***
Сергей не знал, что нужно было делать. Бежать обратно в квартиру было страшно, Михаэль слишком замёрз, нужно было тепло и сейчас же. Ноги были такими же отмёрзшими, рукой он чувствовал влагу, прекрасно осознавая, чем именно она являлась. Его нужно было спрятать, но рядом не было даже машины. Нечаев залетел в подъезд какого-то дома, где забился в угол, будто потерянная, забитая собака, прижимая к себе полубессознательное тело. Сердце стучало в ушах, кровь бурлила в венах, Сергею действительно было страшно. Отказывало и собственное тело. Снова просил помощи у одного и того же человека. Больше не у кого. Больше никому он Михаэля не доверит. Дмитрий бросил все свои дела. Осторожно зашёл внутрь подъезда. В глаза сразу бросился не по погоде одетый Сергей Нечаев, зажавшийся в углу, а на руках, долго думать было не надо, он удерживал Михаэля в его же одежде. Старший лейтенант дрожал, он заметил вошедшего. На лице страх и ужас, готовность впиться кому-то в глотку. Дима знал, одно неправильное действие, и ему самому не поздоровится. Был он бетой, чувствовать запахи не мог, но предполагал, что запах молодого альфы сейчас был чудовищно предупреждающим. Дима знал, что с омегами Сергей никогда не встречался и сейчас испытывал всю силу своего организма. Обратил внимание на его брюки, которые были замочены явно не снегом. На них расплылось большое пятно течного омеги, трясущегося в чужих объятиях. Случай был тяжёлым. Состояние Михаэля делало плохо не только ему самому, но и альфе, глубоко за него переживающего, у которого не было совсем никакого опыта. Он сделал очень медленный шаг навстречу, промолвил своим шёлковым голосом: - Сынок, это я. Но Сергей будто бы и забыл, что сам он сюда его и позвал. Крепче сжал омегу, ещё минута и тот задохнётся у него на груди. Исподлобья смотрел на человека, приближавшегося мягкой, спокойной поступью. Дима понимал, что сам сейчас был в опасности, что дай он Сергею только маленький повод, тот, скорее всего, его задушит, в попытках защитить человека у него на коленях. - Ты мне звонил, помнишь? Сергей бегал шальными глазами по его лицу, но через минуту слегка расслабил хватку, и Михаэль, Сеченову показалось, слегка всхрипнул. - Я помочь пришёл, ладно? Я... подойду? Сергей приподнял голову, огляделся по сторонам, принюхался. Видимо, решил, что опасности не было, осторожно кивнул, теперь не спуская взгляда с присевшего на корточки Дмитрия, аккуратно к нему приблизившегося. - Можно? - Дима кивнул на своего заместителя, приподняв руку. - Да. - прохрипел Нечаев не своим голосом. Такими же медленными движениями он дотянулся до немца, теперь просовывая руку, пытаясь измерить его температуру. Было это не особо легко, тот пытался прятать лицо на шее у альфы. - Мой мальчик, ты его задушишь. - прошелестел Дима, пытаясь заглянуть Сергею в глаза. - Ты руки разожми, дай воздуха. - Ему холодно. - пытался Сергей поспорить, но взгляд карих глаз начинал его успокаивать, он узнал этого человека. - Не будет, ты же ему своё тепло отдаёшь. Нечаева это убедило, он доверился, позволяя Штокхаузену насладиться кислородом. Дима теперь мог разглядеть его лицо. Обморозившиеся щёки, усталые глаза, которые он пытался держать открытыми, медленно моргая, уткнувшись взглядом куда-то Сергею в футболку. Дима осторожно приподнял чужую ладонь. Первая степень обморожения, ничего страшного не было, за неделю восстановится. Ледяные ноги и бёдра, скорее всего с такими же повреждениями, как и кисти. Немного поболит, пройдёт. Будет в порядке. - П-пап... чего... чего делать? Ему.. плохо. - просипел с отчаянием Сергей. - Всё хорошо, мой мальчик. Пройдёт. - Дима улыбнулся, разглядывая дрожавшего парня. - В кровать, под одеяло. Ты его разотри, кожа потом покраснеет, но он согреется. - У..у него течка. - выговорил он через силу. - Она странная, и запах.. ему больно, страшно. - Да. Можем поехать в больницу и прекратить всё медикаментозно, но сделаем только хуже. Он с детства сидит на подавителях, они сделали своё не очень хорошее дело, гормональный фон нарушен, может быть, у него даже нет постоянного запаха, сейчас ему действительно плохо. Я бы так и поступил, но... - Но? - Сергей поднял взгляд. - Но есть гораздо более хороший способ. Ему просто нужно, чтобы рядом был его альфа. Может быть, будет лежать с ним рядом, обнимать. Ему нужно знать, что он не один, нужно его тепло, родной запах. Он тогда успокоится. Может быть, не сразу, наверное, промучается всю ночь, но успокоится. - Она у него первая. Как же так? Дима это предполагал и