Bark on Bark, Petal Strands

Минхо не фотограф, это правда. Он даже не знает, как снова надеть объектив на камеру, тихо передавая его главному фотографу, который возвращается с растерянной улыбкой. Теперь это не кажется таким уж плохим, когда две его омеги стоят бок о бок, зубы почищены, причесаны, полностью одеты. Они выглядят намного счастливее, чем раньше, и Минхо видит это через объектив. Персонал вокруг него кипит, но ничего не говорит, а мисс Ким стоит позади него со странным выражением одобрения, больше сосредоточена на том, чтобы заставить Феликса посмотреть в правильном направлении, как будто он смотрит вдаль, а не на кого-то из них. Она время от времени размахивает бумагой, чтобы отвлечь их и лучше рассмотреть, а они хихикают. Никто ничего не говорит о фотографе, который был раньше, и Минхо наслаждается славой, наблюдая, как Феликс обнимает Хёнджина со спины. Это так естественно, даже при освещении, и Минхо понимает, почему они оба пользуются таким большим спросом в качестве моделей компании. Дело не только в их красоте, но и в их химии, в их добродушии и золотых сердцах. Минхо хотелось бы, чтобы он также мог светиться, хотя бы, внутри. — Ух ты. Минхо резко поворачивает голову, когда кто-то входит в комнату, всё ещё немного взволнованный, а сердце всё также колотится слишком быстро. Чан проходит расстояние от открытых двойных дверей до фона, где его омеги обнимаются. На нём нет пиджака, а простая классическая рубашка и полосатый галстук, и он идет, его руки за спиной. — Это очень красиво. Эти фотографии мне нужны для моего офиса. — Мы можем прислать вам копию, — говорит госпожа Ким. — Джинни, держи подбородок выше. Это мой мальчик, — улыбается фотограф, и Хёнджину, кажется, нравится похвала. Мальчикам гораздо комфортнее со своим постоянным фотографом. — Это красиво, — говорит Минхо, когда Чан приближается и наблюдает за ними из-за спины фотографа. Ребята настоящие профессионалы, они не реагируют, даже когда Чан издалека машет рукой. — Но знаете, что ещё было бы красивее? — Что? — Веснушки Феликса. — Хм… Тогда давайте сделаем это. Госпожа Ким? — Чан поворачивается к ней, и она вздыхает, вскидывая руку вверх. — Они почти закончили с этим. Смотритель прав. Ёнбокки, иди сюда. Минхо поднимает бровь, почти забывая имя, когда Феликс сбегает по подпоркам деревянных ящиков. Фотограф хватает его за руку, пока он в ботинках идет по заднику на скользкий, без опознавательных знаков пол. Он не думает, что госпожа Ким оскорбляет его, называя его «Смотрителем», но есть в ней что-то необычное, о чём он хочет узнать. У неё есть история, скрытая где-то под её ярким макияжем и необычной внешностью, и что-то подсказывает ему, что её никогда нельзя недооценивать. — Сними макияж, — госпожа Ким показывает пальцем на Феликса и на одного из визажистов. — У нас есть салфетки для макияжа и детские салфетки, — предлагает Минхо. Он не замечает, как Чан внимательно наблюдает за ним, пока он с помощью визажиста осторожно стирает макияж с лица Феликса. Он как будто наблюдает за ним, и это нормально. В любом случае, это его работа. Работать на виду у публики. — Холодно, — Феликс вздрагивает, когда они вытирают его лицо. — Прости, детка, — усмехается Минхо. — Ты выживешь. Это занимает всего пару минут, и за это время они делают несколько одиночных кадров Хёнджина. Закончив, они отправляют Феликса обратно и кричат ему, чтобы он не бежал по фону, потому что он может подскользнуться. Он прижимается своей мокрой щекой к Хёнджину, и хотя визажист стонет, Хёнджин смеётся, а фотограф всё равно делает несколько фотографий, передвигаясь туда-сюда, чтобы сделать фото с разных ракурсов. — Они прекрасны, — выдыхает Чан. -Это точно, — соглашается Минхо. — Улыбнись шире, Хёнджин-а, — кричит фотограф. — Феликс, присядь немного. — Наряды тоже выглядят красивыми. Хорошая работа, — Чан кивает госпоже Ким, которая хлопает его рукой по плечу и сжимает. Несмотря на