Bark on Bark, Petal Strands

После того, как утихли крики об убийствах, у всех реакция была очень разнообразной, а Чан — очень сильно смущался, гала-концерт проходит настолько гладко, насколько Минхо может себе представить. Они едят и разговаривают, и Минхо присматривает за омегами, пока Чан не берет Феликса и Хёнджина на встречу с новыми помощниками. Он умирает в игре кошачье кафе, но ни Джисон, ни Сынмин не обвиняют его в этом и несколько раз ободряют его, как новичка. Чанбин и Чонин по большей части держатся рядом, иногда обмениваясь запахами, когда Чонин слишком перегружен, и делают также для Джисона, когда он начинает становиться слишком тихим. Никто не подходит к их столу, чтобы побеспокоить их, особенно когда Чонин сидит на коленях у Чанбина и вдыхает его запах, чтобы заглушить резкие запахи нового места. Чан немного общается с Хёнджином и Феликсом, и несколько человек машут Чанбину, но, похоже, люди знают, что лучше не подходить ближе. Возможно, они ненадолго зависают, пристально смотря, особенно на Минхо, но не приближаются. Минхо загружает игру кошачье кафе на свой телефон и начинает с первого уровня, открывая собственную пекарню. Еда здесь, на мероприятии, вкусная, она действительно хорошая, и в конечном итоге все, как всегда, делят разные блюда. Минхо обнаруживает, что он даже не против этого. Ему нравится, как Феликс хихикает, когда он пытается его покормить, хотя в этом нет ничего смешного, нравится, как Чонин взволнованно машет ему в лицо куском краба, стараясь не испачкать его, и Ли вовсе не скучает по внимательно наблюдающему краем глаза взгляду Чана. Десерт готовится немного дольше, потому что младшие товарищи по стае не могут определиться, что они хотят, а Минхо выбирает мороженое, потому что оно вкусное и легкое. Кейтеринговая компания, конечно, не самая любимая (по словам Хёнджина), но мороженое у них довольно неплохое. Хотя мороженое сложно испортить. На обратном пути в машине было тихо, причина этому была темнота, которая создавала в машине успокаивающую атмосферу, а также потому что все устали после мероприятия. Однако все устали по-разному, Минхо отмахивается от своей низкой социальной батареи, чтобы увидеть различные способы самовыражения его товарищей по стае. Он сидит рядом с Чаном, присматривая за остальной стаей, пока Чан везёт их домой, обе его руки находятся на руле. Сынмин сидит на заднем сиденье между Хёнджином и Феликсом, и они все трое дремлют. Сынмин лёг на плечо Феликса, а голова омеги опирается на подголовник, и время от времени он открывает глаза, если машина натыкается на небольшую неровность на дороге или чтобы проверить где они находятся. Хёнджин дремлет, наклонив голову вперед, прижав подбородок к груди, обхватив одной рукой Сынмина. Это мило. Джисон и Чанбин окружили Чонина, тихо играющего на своем телефоне. Глаза Джисона время от времени закрываются, но он пока не засыпает, а Чанбин бесцельно пролистывает свой телефон и время от времени тянется погладить Чонина по бедру. Минхо считает это милым или даже успокаивающим, но до того момента как Чонин стряхивает руку альфы. Запах усиливается. Чанбин снова тянется к нему, явно смущенный и думая, что младшему нужно утешение, но Чонин рычит на него, и вся машина сразу оживает. — Чонин! — Чан быстро реагирует, переводя взгляд с дороги впереди на зеркало заднего вида. Уже поздно, и на дороге мало машин, но Чан все равно сбавляет скорость. Чанбин слишком удивлен, чтобы как-либо реагировать, его взгляд устремлён вперед, а рука зависла в воздухе, пока телефон всё ещё включен. — Я не хочу, чтобы меня сейчас трогали! — Чонин устало бормочет, и теперь, когда Чан видит, что очевидной угрозы нет, кажется, расслабляется. Остальные тоже выдыхают, удобнее устраиваясь и оставляя глаза открытыми, все явно удивлены. Минхо задается вопросом, слышали ли они когда-нибудь раньше рычание Чонина. — Тогда используй слова! Не рычи на нас! Вся стая напряжена, когда Чонин, явно подавленный, топает ногами по полу машины и скулит. Это невероятно по-детски, но Чонину явно не хватает сил спокойно объясниться. Минхо не знает, как на это реагировать, потому что никогда