будто действительно собирался стать хорошим врачом. Знать своих будущих коллег было бы очень и очень неплохо. Это в итоге пригодится на работе, Михаэль думал наперёд. Как отец и учил. - Мы друг друга, конечно, знаем, но с тобой так и не пообщались за прошлый год. Берусь исправлять! Михаэль фон Штокхаузен, будем знакомы. - Йозеф... Гольденцвайг. Даже разговаривал он тихо, как будто бы боялся, что на него накричат. Взглянул ему в глаза, да сразу же отвёл взгляд. Михаэль искренне надеялся, что ни одна девушка на такого парня не взглянет. Он пожал его прохладную руку, от чего-то та слегка дрожала. Понадеялся молодой Штокхаузен, что тот ничем не болел, ведь заразиться он не имел ни малейшего желания. Немного он тогда пожалел, что завёл с ним разговор. Гольденцвайг был тем ещё собеседником, хоть умным и интеллектуальным. Видно было, что первым он был не зря, это Михаэль готов был признать. Но вся сущность этого худого парнишки будто заставляла тошнить. Михаэль представить не мог, что будет когда-либо общаться вот с таким вот существом. Что бы сказал отец? Наверное, отец бы сказал что-то из разряда: "Сначала воспользуйся, потом раздави." Всё верно. Нельзя упускать даже самую мизерную возможность. Михаэль решил, что знакомство с Гольденцвайгом не будет лишним. Йозеф начал улыбаться. Скромно и очень редко, но всё же он это делал. В основном это было тогда, когда рядом появлялся его сокурсник. Пересиливал себя и порой смотрел ему в глаза, пытаясь быть похожим на нормального человека. Почему-то Штокхаузен к нему тянулся, а он не задавал никаких вопросов. Ему было интересно, ведь с ним никто так никогда не общался. Сначала он делал всё, чтобы держать дистанцию, но голубоглазый парень либо этого не понимал, либо всё равно специально продолжал попытки с ним заговорить. Йозеф сдался, позволяя увлекать себя в тихие разговоры, в которых говорил в основном Михаэль. В какой-то момент те беседы из научных и ученических перетекли во что-то более повседневное, где Йозеф уже действительно не мог ничем поделиться. У него не было интересного детства, не было никаких историй. Кроме тех, от которых он просыпался по ночам у себя в комнатушке со слезами на глазах. Такое Михаэлю интересно не будет, он и сам не посмел бы таким делиться. Было это слишком больно. У него не было никакой жизни кроме стен университета и работы. Всё свободное время он посвящал изучению русского, заодно и английского. Он никуда не ходил, у него не было семьи или знакомых. С ним рядом попросту не могло быть интересно, он это понимал. Понимал, что выбивался из общества, которое заочно его ненавидело. Мало того, что был он такой непонятный, был он ещё и еврейской крови, заодно и омегой. Оба этих секрета давили на него изнутри, и он с опаской озирался по сторонам, будто готовый к тому, что в любой момент его припрут к стенке. Но Михаэль упорно продолжал подсаживаться к нему рядом на лекциях, продолжал ходить с ним рядом по коридорам. Йозеф заметил, что ради этого тот даже отрывался от кучки своих друзей, лишь для того, чтобы с ним поговорить. Наверное, Йозефу было приятно, в какой-то момент он улыбнулся в первый раз, молча следуя за тем парнем в кабинет, двери которого ему услужливо открыли. Он всё так же отказывался подпускать его слишком близко, предпочитая тишину и уединение, но за два года их общения в какой-то момент Михаэль назвал его "другом". Что-то сверкнуло в карих глазах, он не совсем понял, что ему тогда сказали. Михаэль продолжал о чём-то говорить, но он его не слушал, пытаясь проанализировать сказанное. "Друг". Они не общались слишком часто, они не ходили куда-то вдвоём. Было это только один раз, прошлись они как-то в городскую библиотеку, где просидели несколько часов вместе, занятый каждый над своими томами. Все их контакты в основном начинались на лекциях, а обрывались в коридорах университета. Йозеф не знал, почему парень считал его... другом. Они даже жали порой руки и парень научился делать это с ним уверенно и без дрожи в пальцах. Всё же, несмотря на все плюсы, Йозеф его побаивался. Хоть и рад он был что-то Михаэлю объяснять, хоть и рад был его порой слушать, хоть и нравилось ему ощущение, что был кто-то рядом. Кто-то его не бил и не ругал, не называл его никчёмным. Кто-то ему улыбался, кому-то нравилось с ним разговаривать. Но порой говорил Штокхаузен не совсем приятные для него вещи. Если бы у него было с кем