───── ◉ ─────
Даже если бы он захотел, то всё равно не смог бы удержаться от ухмылки, глядя на то, как Сон восседает на его бёдрах, словно… Словно монарх на законном месте. Хоб счастлив, что Сон считает это своим законным местом. Он не сводит глаз с лица Сна, когда тот протягивает руку и касается розового ожога, вьющегося над плечом, нежно проводит пальцами по заживающим синяками, исследует текстуру широкого пореза, ведущей от живота Хоба к рёбрам. Он следит за тем, как темнеют глаза Сна в процессе. — Я бы сделал это снова, — мягко произносит Хоб. Сон отрывается от исследования синяка на бедре Хоба и поднимает взгляд. — Тебе нравится, не так ли? Очаровательный розовый язык Сна высовывается и увлажняет его очаровательные розовые губы. — Ты говорил, что моё имя написано на твоём сердце, — начинает Сон. — Но мне не нужно заглядывать так глубоко, чтобы увидеть свои следы. Ты носишь их ради меня. Ты преподнёс своё тело до того, как узнал, что я приму его. — Так ты его принимаешь? — с надеждой спрашивает Хоб. — Потому что оно твоё, каким бы ни было. — Каким бы ни было, — фыркает Сон, проводя ладонями по краю штанов Хоба, поднимаясь к рёбрам и кладя руки на плечи. — Разве ты не считаешь это достойным подношением своему королю? — Я могу дать лишь то, что у меня есть, — отвечает Хоб. — Тебе решать о достойности. Сон изучает его, взгляд скользит от живота до линии волос, останавливаясь на ранах и синяках, да, но не только. Он смотрит на волосы на груди. На изгибы его рук. На ширину плеч. На линии губ, блеск в глазах, и Хоб улыбается ему, не в силах сделать что-нибудь ещё. Сон запускает свои бледные пальцы в волосы Хоба, словно касается овечьей шерсти, нежно, как утренняя роса на лугу. — Я не уверен, что достоин его, — в конце концов отвечает он. — Но постараюсь стать таковым. — Кажется, это мне решать, — говорит Хоб. — И я принял решение уже давным-давно. Сон поглаживает большим пальцем стеклянное кольцо. Его внимание тоже приковано к нему, кончик языка ещё раз ненадолго высовывается и облизывает губы. — Символизм, — произносит Хоб, перекатывая весомость слова на языке. — Сложно не заметить этот. — Я бы хотел, чтобы ты воспринимал это как заявление о намерении, — говорит Сон, скользя пальцами между пальцев Хоба и переплетая их. — Обручения. — Я думал, нужно получить моё согласие, — усмехается ему Хоб. — Ты точно знал, на что соглашался, — с нежностью упрекает Сон. Хоб улыбается ещё шире и тянется рукой к шелковистым волосам Сна. — Я знал, — шепчет Хоб, проводя подушечкой большого пальца по виску Сна. — Даю тебе, Сон из рода Бесконечных, свою клятву верности, — добавляет он на староанглийском, позволяя языку формировать слоги, которые он не произносил веками. — И тебе, Хоб Гэдлинг, — вторит ему Сон на языке, который помнят лишь они, — я даю свою клятву верности. Хоб думает, что нет смысла упоминать Смерть. Она вряд ли попытается их разлучить. — Правда? — спрашивает Хоб, расплываясь в улыбке. На самом деле, это уже слишком. Слишком много, чтобы выдержать. Но он справится. — Я хочу, чтобы ты познал всю полноту моей правды, как я начал познавать твою, — отвечает Сон. — И я бы начал с клятвы в этом, потому что это важно. Потому что я — твой. Так же, как и ты — мой. Возможно, даже больше. Твои клятвы связаны честью, мои — старыми законами. Я не могу их нарушить. — Я бесчестный человек, — говорит Хоб. — Я лжец, вор, убийца и хуже. Я лучше свяжу клятвы с собственным бьющимся сердцем. Вечным, — он останавливается, чтобы набрать в грудь воздуха. — И навсегда твоим. Сон смеётся, искренне смеётся, с явным и очевидным восторгом. Почти хихикает. Он и раньше слышал смех Сна, каждый раз был драгоценен, но это другой