Маменькин сынок

За пять месяцев до. Том медленно вытирает рукой запотевшее зеркало в ванной. Конденсат собирается в тонкие ручейки и льется вниз, превращая матовую гладь в произведение артхаусного художника. Потрескавшиеся губы улыбаются ему с отражения. Видна только трещина рта, застывшая в усмешке. Жарко. Но этот жар не затопить холодной водой, не залить коктейлем с кубиками льда и не потушить уличной прохладой. Это внутри: дышит и сжимается, как эмбрион, растущий в его чреве. Том кладет руку себе на грудь, на гулко бьющееся сердце, но пульс подскакивает выше. Ночью всегда так. Что-то завладевает им, заставляет бояться и кричать, выдирать ресницы и волосы на затылке, а память об этом стирается напрочь. Том знает, ведь камеры по всему его дому снимают не просто так. Успокоения нет, как и таблеток, выписанных врачом, ведь те были спущены в унитаз по прибытию домой. «Вы принимаете это, — палец с идеально срезанной кутикулой показывает на первую этикетку оранжевого пластика, — утром натощак. Это — за час до сна. И витамины, Том. Не забываем о витаминах. Кальций в ваших костях выжигается, вы же не хотите сломать себе руку в спортзале перед красивой девушкой?». Том не забывает. Просто не принимает, потому что хочет чувствовать хотя бы что-то, даже если это головная боль и потеря памяти… Его взгляд снова ловит свое отражение. Том медленно трет иссохшие губы. Середина нижней вот-вот лопнет и снова зальет кипенно-белую раковину каплями крови. Станет грязно, а Том ненавидит, когда грязно. Рот кривится от неудовольствия, рана открывается, и мелкая капля все же грозится пролиться на бледный подбородок. Он слизывает ее, погружая себя в эйфорию от металлического привкуса. Это напоминает ему жженный сахар, рыжие по цвету леденцы, что делала ему мама, когда он был маленьким. А у детей не бывает никаких проблем в жизни, — вот и Том хочет так же. Жар в комнате медленно растворяется, и очертание Тома в зеркале проявляется сильнее. В воздухе, правда, до сих пор слышен резкий запах моющих средств, но ему так даже нравится. Он ненавидит, когда они пахнут. Когда потеют, плачут, дышат, скулят и… живут. Он поворачивает шею чуть вправо. На маленьком стульчике сидит она. Такая красивая, что ему хочется плакать от счастья, от осознания того, что она у него есть. Господи, Том так благодарен ей за существование, что его ноги сами ведут к ней, хотя он только-только с ней разговаривал перед тем, как прибраться. Том садится перед ней на колени. Ее глаза сухие и будто бы смотрят на него. Он считает, что она смотрит ему прямо в сердце. Она лучшая, она такая… — Ты бы понравилась моей маме. Знаешь, вы с ней даже чем-то похожи. Обе такие же красавицы. Том касается ее холодной кожи рукой. Жар ванной комнаты сделал ее влажной на ощупь, дряблой и… его рука застывает. Она уже не кажется ему такой прекрасной, как его мать в молодости. Она пахнет. Она мягкая, как взбитые сливки, и под ее кожей уже жужжат личинки. Она бросила его, как и все остальные. — Почему ты не можешь быть идеальной? — шипит он, хватая ее за волосы, что безжизненными прядями остаются меж его пальцев. — Ты такая же, как и все. Ты просто очередная шлюха. Он бьет ее по щеке, и она не отвечает ему, как и должна вести себя хорошая девочка. Том кусает губу, пугаясь своей же ярости. — Прости, милая. Прости меня. Он обнимает ее, притягивает к себе так близко, что они кажутся единым целым. Но она не идеальная, она не та… Том убирает руки с ее шеи, напоследок аккуратно прослеживая узор на серой коже из отметин от пальцев. Его руки скользят ниже по платью с рюшами, прослеживают то, что осталось от коленок и опускаются к изящным щиколоткам. На ней надеты туфли на маленьком каблучке. На щиколотке застежка с золотой бляшкой. Это так красиво, что Том на мгновение зависает, слизывая сладость крови с губ. Ему снова пять лет, он сидит на полу в родительской спальне. Его мать сидит и застегивает на ноге изящные туфли — ее обновка. Томми держит в руках фарфоровую куклу, подарок от отца, и улыбается матери. Ее лицо размыто, ведь Том совсем его не помнит, как бы ни пытался. Мгновение уплывает от него. Он снова в душной ванной комнате. Рыжие волосы неровными лоскутами лежат на узких плечах. Она смотрит на него, не мигая. Зеленые глаза кажутся почти прозрачными, тусклыми. Жизни в них столько же, сколько и в фарфоровой кукле из маминой коллекции. Том медленно встает с колен, закрывая за собой дверь. В коридоре дышится намного легче, но у него все равно спирает дыхание. Она покинула его, эта сука… Том бьет рукой по стене и проходит на кухню, судорожно отодвигая ящики столешницы. Дребезг столовых приборов гудит в его черепе. Черные мусорные пакеты, пила, молоток, скотч. Он собирает свой маленький чемоданчик кукольника дрожащими руками. Подходя к ванной комнате, Том застывает. Ее тело упало, словно само приняло свою участь, словно она сама понимает, что уже не нужна ему, что она — не та самая. — Ты такая умная крошка. Мне почти жаль.