сравнивать, если бы знал до этого Йозеф, что такое настоящая дружба и привязанность, возможно, что он держался бы от этого парня подальше. Но он не знал. У него больше никого не было. И под конец 1933 года всё началось меняться. Тогда Йозеф ещё не подозревал, насколько. Любимого профессора выгнали с работы, тогда тот поймал своего студента где-то в коридоре, крепко пожал ему руку и похлопал по плечу. Пожелал удачи, тепло улыбнулся. Похвалил его старательность и упорство, не преминул заметить его успехи в иностранных языках. Искренне пожелал счастья. " - Вы молодец, Йозеф. Я не сомневаюсь, что у вас прекрасное будущее. Вы только... будьте осторожны, хорошо? Надеюсь с Вами когда-нибудь вновь встретиться." Йозеф тогда горячо поблагодарил профессора за дельные советы, за доброту. Посмотрел ему в тёплые, как у него, глаза, улыбнулся. Больше они не встретятся. Он не мог выкинуть профессора из головы, сильно расстроился. В стенах университета стало немного блекло. Не мог он сказать причину даже Михаэлю, хоть тот и пытался понять, что творилось у него на душе. В январе следующего года Штокхаузен не выдержал. - Ну, рассказывай. - плюхнулся рядом с ним на деревянную скамью лекционного зала. - Что ты опять такой хмурый? Уже пару месяцев как. Йозеф слегка вздрогнул, потупил взор, пробежался глазами по залу, по большой доске, по профессору, занятому какими-то бумажками, по нескольким студентам, сидевшим где-то впереди, ожидавшим начала занятия, сейчас не способным их слышать. Он не хотел рассказывать, ведь прекрасно знал причину, по которой профессора Хартманна выгнали из этих стен. Но Михаэль заглядывал ему в лицо, явно не собираясь оставлять его в этот раз в покое. Может... ему Йозеф мог рассказать. Они же друзья. - Мне профессора... жаль. - Профессора? - Штокхаузен сначала не понял. - Д-да. - Йозеф уронил взгляд на свои записи в раскрытой тетради. - Подожди, это которого выгнали? Ну что ты, в самом деле? Профессоров здесь достаточно, без них не останемся. Ты же знаешь, что он еврей, правда? Гольденцвайг нервно кивнул. - Ну вот видишь! - Он н-невероятно умный и д-добрый человек... - сделал он попытку оправдать чужое неудачное происхождение. - Перестань убиваться, мой друг. Прогнали его к лучшему. Или ты думаешь, что такой человек достоин обучать светлые умы нации? Не удивлюсь, если эта тварь вдалбливала кому-то в голову свои собственные устои. Михаэль нахмурился, а Йозеф содрогнулся от его тона и выражения лица. - Адольф Гитлер теперь рейхсканцлер, а в марте выборы в рейхстаг. Бесконечно надеюсь, что с ним правильная партия наберёт большее количество голосов. Тогда всех этих недолюдей точно повыкидывают уже не только с университетов, но и вообще с любого другого места. - Ты... презираешь е-евреев? - он слегка покосился. - Почему? - Как не презирать? Сам понимаешь, кто нож нам в спину в той войне вогнал. Мой отец воевал, до сих пор простить не может. Твой же тоже воевал наверняка? - Д-да... - просипел он тихо, нечаянно вернувшись мыслями в тот дом, вздрогнув. - Вот видишь. Все экономические и политические проблемы - всё из-за вшивых евреев. Проклятье, Йозеф, они же хуже омег. Да и омеги у них рождаются через каждого второго мальчика. Ты думаешь, что такая грязь под ногами достойна размножаться у нас в стране? - Михаэль вдруг прислонился чуть ближе, понизив голос, чтобы точно никто не услышал. - Спросишь меня, так их нужно расстреливать или сжигать. Всех до одного. Было тошно. Хотелось уйти из кабинета. Его точно сейчас вырвет. Стало как никогда страшно, словно его правда сейчас вели на расстрел. Был же он два в одном, как мать и говорила. Михаэль его ненавидел. Он не знал его секретов, но уже ненавидел его сущность. Ненавидел Йозефа просто за то, что он существовал. - Поэтому не переживай, Йозеф. Михаэль с силой хлопнул его по плечу, но вдруг заметил, что того потряхивало. - Ты в порядке, парень? - В п-порядке, п-приболел. Михаэль слегка отодвинулся, скрывая брезгливое выражение лица. - Так что, убедил я тебя? - Да, ты п-прав. - Гольденцвайг слегка кивнул, погружаясь в учебник и нервно улыбнувшись уголком губ своему другу. Михаэль оказался прав, национал-социалистическая партия теперь стала лидирующей. В апреле был принят новый закон, теперь же всех неарийских чиновников выкидывали со своих постов. Еврейское влияние на общественную деятельность должно было быть искоренено. Касалось это и