смех. Это новый любимый звук Хоба, и он не может представить ничего лучше этого, и ему хочется слышать его снова, и снова, и снова. Он хочет быть причиной, по которой Сон будет делать это каждый день. Каждый час. Так часто, чтобы он забыл, каково это — не смеяться. — Своим длинным языком ты можешь завоевать любое создание во вселенной, — говорит Сон и глаза его сверкают, когда он улыбается. Улыбается с такой радостью, какой Хоб прежде не видел. И теперь это его любимое выражение лица, и он всегда хочет быть причиной этой улыбки. — Уже завоевал то, которое желал, — отвечает Хоб. — Теперь могу использовать свой язык в других целях. — И в каких ещё целях ты бы использовал свой язык? — спрашивает Сон и глаза его темнеют, когда он проводит подушечкой большого пальца по нижней губе Хоба. — Есть парочка идей, — произносит Хоб и тянет Сна на себя, переворачивая их и меняя местами.───── ◉ ─────
Сон быстро понимает, что быть единственным объектом любви Хоба Гэдлинга — опыт, которого стоит желать. Его щедрость начинается с неторопливых поцелуев — поцелуев ради поцелуев, в них королевское богатство, льющееся, как весенний дождь на Сна, не только на его губы, но и на линию челюсти, шею, вдоль ключиц и груди, на живот, бёдра и ниже, вплоть до сводов стоп. Словно Хоб готов исцеловать каждый дюйм его тела. — Тебе нравится это тело? — спрашивает Сон, хотя ответ и так очевиден. Наслаждение Хоба читается в каждой линии, его желание откровенно, его обожание неподдельно. Оно проникает под кожу Сна и до того, что было бы костным мозгом, будь он человеком, в самую суть его естества. — Конечно, — отрывается Хоб от разглядывания его пальцев ног. Глаза сияют тёмным блеском, когда взгляд скользит по всему его телу. — Оно же твоё. — Оно твоё, — качает головой Сон. — Твоё восприятие меня. То, каким ты меня видишь, больше твоя заслуга, нежели моя. Оно всегда тебе нравилось? — Ты подначиваешь меня сказать, что в день нашей встречи ты был самым прекрасным созданием, которое я когда либо видел, и ничто никогда не смогло сравниться с тобой? Потому что я скажу. Потому что это правда. — Всегда, — повторяет Сон, пробуя слово на языке. Всегда. Он всегда был приятен Хобу. Хоб всегда хотел, чтобы Сон нравился ему. — Кажется, мне нужно спрашивать, как оно тебе, — говорит Хоб. — Раз уж это оказалось моей заслугой. Он не может найти слов для ответа. Поэтому заимствует их. — Мне нравится моё тело, — отвечает он, плавным движением меняя их местами и наслаждаясь реакцией Хоба на это — сбившимся дыханием, перекатом мышц, приливом крови к члену. — Когда оно с твоим. — Это нечто совершенно новое, — добавляет он, целуя линию шеи Хоба. — Для тебя, — смеётся Хоб. — Я никогда не чувствовал себя так правильно в собственном теле, как когда его воспринимаешь ты, — объясняет Сон. — Мне нравится моё тело. Когда оно с твоим. Хоб притягивает его к себе и он с лёгкостью отвечает на поцелуй, устраиваясь между сильных бёдер, разведённых для него в приглашении. — Хорошо, — отвечает Хоб, одну руку запуская в волосы Сна, а другой нежно проводя по выступам позвоночника. — Это хорошо. Я хочу… это… хорошо. Сон мычит и снова целует его, соприкасаясь носами. Он притягивает бёдра Хоба к своим и выпивает отчаянный стон, когда проводит руками по человечески тёплому животу и делает слабый толчок. Он кладёт руку на грудь Хоба, дразняще обводит большими пальцами его соски и пьёт звуки, льющиеся из него, проглатывая столько, сколько Хоб позволит. Он прекрасен такой — разложенный ради удовольствия Сна, жаждущий и горящий желанием. Живой. Живее всех живых. И принадлежит Сну. Словом и делом, договором и клятвой, даром и удачей, рукой и сердцем. — Скажи, чего ты от меня