сам. Была она не совсем обычной, не такой, какой хотела её видеть природа. Слишком поздняя, она вгоняла тело и разум Штокхаузена в бесконечный стресс. Но, наверное, можно было особо не переживать. Омега, в конце концов, не был один. И, наверное, больше не будет. Можно было не волноваться, можно было не пичкать его лишними медикаментами. - Вот как... - вряд ли здесь было, чему удивляться. Главное сейчаc привести Сергея в чувства. - Это ничего. Он же омега, это для него естественно, хоть и запоздало. Он справится, Серёж. Его альфа для него самое лучшее лекарство. - У него нет альфы. Сказано было это с такой горечью, что сжалось сердце. Сергея снова затрясло, на глазах навернулись слёзы. - Разве нет, Серёж? - Дмитрий мягко улыбнулся, словив офицера взглядом, и тот замер, пытаясь понять сказанное. - Я не.. я не его альфа. - Точно? Может быть, ты тогда его Серёжа? Думаю, такой у него точно есть. Я видел, как они на льду вместе катались. Нечаев снова что-то анализировал, а потом быстро закивал головой, соглашаясь. - Я вас обоих домой отвезу, ладно? В тепло, и где ему будет хорошо. - Спасибо. - тихо ответил Нечаев. Парень пытался теперь оттолкнуться ногами, по стенке подымаясь спиной с пола, не смея хоть на секунду спустить со своих рук Михаэля. Диме пришлось помогать, удерживая его за локти. Он снял с себя своё плотное пальто, накрывая тело заместителя так, чтобы в тепле были и ноги тоже. Заметил благодарный взгляд светлых глаз. Разместил их обоих на заднем сидении, где Сергей что-то мурлыкал немцу на ухо, кутая его в одежде и растирая его замёрзшие ладони. Дмитрий бросал на них взгляды в зеркале заднего вида. Они оба точно будут в порядке, он это знал.***
Он ждал. Ждал наказания за свой поступок. Постоянно виделся с Миллером после того случая, а садист делал вид, что ничего не произошло. Лишь поинтересовался, что случилось с той девочкой. "Грязно отзывалась о фюрере своим поганым ртом. Я не сдержался." - такой ответ дал ему Гольденцвайг, немым взором уставившись на его железный крест на форме. Вольфганг тогда хмыкнул, пожелал хорошего дня. Йозеф знал, что всё это было притворством, что раздумывал тот о чём-то ужасном. Но он был бесконечно счастлив, что ублюдок не получил желаемого, что не добрались его мерзкие лапы до Марии. Что будет с ним самим Йозефу уже было безразлично. Он дышал смертью каждый день, она пропитала здесь каждый угол, а его ночные слёзы и всхлипы - подушки. Видимо, пытался Миллер усыпить его бдительность, чтобы ткнуть исподтишка, он всё прекрасно видел. И это в итоге случилось. В который раз распахнулась дверь. Он не был в палатах в безопасности, здесь не было ничего приватного, ничего личного или своего. Дверь хлопала постоянно, врывались офицеры, галдели, порой и с грязными овчарками, разводя антисанитарию. Миллер, а это был он, медленной поступью вошёл внутрь. Он скалился своей фирменной усмешкой, подходя ближе к врачу, раскладывавшего что-то по папкам у одного из маленьких железных шкафчиков. - Всё работаешь, Йозеф. Когда-то нужно и отдыхать. Он вздрогнул, но вида не подал, продолжая заниматься своим делом. Солдат, тем временем, наклонился над его столом, изучая бумаги. - Ты вечно в каких-то исследованиях, прямо как наш доктор Менгеле. Может быть... ты к нему в команду желаешь, Гольденцвайг? Тут Йозеф испугался уже не на шутку. На секунду замер, прикрыв глаза, его рука с папкой замерла в воздухе. Он пытался унять панику, собиравшуюся было вырасти в груди, так как в голову полезли невозможные картинки насилия. Но он совладал с собой, нашёлся. - М.. я об этом подумаю. Б-благодарю. Тот хмыкнул, оторвался от стола, теперь разглядывая спину врача. На нём не было ни халата, ни пиджака. Стоял в чёрной рубашке, заправленной в брюки формы. - Ты худой какой-то. Это от того, что ты свиней подкармливаешь и сам ничего не жрёшь? - Такая генетика. - Йозеф отмер, уместив папку на своё место, теперь возвращаясь к столу. Он попытался сесть, но был остановлен крепкой рукой, ухватившей его запястье, её грубо сжали. - Теперь скажи правду, Гольденцвайг, почему девчонка тогда сдохла? Не нужно мне рассказывать про фюрера. - Я... не сдержался. - просипел Йозеф. Слова, которые он собирался сказать, были слишком жестоки и омерзительны. - Изнасиловал. Она тебе н-нужна была чистенькой, п-правда? Я п-передал ей гонорею. Такая т-тебе не нужна, Вольфганг. Немец хмыкнул, разглядывая чужое лицо, сильнее сжимая его руку. - А кто тебе сказал, что ты можешь трогать то, что принадлежит мне? Врач молчал, но на его лице не было ни