Through the spillways

      Репетиция закончилась ещё давно. Между ней и прогулкой по коридору находился ещё ужин, проверка инструментов и прочая дребедень. Вот, сейчас ботинки Дропа отдавались на холодной плитке пола цокающими звуками. Он сам не знал, что именно сподвигло его идти туда. Рейн предупреждал всем своим присутствием о том, что закончится это ой как нехорошо. Странно было смотреть на этого блеклого и неприметного гуля. Можно сказать, что без Дью ему бы внимания на сцене уделялось гораздо меньше. Тем не менее, любопытство брало верх. Да, возможно это закончится не наилучшим образом, но что терять в конце концов? Кроме... Бр-р, Дью поежился. Лучше было не думать совсем. Можно было бы заглушить сознание чем-нибудь, но нет. Слишком опасно. И так в последнее время что-то необъяснимое происходит с менталкой. Не хватает ещё того, чтобы кто-то застал его в такой момент. Ах да, точно. Одна отшлифованная до блеска безупречная тихая заноза в заднице и горящий в адовом котле геморрой. Прекрасно. Идти к этой занозе после почти удавшейся провокации было равноценным самоубийству. Как говорится, лост вызаут хоуп, хоуп из нау лост.       Дверь чужой комнаты уже сама предстала перед гулем. Раз пришел, сворачивать нельзя. И он постучал.       — Ты пришел, — констатировал факт Рейн, открыв дверь. Он был все ещё в маске, значит действительно ждал.       Дью молча прошел внутрь, презрительно оглыдвая содержимое комнаты, будто видел впервые. На самом деле, в третий раз. Каморка ничем не отличалась от комнат остальных. Такая же старомодная и скудная. Здесь тоже висели настенные часы с маятником.       — Не понимаю, почему Папа их не свесил, — спустя пару секунд продолжил басист.       — Определенно. Самое уебское, что могло здесь быть. Оказывается, хоть в чем-то мы похожи. Оба ненавидим эти часы?       — Мне без разницы. Но что ты можешь о них сказать?       — Это какой-то допрос у психолога? Почему я должен тебе отвечать?       — Ты же пришел сюда зачем-то.       — Ты хотел что-то сказать.       — Да, про часы, — Дьюдроп смотрел на него испепеляющим взглядом. — Если ответишь, я скажу.       — Какая же ты всё-таки заноза, — Рейн это проигнорировал. — Часы как часы. Старые, раздражающие. Ужасные. Что ещё надо?       В комнате снова повисла тишина. Ничего не происходило. Рейн стоял, скрестив руки на груди и чувствуя себя безопасно на своей территории. Тишина начинала нагнетать вновь. Будь здесь Свисс, такой проблемы не возникло бы.       — Прямо как тогда. Тик-так, — это было ой как рискованно. Хотябы потому что Дьюдроп сразу понял какое "тогда" имелось ввиду. Было неприятным упоминание этого инцидента.       — Провокатор ебучий, ты для этого меня позвал?       — Ты хотел услышать, что я скажу. Никто тебя не заставлял, но я рад, что ты явился. Тебе не нравятся эти часы, да? По-моему мы хоть в чем-то пришли к единогласному выводу. Успех. А знаешь для чего? Потому что существовать в таком коллективе невозможно, — Рейн сделал шаг назад, разводя руки в поясняющем жесте. — Мы пришли к единогласному выводу для того, чтобы помочь этой группе не развалиться. Ты же не тупой, видишь, что там происхожит. Только вот колышет ли тебя? Нет, потому что ты печешься за свою шкурку. — Рейн подошёл ближе к стене, протянул руку к часам. — Печешься за свою шкурку и не волнуешься о судьбе коллектива. Можешь быть сколько угодно социопатом, но на руку тебе это не выйдет. Даже нет, не так... Социопатом ты быть не можешь по определению. Слишком уж много времени проводишь в обществе для этого вымышленного определения. А вот коллектив медленно рушится, пока ты трясешься в углу. Трясешься и ничего не делаешь. Агрессируешь на всех и ничего не делаешь. — Рейн аккуратным движением одной руки, не отворачиваясь от Дьюдропа снимает маятник, так противно тикающий. Механизм перестает ходить, откуда-то вылетает шестерёнка. — Утешать тебя бесполезно, ты не позволишь, поэтому не мешай другим и себе. Ну или живи в своей гордыни и позволяй всему лететь в дыру.       Глаза огненного гуля были расширены. Не такого он ожидал от Рейна. Определенно не такого. Снова этот проклятый тремор в руках. Кишечник скрутило, хотелось какать. Было страшно.       — Ты ничерта не представляешь, — в горле пересохло. Приступ начался.       Рейн молча пожал плечами. Что-то было в этом жесте неестественное. Он не отпустил руки, а оставил их в жесте, подозрительно напонимающем приглашение к объятиям. Глаза его были холодно-спокойные, из-за чего жест казался более скованным. Дью смотрел с ужасом. В груди было тесно, сердце рвалось из пустоты. Но не от великой теплоты огненного элементаля, а от того, что дышать стало труднее. Приступ набирал обороты. Слова затмили всё, заполонили ту самую пустоту, наполнили гиперфиксацией и этим ужасным состоянием. Дроп пошатнулся и отступил, попытавшись оскалиться.       — Ты не способен на простые объятия. Тебе не нужно утешение.