***

Оно всегда начинается с жара в висках. Словно раскаленный штырь проходит сквозь его кожу, оставляя за собой чернеющий след. Потом переходит на щеки и лоб, шею, затылок, становясь все сильнее и жарче. Яркий свет настойчиво вторгается в его глазные яблоки, ослепляя на долгие минуты. Эта всепоглощающая боль так сильна, что он давно выкинул все таблетки, потому что они никогда не помогают, только делают его неспособным жить и понимать свою реальность. Это похоже на то, когда Том стоял на пирсе озера в окружении других детей. Воздух еще холодный, но солнце уже нагрело лучами непокрытые головы. И вот толчок от друга в спину и громкие визги. Том под водой, под кончиками пальцев ощущается каменистое дно. И эта боль на секунду пропадает, потому что вокруг абсолютная пустота и тишина. Не слышно ничего: Тому кажется, будто он уже умер. Но вот воздуха начинает не хватать, и он выныривает, откидывая мокрые волосы назад. И боль тоже возвращается, словно никуда не уходила. Она преследует его с тех самых пор, как он упал с качелей и ударился головой, но маме так и не рассказал. Эта боль перерождается, словно из адского пламени лезет черное нечто, опутывая Тома изнутри. Непередаваемый голод облепляет его щупальцами, лижет его рот и уши, заставляя заполнить своим присутствием душевное равновесие. Зубы Тома сжимаются в бессилии. Он отдает предпочтение этому существу, нежели борьбе, потому что всегда был слаб. И вот он выходит на пляж. Вода стекает с него, оставляя за собой следы. Камень в руке кажется приятным на ощупь, и даже то, что он режет указательный палец о него, не отвлекает его от того, что существо говорит ему сделать. Его одноклассник Билли щербато улыбается Тому, и когда камень прилетает ему в лицо, тот громко кричит, падая на землю. Том падает вслед, занося руку с камнем повыше. Он этого не помнит, но оно было. И вот оно… Очнулся, сидя на некогда лучшем друге. Голод утолен. Билли визжит, пока Тома пытаются с него снять, бьют его по ногам и животу, но Реддл не чувствует. Ему все равно, ведь его боль прекратилась, существо насытилось, а большего и не нужно. Нужно было сделать это раньше. Хуже лишь потом, когда мама смотрит ему в глаза после посещения больницы, куда отвезли Билли. Ее губы, покрытые розовой помадой, поджаты. — Сукин сын, ты такой же сумасшедший, как и твой отец! Ее рука тяжелая, на бледной коже остается отпечаток и ссадина от большого перстня — знака дома Гонт. Она тут же прижимает его лицом к своей груди, и он утопает в аромате духов матери. Ее пальцы перебирают его волосы. — Ты защищался, правда? Билли тебя обидел и ты защищался. Ты же не хотел его бить, правда? Я куплю тебе новую куклу, если ты скажешь маме правду. Том поднимает лицо вверх и молча смотрит на нее. Он никогда не врет маме, потому не говорит ни слова. Ее впалые щеки краснеют даже сквозь белую пудру. — Почему ты… ты такой же, как он. Хочешь угодить в тюрьму, как твой папаша, и оставить меня? — ее хватка сжимается на нем, и она тянет его за волосы в сторону комнаты для наказаний. И тогда Том начинает кричать. Матери все равно на его крики. Она кидает его на пол и сдирает с него всю одежду. — Был бы ты девочкой… За что мне это наказание? Тонкое ситцевое платье ударяется о его влажный лоб, накрывая с головой. Мать закрывает за собой дверь с маленькой прорезью, откуда смотрит на него. — Одевайся, — бросает она, и он послушно облачается в платье. Том ненавидит платья, ненавидит мать и эту комнату, наполненную маминой коллекцией кукол. Десятки тел собраны в одном месте. Пахнет пылью и чем-то сладким, но запах старины перебивает моча Тома, что впитывается в подол платья. — Почему ты не можешь быть моей маленькой куколкой, Том? Она истерически визжит, и у Тома закладывает уши. Сотни глаз смотрят на него со стен, их бархатные воротнички напоминают в темноте влажные языки черных существ, — таких же, что сидит внутри него. — Я плохо тебя воспитывала? Я что-то не дала тебе? Почему??? Она перестает кричать, смотря ему в лицо, пока жирные слезы текут по его лицу. — Мамочка, выпусти