крупицы страха, что неприятно отдалось внутри садиста. Тот осклабился, отступил, теперь подбираясь к углу, где парень обычно хранил подавители. - Вдруг... твои таблеточки вдруг выплывут наружу, м? - Какие? - Да вот эти! - он нагнулся, отковыривая дощечку со своего места, но там больше ничего не было, ему пришлось сжать зубы. - Не п-понимаю, о чём ты. - Шутить со мной вздумал, Гольденцвайг? Офицер поднялся, резким шагом направившись обратно, теперь сжимая его горло крепкой рукой. Но на лице омеги не отразилось абсолютно ничего. Он не питал его страхом. Это неимоверно злило, его челюсти сомкнулись, на виске выступила жила. Но через секунду он себя успокоил, отпустил чужую шею, злорадно улыбнулся. - Думаешь, ты бесстрашный, да? Думаешь, я не могу сейчас пойти к коменданту и рассказать, кто ты такой, м? - У нас с комендантом... связь. Думаю, он в-всё про м-меня знает, Вольфганг. - он махнул рукой куда-то в сторону, указывая на чей-то пиджак. Миллер недоверчиво подошёл ближе. Был он альфой, поэтому принюхался к материи, действительно чуя запах начальства. Его затрясло от бессильной злобы, он облизал губы. - Я знал, что ты маленькая шлюшка, Йозеф. Мне ещё Михаэль рассказал, как славно ты работаешь ртом. Тебе гонорею тут задарили или ещё там, в твоей больничке? - В Берлине. - Пахнешь, наверное, без своих подавителей как самая последняя блядь. - он осклабился, снова подходя чуть ли не впритык. - Хорошо, что пьёшь свои таблетки. Поверь мне, тебя бы раскладывали здесь каждый день, пока не подох. Осторожнее, Йозеф, такая информация может очень быстро разойтись, даже комендант не поможет. Ему не отвечали, а карие глаза смотрели куда-то ему на щёку. Но он действительно не боялся, что злило Миллера всё больше. - Что ж... раз ты у нас шлюха, да ещё и такая, которая не выполняет мои приказы, которая крадёт мою собственность... думаю, что за это нужно заплатить. Как думаешь? Штурмбаннфюрер начал расстёгивать ремень, потянул за молнию. Его рука упала на худое плечо врача, надавливая, приказывая опуститься. Сопротивляться было глупо и бесполезно, Гольденцвайг покорился. Внутренне ухмыльнулся сам себе. После двухнедельного раздумывания, Миллер не придумал ничего лучше, как отсос. Это было ничто, абсолютно ничто по сравнению с тем, через что проходили люди в этом месте каждую минуту своей жизни. Была это мизерная плата за спокойствие погибшей Маши. Не было это даже крупицей того, через что прошла бы эта девочка, попади она в руки к этому монстру. Вольфганг думал, что его напугал, но он ошибался. Йозеф был готов к чему-то такому. Давно наврал, а сегодня напомнил о своей несуществующей болезни, чтобы с него не стянули брюки. С того самого раза, когда нашли его таблетки, он их перепрятал, а у коменданта ловко был украден пиджак. Как раз на такой случай. Был бы это его первый подобный случай, он бы перепугался, но всё было не так. Крупный налитый член его мучителя не казался чем-то ужасным. Он видел вещи пострашнее, он их творил своими же руками, за что никогда себя не простит. Он оказался у него во рту, а крупная ладонь на его волосах. В который раз его волосы с силой сжимали, будто пытаясь выдрать, насаживая на свою плоть. Было всё равно. Надо было просто перетерпеть. Вольфганг явно получал удовольствие, двигая бёдрами, ухмыляясь и чуть ли не гавкая. Врач заметил железный крест на его форме, вот что действительно было отвратительно. Он выжигал ему сетчатку. По крайней мере его не заставляли смотреть в глаза, он даже не знал, какого они были цвета. Через пять минут всё было кончено, штурмбаннфюрер излился в его рот, приказав глотать. Сегодня врача вырвет. - Послушный какой. - похлопал парня по щеке, дёрнул краешком губ и закурил сигарету. - Я себе такой ротик нашёл хороший, оказывается. Надо было раньше тебя на колени поставить, Гольденцвайг. Его рука потянулась к стакану, стоявшему на столе. Йозеф замер, затаил дыхание, сердце бешено колотилось. Он ставил этот стакан с водой, но чаще с вином, которое хранил специально для Миллера, на стол каждый вечер рядом со своей порцией. С надеждой и мечтой, что Вольфганг будет это пить. Ему нравилось показательно есть его же, Йозефа, порцию. Садист осушил его до дна, поставил обратно, утёр краешки губ пальцами. - До завтра. В то же время на том же месте, да? Выдохнул дым в чужое лицо, рассмеялся и, хлопнув парня по плечу, вышел вон. Гольденцвайг ещё какое-то время смотрел на закрывшуюся дверь. Затем улыбнулся. Искренне. Такого он не испытывал очень давно. Счастье, ликование.***