не видел Чонина таким. — Словами, Чонин, — Чан снова напоминает ему. — Не веди себя как ребёнок. — Я не ребёнок! — Но ведешь себя как ребёнок, — тихо шепчет Хёнджин. Чонин недовольно вздыхает, но ничего не говорит в ответ. — Инни, — комментирует Джисон. — Джисон, тише. Хёнджин, тебя никто не спрашивал. Чонин, прекрати или хочешь оказаться на моих коленях? — осторожно спрашивает Чан, и они оба затихают. Минхо чуть ли не давится воздухом, приоткрыв рот от угрозы. Он подозревает, что что-то не так, потому что запах Чонина становится горьким, и он приоткрывает окно всего в секунде до того как появился запах горящего сладкого ямса. Сахар слишком долго находился на плите. — Нет, хён, не хочу. — А кто хочет? — раздается тихое хихиканье Феликса, и следом слышится фырканье двух омег, но Чонин явно осознает, что ходит по тонкому льду, поэтому он ничего не говорит. Как они могут об этом шутить? — Феликс, помолчи, — снова делает замечание Чан, на этот раз тише, т.к. альфы на заднем сиденье снова закрывают глаза, а Чонин скрещивает руки на груди. Его глаза наполняются слезами. Минхо дважды думает, прежде чем кладет свою руку на руку Чана, чтобы успокоить его. Он не может так рано ввязываться в спор с главным альфой, это плохо для него кончится. Но теперь что-то пробирается из горла в желудок, и он не может справиться с чувством, которое он испытывает, со страхом, который Ли испытывает сейчас за маленького Чонина, щенка стаи, который в одиночку справляется с такой угрозой. Минхо чувствует, что он дышит медленно и глубоко, выискивая источник успокаивающего запаха невинности и комфорта, и когда он понимает, что это запах Чанбина, его разум полностью сходит с ума от устрашающего альфы, который пахнет сахарной ватой. Чонин, кажется, тоже расслабляется, откинувшись на спинку сиденья, сжимая в руке телефон. Минхо в замешательстве. Как у альфы может быть такой сладкий, успокаивающий аромат? Это похоже на обманку. Теперь запах Чанбина сильно контрастирует с угасающим ароматом Чонина. Минхо осознает тот факт, что Чонин сейчас не может полностью контролировать свой запах, и молчит, потому что не знает, что сказать. Он просто сидит и задается вопросом, Чан сейчас пошутил или он говорил на полном серьезе. Минхо не думал, что Чан окажется из тех альф, которые поднимут руку на своих омег, но это похоже правда, и внезапно он чувствует себя в ловушке, воздуха, выходящий из окна, явно не хватает. Ли сидит, застыв, не в силах пошевелиться и смотрит перед собой, медленно моргая, когда мимо них пролетают огни города. Минхо хотел отправиться домой, но его стая попросила его остаться на ночь, поэтому теперь он не может уйти. Губы растягиваются в фальшивой улыбке, пока они вылезают из машины и идут через парковку к лифту. Ли подсознательно встает между Чаном и Чонином, которые стоят в самом дальнем углу лифта. Стая говорит о душе, и Феликс говорит, что старший омега воспользовался их ванной, потому что в личной ванной Минхо всё еще не работает насадка для душа, и он чувствует комок в горле от мысли, что теперь ему придется переехать к ним… Сейчас он не уверен, хочет ли он. Джисон и Хёнджин занимают первыми душ, пока Чанбин идет переодеваться, а Сынмин идет с Феликсом на кухню, дабы ненадолго прибраться там, деля стакан воды на двоих. Минхо стоит и смотрит, его внутренности сжимаются, когда Чонин приближается к Чану и Чанбину, чтобы поговорить, сжимая пальцами пуговицы на рубашке. Он хочет что-то сказать, но не уверен, что именно. Феликс велит ему принять душ, и он переодевается, возвращая одолженную одежду и глядя на себя в зеркало. Ванная комната такая красивая. Большой душ с каменной душевой кабиной из настоящего камня, он трется о них ногами, и кажется, что это пемза, душ с дождевой насадкой и ещё одна, дополнительная, в стене на уровне его ног. На встроенной мраморной полке лежат разные принадлежности для душа, и омега использует то, что кажется дешевым, потому что Феликс не сказал, чем конкретно он может пользоваться. Минхо пытается стереть с себя отвращение, смывая мыльную пену и шампунь, пахнущие ими, и теперь он дышит глубже. Он чувствует себя