«You can call me anything,
Сall me if you know me,
But no one calls me,
Call me Mr. Lonely.»
[Вы можете звать меня как угодно,
Позвоните мне, если вы меня знаете,
Но мне никто не звонит,
Зовите меня Мистер Одинокий.]
— Portugal. The Man, «Mr. Lonely»
«Дневник Л. Дж. №2. Личная собственность Л. Дж. или того, кто узнал, где сидит фазан.»
***
Я не стал рассказывать маме и доку, что завёл новый дневник. Никому не стал рассказывать. Этот дневник я каждый раз прячу в одном и том же месте, где его наверняка никто не отыщет. Боюсь, что кто-то нехороший это прочитает. Из-за этого я и не подписываюсь своим полным именем. Страх глупый, но моя паранойя сильнее. Мне некому ещё рассказать. Друзья больше не обращают на меня внимания. Как-то раз мы мельком пересекались с Робом Сильва. Он даже не посмотрел на меня, будто я какой-то бездомный вонючий старик на паперти. А ведь я помню, как мы с Робом и ребятами вместе ездили на пикники к озеру и стебались над Пыхом. Сильва дольше остальных продолжал отвечать на мои письма, но в какой-то момент перестал, как и остальные. Письма я им писал тогда, когда от одиночества уже хотелось лезть в петлю или на крышу. Иногда они отвечали короткими ответами в парочку строчек, а иногда игнорировали. Последнее письмо я решил оставить у себя и не отправлять им. Всё равно эти сволочи уже прекратили реагировать на них хоть как-нибудь. Наверное, потом вклею его сюда. На память. Потом буду перечитывать и стыдиться самого себя, когда снова накатит желание как-то связаться с ними. Кроме них у меня не было никого. Не считая мамы. Ей нездоровится в последнее время, я стараюсь проводить с ней больше времени. А с кем же ещё? Ма оплачивает моего дока. Я долго не появлялся у него, но сейчас это единственный мой способ как-то держаться на плаву и окончательно не уехать крышей. Потому что в этой изоляции крыша начинает съезжать в разы быстрее. Я будто консервируюсь у себя в комнате заживо. Крепость Одиночества раньше была нужна мне для того, чтоб оградиться на какое-то время от общества и друзей. Теперь мне больше не от кого отгораживаться. Весь мой дом стал одной большой Крепостью Одиночества. Весь Нокфелл. Знаю, что людей здесь десятки тысяч, но какой-то клапан общения во мне забился. Теперь надеяться надо только на себя. Док рассказывал, что люди, умеющие с пользой и удовольствием проводить время с самими собой, обретают самого лучшего и верного друга на всю жизнь — себя самого. Но ведь человек — существо глубоко социальное, разве не так? Или биологи с мозгоправами чего-то не договаривают? Хрен поймёшь этих научных чудил, противоречат самим себе. А я, при любом их дебильном выводе, остаюсь в дураках. Не дано мне чего-то понять в этой жизни.***
Недавно завёл новое хобби: придумывать суеверия и верить в них самому. Как выяснилось, в ходе моих исследований и наблюдений, когда ласточки летают низко — это сулит очередной ночкой в одиночестве. Когда в небе после дождя появляется сразу две радуги — значит, что последующие сутки я буду поглощен раздумьями о том, как хорошо было бы завести себе новых друзей. Если сигарета тлеет в форме «карандаша», то буду вспоминать прошлое и скучать по нему. Всё это всегда сбывалось и у меня не было причин прекращать верить в эту, как думалось мне раньше, дурость. Сто из ста попаданий и ни одной осечки.***