студентов, теперь попасть еврейскому выходцу в университет было непросто. Со своих рабочих мест слетали и врачи, что говорить о профессорах. Йозефу правда здесь было не место. Ни в одном углу. Он судорожно перепроверил свои поддельные документы, кое-что подправил, переделал, убедился, что если и станет кто-то проверять, то не усомнится в его арийском происхождении. Но даже не это было его первейшим страхом. Запас подавителей, который он собрал сам себе ещё в том доме, подходил к концу. За прошедшие пару лет он возвращался в тот ненавистный ему город дважды, пополняя запасы. Но в последний раз, когда он туда нагрянул, больше никого там не обнаружил. Скорее всего, то маленькое еврейское сообщество переселилось в другое место. Других он не знал. В Берлине же что-то найти без знакомств и связей, не привлекая к себе внимания, оказалось непросто. У него не было абсолютно никого, кто бы мог помочь. Возможно, что профессор Хартманн вошёл бы в положение, но его здесь больше не было. Оставшихся таблеток хватит на два месяца, был он не в самом лучшем положении. Но, наверное, Йозеф ошибался... ведь у него был друг. Михаэль сам так его называл. А друзья друг другу помогают. Сам он никогда не отказывал ему в помощи, готовый что-то объяснить или помочь. Бывало сидел всю ночь напролёт, чтобы закончить чужой проект, без какого-либо отдыха ранним утром отправляясь обратно на учёбу. Так ведь поступали друзья. Он знал, что именно Штокхаузен думал об омегах, но думал, что он его поймёт, что сделает исключение. Ведь сам Йозеф не хотел таким быть, если бы он мог, он бы всё это исправил. Если бы надо было пройти для этого какую-нибудь химию, чтобы уничтожить свой пол - он её пройдёт. Если надо сделать операцию - он её сделает. Михаэль поймёт... точно поймёт. В январе 1935 года выхода у него больше не было. Он скромно стоял у выхода в больницу, где проходила их практика, пропуская вперёд выходящих и входящих мимо людей, пока не заметил Штокхаузена, двигавшегося ему навстречу с двумя другими молодыми людьми. - М-михаэль. - скромно, тихим голосом позвал он. Светловолосый остановился, махнув двум другим парням, давая понять, чтобы его не ждали. Подошёл к сокурснику. - Слушаю. - У меня к т-тебе просьба. - промолвил он, нервно озираясь по сторонам, теперь отходя куда-то подальше, где точно никто не мог услышать. - Ты сегодня слишком секретный, Гольденцвайг. - усмехнулся Михаэль, но последовал за ним. - Н-немного, просто... Он примолк, заламывая себе запястье и пальцы. Вызывало это у Штокхаузена отвращение, он незаметно обернулся, не желая, чтобы кто-то видел его сейчас в его обществе. - М-михаэль... мне нужны... нужны п-подавители. - очень тихо прошептал он, уставившись в пол, разглядывая носки чужих туфель. - Чего? Голубые глаза Штокхаузена широко распахнулись, теперь он оглядывал парня перед ним с ног до головы. - Подавители... для чего? Для кого? Йозеф, ты... - он понизил начавший было усиливаться голос, нагнувшись чуть ближе. - Ты что, нашёл себе где-то омегу? Было это действительно удивительно. У Йозефа мог кто-то быть. Да даже омега с ним рядом не смотрелся. По крайней мере такой бета не мог того оплодотворить и принести этой стране ещё больше позора. Было это в любом случае преступлением, особенно после того, как в прошлом году Гитлер, наконец-то, стал фюрером. - Ты хоть понимаешь, что это преступление против родины? - в его глазах показалась сталь, но он всё ещё не мог справиться с удивлением. - Н-нет, Михаэль... послушай. - он сглотнул, пытаясь унять сердце. - Я никого не н-нашёл, это... это для меня. Оба замолчали. Штокхаузен уставился на его кудрявые волосы на стыдливо опущенной голове. Его всегда раздражали это волосы. Кудрявые. Они бесили. - Для... тебя? - глупо переспросил он и кудрявый кивнул. - Йозеф, ты... омега? - Я понимаю, что это з-звучит ужасно. Но я п-принимал их полжизни. - зашептал перепуганный юноша. - М-михаэль... у меня д-даже никогда не б-было течки. Я... х-хочу прожить ж-жизнь, как о-обычный бета. Прошу, м-мне нужна помощь. Я не м-могу найти их в Б-берлине. Не х-хочу быть позором... Звучал он хоть и тихо, но действительно отчаянно. В уголках глаз появились слёзы. Михаэль цокнул сам себе. Ведь и правда омега. Беспомощный, нерадивый, загнанный и правда нелепый. У него это в генах - быть таким бесполезным, быть червяком у альф под ногами, паразитом на теле страны. Он и до этого не испытывал