таким… Потерянным. Как будто он в замешательстве, будто он в прошлом, и никак не может с этим справиться. Он больше не хочет подвергать сомнению чьи-либо действия или слова, в его жизни для этого нет места. Он больше не пытается внушить людям эти объяснения. И чем дольше он остается в этом состоянии, тем больше он чувствует гнев, вкус горькой обиды, подступающей к его горлу из-за своего собственного альфа-гнева, всегда гнездившегося в его костях, неспособного вырваться с корнем и уйти. Ли носит его повсюду, как бремя, прямо, как мир, который он несет на узких квадратных плечах, на которые указал Чанбин. На мгновение Минхо думает о нем, о своем альфе, о сладких тропических фруктах, их кисловатый вкус обжигает рот, разъедает уголки губ, покалывает язык, и внезапно он теряет дар речи. Он тогда ушел от него, а после и убежал, но… Чан не он. И как он может теперь уйти? Работа есть работа, как бы он о ней ни думал. А ещё место жительства. Как он может отказаться от работы сейчас? Он уже подписал документы об отказе от аренды. Что он должен тогда сделать? Найти другую квартиру, чтобы остановиться на время пока не найдёт другую стаю? Это означает отказ от своей работы, своей карьеры, потому что он не просто смотритель, он — смотритель, работающий на постоянной основе. У него даже нет сил думать о том, что теперь делать, и его удивляет, насколько он одинок сейчас, потому что ему не у кого спросить совета. И, конечно же, он не может спросить никого из стаи Чана, потому что они все были там, в машине, и вели себя так, как будто это было совершенно нормально. И большую часть своих друзей он потерял на пути к достижению своих целей, смело поставив себя на первое место. Что ему делать? Каких бы разговоров они ни вели, должно быть, этого было недостаточно, потому что Чан явно сдержал свое обещание. Когда Минхо выходит из душа, он застаёт Чана и Чонин в гостиной одних. Чонин уже был в пижаме и лежал на коленях своего альфы, ноги которого сжимали ноги омеги, и, брыкаясь, весь извивался. И хотя Минхо понимает причину, он всё же не совсем уверен, что чувствует к Чану, очевидно сильному и мускулистому альфе, удерживающий Чонина вот так. Минхо смотрит, потому что знает, что ему можно, и потому что знает, что должен. В конце концов, это его работа — следить за дисциплиной в доме, как сказал Чан, и помогать в случае необходимости. Но Минхо лишь предположил, что Чан имел в виду это метафорически. Телесные наказания — это не то, во что он верит, и он честно относит любую форму ударов к насилию. Но Чан, похоже, прекрасно справляется без его помощи, очевидно, проделывая это не в первый раз, и Ли задается вопросом, почему Чан, полный позитива, выбрал телесные наказания в качестве формы наказания для своего омеги. Или омег. Или для всей стаи. Его равенство, кажется, работает именно так, но теперь Минхо задается вопросом, где проходит черта. Чонин не кричит громко, но его всхлипывание хорошо слышны даже на том месте, где стоит Минхо, каким бы тихим он ни был. Чан шлепает не слишком сильно, только поверх пижамных штанов Чонина. Минхо наблюдает, как младший закидывает руку на себя, и моргает, чувствуя себя неловко, но Чан не хватает его за запястье и не сдерживает его руки, а просто нежно сжимает их, прежде чем тот снова пошевелит ими, и шепчет что-то нежное, чего Ли не может разобрать. Даже в такие моменты Чан склонен быть милым, и какая это, должно быть, смесь эмоций, когда его шлепают и в тоже время обращаются нежно. Он не станет винить Чонина в его головокружении. Минхо подходит немного ближе, и Чан поднимает на него взгляд, но быстро снова фокусируется на своей омеге. Ли позволяет своему запаху распространиться, надеясь создать успокаивающую атмосферу, но Чонин похоже только расстроился, это можно понять по его скулежу. Минхо не может не нахмуриться. Чонин тоже его ребенок, он его слабость, но теперь он даже не уверен, что это для него значит. Но не важно, что он думает. Ему не платят за то, чтобы он думал. Если подумать, он не часть этой стаи. Он здесь, чтобы принимать меры. Минхо поворачивает голову, когда Джисон спускается, ничего не подозревая. Он