***
Тело ломило до сих пор, с того вечера мало, что поменялось, скорее стало хуже. Но Михаэль был счастлив. Как никогда ещё не был. Он до этого и не знал, что такое можно было испытывать. Сергей тогда разместил его у себя на спине, что сначала немой тревогой отдало внутри, а по спине прошлись мурашки. Но всё это вмиг улетучилось, стоило старшему лейтенанту поинтересоваться, удобно ли он устроился. Его голос, как и не один раз до этого, успокоил все его переживания. Ничего не оставалось делать, как обхватить его руками и уткнуться носом куда-то в шею. Тогда он действительно растаял, прямо как снег, про который пошутил Сергей. Сначала ему показалось, что появился у парня новый одеколон, но вроде и пах он точно так же, только с нотками чего-то ещё, Михаэль не мог разобрать. Но соображать и анализировать он тогда был совсем не в состоянии, поэтому позволил себе расслабиться, втихаря его вдыхая, пока сильные руки придерживали его под коленями. На работу он правда не вышел, как Сергей и наказал. И правда был тот нянькой, на что Михаэль тихонько усмехался, вспоминая за чашкой чая или книгой. Тогда утром он обнаружил его спящим на диване, на мгновение застыв, не решаясь будить. Было и не зачем. С улыбкой вышел на кухню, принял таблеток, сам приготовил обоим завтрак, налил им чаю. Наполнял стаканы водой, когда на пороге кухни показался сонный и растрёпанный офицер, утирая глаза рукой, хриплым голосом интересуясь о его состоянии. Вызвало это неимоверно странные чувства, заставившие сердце пропустить удар. Стоял тогда Нечаев в одних боксёрах, что не могло не вызвать краску, немец поспешил отвернуться, пробурчав с сонной усмешкой "доброе утро". Тогда ему вспомнился товарищ Захаров, а в голове пронёсся его голос: "Нечаев, оденься!!!". Только в тот момент он бы с Харитоном Радеоновичем поспорил. Видеть такое произведение искусства, каким являлся Сергей Алексеевич Нечаев, ему вполне себе нравилось. Он пролежал дома всю неделю, до Нового Года оставалась пара ночей. В тот раз он не услышал, что его пытались пригласить, действительно потеряв сознание, но ему и не было особо никакого дела. Этот праздник он никогда не справлял, он ничего для него не значил. Правда слышал, что в СССР справляют с размахом, а напиваются так, что не помнят на утро себя. Несколько раз к нему заходил товарищ Нечаев. Проведать, принести еды. На что Штокхаузен тогда окончательно смутился и предложил деньги. Парень постоянно на него тратился, используя собственные кровные на то, чтобы его накормить. Старший лейтенант замотал головой, будто ему нанесли оскорбление мировой величины, отказался. Проговорил что-то по щедрую русскую душу, что ничего ему не надо и это не бартер. Михаэль благодарно улыбнулся, пропустив парня в который раз на кухню, где ему приготовили и обед, и ужин на следующий день. В последние пару дней он его не видел, лишь пару раз за день отвечал на его сообщения, в которых Нечаев интересовался его состоянием. Сам же парень был слишком занят на работе. Приближался праздник, пьяная ночь, "Аргентум" усиливал охрану и прочёсывал периметр, готовя Предприятие к потенциальным опасностям, когда все теряют всякую бдительность, разморенные алкоголем. Он немного ему привирал, не желая тревожить. Было ему действительно плохо, но не было ни кашля, ни каких либо других обыкновенных симптомов простуды. Его бросало то в жар, то холод, выступал пот, порой было сложно дышать. Под конец он сообразил, что, возможно, был он очень неправ ранее. Скорее всего, полным ходом набирала силу его сущность, которая, он думал, благополучно была уничтожена. И хоть не грозили ему больше опасности, которые были на родине, быть омегой ему совершенно не хотелось. Он не хотел иметь проклятый запах, не хотел быть тем самым "редким бриллиантом", как выразился о таких как он товарищ Нечаев. Он не хотел выделяться, и так был странным и никому непонятным. Его и так ненавидел "Аргентум" и кто знает, что с ним сделают, когда почувствуют, кто он был такой. В сумме с его настоящим именем ему точно не жить. В глазах продолжало периодически темнеть, а на ногах было сложно устоять. Михаэль не имел ни малейшего понятия, что нужно было делать. Если и Дмитрий Сергеевич тогда развёл руками, а так же и врачи, которых он об этом спрашивал, то ему правда никто не мог помочь. Пронеслась в голове