к нему ничего тёплого, а после такой информации почувствовал презрение. - Я так понимаю, документы ты подделал, чтобы сюда попасть? - с холодком спросил он. - П-пришлось. - Йозеф сжал пальцы второй рукой. На его месте мог обучаться какой-нибудь альфа или смышленый бета, но нет, стоял перед ним Йозеф Гольденцвайг. - Ты понимаешь, что если кто-то узнает, то ты отсюда вылетишь? - Я п-понимаю. Поэтому... п-прошу т-твоей помощи. Пожалуйста. Штокхаузен подавил в себе порыв сорваться и рассказать всё деканату. Было это его первой мыслью, пока в голову не залетела другая, более интересная. Ведь так было в школе. Кто-то что-то у него просил, а он это делал за хорошую для себя плату. Только вот в этот раз была это не списанная домашняя работа и даже не контрольная. В этот раз это была чья-то жизнь. Такая несуразная, дрожащая и бесполезная. Но всё же жизнь. С неё тоже можно было взять плату. Ею тоже можно было попользоваться, а потом раздавить, если придётся. Мысль обладать этой жалкой душонкой показалась ему... забавной. Михаэль усмехнулся, поджал губы, пытаясь стереть с них неприятную улыбочку. - Расслабься, Йозеф. - его рука оказалась на худом плече. - Помогу. - Правда? - омега поднял на него удивлённый взгляд, посмев заглянуть в глаза. - Правда. Дай мне немного времени, я посмотрю, что можно сделать. Моя семья не из последних, будь уверен. Его карие глаза засветились таким счастьем, что Штокхаузен расплылся в улыбке. Правда Йозеф, думавший, что кому-то он действительно был не безразличен, тогда не совсем понимал её характер.***
Он действительно достал подавители. У него были знакомства, были связи. Не пришлось пятнать своё имя, это было даже легче, чем он было подумал изначально. В конце концов, по всей стране, как и в самом Берлине, было слишком много прячущихся крыс. Свою отраву для маленьких крысёнышей они любили, достать её не составило никакого труда. Михаэль отдал ему первые две таблетки, не забыв упомянуть, с каким трудом они ему достались и насколько они были дорогими, что тоже было ложью, но знать Гольденцвайгу об этом было необязательно. Как он сам ему сказал, берёт он с него только саму стоимость препаратов, а дела до того, что ему пришлось перерыть вверх дном весь Берлин ему не было. С какой же благодарностью на него смотрели эти шоколадного оттенка глаза, чуть ли не с обожанием, когда на его ладони оказались две беленькие таблеточки. Будто действительно спас Штокхаузен ему жизнь. Был у него теперь запас на полгода вперёд, но омеге он сказал, что с добычей каждый раз придётся потеть. Парень тогда поник, но Михаэль сжал его плечи, с какой-то странной улыбкой пообещав, что он будет помогать, и тому не следует ни о чём волноваться. Это было действительно забавно. Забавно наблюдать, с какой скромной улыбкой сидел теперь этот кудрявый парень с ним рядом, как он ему доверял, ведь хранил теперь Михаэль его большой секрет. Будто щенок, верящий и надеявшийся на заботу хозяина. Другого то у него не было. Бездомная дворняжка, у которой, как он сам ему и сказал, не было родителей и вообще родственников. Не было друзей, знакомых, никого. Был у Йозефа только Михаэль. И правда забавно. От такой мысли расплывалась на губах усмешка. Это будоражило кровь. Мог он делать, что угодно. Мог управлять, мог заставить что-то для себя сделать взамен на дорогие для этого существа таблетки. Но, наверное, было ему ещё и любопытно. Был же Михаэль будущим врачом. Это было красиво - разрезать кожу и смотреть, как сочится алая тёплая кровь, как она бежит по белой коже. Точно так же было очень любопытно посмотреть, как это счастливое благодарное лицо сменится на что-то другое, что-то более... интересное. Ему правда было любопытно. Он немного подождёт, вотрётся в доверие ещё чуть больше. Йозефу Гольденцвайгу всё равно не к кому было бежать и прятаться. Будет правда интересно. Четыре месяца он кормил его подавителями, а Йозеф будто бы становился к нему ближе. Видимо и правда доверял. Так это славно осознавать, что в руках у тебя была чья-то судьба, которую ты можешь раздавить как жалкую букашку в любой удобный момент. Михаэль запросто может прекратить отдавать ему те проклятые таблетки, может подождать и посмотреть, как будет кудрявый мучиться в своей первой, такой поздней, течке, а потом выдать его с потрохами. Посмотреть, как его выкинут из учебного заведения, понаблюдать, что будет этот глупенький