разницу в возрасте, у них, похоже, дружеские и непринужденные отношения. — Минхо-ши, — Чан с усмешкой отмахивается от нее. — Мы можем поговорить? Только выйдем хорошо? — О, конечно, — Минхо берет сумку, а Чан разворачивается и следует за ним по пятам, достаточно близко, чтобы чувствовать запах исходящего от него одеколона. Люди почти не обращают на них внимания, а мальчики не уделяют им ни единого взгляда. Комната настолько большая, что Минхо едва слышит голос фотографа снаружи, даже когда двери открыты. — Что-то случилось? — вежливо спрашивает Минхо. — Вы выгнали фотографа с фотосессии? — спокойно спрашивает Чан, приподняв бровь. Мужчина сразу переходит к делу. Минхо чувствует, как у него сжимается живот, но кивает. — Да. — Вы… Вы отобрали у него фотоаппарат и не отдавали его? — спрашивает Чан, как будто он не понимает, и с этой точки зрения Минхо может догадаться, что он, вероятно, и правда не понимает. — Да, я сделал это. Брови Чана поднимаются вверх, и он приближается к Минхо. — Зачем? — Он заставлял людей чувствовать себя некомфортно и делал комментарии, которых ему не следовало бы делать. — Хорошо. Ладно. — Чан проводит рукой по лицу, и Минхо с грустью думает, что так проявляется его усталость. — Минхо-ши, если что-то вновь подобное произойдет, сообщите об этом персоналу, госпоже Ким или напишите мне. Вы могли написать мне. И всё же вы этого не сделали. Вы не можете справляться с такими ситуациями в одиночку. Минхо кивает. — Мне жаль. Я не справился с этим должным образом, вы правы. — А также вы сказали ему какие-то странные вещи? Он ворвался в мой офис и рассказал о ваших угрозах? Минхо-ши, вы не можете… — Вы хоть знаете, что он говорил или что делал? — осторожно спрашивает Минхо, чтобы не занять оборонительную позицию. — Знаете, какие комментарии он делал по поводу тела Хёнджина или других здешних омег? Знаете, что он в мой адрес сказал? Чан закрывает рот и качает головой. — Нет. Нет, я не знаю. Несмотря на это, здесь вы не должны так поступать. Не в моей компании. Минхо это может уважать. Он может справиться с тем, что его обвиняют в его собственном дерьме, но он не будет сидеть сложа руки в этом вопросе. Голова Чана, должно быть, сейчас кружится от этого обсуждения, потому что он больше не выглядит злым. По крайней мере, не на Минхо. — Я понимаю. И ради Хёнджина, пожалуйста, не поднимайте эту тему. Он сказал мне это по секрету, но также важно, чтобы вы об этом знали. — Спасибо. Я ценю это. Я понимаю, что вы были расстроены и, возможно, позволили ситуации выйти из-под контроля, — возлагает ли он вину на Минхо или оправдывает его? — Но вы не можете этого делать. В следующий раз позвоните мне, отправьте сообщение, позвоните моему секретарю или одному из администраторов, и мы всё уладим. Вы не одни в этом, Мин. Опять это прозвище. Минхо кивает. Это не его вина, что он так разозлился, не так ли? Он взрослый, беззаботный омега, и он прожил жизнь, полную ошибок, но Хёнджин и Феликс молоды и чувствительны, и он не хочет советовать им просто игнорировать то, что им некомфортно. Минхо знает, насколько это может заставить тебя ужасно чувствовать себя. Они не прошли через всё то, через что прошел Минхо, а может быть, и да, и это заставляет его хотеть защитить их еще больше. Конечно, он непреклонен в обеспечении безопасности омег не только потому, что это его работа, но и потому, что никто никогда не защищал его. Он знает, что это тоже неправильная причина. Но дело не в нем. Речь идет не о внезапном переключении, которое щелкнуло в его голове, не о ярости, которую он почувствовал, когда альфа смотрел на него сверху вниз, не о том, как его грудь сжимается, а о том, когда он думает о том, как Чан может встать на сторону кого-то. иначе, не зная всей истории. — Минхо-ши? — Я понимаю. — Хорошо. С тобой всё в порядке? — Да, я в порядке. Извините, ваш одеколон слишком сильный, и он раздражает мой нос. Что это вообще за запах? — Минхо