мысль о смерти. Кто знает, какие последствия теперь могли его ожидать. Михаэлю умирать не хотелось совсем. У него не было альфы, который поставил бы метку, защищая и отталкивая своим запахом окружающих. Было страшно. Пока стоял над раковиной, пытаясь унять очередной болезненный приступ, с ужасом представлял, как накидывается на него чужое крупное тело. Представлялись члены "Аргентума". Сергей ему и рассказывал, как омег спокойно могли изнасиловать в подворотне. Смотрел тогда в зеркало, касаясь пальцами кожи на шее, рассматривал. Было любопытно, будет ли у него хоть какой-то запах, а если и будет - то какой? Тогда подумал, что не нужен ему никакой альфа, если сможет он оставаться рядом с Сергеем. Улыбался. Сергей ведь тоже альфа, стало вдруг интересно, какой был у него запах. Наверное, именно это он и уловил тогда, пока прижимался к его спине. Закрыл глаза, пытаясь вспомнить, ничего не выходило, всё было, словно в тумане. Снова трогал шею. Было это странно, он раньше об этом не задумывался. Умудрился полжизни принимать подавители, ни разу не пропустив. Не было до этого дела, не было и времени задумываться. Сейчас же бежать было некуда и... не к кому. Оглядел себя с головы до ног в зеркале. Был он худым и слабым. Никому такой бы был не нужен, ещё и вряд ли способный дать альфе потомство. Такому омеге метку Сергей никогда не поставит. Прошибло током. Такие мысли обдали дополнительным жаром, без того мучавшим его тело. Стыдливо опустил взгляд от своего отражения, умылся холодной водой. Сергей отказывался покидать его мысли, и он возвращался к прокручиванию воспоминаний снова и снова. Тело ломало, он накрылся одеялом, приняв сразу три порции жаропонижающих. Думал об одном единственном человеке, рядом с которым ему было хорошо, с которым было не страшно, которого не хотелось отпускать из этой квартиры всякий раз, когда он сюда приходил. Вернулся к мыслям о метке, теперь не дававшей ему покоя. Представлял альф, касающихся его шеи зубами, вздрагивал. Вспоминал Штокхаузена и бесконечные часы насилия. Если бы вонзил тогда тот изверг в него зубы... сейчас бы Сергей с ним не разговаривал. Вспоминал Аушвиц, унимал рвотные позывы. Пока не возвращался к совершенно другим мыслям. С улыбкой и влажными глазами подумал, что совсем бы не был против, если бы на шее у него красовался его укус. Если он бы вдруг захотел, то Йозеф бы не был против. Но Сергей не захочет. Ему нужно было обо всём рассказать. Он не мог больше врать этому человеку. Потеряет его, он это знал, но так будет правильно. По крайней мере Сергей узнает это из его уст, а не со стороны. Его настоящее имя уже всплыло и кто знает, может быть, в эту данную секунду товарищ Кузнецов отдаёт распоряжения. Будут следить за каждым его шагом, а Сергей больше никогда не придёт к нему в дом. Если Йозеф расскажет обо всём первым, то Cергей поймёт, что он не хотел ему врать, всё поймёт. Может быть, примет его таким, какой он есть. Ведь Йозеф ничего из этого никогда не хотел. Не хотел того, что случилось каких-то пару лет назад. Он никогда не забудет, а слёзы не высохнут на глазах. Расскажет. Сергей его поймёт. Как понимал до этого. С двоякими ощущениями Йозеф провалился в сон, тихо постанывая от пронизывающих тела волн боли.***
Михаэль открыл двери уже родного кабинета, заходя внутрь. Был сегодня день нерабочий, как никак Новый Год. Но он прекрасно знал, что будет товарищ Сеченов работать минимум до вечера, доводя все детали до идеального конца. Если можно было назвать этот день рабочим, ведь всё, что интересовало Дмитрия Сергеевича последний месяц, это как поставить гигантскую ёлку и устроить на главной улице полноценный праздник. Слышал его помощник, что ёлку ту тащили с самой Сибири. Ему нужен был совет, поэтому он пришёл к единственному человеку, который мог ему его дать. Встретился с ним на середине его же кабинета. - Михаэль, как самочувствие? - Дима осёкся, более внимательно разглядывая своего подчинённого, подошедшего ближе. - Ты выглядишь не очень хорошо. - Всё в пох`ядке, шеф, благодах`ю за беспокойство. В порядке точно ничего не было. Лицо у Штокхаузена было бледным, сам он, скорее всего, мелко дрожал под своей курткой, что явно пытался скрыть. Дмитрий Сергеевич немного напугался, в голову закрались некие подозрения. - Тебе, наверное, нужно вернуться домой, в постель. Я