доверчивый мальчик делать потом. Без семьи и заботы он вряд ли долго протянет. С незаконченным образованием, совершенно бесполезный, все его мечты стать врачом канут в глубокую пропасть. Будет продолжать своё жалкое существование, если какой-нибудь альфа разрешит ему мыть унитазы и облизывать свои сапоги. Скорее всего погибнет от голода у себя в комнате, а может сам сведёт счёты с жизнью. Столько было разных вариантов и столько интересных исходов, что разбегались мысли. Но пока что... пока что Йозеф Гольденцвайг принадлежал ему. - Йозеф, иди сюда. И тот уже был рядом, как послушный мальчик. Со своей скромной улыбкой, которая его раздражала, но в то же время подзадоривала. - Достал, наконец. - тихо прошептал в коридоре. - О-огромное, спасибо! Сколько я т-тебе должен? - просипел юноша с неподдельным отчаянием и одновременно облегчением. Он так надеялся на своего друга, что сам давно перестал искать способы раздобыть те злосчастные таблетки. В этот раз были какие-то проблемы и Михаэля что-то задержало. Йозефу нужно было принимать следующую дозу через два дня, иначе нагрянут последствия. Какие - он и сам не знал. Но они точно перечеркнут его жизнь и мечту. - Нисколько. - Ч-что? Не нужно так, М-михаэль, у меня есть д-деньги. - Всё в порядке. Если не против, у меня вместо этого к тебе будет небольшая просьба. - Конечно! - он мило заломил брови, давая понять, что не нужно было и спрашивать, ведь сделает он для друга что угодно. - Завтра вечером после лекций они у меня будут, останься на полчасика внутри после последней, а я туда и обратно. - Обязательно! Б-больше спасибо! Так он его всегда благодарил, будто готов был бежать с ним на край света. Смехотворный. Он ухмыльнулся, похлопал темноволосого по плечу, ушёл домой. Завтра он вернётся посмотреть, как открывается рана, как течёт кровь. Будет забавно.***
Йозеф действительно не мог поверить, что кто-то ему помогал. Не мог поверить, что Михаэль делал это для него. Делал просто так, ведь обычно с него брали плату только за сами подавители. Он был бесконечно ему благодарен и не понимал, зачем же парень для него так старался, каждый раз нагоняя проблемы сам на себя. Если поймают Михаэля за таким занятием, то ему не избежать проблем. Йозеф сильно переживал о его безопасности, но Штокхаузен постоянно красиво улыбался и уверял, что беспокоиться незачем. Он расплывался в улыбке наедине с собой. Это правда было приятно. И сам он готов был сделать для Михаэля что угодно. Даже несмотря на то, как парень относился к омегам, он ему помогал, не хотел, чтобы были у Йозефа сложности. В это сложно было поверить, но он верил, хотел верить. Он зашёл в кабинет, предварительно оглядевшись. Было поздно, в коридорах больше не было студентов, а кабинет, в который его позвали, был довольно маленьким и здесь не часто проходили какие-либо занятия. Он прикрыл за собой дверь, стал ждать. Через пять минут дверь отворилась, Йозеф слегка вздрогнул, но сразу успокоился, узнав в вошедшем своего друга. Михаэль прикрыл дверь, закрыл на защёлку, что от него не укрылось, но он совершенно не придал этому значения. - Привет ещё раз. - Штокхаузен улыбнулся, зашарил по карманам, доставая пачку сигарет и слегка рассмеялся, подходя ближе. - Если честно, всегда мечтал покурить в кабинете. Хочешь? - Нет, с-спасибо... не курю. - Йозеф незаметно поёжился, отгоняя неприятные воспоминания о тонких, держащих дымящийся бычок, пальцах матери. - Как знаешь. Михаэль достал из кармана следующий предмет, осторожно уместив его на стол, будто проигнорировав, что стоял тот, кому он был нужен, рядом. Была это маленькая прозрачная скляночка, на дне которой покоилась спасительная таблетка. - Тебе что-то б-было нужно, Михаэль? - Гольденцвайг обвёл её взглядом, но прекрасно помнил о чужой просьбе, что сейчас было для него важнее. - Да... - светловолосый крутил сигарету в пальцах, странно улыбаясь. - Слушай, Йозеф, меня вопрос давно мучал. - Какой? - Ты когда-нибудь целовался? Его прибило к полу, за воротник рубашки подобрался жар. Он никогда о таком ни с кем не разговаривал, он даже о таком никогда и не думал, не представлял. С ним бы никто никогда не захотел делать подобных вещей. Ему и самому было не до этого. С детства каждый его день был борьбой за жизнь. - Я... я не... н-нет. - Правда? Тот кивнул, Михаэль ухмыльнулся, теперь рассматривая его заалевшее лицо. Собственно, он в этом и не сомневался. Даже