отшучивается, а Чан хмурится, собираясь обнюхать свои запястья. — Э-э, может быть, гардения? Что-то цветочное. Плохой запах? — Нет-нет, просто сильный. Чан смотрит на него какое-то время. — Может быть, мне нужно ещё раз использовать блокаторы. В любом случае, я поговорю с Хёнджином. Но не позволяйте этому случиться снова. Мы же понимаем друг друга? — Да, конечно! — восклицает Минхо. — Мне жаль, что я слишком увлекся. Возможно, я просто ошибся. При всем этом ярком свете, криках и лаке для волос кто не сойдёт с ума? — Верно. Что ж, мы поговорили об этом, и я надеюсь, что вы не позволите этому повториться, — Чан понимающе протягивает руку. — И да, когда Хёнджин закончит, проводите его, пожалуйста, в мой офис, чтобы мы могли поговорить. — Хорошо, сделаю. — Спасибо, — Чан оставляет его, а Минхо нужно время, чтобы собраться с мыслями, прежде чем вернуться обратно внутрь. Он не хочет отсутствовать слишком долго, на случай, если другие заметят, но он действительно не может объяснить, что происходит в его голове, потому что ему некому это объяснить. «Может быть» — думает он. — «Если я поговорю сам с собой, то смогу докопаться до сути. Неужели так уж важно, что я слишком остро отреагировал на альфа-мужчину? Я ранил его эго? Был ли я прав или же нет? Был ли я действителен в своих эмоциях, а он действителен в своих? Глупый вопрос, Минхо, чувства каждого обоснованны. Нам нужно подвергнуть сомнению действия.» Он заходит обратно внутрь, пока они заканчивают. Один из стилистов поправляет Хёнджину воротник, а Чанбин меняет пальто Феликсу. Теперь он переоделся в белую водолазку в тон красной фетровой куртке. Черная водолазка под подмышкой Чанбина. — Хэй, — рассеянно приветствует его Чанбин, завязывая пояс вокруг богатого темно-рубинового пиджака и плотно его затягивая. Он перемещает два пальца, прежде чем повернуть Феликса. — Вау, это пальто очень эффектное. — Оттеняет оттенок губ, да? — Чанбин ещё никогда не говорил с Минхо о моде или макияже, поэтому странно это слышать, но то, как он это говорит, звучит так непринужденно. — Гранатовое ожерелье, да или нет? — Если только оно крупное, — проходит мимо госпожа Ким с большим ожерельем, состоящим из кусков неограненных рубинов, выгравированных на серебре. — Я думаю, что вещь Louis Vuitton ему подойдёт, но надо быть осторожнее с этим. — Господи, это великолепно, — шепчет Минхо, когда они осторожно надевают его на шею Феликсу, застегивают и прячут под складку водолазки. Феликс сейчас выглядит потрясающе. И все это ради простой осенней съемки? Ему не терпится увидеть, что они будут делать на мероприятия в будущем. — Гранат тебе идет, — делает комплимент госпожа Ким. — Сейчас мы собираемся делать одиночные снимки, так что все, кого не фотографируют и кто не помогают, уходят. — Точно. Хёнджинни! — Минхо зовет его, махая рукой. Он разговаривает с фотографом, указывает на камеру и просто смотрит на Минхо. — Что? — переспрашивает Хёнджин. — Иди сюда, — Минхо подходит на несколько шагов ближе. Он не хочет выкрикивать имя Чана посреди комнаты, зная, насколько чувствителен Хёнджин ко всему этому. — Что такое? — Хёнджин подходит и передаёт кому-то пальто. — Переоденься, твой альфа хочет, чтобы ты поднялся к нему. — Что? Зачем? — Хёнджин теперь выглядит растерянным, и Минхо зовёт его пройти с ним к сменной перегородке. — Ничего плохого, он просто хочет поговорить. — Это из-за фотографа? Это так, не так ли? У меня будут проблемы, потому что… — Милый, — Минхо старается говорить как можно более спокойнее и собраннее, но в то же время успокаивающее. — Никто не в беде. Не переживай. — Но вы… — Хёнджин хочет что-то сказать, но останавливается, качает головой и собирается вытащить водолазку из-под брюк. — Неважно. — За перегородкой, пожалуйста, — осторожно подталкивает его Минхо, дергая за водолазку, выставляя напоказ его живот. Хёнджин идёт за перегородку, чтобы переодеться, а Минхо стоит на страже, гадая, что