могу приставить к тебе Терешкову, она тебе поможет. Но лучше всего, наверное, лечь в палату, где за тобой присмотрят. По крайней мере не будешь справлять Новый Год один. - В больницу, Дмитх`ий Сех`геевич? Из-за обычной пх`остуды? - Сколько ты уже так болеешь, две недели? - Сеченов внимательно на него посмотрел, пытаясь прочитать насквозь. - Бывало и похуже. Михаэль улыбнулся, но получилась та улыбка вымученной и явно не счастливой, от чего Дмитрий незаметно вздохнул, накидывая на себя пальто. - Ну, с кровати тебе точно вставать нельзя, я прекрасно вижу, что тебя знобит, и что ты еле сюда добрался. - Пх`ойдёт, шеф... спасибо. - он провёл рукой по немного влажному лбу, утирая капельки выступившего пота. - Ещё и без шапки. - Я на машине, не стх`ашно. - улыбнулся чужому ворчанию. - Ты зачем в таком состоянии пришёл, рассказывай. - Совет Ваш нужен. - Правда? - Дима поднял бровь. - О чём же? Было видно, что немцу действительно было сложно держаться на ногах, поэтому Дмитрий Сергеевич застегнулся, тронулся на выход, поманив за собой и помощника. - Совет я тебе и в машине могу дать, давай до дома отвезу, по дороге поговорим. - Хог`ошо. - Ты начинай. Они направились к выходу, Штокхаузен опустил взгляд на пол, спрятал руки в карманах. Задумался на какое-то время. - Я не хочу больше ему вх`ать, Дмитх`ий Сех`геевич. - Врать? Кому же? - Сеченов удивился. - Сех`гею. - О чём ты не хочешь врать? - разговор этот сейчас его сильно настораживал. Они остановились у дверей, Дмитрий ждал его слов с беспокойством. - О том, что я... Михаэль замялся, но Дима ждал. Прекрасно он знал, о чём тот собирался ему сказать. - Омега. - Не только об этом, правда же? - его брови с жалостью свелись вместе. - Нет. - Решать это тебе, Михаэль, это твоя жизнь и твои решения. - Думаете… Думаете, он… поймёт? Пх’остит? Звучал его помощник чуть ли не отчаянно, как будто от того ответа зависела его жизнь. Дмитрий обвёл его отеческим взглядом. - Разве есть, за что прощать? Михаэль поднял глаза, нечаянно встретившись с глазами начальника. Отвёл их сразу в сторону, сглотнул. - Не знаю. - Послушай, Михаэль, я не знаю, через что тебе пришлось пройти, не знаю, что пришлось увидеть, но мне кажется, что ничего ужасного ты не сделал. - Откуда Вы знаете? - на глаза наворачивались слёзы, его начальник не имел понятия, о чём говорил. - Вижу. - он позволил себе наклониться к нему чуть ближе. - Мы пол мира с Захаровым уничтожили, ты думаешь, что-то может быть ужаснее этого? Если Сергей узнает, то именно меня он и не простит. - Он Вас бесконечно уважает. - Да. И мне не хватает смелости ему признаться. Знаешь, почему? - Нет. - Потому что боюсь его потерять. Штокхаузен замялся. Может, поступал он неверно, может, надо было тоже молчать. Ведь боялся он потерять Сергея точно так же. - Но ты же не такой трус как я, правда? - Шеф? - Нравится тебе, да? Щёки запылали краской, дыхание немного перехватило. «Нравится» - было не совсем подходящее слово. Ему нравился Дмитрий Сергеевич, нравился даже ворчливый Харитон Радеонович. Нравилась Катя и её мама Зинаида Петровна. Сергей ему не нравился. Михаэль молчал. Дима рассматривал его волосы, улыбался. - На катке вас тогда видел. Я тебя таким счастливым не замечал ни разу. - Да, было весело. - просипел немец, нервно перебирая пальцами в карманах. - Хотя нет, вру. Когда в машину к товарищу Нечаеву садишься - тоже улыбаешься. И, наверное, смеёшься, когда он заходит тебе в гости. Его затрясло ещё сильнее, начальник их, оказывается, многое видел, хоть и не было его рядом. - Не хочу больше пх’итвох’яться. Он слишком ко мне доб’х. Если он не сможет пх’остить, то я… Парень не хотел продолжать, поэтому Сеченов с беспокойством поинтересовался: - Ты - что? - Уеду, Дмитх’ий Сех’геевич. - Уедешь? - Да. Откуда… пх’иехал. - Я тебя отсюда никуда не выгонял. - Знаю. Я вам бесконечно пх’изнателен. Сеченов не мог оторвать от него глаз. Он улыбнулся, вздохнул. - Сергей молод, нет ещё и двадцати пяти, порой его действия бывают такими, будто он до сих пор на войне. Кузнецов за ним присматривает по моей наказке, через десять лет старший лейтенант Нечаев будет прекрасным агентом. - Дима улыбнулся. - Но если ты возьмёшь его за руку, усадишь на диван, и серьёзно поговоришь - он всё поймёт. Парень он добрый, ты, наверное, заметил. - Заметил. - Штокхаузен