Я до сих пор так и не понял этого. Почему меня вдруг оставили мои милые друзья? Я всегда обходился с ними так, как и они со мной — с пониманием и собачьей преданностью. Почему они вдруг пропали? Почему решили оставить меня, зная, что они мои единственные сородичи на всём поганом свете? Я чем-то их обидел? Обделил? Сказал что-то не то или сделал? В нашей дружбе всегда было место шуткам и подколам, но мы делали это мягко, никто не должен был обижаться на это, все друг друга понимали и смеялись вместе. Это просто невозможно, я никого не задевал за живое, не ссорился, был покладистым мальчиком. Почему со мной так обошлись? Проблема явно не в них, а следовательно — во мне. Но я не могу припомнить за собой никаких оплошностей и косяков. Я уже долго варюсь в этом дерьме из своих рефлексий, всё вспоминаю свои неаккуратно кинутые фразы и необдуманные поступки, все до единого. Складываю их у себя в голове, но их сумма всё равно не существенна и не может оправдать их поступок. Музыка не идёт в уши. Я слушаю знакомые песни, но они напоминают мне лишь о благодатном прошлом. Аж мерзко слушать. Вспоминаются посиделки у СиДжея, с гитарой, играми, тихими разговорами на кухне. Чувствую себя маленькой девчонкой, которую бросил её парень. Стыдно, тошно, грустно, а поделать с этим нечего. Только сиди у себя в крепости и думай, как бы всё вернуть назад. Я так глубоко заполз в эти раздумья, что не сразу обратил внимание на то, что остальные студенты со мной почти не заговаривали. Я никогда до этого не замечал такого с их стороны. Меня тогда занимали мои друзья, мне их было достаточно, а прочие сверстники как-то не волновали. Подумаешь, ну брезгуют общаться с неопрятным раздолбаем вроде меня, да и страшным металюгой ещё, к тому же. Я их в этом и не винил, мог их понять. На их «нормальном» месте я бы, при встрече такого «ненормального», как я сам, обошел бы того стороной, ну, от греха подальше, что называется. Проблем на свою задницу не хочет никто, а я тот самый, от которого на вид были одни проблемы. Одногруппники обычно не садились за одну парту со мной. На перерывах никто из них ко мне не подходил. Да я и не парился — со мной ведь тогда была моя компания таких же оборванцев. К слову, вместе кучка оборванцев смотрится куда гармоничнее, чем эти же самые оборванцы, но каждый по отдельности. Теперь я мотаюсь по коридорам вуза в гордом одиночестве. Большое пугало в поле. Моя команда была на старших курсах, а потому скоро должна была выпускаться из этой дыры и выходить в открытое плавание. Раньше мы обсуждали то, как могли бы съехаться, не просто в общежитие, а собственную съёмную берлогу. Мечтали, как будем закатывать вечеринки, ещё громче и пьянее, чем сейчас. И когда они стали встречаться с девчонками, я сразу понял — нет, такого уже не будет. Они бы скорее предпочли разъехаться по отдельным конурам вместе со своими пассиями, строить семью, заводить детей и повторять всё то, что повторяли многие поколения и до нас. Скучная семейная жизнь. Она мне совершенно не подходит. Все эти воскресные пикники в парке с сэндвичами в корзинке на клетчатом пледе, фотографии дальних родственников в рамочках, малышня, играющая с лабрадором на заднем дворе частного домика, блядь, да нахрен надо! Лучше сразу выстрелить свинцом в висок, чем погрязнуть во всей этой тошной банальности. Я точно не из этих. Никогда не мог представить себя отцом, главой семейства и успешным работничком заурядного офиса. Если раньше у меня ещё были надежды на беззаботную молодость в кругу друзей, то теперь я не знаю куда себя деть. Болтаюсь днями и ночами как бесполезный балласт. И ни туда, и ни сюда. Мне чужды все ценности, которые должны обретаться к этому возрасту. Что-то там говорили про психосоциальный кризис, док? Так вот он я — живой того пример. В детстве мне рассказывали, что все когда-то проходят через разного рода кризисы, но я не думал, что оно произойдёт со мной так скоро, и я буду переживать это так остро. Все взрослые действительно проходили через это? Или это лишь со мной что-то не так? А может быть я просто себя накручиваю и преувеличиваю? Может, я просто никчемный слабак, который не может пройти через то, что другие в своё