- Серёжа, утром, когда успокоится и крепко заснёт, заедь ко мне, я достану для него немного таблеток. - Таблеток? Зачем, Дмитрий Сергеевич? - перепуганно просипел Нечаев, аккуратно вытаскивая из машины тело омеги. - Вы же сказали... нет, я не хочу его больше ничем пичкать. - Не переживай, это не подавители. Вреда ему не причинят, просто помогут стабилизироваться. Ты мне доверяешь? - Дима тоже вылез из машины, поправляя своё пальто на чужих ногах. - Да, конечно... спасибо. Ещё раз. - он немного смутился, теперь устраивая Михаэля удобнее на руках. - Не за что. - Сеченов слегка погладил его по плечу, успокаивая. Сергей, судя по всему, успокоился сам, вернувшись в своё привычное состояние, если не считать переживания за человека у него в руках. Но теперь ему можно было его доверить и не волноваться, что альфа в эмоциональном порыве причинит вред тому, кого он собрался защищать. - Скорее заноси домой, отогрей. - Правда ничего больше не нужно? - Сергей прижал врача к себе крепче. - Быть... рядом? - Да, Серёж. Ты сам всё поймёшь, просто слушай его. Понятно это парню особо не было, но Дмитрию Сергеевичу он доверял. Он пожелал ему в который раз Нового Года, со всех ног кинувшись в дом. В лифте Михаэль начал издавать какие-то звуки, но разобрать их у него не получилось совсем. Он пытался что-то спросить, но парень ему не отвечал, всё ещё пребывая где-то глубоко у себя в сознании, оторванный от реальности. Он заскочил в квартиру, пролетел через гостиную, где его снова обдало жаром гнева. Он совсем забыл про рану, которая должна была украшать плечо Михаэля. Там мог быть порез любой глубины. Нечаев оплошал, должен он был показать его Сеченову, но в который раз за сегодня подставил омегу под удар. И, видимо, не только сегодня, но и всё это время. Зубы скрипнули, он отвёл взгляд от ножа, так и валявшегося на полу, зашёл в спальню, осторожно усаживая озябшего врача. Но Михаэль отказывался его отпускать, сразу же ухватившись одной рукой за футболку, второй за плечо. - Я же здесь, ты чего? - прошептал Сергей, опешив и покраснев. - Раздеться помогу, согреем тебя. С горем пополам снял с него куртку, затем свитер, откинув туда же, куда упало пальто начальника. Нужно было осмотреть плечо, рубашка теперь пропиталась ярче, он ведь сам прижимал к себе это худое тело, наверняка задевал, причиняя ещё больше дискомфорта. Думал, что напугает его своими действиями, пока аккуратно спускал материю с плеч, внимательно следя за его лицом. Но Михаэлю, казалось, было всё равно. Он мелко подрагивал, а одна его покрасневшая рука снова потянулась вперёд, ухватываясь за альфу. Михаэль действительно был худой. Было видно рёбра, слегка кости плеч. Не смертельно и не слишком страшно, но он явно должен был весить больше. Его тело украшали бесчисленные и очень болезненные синяки. Его точно били ногами, наверняка били вдвоём или втроём. Не мог один человек быть настолько жестоким. Сергей повёл шеей, сглотнул, сдерживая гортанный стон. Но не смог сдержаться, когда заглянул ему за спину, теперь замечая свежий узор, красовавшийся на худом плече. Свастика. Она кровавыми ранами теперь украшала его кожу. Нечаев простонал так, что напугал бедолагу, трясшегося на кровати. Михаэль дёрнулся, инстинктивно прижимаясь к человеку, которому он сейчас доверял. Сергей не мог удержаться, он обнял его крепче в ответ, стараясь не сильно давить на обезображенную кровоподтёками спину, прошептал на ухо: - Я их порву, я тебе обещаю. Михаэль, слышишь? Не бойся, тебя больше не тронут. Немец не ответил, лишь крепче вжался, цепляясь замёрзшими пальцами за его плечо и воротник. Рана его была неглубокой, но обработать её было нужно. Отрывать от себя немца было бы сейчас жестоко. Дмитрий Сергеевич сказал, что нужно было его слушать. Он поднялся с кровати, снова подбирая его на руки, зашёл в ванную, где нашёл всё необходимое. Михаэль вздрагивал, с губ доносились болезненные хрипы, пробегавшие неприятными мурашками по телу альфы, цепляясь за него руками, лицом уткнувшись в живот. Но Сергей быстро обработал рану, наложив на неё бинты, закрепив всё пластырем. Он отчаянно надеялся, что не останется шрама. Внимание его вдруг привлекло другое плечо. На нём красовался другой высеченный шрам в виде цифер "666", который он сначала не заметил, настолько было много повреждений на хрупком теле. Нечаева прошибло током. Кто-то явно поиздевался над Штокхаузеном в прошлом, навсегда оставив на нём это безумие. Были те цифры не совсем аккуратными, явно оставленные на нём не по своей воле. Сергей снова простонал, но