кивнул, дёрнул краешком губ. - Сех`гей пх`ошёл войну. Потех`ял дх`уга. - Просто нужно создать правильную обстановку, чтобы не вывалить на него это сразу и в неположенном месте. - Шеф... я же не пх`осто немец. Я же в СС состоял, за такое не пх`ощают. - голос его окончательно осип, к горлу подобрался болезненный комок. - Я самый настоящий монст`х. Дима застыл. Повисла тишина. Успокоить этого человека действительно было непросто. Был, пожалуй, один единственный верный способ, да только этого самого способа не было в кабинете. От этого способа как раз и было плохо его помощнику. - Я ничего из этого не хотел... так вышло. - он разглядывал чужие ботинки. - Я знаю, Михаэль. - он решился, немного коснулся его плеча, пытаясь успокоить. - Состоять - не значит хотеть там быть, не значит, что ты был таким же монстром. Ты думаешь, люди здесь не понимают, что были в той армии такие же запутанные своим государством солдаты? Михаэль приподнял голову. - Ты ведь и солдатом не был, так же? - Нет... - Когда-нибудь, если решишься, можешь всё мне рассказать. Я выслушаю. - Благодах`ю. - ответил через боль, подавив воспоминания. - Всё будет в порядке, Михаэль, не переживай. Сергей тебя поймёт. Немец будто бы и поверил, на его лице заиграла маленькая надежда, он чуть-чуть просветлел, кивнул головой. - Теперь давай я довезу тебя до дома. Точно в больницу не хочешь? - Точно. - Я бы позвал тебя, но вижу нужен тебе покой и желательно тишина. Михаэлю нужно было что-то ещё, но Дима отказался произносить это вслух. - Вы не пех`еживайте, я до дома сам доеду. - Да куда же ты поедешь в таком состоянии? - Я чувствую себя лучше, чем выгляжу, Дмитx`ий Сех`геевич. Доеду, не волнуйтесь. - Уверен? - Да. - Для тебя подарок есть, кстати. - Подах`ок? - его глаза блеснули какой-то виной. - Да. Вернее, я и сам не знаю, подарок ли это. - Дмитрий смешно поморщился. - Скорее, больше геморроя. Ты мне и скажи. - Какой же? - просипел Штокхаузен, смутившись. - Ты спроси у моего заместителя. - У Вас есть заместитель? - он искренне изумился. - Есть. Помощником был недавно. Надеюсь, что он никуда не уедет, а то собирался, вроде как... Глаза Михаэля слегка округлились, почувствовал он бесконечную благодарность и не знал, что ему ответить. Он не считал, что заслужил эту должность. - Спасибо... не стоило так... навех`няка есть тот, кто был на Пх`едпх`иятии дольше меня, кто-то способнее, кто этого заслуживает. - Я уже нашёл кого-то способного и кто этого заслуживает. Бумаги давно на столе. - Сеченов расплылся широкой улыбкой, разглядывая поражённого и растерянного заместителя. - И да, там на столе ещё один подарок лежит по такому случаю, но это не от меня, поэтому отдать не могу, извини. - От кого же, шеф? - он робко покосился на длинный стол, стоявший далеко позади. - От старшего лейтенанта Нечаева. Ему всё не терпелось тебе его подарить, может... может он к тебе сегодня и заглянет, как думаешь? Сеченов подмигнул, обрадовавшись. Выглядел его заместитель гораздо веселее, чем когда пришёл в кабинет. - С Новым Годом, Михаэль. - С Новым Годом, Дмитх`ий Сех`геевич. - Ты иди, ключи на столе забыл. - Сеченов закатил глаза. - Уже и сам не помню, какого чёрта его таким длинным строили. Наверное, товарищ Захаров тогда усомнился в моих архитектурных решениях. А ещё сказал, что модель не влезет. - Поэтому их здесь две? - Именно поэтому. Михаэль усмехнулся, Дмитрий за ним, они попрощались. На душе правда стало легче, хоть и всё ещё знобило тело, а дрожь усиливалась. Он сделал шаг на выход, остановился, пытаясь справиться с очередным потемнением в глазах. Его отпустило и он, наконец, открыл двери. На пороге, странно замерев, стоял Сергей Нечаев.***
Он отказал всем друзьям. Справлять Новый Год в очередном пьяном балагане совсем не хотелось. Он будет совершенно не против провести его в тишине и покое. Даже в кресле, куда он с удовольствием разместится. С удовольствием будет смотреть телевизор, пить чай, о чём-то разговаривать. Будет слушать его голос, рассматривать красивое лицо и ловить каждую мимолётную улыбку. Может быть, ему снова разрешат остаться в той квартире, где он долго не сможет заснуть, впервые по-настоящему счастливый. Будет знать, что за стенкой спит Йозеф. Будет знать, что сможет в любой момент приоткрыть дверь и полюбоваться его спящим лицом. Кто знает, может быть, ему