хочешь, мой рыцарь, — шепчет Сон в губы Хоба, заправляя прядь его волос за ухо. — Скажи мне и получишь это. Всё, что пожелаешь. Хоб откидывает голову на подушку и, выгибая спину, смеётся на грани истерики, в глазах сияет лихорадочный блеск. — Я хочу всё, — выдыхает он, скользя взглядом по лицу Сна, его собственные скулы покрыты румянцем. — Я хотел отсосать тебе больше шести веков, — смеётся он и поворачивает голову, чтобы поцеловать ладонь Сна. — Столько же я хотел оседлать твой член, — добавляет он, целуя запястье в месте, где бьётся пульс исключительно ради Хоба. — Пока ты лежишь, как избалованный принц, и смотришь на меня, словно я чего-то достоин. Словно ты можешь быть со мной. — Я буду с тобой, Хоб Гэдлинг, — Сон проводит подушечкой большого пальца по его губам, — столько, сколько ты позволишь. Я не отдам тебя без боя. В глазах Хоба блестят слёзы, собираясь в морщинках, которые видны лишь при широкой улыбке, как сейчас. Сон думает, что таким он выглядит красивее всего. Счастливым. Присвоенным. — Ты хочешь именно в таком порядке? — уточняет Сон. Хоб снова смеётся, ещё раз переворачивая Сна на спину и втягивая в очередной поцелуй, бесстыдно вторгаясь в рот Сна, лаская его язык своим, обхватывая и посасывая — неприкрытая предварительная демонстрация его намерений, вызывающая разряд в животе Сна. — Хорошо, что ты подождал, — сказал Хоб. — Теперь я более опытен. Не теряя времени, Хоб переходит к доказательству своего утверждения, скользя ниже по кровати, подхватывая ноги Сна, закидывая их себе на плечи и целуя внутреннюю часть его бёдер, потираясь о кожу щетиной. От его рта исходит тепло, нос — твёрдая точка соприкосновения, когда он зарывается в складку между бедром и пахом, вдыхая его запах, словно дым кадильницы. Пропуская волосы Хоба сквозь пальцы, Сон задаётся вопросом, как он пахнет для этого человека, который так явно боготворит его. — Если всё это моих рук дело, — говорит Хоб, царапая зубами чувствительную кожу и заставляя Сна сжимать в руках его волосы, — то я чёртов гений. Сон негодующе фыркает, но когда Хоб ухмыляется ему с озорным блеском в глазах, то он улыбается в ответ. Сияет в ответ, чего не делал уже много тысячелетий. Это опьяняет — любить и быть любимым. Жар рта Хоба погубил бы и святого, а Сон не имеет с ними ничего общего. Он ненасытный, порочный и удивительно чувствительный — таким его представляет Хоб. Он выгибается от прикосновения языка, требуя своего по праву. Если издаваемый Хобом звук является каким-то сигналом, то не нежелательным. — Давно ничего не было? — дразнится Хоб, облизывая уздечку на члене Сна и дуя на неё прохладным воздухом, заставляя Сна беспомощно извиваться под ним. — Довольно. Давно, — признаётся Сон. — Задолго до тебя. Хоб поднимает голову, широко раскрыв глаза. — Ты шутишь, — выдыхает он. Сон приподнимает бровь, сбитый с толку резким отсутствием внимания там, где он его больше всего желает. — Я не шучу. — Боже мой, — произносит Хоб. — Это многое объясняет. — Хоб… — Да, ты прав, прости. Продолжаем. Обещаю, что не стану смеяться, если ты будешь немного поспешным. Сон открывает рот, чтобы возразить, потому что он вполне может контролировать себя, но издаёт звук, который мог бы смутить кого угодно, когда Хоб одним плавным движением полностью заглатывает его член, втягивая до задней стенки горла. Видимо, он не праздно хвастался своим опытом. Пальцы Сна в волосах Хоба пробираются до затылка, собирая их в кулак, и весь тот самоконтроль, о котором он собирался заявить, внезапно кажется весьма сомнительным. — Боже, да, — отстраняется Хоб, чтобы прошептать, и продолжает покрывать мокрыми поцелуями член Сна, оставляя следы от щетины на бледной коже. — Тяни