нужно было думать о другом. Он снял с себя футболку, желая подарить Михаэлю своё тепло, а заодно и запах, если тот действительно был ему приятен и необходим. Натянул на парня, уместившегося на бортике, сжимая его штанины. - Всё хорошо, сейчас будет тепло, честно. Натянул на худое тело одежду, унося его обратно в спальню. Уложил на спину, руки Михаэля беспомощно опустились, слегка мазнув по крепкой груди, но, не сумевшие зацепиться, упали на кровать. Сергей подцепил пальцами уже расстёгнутые, пропитанные смазкой, брюки, пытаясь игнорировать собственные неприятные мысли о том, как это могло произойти. Аккуратно, следя за чужой реакцией, спускал их вниз, приподнимая тонкие ноги, уверенно смещая ткань всё ниже, пока не стянул их окончательно, на эмоциях чуть было не припав губами к замёрзшей лодыжке, которая, он помнил, сильно до этого болела. Пробежалась отчаянная мысль, что, может быть, подвернулась она тогда не просто так. Он нежно, на пробу, провёл ладонью по оголенной коже, боясь напугать омегу, смазка которого продолжала периодически выделяться, теперь замачивая простынь. Он всё ещё был замёрзшим, кожа начинала покрываться красным оттенком. Сергей провёл ещё раз от коленки до голени, и, не заметив никакого видимого дискомфорта или вздрагивания, уместил вторую ладонь на другой ноге, теперь растирая кожу, пытаясь усилить приток крови. Михаэль смотрел мутным взором куда-то на его руки, в какой-то момент сипло выдохнув, что Сергей принял за просьбу остановиться. Ему казалось, что вся ситуация была неправильной, что он буквально пользовался моментом, он не должен был видеть его в таком виде без явного согласия. Не должен был раздевать и тем более касаться. Стыдливо отвернулся, шмыгнул носом, заметил на кресле плед. Он быстро донёс его до кровати, теперь накидывая его на одеяло, соединяя вместе. Он собирался сделать из омеги живой кокон, потом крепко притянуть его в объятия, даря дополнительное тепло собственного тела. Но когда он собирался было его укрыть, Михаэль уцепился пальцами за его запястье. Его губы дрожали, сам он смотрел куда-то ему в шею, казалось, что немного возвращается в сознание, теперь испытывая непонятный страх. - Н-не уходи, Сех`ёжа. Это были его первые за последний час слова. Звучал он горестно и сознательно, заставив сердце старшего лейтенанта забиться быстрее. Он закинул ногу через его тело, нависая сверху, аккуратно выпутался, ладонями нежно обхватил его руки, сжимая. - Я никуда не ухожу, Михаэль. Уже никогда не уйду, если... если ты захочешь. Глаза врача странно дёрнулись, будто бы хотели посмотреть в его собственные, но замерли на его щеке. Сергей улыбнулся. Теперь он мог его рассмотреть. Был он правда потрясающе красивым, Сергей заметил это ещё тогда, когда увидел его впервые. Он столько времени провёл с той проклятой карточкой, теперь же было его настоящее лицо настолько близко. И, может быть, Йозеф всё это время тайно, но отвечал на его чувства. Они проводили столько времени вместе, ведь никому он так не доверял. Сергей точно знал, что никуда ни с кем кроме него не ходил. Его запах... он слегка наклонился к его шее чуть ближе, но оставляя приличное расстояние, боясь напугать. Втянул воздух. Пах он безумно вкусно, но настолько жалобно, что сложно было что-то описать. Сложно было сказать - чем пах Михаэль. Сергей вдохнул ещё раз. То, что ему показалось, вряд ли было запахом. Мог он почувствовать отчаяние, боль, горечь, ужас, беспокойство и огромное одиночество. Так пах сейчас Михаэль. Так пахли чужие страдания, которые его товарищи приняли за что-то мерзкое и отвратительное. Сергей так просто это не оставит. Он заставит их страдать так же, как они заставили страдать его. Не посмотрит, что друзья. Не укладывалось в его голове, как можно было принять этот робкий, смущённый и взволнованный запах, от которого теплилось в груди и сжимало внизу живота, за что-то дурное. Пах омега бесконечно вкусно, он готов был втягивать воздух рядом с ним вечно. И он просил, просил не уходить, просил остаться. Ни кого-то другого, ни альфу, просил остаться Сергея, хоть и молчали тонкие губы. Нечаев это чувствовал всем нутром. От этого прожигало внутренности, глаза щипало. Он медленно перевёл взгляд вниз, заново оглядывая худое тело. Тазобедренные косточки чётко проглядывались, рёбра в лежачем положении выпирали чуть сильнее, сам он был усыпан следами побоев, вздрагивал от холода и переживаний, на губе запеклась кровь. Разбитый внутри, но был Михаэль настолько для него прекрасным, что хотелось лезть на стену. Он не раздумывая за него убьёт, разорвёт на мелкие кусочки. Ему неважно было его прошлое, он верил, что не способен был Йозеф на вещи, которые творили нацисты. Ему это не шло. Те, кто изуродовал его тело, за это поплатятся. Сергей не пожалеет сил, пусть ему самому сломают всe рёбра, ноги и руки, пусть ему высекут такую же и поглубже, но он сломает ту руку, которая посмела порезать его тонкую кожу. Он не понял, как это сказал. Но его губы приоткрылись, с них раздался робкий, но уверенный и преданный голос: - Я люблю тебя, Михаэль.***