разрешат себя даже обнять, когда часы пробьют двенадцать. А с утра, когда выспятся, можно снова сходить на каток, Йозефу наверняка полегче, судя по его сообщениям. Сергею ничего больше было не нужно. Просто мысль, что был он с ним рядом уже заставляла тело передёргиваться, а ноги неуклюже запинаться, так как их хозяин задумывался совершенно не о том, как ими двигать или как смотреть перед собой. Но нужно было забрать подарок, который он оставил у начальника. Он надеялся, что за последнюю неделю помощник директора выздоровеет, а вот он его тут же и поймает. Но легче Михаэлю не стало, что маленьким отчаянием задевало офицера по сердцу. Простая простуда не могла столько длиться. Одного Сергей его точно в такую ночь не оставит, хоть и упоминал немец, что не особо ему было дело до праздников. - Костя? А ты какого чёрта тут забыл в восемь вечера? Они встретились у входа в Центральный, пожали руки, светловолосый офицер сделал затяжку, выпустив облачко дыма. - Шефа поздравить пришёл. - Понял. - А ты? Сергей замялся. Товарища Сеченова он давно поздравил. Пришёл он сюда за подарком, который оставил, только для кого - сказать он товарищу не мог. - У шефа... бутылочку-другую пришёл попросить. - шмыгнул носом, ухмыльнулся. - Из его закромов. - Ну, тебе-то точно даст. Поди французское шампанское, своему-то мальчику. - Заткнись. - Да ладно тебе. - Константин хлопнул его по плечу, хмыкнул. - Все знают, какие у вас отношения. Это для половинки твоей? - Чего? - С кем-то ты же справляешь сегодня. Колись уже. - С половинкой, с половинкой. - спорить было бесполезно, да и, собственно, неважно. - Пошли тогда, вместе зайдём, а то до ночи его тут прожду. Они поднялись в лифте, что-то обсуждая, пока не дошли до широких, слегка приоткрытых дверей кабинета директора. Оттуда слышались чьи-то знакомые голоса. А от одного из них по телу Сергея прошлись мурашки, хотел он уже было дёрнуть ту дверь с силой, проверить, правда ли был там товарищ Штокхаузен. Но Костя дёрнул его за рукав. - Погоди-ка. Послушаем? - Чего слушать? Не стыдно? - Да брось, Серый. С тобой у Кузнецова уши грели. - Было дело. - Нечаев заулыбался, хитро прищурился. - Сколько мы потом кругов вокруг базы оббежали, напомни. - Минимум пятьдесят. Сергей покачал головой, но решил, что подглянуть минутку не будет преступлением. Были же это Дмитрий Сергеевич и Михаэль, как никак. Оба прислонились к щёлке, а Нечаев пытался ещё и заглянуть, чтобы рассмотреть интересующую его фигуру. Сердце замерло, потом забилось. Михаэль правда был внутри, стоял в нескольких метрах от выхода вместе с начальником. Немного бледный, было видно, что ему плохо. Себе Сергей пообещал сразу же отвезти его обратно в постель. - ... шеф... я же не пх`осто немец. Я же в СС состоял, за такое не пх`ощают. Я самый настоящий монст`х. Что-то рухнуло вниз. В ушах встал белый шум, глаза заволокло пеленой. Медленно прикрыл дверь рукой, пиля пустыми глазами её узоры. Так больно не было очень давно. Наверное, это было больнее, когда умер Миша. Наверное, больнее, когда узнал, что умерла бабушка. Он снова кого-то потерял. Для Сергея снова кто-то умер. Медленно моргнул, переведя взгляд себе под ноги. Моргнул ещё раз. Готов был простоять так всю жизнь. До тех пор, пока горькая правда не превратится обратно в сладкую ложь. Досадно. Горько. Такого не могло быть. Йозеф Гольденцвайг. Наверное, могло. И было. Карточка, которую он рассматривал по ночам, принадлежала ему. Каждую ночь он смотрел на лицо... нациста? Нет, не могло такого быть... Скорбно усмехнулся, провёл рукой по щетине. - Серёга, ты слышишь, нет?! Сергей не слышал. Костя толкал его в плечо, пытаясь привлечь внимание. Он, наконец, медленно перевёл на него взгляд. - Пиздец!! Вот это, блять, поворот! Сука, знали же, что мразь чего-то скрывает. Нацик, Серый! Здесь, блять, у нас!! В пяти, сука, метрах! Он ему не отвечал. На душе было так пусто, что пропали какие-либо эмоции. - Ебаный рот... - Константин сжал рукой волосы, попятился к лифту. - Вот тебе и здравствуй, жопа, Новый Год! Доложу Кузнецову, а ты смотри, чтобы с Сеченовым чего не случилось! Померкшим взором проводил его до лифта. Развернулся к дверям, замер. Нужно было точно так же развернуться и уйти. Нужно было забыть всё, как страшный сон, вернуться к празднику, согласиться провести этот Новый Год с