меня, пожалуйста! Он падает на колени перед дверью, скребет ногтями по дереву, но мать даже не шелохнулась, словно впала в транс. — Ты, неблагодарная тварь, смеешь о чем-то меня просить? И Меропа уходит. Слышен цокот ее невысоких каблуков по дереву, а следом звон бокалов. Она снова открыла скотч, значит, Тома не выпустят отсюда до завтра. Дрожащий и слабый, Том скатывался под полки и закрывал глаза, но все равно чувствовал, как куклы смотрели на него с осуждением. Разочарование матери, стыд отца. Он знал, что отец не в тюрьме, он просто сбежал от его мамы еще до рождения сына, когда узнал, что та беременна. Никаких подарков от отца никогда не было. Билли и рассказал эту историю всему классу, но Том не может ей об этом сказать. Пусть ему всего десять — он знает людей намного лучше нее. Со временем существо внутри него становилось все яростнее, а наказания матери болезненней и продолжительней. Уезжая на учебу, он знал, что больше не увидит Меропу, — так и вышло. Мать повесилась в той самой комнате среди кукол. Ее тело провисело в одиночестве четыре месяца, пока почтальон не решил проверить хозяйку поместья. Узнав о ее смерти, Том ощутил прилив спокойствия. Сначала он хотел сжечь всех кукол, но со временем понял, что их присутствие— это единственная часть их общей с матерью истории, пусть и такой болезненной. Он сохранил их, а после перевез в новую квартиру, ухаживая так же, как когда-то делала она. Много раз он черпал вдохновение для новой коллекции одежды, разглядывая их фигуры. И в чем-то Том даже понимал мать: куклы были намного приятнее живых людей. Том и сейчас спокоен, пусть Джинни его и разочаровала. Старая одежда девушки аккуратно сложена на комоде. Позже он соберет остальные ее вещи и паспорт и передаст через курьера. На полу расстелен брезент на всякий случай, если из нее потечет жидкость. Его соседи — молодая пара — уже не раз жаловались на звуки по ночам и неприятный запах, доносящийся из его квартиры, а домработница думает, что он болен гриппом, потому не приходит к нему. Руки и ноги Джинни легко отделяются от тела, потому что Том уже давно вшил ей в плечи и таз шарниры. Но от разложения это не спасает. Криокамеры у него нет. — Почему ты не можешь быть такой же, как они, но еще лучше? — спрашивает Том, поднимая ее лицо и поворачивая на полку. Со стены на них смотрят десятки глаз. Зеленые, серые, голубые, карие. Их веки никогда не опустятся, они всегда будут смотреть только на Тома. Любить только его. Но он хочет себе настоящую куклу, которая будет послушной, будет спать с ним, готовить ему завтрак и помогать в магазинах. Такая, кого можно поставить на полку, и она будет его ждать столько, сколько потребуется. Над Томом как-то подшутил его друг Абраксас, подарив на день рождения секс-куклу в натуральную величину. Это было так вульгарно, так… Том отправил ее обратно Абраксасу по частям. Больше тот над ним не шутил. Вот и сейчас части Джинни одна за другой любовно укладываются в мешок, поливаются отбеливателем и закрываются. Прогулка до ближайшего коллектора с мешками для мусора не близкая. Но и она не тяжелая, ее вес при жизни не превышал сорока трех килограмм, а без некоторых частей тела она теперь не весит больше тридцати. Ему всегда нравились хрупкие девушки, тонкие кости, длинные волосы, минимум жира на теле и ровные зубы. Он встречался с ней неделю, пока существо не решило, что давно не ело. Это как раз совпало с тем, что он сменил врача, полгода не приходил на приемы и новое лечение пришлось ему не по душе. Джинни работала моделью, именно на показе Том с ней и познакомился. Как кутюрье популярного Дома моды он часто посещал такие мероприятия, а открытие нового магазина представляло из себя довольно масштабное зрелище. Она была молода и прекрасна и часто приходила к нему на примерки нарядов. А еще Джинни была не отягощена реалиями большого города. Ее милая улыбка и длинные рыжие волосы покорили Тома с первого взгляда. Он не был в нее влюблен. Но он мог бы влюбиться, если бы она доказала ему то, что подходит Тому. Джинни надоела ему на