собирался ему сказать младший. Он знает, что его омеги видели, как он себя вёл с фотографом, и часть его задается вопросом, думают ли они о нём теперь по-другому. Он облажался? Он снова облажался? Он не может себе этого позволить. Ему нужно быть идеальным. Часть его чувствует знакомую боль в груди, когда оно болит от этих слов, от этой стаи, в которой он прячется, использует её как оправдание и качает головой. Не здесь. Он не может позволить себе потеряться здесь в своих мыслях. Он не может сделать это здесь. Не тогда, когда он собирается проводить Хёнджина Чану, мужчине, который пахнет таким насыщенным манго, слишком похожим на него, и Минхо пытается немного задуматься о том, почему он чувствует себя таким расстроенным. Чан ему не враг. Если судить только по его словам. Так почему же ему казалось, что на него кричат, когда его понимают? «Ты не один в этом, Мин.» Ему только хотелось бы иметь роскошь той поддержки, которую они рисуют иллюзию. Он здесь не для поддержки. Эта стая — не его лекарство и не его терапия, это просто его работа. «Я придурок, да?» Даже если он это признает. . . Эта стая для него больше, чем просто работа. Он заботится о них, дорожит каждым товарищем, даже если с кем-то он ещё не так близок. Минхо обожает омег Чана, обожает то, что они заставляют его чувствовать и что с ним делают, обожает то, что он чувствует, когда находится рядом с ними. Их неугасающая поддержка в его сторону и их явная привязанность к нему заставляют его чувствовать, что он стал лучше. Как будто у него есть шанс стать лучше, а не просто перфекционистом, каким его когда-то считал Чанбин. Но было ли это то, что они неправильно поняли его или прочитали его таким, какой он есть? Убеждает ли он теперь их, что он другой, или он действительно меняется? — Я задолбался! — кричит Хёнджин, выбегая из перегородки с кроссовками в руке, чтобы вернуть ботинки стилисту. — Не беги! — кричит Чанбин через всю комнату. Хёнджин не поскользнулся, но со смехом откатился назад к Минхо, и тот поймал его, мгновенно вырванный из собственных тревожных мыслей. Если бы он этого не сделал, он наверняка упал бы. — Давай, глупый, надень обувь, — Минхо кладет руки на талию Хёнджина, закидывая сумку на плечо. — Я пойду скажу Чанбину, где мы будем, ладно? — Хорошо! Минхо осторожно приближается к Чанбину сзади, пока тот поправляет платье другой модели, с помощью нескольких булавок, зажатые между губами. Он почти не смотрит на Минхо, сосредоточенно поправляя юбку платья. Минхо улыбается модели-омеге и наклоняется, чтобы похлопать Чанбина по плечу. — Мистер Со? Чанбин фыркает, забавляется и просто поднимает бровь. — Мм? — Я веду Хёнджина наверх к мистеру Бану. Можешь отправить Феликса туда, когда он закончит? У нас три часа до того, как нам нужно будет забрать Чонина из школы. — Сделаю. Увидимся. Минхо оставляет его одного, чтобы он закончил работу, не говоря ни слова, и протягивает Хёнджину руку. Он наблюдает за Феликсом через камеру, когда они выходят из комнаты и идут по коридору к лифту. Здесь тихо, и запах не такой уж противный. Просто чище, наверное, запах вымытого коридора. Сухой, чистый и такой же белый, как вестибюль. — Вам понравилось? — спрашивает Хёнджин, когда они входят в лифт. Минхо нажимает кнопку семнадцатого этажа. — Да. Было очень приятно наблюдать за вашей работой. Хёнджин раскачивается взад и вперед на цыпочках, глядя на цифры на экране, как они меняются. — Вы красивый. Вы могли бы стать моделью. Минхо фыркает через нос и ухмыляется. — Действительно? — Ага. Я говорю только то, что думаю на самом деле. — Что ж, если у компании вдруг возникнет дефицит моделей, я уверен, что смогу вмешаться. Он шутит, и Хёнджин это видит. Минхо не считает себя уродливым. Никто не может быть уродливым. Но он точно не модель, Ли не любит, чтобы он оказывался в центре внимания, не любит, когда к его внешности придираются, предпочитает слоняться по квартире в