друзьями. Забыть, вернуться к работе. Забыть, больше никогда не появляться на пороге той квартиры. Забыть, позволить Дмитрию Сергеевичу и Кузнецову разбираться самим. Был Нечаев никем, он просто исполнял чужие приказы. Но забывать не хотелось. Красивое лицо, улыбающиеся только ему губы, дрожавшие ладони, которые позволяли сжимать только ему одному, худенькую фигурку, которую только он мог видеть в домашней одежде. Сергей не хотел ничего забывать. Ни одного момента, которые удалось провести вместе с ним. Бесконечно больно. Настолько, что хотелось расшибить себе голову об эту самую дверь. Он не понимал, почему должно было быть всё именно так. Почему именно Михаэль. Почему не кто-то другой, да кто угодно. Только не он. Не он. Подрагивающая рука залезла в карман джинс, коснулась карточки, на которой во всех местах давно отпечатались его пальцы. Вытащил её на свет, уронил взгляд. Двери открылись, он не пошевелился, продолжая рассматривать фотографию. - Сех`ёжа? Михаэлю показалось, что рухнул вниз пол. Лихорадочно витали в горячей от озноба голове мысли. Пытался он понять, как долго стоял здесь этот офицер, слышал ли он хоть что-то из их диалога с Дмитрием Сергеевичем. Именно этого он и боялся, что услышит Нечаев такие подробности таким образом, в нечаянном моменте, совершенно неподготовленный. Парень не отвечал, Михаэль позволил себе взглянуть на его лицо, глаза Сергея были опущены. Тело обдало волной адреналина. Он на него не смотрел, не улыбался своей обычной улыбкой. Он молчал, а на лице - скорбная пустота, сейчас вытрясывающая Михаэлю душу. Хотелось дотронуться до его руки, хотелось надеяться, что впал офицер в какую-то прострацию, что просто о чём-то задумался. Сейчас он точно очнётся, встряхнёт головой, весело ему улыбнётся. Они выйдут отсюда уже вдвоём, сядут в машину, Михаэль пригласит его к себе, где они смогут поговорить за стаканом чая. Так и будет. - Сех`гей, я... Он правда протянул к нему слабую от снедающего его недуга руку, но Сергей либо не заметил, либо не желал её замечать. Поднял, наконец, голову, и Михаэль сразу же опустил глаза, бесконечно испугавшись увидеть на них презрение, ненависть, отвращение. Нечаев протягивал ему что-то сам, врач обратил теперь на тот предмет внимание. Ноги подкосились, к уголкам глаз подобрались чёрные мурашки. Йозеф Гольденцвайг. Смотрел он сам на себя. На своё университетское удостоверение. Аккуратно перевел взгляд на его лицо, удивился. Не было на нём презрения, не было злости, негодования. Пожалуй, Михаэлю было бы легче, если бы Сергей его правда возненавидел. Сергею было больно. Это всё, что читалось на его лице. Боль, обида, предательство. Это было хуже ненависти. Принял карточку неслушающимися пальцами. Хотел что-то сказать, но паника охватила тело, он не мог вымолвить ни слова. Не сказав абсолютно ничего, Сергей развернулся к лифту, где исчез через какую-то минуту, оставив его одного.***
Не имел ни малейшего понятия, как доехал до дома. Пока парковался, вроде отключилось сознание и он чуть было не въехал в соседнюю машину. Вылез из транспорта, по дороге упал, на минуту отключился, но этого не понял. Поднялся, зашёл в дом, забрался в лифт, где спустился по стенке в угол, снова теряя сознание. Тот остановился с характерным "дзынь", но это его не разбудило, ещё десять минут провёл в том углу, пока не открыл глаза, не сразу поняв, где находился. Снова поднялся, на шатающихся ногах побрёл по коридору. Уши заложило, глаза отказывались фокусироваться, ноги несли в кровать, но разум думал только об одном. О человеке, которому он причинил боль. Навернулись слёзы. Михаэль не хотел его терять. Не Сергея. - Так, так, так. Смотрите, кто это к нам пожаловал! Он даже и не понял, что с ним разговаривали. Достал ключ, повернул в замке, под пристальными взглядами удивлённых, но злорадных лиц. Зашёл в квартиру, разувшись, собирался было пройти внутрь, но кто-то ухватил его за плечо, с силой разворачивая. - Фриц, а чем это ты пахнешь, собственно? - Родион разглядывал его лицо, глаза поползли вверх. Вся тройка была поражена, но играли на их губах ухмылки. - Ёб вашу мать, пацаны, нацист-то наш омежка, так получается? - Глеб не мог сдержать смеха. - Вот это дела! - Шток, да у тебя секретов, как у самой модной школьной девки! - Только это... - Глеб продолжал уже более серьёзно, принюхиваясь. - Пахнешь