Отсюда надо было выбираться. До того, как Миллер испортит его маленькую ложь. До того, как пронюхает, что не было у Йозефа никакой интрижки с комендантом. До того, как он сам попадёт на стол к Менгеле. Но он закончит хотя бы одно хорошее дело... Даже если он сам здесь откинет ноги, он заберёт хотя бы одного урода с собой в ад. Штурмбаннфюрер продолжал ходить к нему по вечерам, хоть и не каждый раз. Ставил на колени, упивался, выдыхал дым ему в лицо, смеялся, до слёз оттягивал кудрявые волосы. А потом осушал вино. Гольденцвайг был хитрее, не ставил теперь стакан каждый раз, чтобы не вызвать подозрений в том, что ставил он его на стол специально. То вино он благополучно крал у вышестоящих, чем подтверждал свою перед ним легенду об интрижке. Если наполненный стакан не ждал Вольфганга вечером, он просил его сам, куда Йозеф украдкой подливал заготовленную в кармане ампулу с маленькой дозой мышьяка. Он уходил, врач улыбался. В этот раз выглядел садист болезненно, жалуясь на головокружение и боли в желудке. Как будто было ему до этого дело. Йозеф решился на разговор с комендантом. Он готовил убедительную речь всю неделю. Просил выбить себе место в одной из секретных лабораторий. Он прекрасно знал, чем там занимались. Он просился на место вирусолога, он не подведёт, готов служить, здесь он бездарно тратит драгоценное время их фюрера и всей нации. Мог Гольденцвайг быть более полезным, чем ухаживать за еврейской падалью. Ему поверили. Через семь месяцев ада в Аушвице Йозеф Гольденцвайг, наконец-то, мог отсюда уехать. Оставалась неделя до его перевода, у него всё ещё было одно важное дело. Той ночью он глубоко уснул прямо на одной из коек, разбитый после очередного состава, который ему пришлось сортировать. Он всегда старался смухлевать и отправить в группы выживших как можно больше людей. Правда не знал, что было лучше: быстрее погибнуть, либо жить в вечных мучениях, как эти бедные скелеты. Хуже всех приходилось тем, кого отбирали для всеразличных опытов. Некоторых Менгеле умерщвлял в первые часы пребывания в Аушвиц. Лучше было попасть в газовую камеру, чем к нему на стол. Глаза его опухли, он долго не мог унять истерику, но в итоге отключился, заснув в рубашке и брюках. Не услышал, как открылась дверь, не почувствовал, как прогнулся матрас под чужим коленом. Не почувствовал, как разрезали рубашку на плечах. Глаза его резко распахнулись только тогда, когда лезвие ножа проткнуло его кожу. Дёрнуться ему не дали, буквально придавливая всем своим весом. Чужая ладонь накрыла его рот, не давая кричать. - Тише, Йозеф, тише. - шипел его мучитель, зло посмеиваясь, вычерчивая первый символ, глубоко врезаясь в нежную кожу. - Слышал, что ты нас скоро покидаешь? Я так расстроился, но без подарка отпускать тебя не хотелось. Гольденцвайг сонно и вымученно стонал, боль была адской. - Моя шлюшка решила сбежать, да? Ничего... - он приступил ко второму символу с ужасающим смехом. - Я расскажу парочке альф, напоследок они отымеют твой ротик тоже. Как тебя идейка, Йозеф? Даже комендант тебя не спасёт, не захочет признавать, что сношал ублюдского омегу в рот. Йозеф сжимал пальцами простынь, кожа на них побелела, он пытался не стонать и не давать повод Миллеру радоваться ещё сильнее. Тот вскоре закончил своё искусство, обтёр ножик о чужие брюки, поднялся с кровати, теперь рассматривая свой рисунок. - Напоминание, какому месту ты навсегда принадлежишь, Гольденцвайг. Каждая тряпка должна иметь здесь номер. Поздравляю, теперь он у тебя тоже есть. Подымайся. Йозеф услышал звук зажигалки, поднялся на трясущихся руках, не пытаясь накрыться разрезанной рубашкой, она окончательно скатилась с худых плеч. Одно из них ужасно саднило, но думал он не об этом. Приятная надежда сейчас разливалась у него внутри. Миллер уселся в его кресло, выпуская дым и призывно хлопая по бёдрам. Йозеф подавил желание схватить с того стола скальпель, который он нечаянно там оставил, и воткнуть ему в горло. Вместо этого покорно опустился