сразу же видит перед собой сцену, развернувшуюся в гостиной, делает удивленное лицо и быстро идёт обратно на вверх по лестнице, прежде чем двое других его заметят. Умный ход. — Хён, — Минхо думает, что мозг Чонина явно перегружен в этот момент, и после этого момента он не сможет хорошо общаться вербально. Он устал, раздражён, расстроен и явно очень чувствителен, судя по его сгущающемуся запаху. Ли больше не может молчать, размышляя, стоит ли ему что-нибудь сказать или позвать остальных, но он не успевает произнести ни слова, как Чан притягивает Чонина в свои объятия, и Чонин почти ныряет к запаховой железе альфы. — Инни… Инни, эй, — Чан пытается отговорить его от этой идеи, имея наглость хихикать, как будто он только что не поднимал руку на Чонина, глядя на Минхо с улыбкой. Сейчас на Ли смотрит прежний Чан, тот же смущенный Чан, и Минхо теперь задается вопросом, насколько это всего лишь игра. — Мне очень жаль… Чонин — молодой омега, нуждающийся в комфорте, поэтому, конечно, он постарается быть как можно ближе к своему альфе, как можно ближе к его запаху. Блокаторы запаха уже перестали действовать, и Чан пахнет слишком сильно, чтобы Минхо мог с ним справиться. У него слезы наворачиваются на глаза, он слишком потрясен, чтобы говорить, но Чан почти не замечает этого, слишком сосредоточен на том, чтобы успокоить своего омегу. — Хороший мальчик, Инни. Хороший мальчик. Мой милый маленький щенок, — теперь он хвалит его, и Минхо становится от этого тошно, он сбивается с толку, ошеломленный этим. — Ты готов ко сну? Хм? Хочешь пожелать спокойной ночи своему хену? — Чан медленно шепчет, пытаясь уговорить Чонина пожелать Минхо спокойной ночи, и сердце Ли грозится выскочить. Это первый раз, когда Чан называет его как-то по-другому, кроме как Минхо-ши, и он ненавидит, насколько сильно он привязался к этой стаи для того, чтобы однажды его предали. Он снова это сделал. Альфы. Он не может их изменить. Как бы он этого не хотел. — Да ладно, детка, — упрекает Чан, и Чонин издает что-то вроде небольшого пыхтения, потирая щеку о шею Чана. Он явно погрузился в гораздо более глубокое состояние, и Минхо задается вопросом, подтолкнула ли его туда «дисциплина» Чана. — Куда я зашёл? Чанбин беззаботно входит в комнату, только что приняв душ и переодевшись в пижаму, и указывает на Минхо, Чана и Чонина, зарывающегося в одежду Чана, и самый старший машет ему рукой, будто воспользовавшись моментом. — Мы только что закончили, — сообщает ему Чан, как будто это обычное явление, и Минхо надеется, что это не так. — Время спать. — Ах, да? — тон Чанбина становится светлее, и он более приятен для ушей. — Ты можешь взять Инни… О Боже, — Чонин кусает его за плечо, и Чан спокойно и осторожно меняет угол, где рот встречается с кожей. Разве раньше он не мог спокойно и внимательно поговорить с Чонином? Чонин теперь покусывает его запаховую железу, и глаза Чана умоляют Чанбина о помощи. Может быть, это потому, что он самый младший, и их динамика отличалась от остальных, но Минхо может только догадываться, отчаянно нуждаясь в ответах. Соломинка слишком коротка, чтобы он мог даже ухватиться за неё. Он сейчас в таком отчаянии, что готов даже закричать. Что происходит? — Хорошо, намёк понят. Тебе пора спать, щенок, — альфа подходит, чтобы забрать Чонина от Чана, и Минхо наблюдает, как Чанбин берёт его на руки, глаза младшего почти остекленели. Чонин мирно моргает, пока прижимается к другому своему альфе. Чонин застенчиво улыбается Минхо, когда его несут наверх, а Минхо выдавливает глупую улыбку и машет ему в ответ. — Остальные уже в постели? — Ликси и Джинни да, Сон-и ждет тебя наверху, — шепчет Чанбин певучим голосом, когда Чонин начинает кусать его за шею. Это невинные, игривые маленькие укусы, и Чонин начинает сонно посасывать его кожу. — Давай, пора спать. Чонин мурлычет, и запах Чанбина усиливается. И теперь сладкий аромат конфет густо витает в воздухе. — Я сейчас встану и схвачу его! — Чан кричит ему вслед, поднимаясь с дивана. — Мне действительно нужно немного чая. Вы хотите что-нибудь? Он проходит мимо Минхо, как будто это ленивый воскресный день, и омега следует за