странно. Я бы сказал - мерзко. Хрен пойми, сколько альф в тебе побывало. Или нос меня подводит? Два его товарища подались вперёд, тоже принюхиваясь. Но никто не мог сообразить, что было не так. - Поди разбери, что ты за существо такое, фриц. Шпион, нацист, теперь вот оказывается, что и шлюха. - Родион покачал головой, грубо залезая пальцами под чужой воротник, проверяя наличие метки. - Ну, ну, немеченый. - Слушай, тебя там вся армия трахала, может? Или сам фюрер? Ты чей такой, а, Шток? - Он не хочет с нами сегодня разговаривать. - Вадим осклабился, наблюдая за лицом немца. - Обиделся за прошлый раз, наверное. Слышал он их сквозь туман. Чужие голоса, смех, всё было будто в вакууме, но он слышал каждое слово. - Нам товарищ наш сказал, что они сегодня с Сергеем пронюхали, что ты в СС был. Так, Шток? Ответа не последовало, зато последовал удар в живот, от чего он согнулся пополам, упав на пол. - Чего молчишь? Больно? - Глеб присел на корточки, сжал его горло. - Скольких ты замучил, мразь? Списки вёл, м? Костя сказал, что Сергей охерел, когда услышал. Он знаешь, чего другу своему погибшему сказал? Что каждого фрица придушит. Ты ведь такой, да? А ещё я тебе говорил, мразь, что Вадим тебя убьёт нахуй. Били больно. Так больно не били ещё никогда. До застилающих глаза звёзд. Били так, что было тяжело дышать. Били так, что удары доходили с задержкой, а кожа в какой-то момент перестала их чувствовать. Инстинктивно зажимал руками живот, пытаясь спасти от опасности органы. В этот раз не обошли стороной и лицо, которое до этого отказывались трогать, явно не желая, чтобы видел их творения товарищ Сеченов или кто-либо ещё. Оставили пару ударов, разбив губу. В какой-то момент ухватили за волосы и воротник, по полу затаскивая в гостиную. - Ты скажи спасибо нашему командиру, Шток, товарищу Кузнецову. Он тебя пожалел, обещал поговорить с Дмитрием Сергеевичем, прежде чем тебя карать. - Родион закурил, обходя комнату мерным шагом. - Только вот мы ждать не можем. Таких блядей там ещё чего-то судили, прикинь? Ну, которые от чумы не повыздыхали. Сука, я бы и спрашивать не стал, расстрелял бы всех к чёртовой матери! Михаэлю отчаянно хотелось потерять сознание. Тело горело из-за побоев и процессов, сейчас мощным потоком бурливших внутри. Теперь он и сам мог чувствовать их запахи, они давили на мозг, словно пытаясь стереть его с лица земли. Он не мог их терпеть. Его тошнило, голова раскалывалась. Но он упорно продолжал слушать, надеясь не услышать, как сильно ненавидел его Сергей Нечаев. Представлял, как снова прижимается к мощной спине, втягивая аромат. Представлял, как его катали на льду, как зашнуровывали коньки. Представлял, как кто-то стоял у него на кухне, готовил ему обед или ужин. Ему привезли подарок из самой Москвы. Сергей не мог его ненавидеть, точно не мог. Эти мысли были единственным, что связывало его сознание с реальностью. Он смог на этом сфокусироваться, теперь не обращая внимания, о чём говорили члены отряда. Его снова посыпали мощными ударами, но было плевать и на это. - Есть идейка. Вадим усмехнулся, вышел на кухню, откуда вернулся через полминуты с ножом в руках. - Наша омежья шлюшка любила кидать зигу и рисовать свастику, да же, Шток? - он обернулся к товарищам. - Разденьте нашего нацистика, пожалуйста. Сделаем небольшую татуировку на плечике. Родион хмыкнул через зубы, зажав в них сигарету. Вдвоём с Глебом они подняли с пола абсолютно несопротивляющееся тело, содрав с него верхнюю одежду, заодно с рубашкой. - Твою мать, Шток! Ты и правда та ещё мразь! Его грубо пихнули обратно на пол животом. Все трое уставились на оголённые плечи. На левом у него было высечено "666", видимо тоже чем-то острым. - Пиздец, я ебу... - просипел Родион, медленно делая затяжку. - Это своим шлюхам омежьим такое рисовали, м? Чтобы своих отличать от тех, кого в газовую камеру или на опыты? Михаэль молчал. Чувствовал он себя абсолютно беззащитным, наверное, как никогда до этого. Что было довольно забавно. Именно на Предприятии он почувствовал себя в относительной безопасности, впервые за долгое время. Здесь он смог немного передохнуть. Но он потерял бдительность, снова всё испортил. Причинил Сергею боль. - Что ж, видишь, как хорошо, фриц! Один дьявольский рисунок у тебя уже есть, сейчас заделаем второй! - Вадим присел на