на колени, расстёгивая ширинку, извлекая из под ткани уже вставший член. Видимо, вид его обнажённого тела больному ублюдку нравился. Но, возможно, что возбудился он ещё до этого, когда резал его на живую. Он надеялся, что видел проклятый крест в последний раз, что в последний раз его рука сжимала его волосы. Кончил Миллер быстро, даже не успев докурить. В глазах что-то непонятное. Какая-то боль. Йозеф надеялся, что от мышьяка, медленно уничтожавшая его изнутри всё это время. Нужно было добивать, пока тот не обратился к другому врачу. Он поднялся с колен, утерев сгибом локтя губы. - Вина? - А ты послушный, да? Как я тебя выдрессировал. - офицер хмыкнул, застегивая ширинку и ремень. - Неси. Йозеф спрятал улыбку, отошёл в сторону, где налил стакан красного, не забыв плеснуть специальной добавки в последней, решающей дозе. Вольфганг буквально проглотил её за пару секунд, поднялся со стула, с силой сжимая больное плечо врача, намеренно впиваясь в раны подушечками пальцев. - Благодарю. Штурмбаннфюрер осклабился, выстрельнул бычком на пол, вышел из помещения. Йозеф улыбнулся своим ногам. Оглядел свою рану в зеркале, но она отчего-то не принесла ему страданий, как будто было это не с ним. Обработал, наложил повязку. Всё это было на автомате, думал он о другом. Прилёг на одну из кроватей, задумался. На губах играла усталая улыбка. Он встанет утром пораньше, невзначай окажется недалеко от помещения, где проживал Вольфганг Миллер, который этой ночью вдруг уснёт совсем внезапно для себя. Он кинется на зов какого-нибудь перепуганного солдата. Зайдёт внутрь, обнаружит безжизненное тело. Вдруг найдёт рядом с постелью погибшего парочку шприцов, которые через несколько часов там внезапно окажутся. Он поставит ему причину смерти. Передозировка опиатами. Миллер больше не тронет ни одной живой души. Йозеф ещё никогда не был так счастлив.***
Тело прошибло током, дыхание перехватило, Сергей забыл, что ему нужен был кислород. Ведь в ту секунду, когда он произнёс эти слова, карие глаза Михаэля поднялись выше, теперь заглядывая в его голубые. Тишина. Сергей боялся пошевелиться, а сердце стучало так, что отдавалось в ушах гулким эхом. Он знал, что даже если сейчас начнётся землетрясение, ни в коем случае этот контакт прерывать было нельзя. Михаэль молчал, Сергей молчал тоже. С обожанием разглядывал тёплого оттенка глаза, в которые он так сильно хотел заглянуть вот уже несколько месяцев. Уголок его губ нервно, неуверенно, но приподнялся вверх. Он прислушивался к Михаэлю, к себе, к ним обоим. Парня всё ещё потряхивало под ним, поэтому наощупь нашёл одеяло, медленно подтягивая его вместе с пледом выше, накрывая хрупкое замёрзшее тело до груди. И смотрел, не отрываясь смотрел в его глаза. Сергей не жалел о сказанных словах. В первые секунды он испугался сам себя, но в глазах напротив нашёл столько теплоты и доверия, что все страхи сразу же испарились. Только сейчас он понял, что именно это он всё время и испытывал. Боялся признаться сам себе, боялся какого-то нелепого осуждения со стороны товарищей, которые не вызывали сейчас ничего, кроме бесконечного гнева и желания отомстить. Отомстить за Михаэля, которого он собственноручно кинул в их руки. Он не был его альфой, не был ему никем, но он будет рядом, даже если парень его оттолкнёт. Сергей Нечаев слов на ветер не бросает. Его и самого теперь трясло. Михаэль будто бы нашёл в его глазах вселенную, рассматривая голубые окружности, будто ничего не было для него важнее, чем смущал, но Сергей не собирался его останавливать. Он чувствовал, что было это для врача очень важно, что разорви он сейчас тот контакт, он Михаэля потеряет. Поэтому он замер над ним, робко улыбаясь, с покрасневшими от своих слов глазами. Может быть, прошло пять минут. Может, прошло пятнадцать, или даже полчаса, но Сергей останется на своём месте хоть на десять лет, если Михаэлю это было необходимо. Запах омеги ему давал понять, что он немного успокоился, ему было более комфортно, не было страшно в его присутствии. Отдавало какой-то слабенькой тревогой, которую Сергей прекрасно понял, от чего сжималось сердце и хотелось сгрести врача в охапку. Михаэль боялся, что Сергей уйдёт. Но он не собирался никуда уходить, сдерживая порывы радости и счастья, не желая напугать всё ещё находившегося в затуманенном разуме омегу. Сергею казалось, что он заново открывал для себя этот мир. Михаэль смотрел так, будто у него не было никого роднее. Это делало Нечаева неимоверно счастливым, но в то же время бесконечно его огорчало. Получается, у