без подавителей и под прикрытием беты был он слишком странным, чтобы кому-то понравиться. Девушки предпочитали высоких, уверенных в себе мужчин, умевших и знавших как постоять как за себя, так и за свою спутницу. И ни один уважающий себя немецкий альфа на такого доходягу никогда не взглянет. - Ты... ты этого... х-хочешь? Он будто бы и испугался. Пальцы сжали друг друга, взгляд уперся куда-то в угол, он зажался. Глупый Йозеф. С чего бы такому альфе как Михаэль фон Штокхаузен его целовать? Он рассмеялся. - Нет, глупыш. Ты же помнишь, что я альфа? - Д-да. - просипел парень, задрожав. - Я не могу целовать недостойного существовать. Йозефу показалось, что из под ног ушла земля. Что-то разбилось глубоко внутри, в ушах забилось сердце. Хотелось убежать, хотелось спрятаться. Они же были друзьями, правда? Вот уже несколько лет... Всё это время Михаэль считал, что Йозеф не достоин жизни? Совсем как мать, как вся страна. - Без подавителей я тебя не оставлю, не волнуйся. Но за них правда нужно платить. - К-как же? - прохрипел неслушающимся голосом, коснувшись холодными пальцами горла. - Очень просто, Йозеф. - он подошёл ближе, вторгаясь в его личное пространство, зашептав на ухо. - Тебе нужно опуститься вниз, на колени. Ноги подогнулись, будто собираясь исполнить приказ этого человека. Он не понимал, о чём его просили, но инстинктивно знал, что что-то нехорошее, что-то, от чего ему будет плохо. - Целовать тебя будет не только преступлением, но ещё и ужасно грязным поступком. Я не смогу потом целовать этими губами свою будущую супругу. Целуют тех, кого любят, Йозеф, а я тебя ненавижу. Так больно не было очень давно. Давно ему не говорили этого слова. Оно острым ножом вонзалось в грудь, в которой застрял немой стон отчаяния. - Йозеф. Таким тоном разговаривала с ним мать. - Посмотри на меня. Он сильно вздрогнул, дёрнул глазами по помещению, но не смог ослушаться. Поднял тёмные зрачки, встречаясь с холодными, ужасно голубыми, глазами своего друга. - На колени. И он послушался, согнув шатающиеся ноги, опускаясь на пошарканный линолеум. Лицо его было на уровне чужой ширинки, куда он невольно опустил свой взгляд. В штанах Михаэля, едва уловимо для глаза, дёрнулся ещё не поднявшийся член. - Платить теперь будешь так. Когда-нибудь отсасывал? Йозеф неслышно для него всхлипнул, нервно замотал головой. - Такой ты невинный. - Михаэль расплылся в самодовольной усмешке. - Научишься. - М-михаэль. - со страхом и неверием прошептал парень, поднимая на него взгляд и заглядывая в глаза. - П-прошу... - Малыш, давай за дело, не вредничай. Тебе так приказывает альфа, смеешь ослушаться? Ты ведь знаешь, что может случиться, если ты не заплатишь? Чужая рука опустилась ему на волосы, слабо направляя, утыкая его ртом в ткань своих брюк. Йозеф чувствовал лицом, как возбуждался этот человек. Перед глазами плыло, голова пошла кругом. Ему ничего не оставалось делать, кроме как приоткрыть немного влажные губы, слегка накрывая ими подымавшийся орган в чужих брюках. Михаэль что-то просипел, сильнее надавив на его макушку. Чувствовал, как дрожал под его ладонью омега. Боится. Это хорошо, это то, что он хотел увидеть. Отлепил его от своего паха за кудрявые волосы, заглянул в лицо полное беспомощности, непонимания, бесконечного страха. Он улыбнулся. Расстегнул ремень, ширинку, доставая полуналившийся член. Ему не нравились мужчины, а тем более омежьи выродки. Он и подумать никогда не мог, что ляжет с ними подобными в постель. Но было это немножко по-другому. Сейчас он доминировал. Наслаждался своей подстилкой, только на это был этот Гольденцвайг годен - быть у него между ног. Отец бы не был против. Держал его ненавистные кудрявые волосы в кулаке, сжал сильнее, насладившись хриплым писком боли. Усмешка. Второй рукой обхватил своё основание, провёл головкой по тонким, дрожащим от испуга, губам. Сейчас эти губы заскользят по его плоти. Губы, которые даже не знали, что такое поцелуй. Сейчас Михаэль эти самые губы унизит, поставит их хозяина на его заслуженное место. Это было невероятно смешно. Поцелуй был первым шагом в любой интимной близости. Первым шагом на пути к чему-то более серьёзному. Поцелуй был чем-то сокровенным, договором между двумя людьми друг друга любить, дарить ласку. Такого у этого Йозефа никогда не было, но сейчас он приступит к чему-то совершенно иному. Что никогда не забудет. Не забудет свой первый опыт с