спортивных штанах, которые еще не носил. Возможно, он мог бы стать моделью спортивных штанов для другого журнала, а не для модной компании, которая разрабатывает пальто за три тысячи долларов. Было ли у стаи Бана какое-нибудь из этих пальто? — Ладно, детка, мы приехали, — Минхо протягивает руку Хёнджину, когда они выходят из лифта. Ли поднимает голову, чтобы рассмотреть странный куполообразный потолок, черно-золотые стены, когда они идут по коридору. Это очень отличается по эстетике с белыми стенами и этажами ниже. Должно быть, секретарша Чана сидит за овальным столом из черно-золотого мрамора в центре вестибюля. К стене прижата длинная мягкая скамья, рядом кулер с водой, большие произведения искусства, написанные акриловыми красками, с рамами золотой отделкой и выглядящими очень тяжелыми. — Ух ты, — это всё, что Минхо может сказать. — Да, это… Здесь темно. Вот почему люди не любят сюда приходить. — Ну, это, безусловно, хорошая рабочая тактика, — признает Минхо. — Таким образом можно избежать множества головных болей, поскольку сотрудники не захотят подниматься в готический эстетический офис. Хёнджин фыркает. Офис Чана находится за белой дверью, внутрь заглядывают большие стеклянные окна. Жалюзи закрыты, поэтому его не видно, во всяком случае, за столом, и Минхо показывает секретарше свой пропуск. Она машет ему рукой постучать в дверь, и Ли пропускает Хёнджина, решив присесть на скамейку и подождать. Они удивительно удобны. Хёнджин входит в кабинет Чана, немного нерешительно, а Минхо оглядывается, глядя на противоположный зал, куда они не вошли, и видит маячащие дверные проемы. Он хочет осмотреть другие комнаты, но знает, что там сидят, скорее всего, помощники или администраторы, и не хочет их беспокоить или отвлекать от работы. Ли задаётся вопросом, работает ли Сынмин на этом же этаже, внезапно забывая, в каком отделе он работает. Это бизнес или бухгалтерия? Минхо пытается вспомнить, но встаёт, чтобы взять чашку воды. Сынмин ему когда-нибудь говорил? Он говорил, это точно. Позже ему придется проверить свои записи. Минхо терпеливо ждёт снаружи около десяти минут, попивая воду из чашки и наблюдая, как секретарша отвечает на телефонные звонки, глядя в пространство. Феликс сейчас уехал с Чанбином, и теперь ему нужно спланировать, как вернуть его, забрать Хёнджина с собой, а затем пойти за Чонином, когда придет время. Он сформулировал половину плана, когда дверь открывается, и Чан быстро высовывает голову и, согнув палец, жестом приглашает его войти. — Зайдите, пожалуйста. Он никогда не был таким кратким и требовательным, поэтому Минхо вскакивает и спешит в офис, не говоря ни слова. Должно быть, что-то не так, думает он. Он входит в комнату к плачущему Хёнджину и до боли неловкому Чану, закрывая дверь как можно быстрее. — Я… — Что вы сделали? — спрашивает Минхо, почти шипя, садясь рядом с Хёнджином, который тыльной стороной ладоней вытирает водопады, льющиеся из его глаз. Он приступает к действию, обхватывает его рукой мягко, но твердо нажимает на его затылок, направляя его к запаховым железам. Он выравнивает свой тон, становясь игривым и разговаривая с Хёнджином так, как будто он всё ещё находился в тёплом гнезде, как несколько дней назад. — Что сделал Хён? М? Скажи мне. — Мы просто разговаривали… — Я не хотел доставлять кому-нибудь неприятности! — Хёнджин громко воет, всхлипывая. Его голос надламывается, когда проливается новая волна слез, и Минхо берёт салфетку, из протянутой коробки Чаном, чтобы вытереть их. — Что ты имеешь в виду, детка? — Минхо задаёт свой тихий вопрос Хёнджину, щурясь на Чана, который, по крайней мере, выглядит немного виноватым. — Персонал с фотосессии, — он влажно кашляет, и Минхо потирает ему спину. — Я сказал ему, и он сказал, что собирается избавиться от них! — Я этого не говорил. Я сказал, что мы примем дисциплинарные меры и, если потребуется, заменим некоторых сотрудников, — Чан терпеливо