ним прямо на кухню, где он наполовину наполняет чайник водой из-под крана, фильтр для воды работает, и вода медленно стекает. Какая метафора терпения. — Вы ничего не хотите сказать? — Сказать что? — Чан смотрит на Минхо какое-то мгновение, в замешательстве сдвинув брови. — Простите, вы что-то сказали? У вас такой тихий голос, я, наверное, не расслышал. — Отшлепать своего омегу? Действительно? Я знаю, что вы «старомоден», но сейчас 2021 год, — Минхо резко выплевывает это, не в силах больше сдержаться. Чан медленно выключает кран, рассматривая Ли с ног до головы. — Что вы… Что… — Чонин был явно ошеломлен и расстроен, и вы применили к нему физическое наказание? Это только поспособствует тому, что он в будущем не будет нормально общаться, — Минхо сжимает кулаки по бокам, не в силах остановиться. Он сейчас едва сохраняет спокойствие, и взрослый внутри него понимает, что ему нужно выговориться, чтобы Чан понял, что он делает неправильно… — Минхо, вы… Вы думали, что это было без его согласия? — спрашивает Чан дрожащим голосом, и гнев Минхо утихает. — Что? — Я говорил вам об этом. Мы говорили об этом в кафе и в электронных письмах… — О чем вы говорите? — Минхо хочет спросить Чана, не обманывает ли он его, хочет спросить, хватит ли у него смелости попытаться, хочет спросить его, о чем, черт возьми, он говорит, потому что у него есть более десятка писем от Бан Чана, и он прочитал их все. — Я рассказывал вам об Инни в кафе и в электронных письмах. — Вы не сказали мне, что это ваш… Любимый метод наказания, — Минхо защищается. Чан тихо ставит чайник на плиту, слишком тихо как по звуку, так и по языку тела. — Я это сделал в письмах, которые я написал вам для дальнейших действий. Я просто предположил, что вы прочитали их все и не оставили никаких комментариев. Проверьте свой телефон, я переслал два из них, чтобы добавить дополнительные комментарии, — говорит Чан, нахмурившись. Минхо достает свой телефон, который автоматически подключается к Wi-Fi, и открывает приложение электронной почты просматривая файл с пометкой «BC», десятки и десятки писем на разные темы… — Помедленнее. Это, — Чан указывает на экран, на электронные письма Re: Cafe и Re: Re: Cafe, и сердце Минхо почти останавливается. Теперь он похоже точно уволен. — Я… Мне жаль, я думал, что получил их, я просто предположил. — Вы их не открывали? — Я… Думал, что вы случайно отправили их дважды. — Так вы их даже не открывали? — спрашивает Чан, глядя на экран. — Я не собирался раскрывать это на публике и говорить о наших обоюдных предпочтениях в методах охлаждения и дисциплины. Это то, чего хочет Чонин, это то, о чем он просил меня, и это то, что я даю ему, когда он вне себя. Я отправил это по электронной почте. Также как и про аллергии Хёнджина и Феликса, список стимулирующих игрушек Феликса и техники тайм-аута Джисона и Хёнджина. Я не пометил их, потому что это были последующие электронные письма, а не то, что я хочу публично обсуждать. Извините, это была моя ошибка. Я просто предположил, что вы читаете все мои письма. Мне следовало уточнить у вас именно про эту часть, но когда я спросил, всё ли вы получили, и вы ответили «да», я просто не счел необходимым быть настолько конкретным. Я не собирался бросать вас с головой в эту стаю или в наши отношения, но я предполагал, что вы проинформированы, поэтому, когда Чонин попросил меня сегодня вечером, я решил, что могу наказать его в гостиной. Минхо теперь. Точно. Блять. Уволен. Он пытается произнести слова как можно быстрее, а его руки дрожат, когда он сжимает телефон. — Мне очень жаль, я этого не сделал. — Я бы никогда не поднял бы руку ни на одного из своих омег, — они оба делают вид, что не слышат надлома в голосе Чана, делают вид, что сосредотачиваются на ярости, печали и боли в его глазах. — Особенно на моего щенка. — Я… Я знаю, простите, я просто… Чан оставляет наполненный чайник на плите и уходит из кухни. — Я думаю, нам обоим нужно время. Мне нужно время. Спокойной ночи, Минхо. Поговорим утром, да? Поговорим утром? Сразу после разговора, в котором Минхо обвинил своего босса в жестоком обращении с его омегами? Звучит просто