так сильно, как захочешь. Сон принимает это разрешение близко к сердцу, вновь собирает его волосы в кулак и тянет с криком, когда Хоб снова заглатывает его и жадно сосёт. Стон отдаётся вибраций на члене, когда пальцы Сна накручивают прядь его волос. — Хочу, чтобы ты кончил мне в рот, — вновь отрывается и произносит Хоб, кружа языком по чувствительной головке и лишая Сна дара речи. — Прямо в горло. Сон кивает и протягивает свободную руку к подбородку Хоба, чувствуя, как работает его челюсть, напрягаются мышцы и до предела растягиваются связки. Сон поглаживает его. Собственные ноги дрожат, вся его суть дрожит, и подаётся бёдрами вверх, получая удовольствие от рта Хоба, зная, что он вправе это делать. Он обводит пальцами раковину уха, ведёт по надбровной дуге и тонет в его тепле, погружаясь в уязвимое горло. Снова, и снова, и снова, зная, что нет границ дозволенного, позволяя себе раствориться в этом блаженстве. Когда Сон касается пальцами горла Хоба и чувствует себя внутри, то окончательно теряет себя. Он кончает, как и просил Хоб, крича в пространство над кроватью, а перед глазами проносятся все звезды галактики. И всё это время Хоб продолжает заглатывать его, как жадный служитель, дорвавшийся до награды и не желающий проронить ни капли. Он лежит в колыбели матраса, изнурённый, не привыкший к прикосновениям возлюбленного и абсолютно не привыкший к такому, как Хоб, который смотрит на него, как на божество и короля, как на дар, на избранника и наречённого. Сон тянет его к себе за волосы, чтобы проложить себе языком путь до его рта, усаживает его на свои бёдра и держит в голове всё то, что обещал дать. Чувствует твёрдую линию члена, прижимающегося к его животу и оставляющую след предэякулята, помечая его не хуже другой любой метки. — Всё прошло так, как ты и представлял, любовь моя? — спрашивает Сон. Он больше не будет сдерживать свои чувства. Хоб дал ему разрешение, сознательное и подсознательное, и Сон намерен наесться досыта, если такое возможно. — Лучше, — отвечает Хоб, расположившись на теле Сна так, что они касаются от бёдер до плеч. Сон мычит, удовлетворённый ответом, подносит два пальца ко рту и посасывает их, делая их достаточно влажными и скользкими для следующей цели. Хоб задыхается от первого прикосновения кончиков пальцев, шире разводит ноги и подставляет бёдра, в немой мольбе о большем. — Боже, да, — шепчет он в шею Сна, открываясь от малейшего давления, расслабленный, доверяющий и жаждущий. — Наверное, ты думаешь, что я тот ещё распутник. Сон снова мычит, проводит рукой по позвоночнику Хоба к основанию, и вводит один палец, с лёгкостью открывая и погружаясь внутрь, оба испускают вздох удовольствия от чувства скольжения. — Ты и правда так думаешь, — обвиняюще говорит Хоб, сильнее насаживаясь на палец. Сон приглушённо посмеивается в волосы Хоба. — У тебя было гораздо больше любовников, чем у меня, — признаётся он. — Но я не считаю нужным волноваться об их количестве, когда уверен, что буду лучшим. Тело Хоба дрожит от смеха, но когда Сон вводит в него второй палец, у него сбивается дыхание, из-за чего он смеётся ещё сильнее, и с большим пылом насаживается на пальцы. Его просьба очевидна, как если бы была прибита к входной двери дворца Сна. О, что он сделает с Хобом, когда тот окажется в его дворце, в его покоях, распростёртый на его кровати и с возможностями всего его окружающего королевства. — Я погублю тебя для всех остальных, Хоб Гэдлинг, — обещает Сон в его волосы и сгибает пальцы, чтобы снова услышать судорожный вздох. — И получу от этого всё возможное удовольствие. Хоб приподнимается, упираясь руками в плечи Сна. Усталость заметна в каждом его движении, но глаза светятся от