объяснял, пока Минхо воркует с Хёнджином, почти игнорируя его. Он пытается прижаться к нему, чтобы успокоить, но Хёнджин слишком расстроен для этого. — Но теперь у них проблемы, и они узнают, что это из-за меня! — Тсс, Джинни, сделай глубокий вдох, — шепчет Минхо, пытаясь выпускать только самые сладко пахнущие феромоны, какие только возможно, стирая блокаторы запаха с помощью заплаканных салфеток Хёнджина. — Никто не попал в беду из-за тебя. Вы правильно сделали, что постояли за себя. Ты сказал правду, и всё. — Но, но… — Шшш, дыши, помнишь? — Минхо прижимается щекой к голове Хёнджина, улыбаясь ему. — Сделай глубокий вдох ради хёна. Хёнджин делает несколько вдохов и выдыхает так судорожно, что начинает икать, прижимаясь теперь лицом к плечу Минхо, самостоятельно ища утешения. — Если хён решит, что сотрудники не выполняют свою работу должным образом и не относятся к людям справедливо, он примет решение заменить их по собственному желанию. Это не фаворитизм, детка. Это называется быть хорошим начальником, — объясняет Минхо. — Я пытался это объяснить… — Тихо, — Минхо смотрит на Чана, прежде чем снова сосредоточиться на Хёнджине. — Я думаю, у тебя был сложный день, и ты немного расстроен, да? Ты ничего не ел и, вероятно, немного обезвожен. Хёнджин кивает, и Минхо издаёт тихий звук, который он никогда не думал, что может издавать, но это очень успокаивает младшего, и тот принимается носом к запаховым железам смотрителя. Чан быстро приходит в себя, после удивления от звука, исходящего от старшего омеги. Минхо не чувствует себя из-за этого неловко, но чувствует себя уполномоченным. Он знает, что другие омеги не одобряют этот звук, считая его слишком примитивным, но Минхо нравится, что Хёнджину это нравится. Для него, как для омеги, это не унижение, а освобождение. Ли знает, что это не одобряется, ведь «альфы хотят, чтобы ты действовал», но он делает это не для Чана, а для себя и для Хёнджина, и ему плевать, что другие скажут по этому поводу, если они вдруг станут свидетелями. Хёнджин мягко, но беспорядочно тыкается головой в шею, и Минхо позволяет ему это. Он слишком близко, но Чан не против, он просто смотрит с надеждой, потому Минхо и не отстраняется. Ли никогда не думал, что будет чирикать или щебетать, как первобытные омеги, но в последнее время он делает много неожиданных вещей. Хёнджин, кажется, теперь тает от звуков Минхо, прижимая ухо к его ключице, поэтому он пытается мурлыкать. Минхо никогда раньше не мурлыкал, поэтому у него плохо выходит, но этот шаткий, странный звук, странная вибрация в груди, но оно того стоит, когда Хёнджин прижимается к нему. — Как насчет того, чтобы выпить немного воды и подождать, пока Ликси вернется? Хм? Как тебе? — Минхо жестом показывает Чану, чтобы тот принес им воды, и он выходит из комнаты, дабы набрать воду из кулера. Ли медленно раскачивается с Хёнджином на руках, который теперь дышит нормально, и он чувствует свой собственный запах, окутывающий черешню Хёнджина. Мурлыканье помогает. — Я думаю, — мягко начинает Минхо. — Что когда мы успокоимся, нам следует пойти куда-нибудь, выпить чаю и поесть настоящей еды. Только ты, я и Ликси. Прежде чем мы заберем Инни. Что ты думаешь об этом? Хёнджин кивает, вытирая глаза. Минхо протягивает ему салфетку, он берет и складывает её, когда Чан возвращается в комнату со стаканчиком воды. — Вода здесь. — Спасибо, — поет Минхо. — Иди сюда, Джинни. Маленькими глотками. Он прижимает край стаканчика к губам Хёнджина и тот пьёт маленькими глотками, как и сказал старший. Тихое прихлебывание раздражает Минхо, но он ничего не говорит, потому что Хёнджин ничего не может с этим поделать. Младший всхлипывает и у него течет из носа. После нескольких дней, когда он провел дома с еще одним омегой в течке, а затем оказался в неудобной ситуации на работе, неудивительно, что у него случился срыв, когда его собственный альфа разозлился. И хотя Чан был хорошим альфой, ему ещё