него совсем, совсем никого не было. Это раздирало душу, резало её ножом, заставляло органы обливаться кровью. Он сидел всю жизнь на подавителях, разрушая собственный организм. Да если бы Сергей его тогда поймал, он бы никогда не позволил над собой так издеваться. Он понимал, что немец пытался спрятаться от своих же соотечественников, ведь его могли бы убить. Челюсти сжались. Запах говорил ему слишком о многом, Сергей не был к такому готов. И безумно красивые карие глаза, от которых невозможно было оторваться. Он чувствовал его боль, в уголках защипало горячими слезами. Они в итоге покатились по его щекам, но Нечаев не обращал на них внимания. Чужая боль была невыносимой, словно воткнули Сергею в грудь тысячу ножей, каждый прокручивая по кругу, задевая как можно больше органов. Он не мог поверить, что жил в этом страхе Михаэль всё это время. Его успокаивало только одно - больше Михаэлю мучиться он не даст. Не позволит. Сергей собирался быть рядом, оградить от всех и от всего. Не позволит случиться ничему плохому. Сделает всё возможное для того, чтобы с губ несчастного омеги не сходила улыбка. Они снова будут смеяться вместе, может быть, ему будет позволено снова его покатать. Позволят прийти в гости, где они выпьют чаю, посмотрят телевизор. Эмоциональная буря спадала на нет, Сергей вновь успокаивался, даря свою уверенность и омеге, медленно моргавшему под крепким телом. Передавал ему своё спокойствие, заботу, любовь. И в какой-то миг веки Михаэля начали тяжелеть, хоть и продолжал он отчаянно держать их открытыми, явно не желая отрываться от светлых глаз Сергея, но усталость была сильнее. Его успокаивавшийся организм больше не был способен держать себя в реальности. Он засыпал. Глаза то закрывались, то снова усилием его воли открывались обратно, где на него всё так же смотрела пара голубых. - Поспи, Михаэль. - нежно прошептал он. - Всё хорошо... мы дома. Веки врача подёрнулись в последний раз, а уголок его губ, Нечаев мог поклясться, слегка дрогнул. Он издал какой-то сиплый выдох, погружаясь в сон. Сергей ещё с минуту рассматривал его лицо, до сих не веря в то, что только что произошло. Мурашки покрыли его оголённое тело, до сознания вдруг дошло, что немного потряхивало, а перед взором всё ещё были чужие тёплые глаза, не желавшие от него отрываться. Сергей наклонился чуть ближе, позволил себе маленькую дерзость, втягивая запах его волос. Пахло зимой, ведь провёл Штокхаузен на улице без одежды слишком много времени. Пахло шампунем, вдруг представилось, как намокают его кудряшки, а сам Сергей в них зарывается, втирая тот шампунь пальцами. Улыбнулся. Наклонился ещё ближе, теперь вдыхая запах на его шее. Прикрыл глаза, прислушивался. Как же вкусно он пах. Настолько, что Сергей издал тихий воркующий стон, слегка мазнув носом по коже. - Я тебя люблю. Нежно повторил он заснувшему человеку на ухо. Снова замер. Пытался понять, что происходит. Вернулся к шее, слушая размеренное дыхание заснувшего омеги. Глаза Сергея вдруг расширились, он принюхался чуть сильнее. Сначала слабенький, теперь усиливавшийся запах, приятно щекотал его рецепторы. То был запах его омеги. Михаэль пах... чаем. Именно таким, какой они постоянно пили, когда Сергей приходил к нему домой. Он заваривал его для Михаэля сам, а Михаэль ему. Сергей вдохнул ещё раз, поднял голову, с удивлением рассматривая безмятежное лицо. Михаэль продолжал спать, с его губ периодически срывались умильные хрипы, он всё ещё боролся с процессами, происходившими внутри, боролся с течкой, про которую Сергей нисколько не забыл. Его запах не давал ему покоя, Сергей втягивал воздух носом с обеих сторон его шеи, не в силах оторваться. Щёки покраснели ещё сильнее, голову обдало жаром, посылая импульсы по всему телу. Он ещё никогда не чувствовал ничего похожего, распространяющееся сейчас щемящей нежностью и любовью под кожей. Ею хотелось поливать мирно спящего кудрявого парня. Не удержался, невесомо коснулся губами горячего лба, а на них будто и остался сладкий вкус самого лучшего в мире чая. Сергей бережно подоткнул под его телом одеяла, сам аккуратно уместился сбоку, позволив себе накрыть его где-то поперёк живота, придвигаясь ближе, пытаясь согреть. Он не спал. Спать он не собирался. Тёмная макушка теперь была на уровне его носа, в которую он улыбался, наслаждаясь родным запахом. Можно было немного отдохнуть. Сергей проследит, чтобы чужому чуткому сну ничего не угрожало. Будет охранять. Завтра выяснит имя каждого человека, посмевшего войти в эту квартиру без приглашения.