ним. С Михаэлем. Его это безумно возбудило, он оскалил зубы, член полностью встал. - Смотри мне в глаза, Йозеф, и открой рот. Ему казалось, что он мог спустить только от одного этого вида. От широко расширившихся от ужаса зрачков, от слезинок, застрявших в уголках его карих глаз, от дрожащего подбородка. Как же он на него смотрел... молча умолял остановиться, но он не имел здесь никакой власти. Притворно нежно погладил его по волосам, снова в них вцепляясь. - Я сказал: открой ротик. Йозеф послушался, слегка приоткрыв губы. Почувствовал, как головка члена медленно проходила внутрь. Сантиметр за сантиметром крупный член альфы скользил ему в рот. Его рвало, он простонал, закрыв глаза. Ухватился руками за штанины светловолосого, сжав их неслушающимися пальцами. - Не смей закрывать глаза, смотри на меня. Угрожающий тон прошил до костей, ему пришлось в них смотреть. Смотреть, пока Штокхаузен медленно задвигался у него во рту, качая бёдрами. Он задыхался, издавая бессильные хрипы. Казалось, что он точно захлебнётся. Слёзы теперь покатились по его щекам, когда Михаэль начал наращивать темп. - Соси, Йозеф, вот так... хороший мальчик. Через две минуты он вбивался ему в горло, игнорируя задыхающиеся звуки. В какой-то момент оторвал его от себя, вытащив член, давая набрать воздуха. - Видишь, на что-то ты способен, всё-таки, да? И от таких как ты бывает толк. - П-прошу хватит. П-пожалуйста, Михаэль... Йозеф плакал, всхлипывая полной грудью, хотел, чтобы всё прекратилось. Поверить в происходящее всё ещё было сложно. Этого точно не могло быть. Он наверняка спал и сейчас точно проснётся у себя в комнате. Слабо ухватился за его руку, в которой всё ещё была неначатая сигарета. - М-михаэль... за.. за ч-что? Он раздражал. Его слабенькая рука раздражала сейчас ещё сильнее. Он грубо скинул её со своего запястья, отпуская его волосы тоже, и Гольденцвайг чуть ли не упал на спину от того рывка. - За то, кто ты есть. Скажи спасибо, ни один альфа не посмотрит в твою сторону. Даже рот твой никому никогда не будет нужен, я делаю тебе одолжение. Михаэль зло хмыкнул, сунул сигарету между зубов, щёлкнул зажигалкой, притащил себе стул и уселся на него, призывно раздвинув ноги. - Теперь давай сам, учись. - сделал затяжку, поманив того пальцем c хищным взглядом. - Бегом. У него не было никакого выхода. По-другому подавители ему не заполучить, по-другому не сохранить свой секрет, который он выдал совсем не тому человеку. Йозеф сам виноват. Как и всегда. Вздрагивая, он подполз к его коленям, подавив рвотный позыв, когда его влажные глаза снова наткнулись на вставший, влажный от естественной смазки и его слюны, орган. В горле стоял мерзкий вкус ещё с первого раза, он сомневался, что снова это вытерпит. Хотелось кричать, звать на помощь, но звать было абсолютно некого. У него никого не было, Йозеф был один. Сильная рука вновь была уложена ему на макушку, его погладили, заставили смотреть в эти невозможно страшные глаза. Выдохнули дым ему в лицо. - Аккуратнее с зубами, иначе получишь, ясно? Теперь бери в рот и двигай головой. Он послушался. Сжал между собой руки, ногтями впиваясь в ладони, дрожа. Коснулся губами головки, услышал противный выдох удовольствия. Штокхаузен приказал провести языком по всей длине, и он провёл. Вверх, вниз. Тошнило. Казалось, что он умер, что он останется в этом кабинете навсегда. - Теперь вбирай полностью. Неумело, как мог, насаживался горящим горлом на его основание, роняя слёзы, вздрагивая, издавая вымученные вздохи. И смотрел, смотрел в его глаза, Михаэль не разрешал от них отрываться. А если он отрывался, его волосы до хруста сжимали, встряхивая, возвращая к себе внимание. Он двигал головой, не хватало воздуха. Его живот вздрагивал от рвотных рефлексов и нехватки кислорода. Руки были скованы в замок, которые он держал у себя между колен в попытке не потерять рассудок, не потерять себя. Сигаретный запах усиливал паническую атаку, возвращая его разум ещё и к той женщине, теперь будто была она здесь, смотрела, как её сына унижал альфа. Он не знал, сколько продолжалась эта пытка, но в какой-то момент Михаэль вцепился ему в волосы двумя руками, с силой прижимая к паху, загоняя член до самого конца, изливаясь Йозефу глубоко в горло с утробным рыком. - Глотай. У него не было другого выбора, его рот всё ещё затыкали постепенно обмякающим членом. Он делал судорожные попытки глотать, захлёбываясь