нужно было работать над этим. — Я не собираюсь увольнять того, кто делает всё… — Тихо, — в который раз командует Минхо, и Чан замолкает, хотя и выглядит расстроенным. Почему он всё ещё пытается продолжать говорить о проблеме, которая причиняет дискомфорт Хёнджину? Чану явно не терпится объяснить, что это не то, чем кажется, но Минхо это не волнует. Он пристально смотрит на него на мгновение, жесткое лицо Чана смягчается, и он опускает руки, которые были сложены на груди. Он может поговорить после того, как Хёнджин успокоится. Минхо снова начинает раскачивать Хёнджина, говоря тихим голосом. — Выпей ещё воды, пожалуйста. Это поможет твоей голове. — Ммм, — только и бормочет Хёнджин. — Хороший мальчик, — хвалит Минхо, целуя Хёнджина в голову. Он пьет воду из своего укрытия, прижимаясь к сгибу шеи Минхо. — Просто выпей это, и мы подождем Ликси. Хёнджин издал одобрительный звук, а Минхо прислушивался к его дыханию, пока они сидели, а внимательный взгляд Чана устремлён на них. Теперь Чан спокоен, спокоен поцелуями Минхо и его нежным ароматом, и Ли кладёт ноги омеги к себе на колени и дует на румянец на его щеках, чтобы подбодрить его. Хёнджин по-прежнему прячет лицо, не выходя из своего укрытия, а Минхо прижимается носом к его волосам, застывшим от лака для волос. — С тобой всё в порядке, — напоминает Минхо Хёнджину. — Никто не в беде и никто не злится на тебя. Персонал не злится, твой альфа не злится, я не злюсь. Хёнджинни злится? Младший качает головой. — Это хорошо. Дыхание Хёнджина наконец выравнивается, но Минхо всё равно не отпускает его. Хёнджин не реагирует на стук в дверь, просто скулит и обнимает Минхо, потирающий его руками плечи и спину. Ли пару раз аккуратно хлопает его по спине ладонью, пока Чан идет открывать дверь, и Минхо мысленно оживляется, когда чувствует запах Феликса. Язык тела Чана, по мнению Минхо, слишком жесткий, но в нем нет видимого гнева. Он смягчается, когда чувствует запах Феликса, который просовывает голову с улыбкой, которая быстро исчезает, как только видит сцену перед собой. — Что происходит? — У нас всё в порядке, — говорит Минхо, кивая. — Просто делаем небольшой перерыв. Феликс мгновенно бросается на диван, обнимая Хёнджина, и зарывается в его объятия, нюхая его запах, а Хёнджин хихикает. Минхо испытывает такое облегчение, услышав это, и Чан, должно быть, тоже, потому что он заметно расслабляется. — Всё в порядке, — шепчет Феликс, воркуя над ухом Хёнджина. — С тобой всё в порядке. — Он в порядке, — Минхо наблюдает, как Феликс целует Хёнджина в щёку, говоря высоким детским голоском. — Джинни, Джинни. Хёнджин зажмуривается, когда Феликс душит его, и эти двое мгновенно становятся смесью двух бессвязных, но прекрасных запахов. Теплые пироги, свежая выпечка, такие же жаркие, как летние дни, как часы, проведённые за сбором ягод, и ручьи с пресной водой, в которых можно окунуться. Такой комбинацией были эти две души. — Вот он, наш Джинни, — комментирует Минхо, когда Хёнджин выглядывает из своего укрытия. — Как ты себя чувствуешь? Лучше? Хёнджин, вероятно, смущен из-за своих слез и из-за срыва, но никто из них ничего не говорит. Минхо вытирает глаза Хёнджина и просто улыбается, забирая у него пустой стаканчик с водой. — Почему бы тебе не пойти в ванную с Ликси и не умыться? И тогда мы пойдём, м? Хёнджин, кивая, перемещается в объятия Феликса и притягивает его к себе, даря ему поцелуй. Мурлыканье Феликса громкое, когда он медленно встаёт и выходит из комнаты вместе с Хёнджином, направляясь к отдельной ванной на этом этаже. Минхо выбрасывает стаканчик в мусорное ведро и разворачивается, как только Чан начинает говорить. — Спасибо. Я просто… Я не знаю, что произошло. — Скорее всего, Хёнджин уже был на грани и нервничал, а вы, расстроенный, подтолкнули его к срыву. — Верно. Я просто… Я пытался его успокоить своим запахом, но это не сработало. — Без большой практики ваш аромат не будет успокаивающим, — объясняет