корточки. - Держите. Его буквально пригвоздили руками к полу. Холодное лезвие врезалось в кожу. Он закричал. Попытался. Чья-то рука накрыла его рот, заглушая крики. Мычал в пропахшую сигаретой ладонь, пока на его правом плече что-то чертили, разрезая кожу. Судя по направлении ножа - свастику. - Это за сестрёнку мою. Из горла вырывались дикие хрипы, щёки заливало слезами. Он мог только рыдать и слабенько шевелить пальцами рук. Даже если бы его не держали, был бы он не в силах что-либо сделать, сгорая в лихорадке. По крайней мере Вадим закончил быстро, отбросив в сторону окровавленный нож, звякнувший где-то возле его лица. Его отпустили, он смог задышать полными лёгкими, жадно глотая воздух, издавая беспомощные хрипы, уткнувшись тёплыми глазами на капли собственной крови. - Ебучая ты мразь, Шток... с Новым Годом. Все трое неслышно рассмеялись, Родион затушил и выбросил сигарету куда-то в комнату. - Знаете, чего ещё можно сделать? Раз он у нас так трахаться любит, судя по запаху, может, и с русскими понравится? Глаза Михаэля на секунду расширились, но он вдруг понял, что было уже всё равно. Уже было абсолютно неважно. Это должно было случиться. Каким-то образом его не изнасиловали в Берлине, каким-то чудом не изнасиловали и в Аушвице. Из всех мест, это случится на Предприятии. Было неважно, это был не Сергей. Только не Сергей. Он бы никогда этого не сделал. - Серому напишу, вот он охереет! Пригласим пацана развлечься! - Глеб перевернул бессильное тело на спину, теперь расстёгивая чужой ремень. В тот момент Михаэль действительно испугался. Сильнее, чем за весь этот вечер. Сергей этого не сделает. Ни за что не сделает... - Братан, у него, так-то, кто-то есть. Не нужно развращать малого нацистской падалью. - Расслабься, Вадь, дай расскажу хотя бы. Вместе потом посмеёмся. Кто-то есть. У Михаэля никогда не было никакого шанса. Был он мерзким, странным, ненормальным. Был он таким, каким был всегда. Жалким, недостойным ни жизни, ни человеческого обращения. Сергею он никогда не будет нужен. Сергей его ненавидел. Больше никогда после сегодняшней ночи не взглянет. Уже неважно, пусть с ним делают, что хотят. Его заплаканные глаза закатились, Михаэль потерял сознание. "Аргентум" разглядывали его тело. Кто-то цокнул, кто-то сплюнул. - Уже и шуток не понимает, какой нежный. - Глеб поднялся с колен, потыкав носком ботинка худую ногу. - Живой, кажись. - Родион проверил пульс на чужой шее. - Да куда он, блять, денется. Как таракан, и войну и чуму пережил. - Но этот запах... даже представить тошно, сколько альф его касалось. Все снова принюхались, поморщились, с удивлением рассматривая тело перед собой. - Идёмте. Там, вроде как, Новый Год, едрить-етить! - Нечаев ответил чего? - Не. Либо уже бухой, либо с кем-то в койке. Они вышли из квартиры, оставляя позади себя бессознательного, вздрагивающего человека.***
Когда его глаза открылись в следующий раз, он не совсем понял, что происходило вокруг. Вряд ли помнил своё имя или кто он был такой. Не чувствовал и боли, мелькавшей где-то на задворках сознания. Бегал тёплыми глазами по помещению, будто только что родившийся на свет человек. Глаза его упали на свою белую рубашку, валявшуюся недалеко. Осознал, что мог носить одежду. Через силу натянул на себя, и она сразу прилипла к порезанному участку, пропитываясь кровью. Снова задумался. Кружилась голова, взгляд упал на коридор. Ему нужно было куда-то идти, но он не знал - куда. Понял, что умел ходить, неуклюже поднялся с пола, поковылял в коридор, где остановился, так же нелепо рассматривая стены. Холодно. Вспомнил, что была зима, нужно было надеть ботинки, иначе отморозятся ноги. Устроился на полу, натянул обувь. Забыл про лифт, сейчас лестница манила своей устрашающей глубокой пучиной. Он по ней спустился, половиной веса опираясь на перила. Вышел во двор, остановился, замер. Будто не понимал, что такое снег. Игнорировал ледяной ветер, забиравшийся под расстёгнутую рубашку. Оглянулся. Вряд ли тогда знал о своём существовании. Его инстинкты гнали вперёд, кричали найти своего альфу. Тело и пылавший разум отзывались на воспоминания, думая, что он у него был, заставляли отдаться. Помнил, где тот альфа живёт. Где-то шарахнуло одиноким, слишком ранним, салютом, но Йозеф не обратил на него никакого внимания, медленным, заплетающимся шагом двигаясь вперёд.