следующий день отношений. Ее восторг был слишком натянутым, смех слишком приторным, а духи чересчур резкими, и Том понял, что на самом деле ей нравился вовсе не он, а его деньги, имя и статус в обществе. Секс был хорош, ее длинные ноги красиво дрожали в его руках, когда он двигался в ней, но ее лицо во время оргазма все испортило. Он бы расстался с ней адекватно и без ругани, после спокойного разговора о разности ценностей и так далее, или что там еще говорят, чтобы расстаться в нормальных отношениях и после отправлять друг другу открытки на Рождество? Но когда он увидел в ее телефоне переписку с неким Гарри Поттером, обещающим ей проход в лаунж-зону за одну ночь и ее реакцию на сообщение в виде кивающего стикера, у Тома не осталось сомнений, что они не подходят друг другу. Сначала Том ударил ее по лицу, а затем… темнота. Он не помнил, что произошло дальше, очнулся он уже в ванной, когда держал ее за волосы и сливал через перерезанное горло кровь в сливное отверстие. Обескровленная Джинни была довольно красива. Он вымыл ее, вытер насухо и расчесал волосы с использованием масла и гребня. Глядя на ее безвольный труп, Том понял, что такой она ему нравится намного больше. Реддл глядел на нее часами, пока ее нагота не стала казаться ему чем-то смущающим. Он прикрыл ее и уже начал выходить из комнаты, когда осознал, что ему безумно хочется нарядить ее в новое платье. То самое — с рюшами, что пользовалось необычайной модой среди молодежи. Молчаливая и спокойная, она бы прекрасно смотрелась в том черном сарафане из его новой коллекции и кружевном чокере. Тогда Том и осознал, что девушка для удовольствия не всегда должна быть живой. Она была похожа на одну из его дорогих кукол ручной работы, что стояли под стеклом и протирались домработницей три раза в неделю. — А если я оставлю тебя себе? — спросил он тогда и открыл страницу интернет-поиска. — Что, если ты станешь звездой моей коллекции? Оказалось, что во всемирной сети можно найти все, что угодно. И он нашел. Главное — покупать необходимые вещи в разных магазинах, а лучше сделать интернет-заказ. Том так и поступил. Однако через несколько часов он понял, что она окоченела — ее ноги и руки не сгибались, и он не мог посадить ее в то положение, в какое хотел. Поэтому некоторые части Джинни, которые ему не нравились, уже были раздроблены в коллекторе и заменены на железные вставки. Работать над телом Джинни было даже увлекательнее, чем над одеждой. Она была для него. Вся его. Он бы сохранил ее и любил больше всего на свете. Ему не нужны были бы другие женщины, потому что Джинни с каждым новым стежком на коже становилась идеальной. Прошло уже 5 дней и все еще никто не пришел к нему с обыском, да и все до сих пор считали Джинни отдыхающей на курорте в Греции. Том стабильно отправлял сообщения с ее телефона маме и подругам. Последнее сообщение он решил отправить сегодня в пять утра с подписью, что ее все достало. Джинни страдала депрессией, по ее словам у нее было две попытки суицида и обе неудачные. Никто не удивится, если на третий раз у нее все же получится это сделать. Но вот итог: Джинни не стала идеальной, он не смог ее полюбить, а существо внутри него с каждым днем становилось все голоднее. Части ее тела одна за одной падают вниз, звуки воды разбиваются о барабанные перепонки Тома, но этот звук кажется ему лучше реквиема Моцарта. Медленно напевая, Том отправляет сообщения с телефона Джинни, а затем кладет его в конверт, предварительно стерев свои отпечатки пальцев. Телефон найдется в отеле Греции, как и остальные ее вещи и паспорт. В интернете много хороших людей, что за определенную сумму сделают все, что угодно. В том числе и восстановят самоубийство. Том едет на собственной машине, хотя желание вызвать водителя было велико. Неподалеку от заправки голосует девушка. Том подъезжает ближе. Она бледная и худая, кутается в длинный свитер, который не скрывает ее худобы. Наркоманка, видно, как ее челюсть дергается, а глаза блестят. Он соглашается подвести ее, ведь Джинни лишь начало его собственной коллекции.