восторга. Сон верит, что Хоб бы остановил его, если бы это было слишком. Он верит Хобу настолько, что позволяет себе быть любимым им. — У тебя, — выдыхает Хоб и толкается назад. Его налитый кровью член подрагивает, когда он насаживается на пальцы Сна, — чудесные пальцы. Сон усиливает хватку на ягодице Хоба, получая в ответ сладкий жаждущий звук, волной желания накрывающей собственное тело. Оно для Хоба. Он должен был догадаться по ощущениям, что оно создано для удовольствия. Для удовольствия Хоба и своего, разделённого с ним. Подсознание Хоба обеспечило его наслаждением, превосходящим его собственное. — Больше, — требует Хоб и прикусывает губу, когда Сон снова сгибает пальцы, после чего убирает их и хватается за бёдра. Хоб берёт его член в руку — снова твёрдый, ради и для него. Наслаждение от того, что он доставляет удовольствие любимому, нарастает в животе Сна, он чувствует восхищение, когда Хоб опускается вниз, вновь приветствуя его в своём уязвимом, нежном и хрупком человеческом теле. — Блять, — ругается Хоб, его покрытый ссадинами живот дрожит, бёдра всадника напряжены. — Как же хорошо. Подожди. Стоит тебе пошевелиться и я кончу. Искушение поддаться борется с желанием выполнить его просьбу. В другой раз. Будет другой раз, множество других раз, когда он заставит Хоба кончить без прикосновений, кончить от одной только мысли, когда он продержит Хоба на грани и разбудит лишь ради того, чтобы он кончил, а потом слижет его наслаждение с тёплой кожи живота. Позже. У них есть вся вечность. Проходит секунда, две, три, ещё дюжина и Хоб выдыхает, расслабляется и смеётся. — Я даже не удивлён, что ты чертовски идеален, — говорит он. — Ты прав. Ты погубишь меня. И я буду абсолютно невыносим из-за этого. Сон скользит рукой по бедру Хоба до таза и впивается пальцами, представляя тёмный синяк на этом месте, прямо над выступом кости, такой глубокий, что будет чувствоваться при каждом движении. Хоб прекрасен — румянец растекся по щекам, спускаясь к шее и скапливаясь у ключиц. Он гордо и прямо сидит на бёдрах Сна, словно объезжает скакового жеребца. Его член значительно покраснел, головка багрового цвета с сочащимся предэякулятом говорит о желании. Бездумно подавшись рукой, Сон стирает бусину большим пальцем, подносит ко рту и слизывает её, урча от удовольствия. — Я хочу от тебя того же, — говорит он. — Я хочу почувствовать тебя в себе. Хоб издаёт звук, что-то среднее между смехом и всхлипом, а потом задыхается, когда мышцы его живота напрягаются и он перемещает вес, выгибая спину от смены угла. — Надеюсь, что буду хотя бы вполовину так же хорош, как ты, — наконец говорит он. — Всего лишь вполовину? — приподнимает бровь Сон. Хоб облизывает губы. — Чёрт, надеюсь, что и я тебя погублю, — признаётся он. Что-то тёмное и хищное распускается в груди Сна и рвётся к паре, которую только что узнало в груди Хоба. — Уже. Хоб всхлипывает и наклоняется для поцелуя, который больше похож на укус. Он впивается зубами в губу Сна, пока вращает бёдрами — медленно, волнообразно, глубоко и неторопливо. Сон запускает обе руки в его волосы и мычит ему в рот, выпивает его, позволяя голоду взять верх. — Ты уже погубил меня, — шепчет Сон между поцелуями, погружаясь в глубины тела Хоба, наслаждаясь тем, как оно принимает его, приглашает его. В Мире Снов он получит больше. Он вложит всего себя в Хоба и заставит пылать каждую его частичку от наслаждения. — У меня больше никого не будет. Никого, кроме моего преданного защитника. Моего верного друга. Моего возлюбленного. Ещё один всхлип, ещё один жёсткий поцелуй, и Хоб снова поднимается, его щёки и шея горят алым. Сон чувствует работу бедренных мышц под руками, лёгкость их перекатов, когда