Минхо без обид. — Он сильный. Вы носите своё сердце на рукаве, и это нормально, но ваш запах тяжелый. Я не расстроен и не пытаюсь вас обидеть, но даже вы это сказали: Хёнджин очень чувствительный во всех отношениях. Было неразумной идеей пытаться успокоить его своим запахом, когда он уже был подавленным. — Я знаю-знаю, я был идиотом. — Прекратите самоуничижение и самооскорбление. Вы не идиот. Самооскорбления ни к чему не приведут, — говорит Минхо. — С Хёнджином всё хорошо. Он просто расстроился из-за того, что здесь очень тяжело быть вашим омегой и быть известным как ваша омега. Вы двое можете поговорить об этом дома, когда у вас будет больше свободного пространства. А сейчас мы собираемся пойти перекусить, потому что мальчики еще не ели, а затем заберём Чонин-и из школы. — Хорошо. Спасибо. Минхо кивает, стоя перед Чаном. Теперь Ли весь в слезах и соплях, и они оба неловко избегают взглядов друг друга. — Вам бы, э-э, пойти и смыть это. — У меня есть запасная одежда, не волнуйтесь. Я серьезно отношусь к вашему совету, — подмигивает Минхо. — Я просто сменю рубашку. — Спасибо, — Кажется, Чан исчерпал это слово, но Минхо просто принял его. Странно, как этот человек мог быть таким властным и устрашающим, а затем превратиться в глупого, упрямого альфу. Двойственность Чана была безупречной и бесконечной. Возвращаясь, Хёнджин и Феликс не стучатся, просто входят в комнату, и Хёнджин направляется к Чану, чтобы обнять. Его руки автоматически раскрываются, потому что Чан такой, заботливый, добрый и открытый. Хёнджин теперь прилипает к своему альфе, когда Феликс подходит к Минхо, чтобы тоже обнять. Привязанность в комнате заразительна. — Прости, — бормочет Хёнджин куда-то в сгиб шеи Чана. — Я думал, ты рассердился. — Я ни на кого не сержусь, а особенно на тебя, — Чан говорит ему в затылок. — А тем более за то, что ты сказал мне правду. Ты хороший мальчик, Джинни. Ты мой хороший мальчик. Хёнджин просто фыркает. — Я хочу кофе. — Ладно, ладно, — усмехается Чан. — Хён купит тебе кофе. Минхо улыбается, похлопывая Феликса по плечу, прежде чем выйти из офиса, чтобы постирать рубашку, а затем переодеться. Феликс пользуется возможностью, чтобы обнять Хёнджина сзади, начиная групповое объятие. Минхо не возражает против того, чтобы на него плакали, но он не был уверен, что выйти на публику с пятнами на рубашке будет хорошей идеей. И, конечно же, он не хотел смущать Хёнджина ещё больше. Но Хёнджин это Хёнджин, и он будет в порядке, просто ему нужно немного времени, немного кофе и немного еду. Минхо бродит по другому коридору, осматривая многочисленные столы работников, печатающих что-то на компьютерах, отвечающих на телефонные звонки или отправляющих текстовые сообщения, в надежде спросить кого-нибудь из них, где находится туалет. Он чуть не спотыкается, когда видит знакомое лицо, и идет прямо к столу Сынмина, записывающий что-то в блокнот. Его спаситель. — Минхо-хён? — Привет, Минни, — тихо здоровается Минхо, приседая на уровень стола, чтобы его не заметили. — Ты знаешь, где здесь туалет? Мне нужно переодеться. — Зачем вам переодеваться? — он щурится, осматривая Минхо сверху вниз в поисках какого-то характерного пятна или порванной одежды. Минхо небрежно пожимает плечами. — Мне просто нужно сменить рубашку. Я просто вспотел, — он не хочет рассказывать Сынмину ни о Хёнджине, ни о событиях сегодняшнего дня. Минхо не думает, что Хёнджину пойдет на пользу, если он вот так расскажет ему о его нервном срыве. — О, я подумал, может быть, хён снова тебе подарил одежду. — Я не думаю, что офис ещё готов к тому, чтобы я сделал модное заявление, — Минхо шутит. Сынмин хихикает, но кладет ручку на стол между клавиатурой и компьютером. — Продолжайте идти по коридору, поверните налево, двери четко обозначены. — Спасибо. Это место такое большое. — Это так, но как только вы к нему привыкнете, вы будете знать его вдоль и поперёк. — Я надеюсь, что это так.