великолепно! — Я… Мне очень жаль. — Всё в порядке, я не пытаюсь оставить вас со своими переживаниями. У меня просто нет сил для этого разговора, и мне нужно время, чтобы остыть, — объясняет Чан, не оглядываясь на Минхо. Ли хочет схватить его за рукав и умолять о работе, умолять не выгонять его, потому что на следующей неделе он должен переехать, а жить ему сейчас негде. Но он не может, потому что это ужасно, поэтому он просто говорит первое, что приходит в голову. — Нет… Не все альфы такие добрые, как вы, — он объясняет, даже не понимая, что, черт возьми, он имеет в виду, но не может остановиться. — Не такие, как вы. Мне жаль. Я облажался. Чан поворачивается к нему и кивает, и Минхо может быть достаточно обнадеживающим и наивным, чтобы принять его за понимающий кивок. — Спасибо. Мы оба это сделали. И мы можем поговорить об этом, но я полусонный, а Инни наверху. Вам, наверное, пора идти спать. Прочтите эти письма утром. — Я сделаю это сейчас… — Чанни хёёёён! — кричит Джисон с вершины лестницы. — Я иду! — кричит Чан в ответ слишком радостным голосом, чтобы соответствовать его мрачному поведению. Минхо теперь понимает, что он не единственный, кто притворяется ради этой стаи. Чан выглядит обиженным, кажется обиженным, пахнет обиженным, но звучит нормально. — Спокойной ночи, да? Увидимся утром. Тогда и поговорим. Прямо сейчас я нужен Инни. В твоей комнате должны быть дополнительные подушки и всё, что Феликс туда принёс. — Хорошо. Спасибо. — Вы будете в порядке, если я пойду? — спрашивает Чан, все еще не настолько эгоистичный, чтобы просто встать и оставить Минхо наедине. Но Минхо кивает и лжет, прямо как змея, которой он и является, которой он себя чувствует. — Да. Минхо чувствует себя так, как будто он исчерпал все свои сожаления за одну ночь, поэтому он просто смотрит, как Чан уходит, стоя в гостиной, прежде чем слезы текут по его лицу. Как он мог быть таким глупым? Думать, что он не сломается под давлением своей идеальной иллюзии, обманом заставив их думать, что он тот, кем он явно не является? Он даже не мог прочитать все эти гребаные электронные письма. И теперь его карьера вот-вот закончится, прежде чем он сможет даже поднять ногу, и ему, возможно, придется снова переезжать, и он не может избавиться от этого чертового запаха со своей кожи, и он просто хочет быть дома, а не здесь, его весь мир рушится за одну ночь. Он всегда был слишком гордым и эгоистичным. Но у него больше нет дома, куда он мог бы вернуться. Возможно… Его бывший был прав насчет него. Минхо поднимается наверх, чтобы поплакать, выключает свет на кухне и медленно поднимается по лестнице на случай, если что-нибудь или кто-нибудь нападет на него. Но, как и ожидалось, вся стая Чана либо спит, либо собирается спать. Он слышит, как Чанбин воркует, скорей всего, над Чонином, слышит, как Феликс и Хёнджин хихикают из спальни, и идет по коридору в спальню, которая должна была принадлежать ему, прежде чем он все испортил. Это милая комната, даже слишком. Стены светло-кремового цвета пиона, кровать застелена толстыми белыми простынями и красивым пуховым одеялом, а посередине лежала игрушка кенгуру. Очевидно, Феликс много трудился над этой комнатой. Она была маленькой, намного меньше комнаты омег, но была чистой, опрятной и уютной. Каркас кровати состоял из белых ящиков внизу и полки вдоль боковой части с прикрепленной лампой, которая была бы так хороша для чтения поздно вечером. На случай, если ему придется прочитать какие-нибудь электронные письма. Он падает на кровать, даже не откинув одеяло, думая о том, чтобы схватить мягкую игрушку. Минхо этого не заслуживает и не хочет даже прикасаться к ней. Ему слишком стыдно даже встретиться утром лицом к лицу со своими… Омегами Чана или самим Чаном. Он бы ушел прямо сейчас, но не может, дверь заперта, и он не знает кода, и он не может никого спросить, иначе они узнают, что что-то не так, или Чан разозлится, потому что хочет поговорить с ним завтра, и это будет считаться его уходом от них. И он сказал, что хочет поговорить. Скорее всего, его уволят. Минхо закрывает глаза и молится о чуде, засыпая с игрушкой кенгуру, прижатым к боку.