слюной и спермой, от вкуса и запаха которой его стошнит сегодня на пол не один раз. Его, наконец, отпустили, и он упал на бок, тяжело дыша и плача, спрятав лицо в локте, рукой зарывшись в волосы. Через секунду рядом с ним на полу звякнула склянка с таблеткой, от звука которой он вздрогнул, будто рядом произошёл взрыв. - Для первого раза ты большой молодец, Йозеф. Заслужил. Не плачь, в следующий раз получится лучше. Штокхаузен присел на корточки, притворно ласкового погладив дрожащего парня по голове, тот сжался ещё сильнее. Голубоглазый улыбнулся, рассмеялся. - Как тебе первый поцелуй? Продолжим в следующий раз. - сделал последнюю затяжку, выдохнув дым на чужую голову. Стрельнул бычком куда-то ему на пиджак. - Увидимся завтра на лекции. Его вырвало прямо в кабинете, что он быстро за собой убрал, хоть тело его совсем не слушалось. Он не помнил, как дошёл домой. Его качало в стороны, в глазах застыл ужас, в руке он сжимал таблетку. На пороге его вырвало снова. Упал на кровать, сняв только обувь. Свернулся, накрылся одеялом. Той ночью он пожалел, что не забрал с собой плюшевого зайца, который до сих пор жил в полу под дощечкой в ненавистном ему доме. Он проплакал пол ночи, пока его обессиленный организм не отключился. В университет с утра он не пойдёт, пропустит впервые за всё это время. Михаэль ухмыльнётся, заметив его отсутствие. Он прекрасно знал, что бежать парню было некуда. Вернётся. А в следующий раз они продолжат. Всё-таки его ротик будто был создан для того, чтобы его ублажать.***
Ключ повернулся в дверях, скрипнул пол под тяжёлым ботинком. Глеб зашёл в их комнату, разделся, прошёл в гостиную. - Серёга, ты какого чёрта в пять вечера спишь? Подорвёшься в полночь, режим собьёшь. Он подошёл к другу, развалившемуся на диване в смешной позе, ухмыльнулся. Нечаев улыбался сквозь сон, было это даже и мило. - Устал ты сильно? Ну спи, спи. Сделал он было шаг назад, но остановился, заметив небольшую карточку на ковре. Нагнулся, подобрал. Глаза расширились, рот приоткрылся, Глеб встряхнул головой, будто отказываясь верить. - Серёга, блин... накопал, всё-таки, а? - зашептал. - Ты же молодчина у нас, Плутоний! Бляха муха... Он почесал затылок, смиряя взглядом Йозефа Гольденцвайга на карточке, смотревшего на него карими глазами. Поморщился, потоптался. Будить парня правда не хотелось. Он победоносно хмыкнул, уместил карточку на столик, вышел обратно на улицу, закрыв дверь. Через двадцать минут он и двое его сослуживцев караулили у входа Центрального здания, припарковавшись так, чтобы ни один входящий или выходящий не мог их заметить. - Уверен, что он всё ещё там? - Думаю, что да. Он же постоянно задерживается, даже шеф раньше уходит. - Хрен пойми, чего в кабинете делает. Сука, вообще не должен в Центральном один оставаться, шеф правда неосторожен. Только представьте, если всю информацию всё это время кому-то сливал. - Родион стиснул зубы. - Крыса немецкая, на США работает, поди. Они, твари, хитрые. Один корабль тонет, они на другой прыгают. Все разработки товарищей Сеченова и Захарова сливает, сука... - Вадим выдохнул дым из окна машины, сжав на руле руку. - Про отряд тоже натрепал, как пить дать. - Не горячитесь, пацаны. - Родион затушил свой бычок. - Не будем пороть горячку, ещё толком ничего неизвестно. - Хер ли там неизвестно? Гольденцвайг он, блять. И кто знает, кем он там ещё был. - В общем, ждать я правда весь вечер не собираюсь, так что удачи. Родион вышел из машины, но залез головой обратно в окно. - Если пиздить будете, то Нечаеву не говорите. - Чего бы это? Он то и нашёл ту карту. - Глеб удивился, затягиваясь. - Нежный он слишком, правильный. - он хмыкнул. - А опозорить шефа для него хуже смерти. Не поймёт парень. Когда отроет чего побольше, то мы и ебанём как следует. Пусть дальше следит, а мы ему так... сбоку поможем. Все трое обменялись смешками, пожали друг другу руки, товарищ их ушёл домой. Терпение их окупилось через полчаса. Михаэль действительно снова задержался, теперь выходя из здания, усаживаясь в машину. - Посмотрим, блять, где змейка наша немецкая живёт. Вдвоём они тронулись за его машиной, через каких-то десять минут припарковавшись недалеко от потенциального дома товарища Штокхаузена. Вышли следом, чуть ли не бегом забегая внутрь. Михаэль поднимался на лифте, его они опередили, взбегая со скоростью света по лестнице. Двери открылись. - Вечер добрый, Гольденцвайг.