Хоб скачет на нём, словно лихой бандит, которого Сон когда-то встретил, на которого впервые захотел посягнуть и которого Сон заветно возжелал, хоть на принятие этого у него и ушла большая половина тысячелетия. Хоб издаёт низкий горловой звук, упираясь одной рукой в живот Сна, а другой обхватывая свой член, пачкаясь в собственной предсеменной жидкости, тяжело дыша и постанывая, пока он насаживается на член своего короля и грезит о доблестных поступках. — Тебе не нужно мечтать о доблести, — говорит Сон, пробегая пальцами по ссадинам на его коже и касаясь раны на боку. — Ты уже проявил её и заслужил свою награду. — Теперь ты и мысли мои можешь читать? — смеётся Хоб. — Только твои грёзы, — отвечает Сон. — Они мои. Как и ты сам, — добавляет он, касаясь пальцами кольца на руке Хоба, лежащей на его животе. Из взгляды встречаются, неизбежно, как рассвет, и он удерживает его, как и руку Хоба под своей. — Ты пришёлся мне по душе, Хоб Гэдлинг, — сказал он, всё ещё покручивая кольцо. — И я желаю быть с тобой. Хоб ругается, внезапно стихает и снова ругается, пока кончает, выплескиваясь в свою руку, забрызгивая живот Сна и размазывая сперму по его коже, упираясь теперь обеими руками, переживая своё наслаждение. В этот раз Сон следует за ним, глубоко погружаясь в его тело, чувствуя сокращение мышц вокруг его члена, он делает последний толчок и Хоб падает на него, совершенно обессиленный всхлипывает от финальных отголосков наслаждения, уткнувшись в шею Сна. Это чудесно — быть рядом с ним. Быть с таким созданием, как этот человек, прижавшийся к нему, надеяться на его помощь и находить её, находить его усилия достаточными, удовлетворяющими, достойными того, чтобы о них просили снова и снова. Сон думает о том, что покой, который Хоб нашёл в нём, почти равен тому, что он нашёл в Хобе. Через несколько секунд Хоб скатывается, бормоча извинения, но вместо напоминаний о том, что он не человек и вполне может выдержать его вес, Сон целует его. — Устал, — шепчет Хоб, хотя это и так очевидно. Вся накопленная энергия иссякла, но Сон не чувствует ни капли сожалений по этому поводу. — В очередной раз ты измотал себя ради меня, — говорит Сон, пропуская его волосы сквозь пальцы. Глаза Хоба закрыты, но он в сознании. Пока. — Так всё было хорошо? — открывает глаза и улыбается он. Сон фыркает. — Ты сам был очевидцем моего удовольствия, — говорит он. — Как и я — твоего. Хоб мычит и придвигается к нему. Ища его прикосновений. Ища его. Какое чудесное создание. — Это всегда действовало лучше любого снотворного, — смеётся Хоб. — И уж точнее веселее песка. Сон хмыкает и вырывает из грёз Хоба тёплую ткань, чтобы вытереть его. — Крутой фокус, — произносит Хоб, с восторгом в глазах наблюдая, как Сон стирает остатки удовольствия с его живота, вытирает каждый палец, целует костяшки и скользит тканью между бёдер Хоба, нежно и осторожно, помня о болезненной чувствительности. — Никаких фокусов, — отвечает Сон, когда ткань превращается в песок и исчезает. — Содержимое твоих грёз всегда принадлежало мне. Я лишь использовал его ради тебя. — Как думаешь, сколько мне потребуется времени, чтобы всё это понять? — Ты умный человек, — говорит Сон. — Возможно, ещё несколько тысячелетий. Хоб смеётся, сталкивается с ним носом и неуклюже целует, усталость одолевает его. — Жду с нетерпением. Сон оставляет финальный поцелуй на его губах и прижимается к его лбу своим. — Отдыхай, мой рыцарь. Моя любовь. Ты более чем выполнил свой долг передо мной. — Моя любовь, — повторяет Хоб. — Боже, можешь называть меня так от рассвета до заката и в любое другое время. — Моя любовь, — шепчет Сон, когда сознание Хоба начинает угасать. — Моя любовь, моя любовь, моя любовь.