время проходили на раз-два и выходили из этой кучи дерьма с ароматом от Пако Рабан? Или мне кто-то что-то опять недоговаривает? Может, есть какая-то лазейка, какой-нибудь потайной ход, пройдя по которому можно было бы избежать всего этого? Я чувствую себя ни на что не годным идиотом. Я оказался слабее, чем думал. Я не должен подводить маму, только не сейчас. Но с каждым разговором с ней мне всё сложнее сдерживать свои блядские слёзы. Почему-то мне хочется плакать лишь когда я общаюсь с ма. Хочется повиснуть у неё на шее, как малолетка, и хныкать в плечо, приговаривая, какие же все вокруг плохие и злые. Но сейчас ей нужна надёжная опора, я не могу позволить себе беспечно распускать нюни. Я ж не тряпка.***
Маме становится хуже, это не обычная простуда. Я еле уломал её пойти к доктору. Она до последнего буксовала, говорила, что само пройдёт. Не проходит. Прошел уже долбаный месяц с её первого дня на больничном. Врач назначил ей пройти обследование в другом филиале больницы, который находится за три звезды от дома. Придётся мне гонять с ней на другой конец города. Завтра утром первый анализ, должны взять кровь. Как оказалось, моя ма ещё с детства боится уколов. Странно осознавать с годами то, что взрослые тоже могут чего-то бояться. Ты растешь с установкой, что все взрослые — бесстрашные и непоколебимые. А потом вырастаешь в такого же взрослого ребёнка со своими страхами и причудами, как и все остальные. Все взрослые — это лишь большие дети, которые просто выросли. У них немного меняются увлечения, им больше не интересны игры в догонялки и прятки. Они теперь все предпочитают войнушки или игры в семью с мамами и дочками, только уже не совсем понарошку. Вместо кукол и пупсов они нянчат живых людей, а свои оружия из палок и веточек, которые похожи на ружья, променяли на настоящие. Я бы предпочел никогда не знать и не осознавать этой истины и навсегда остаться инфантильным карапузом, если бы у меня была такая возможность и право на выбор. Я до сих пор не хочу задумываться обо всём этом, ведь мне страшно подумать, что совсем скоро и я стану таким же. Дитятко-переросток, который потерял родителей в большом супермаркете. Это страшно, становиться взрослым, вступать в их серые и унылые ряды. У взрослых есть страхи. Они боятся уколов, пауков, летать в самолёте, а ещё одиночества, потерянности и становиться взрослыми. Вот такой вот смешной парадокс.***
Я только пришёл с пар. Сегодня отпустили пораньше. У меня было относительно неплохое настроение до обеда, по крайней мере не хотелось выть и вспарывать вены карандашом прямо в аудитории. Но после обеда одна птичка мне напела, что моей и без того сомнительной репутации в академии настал конец. Я тогда сразу всё понял. Почему от меня отвернулись друзья, почему со мной никто не заговаривает и все вокруг вечно меня избегают. Оказывается, уже долгое время по вузу летают слушки, что я убил человека собственными руками. Смешно, не так ли, мой дорогой, сука, дневник? Как оказалось, в тот давний день, когда я побил до кровавых соплей какого-то скина, меня засекли несколько уебанов с другого факультета. Я так и не смог выяснить, кто именно это был. Я не знаю, кто выдумал эту чушь с убийством, те ублюдки, которые всё растрепали, или уже другие сплетники. Но одно я знаю наверняка: я хочу раскромсать всех до единого, кто сплетничал и кто действительно поверил в это. Это из-за них от меня ушли друзья, точно из-за них всех. Эти придурки, с которыми я раньше водился, которых я ещё по кой-то хер называл «друзьями», они повелись на этот бред. И даже поговорить об этом со мной не додумались, сволочи. Просто обделались и сбежали от меня, как последние крысы. Кому вообще пришло в голову выдумывать про меня такое?! У меня никогда не было врагов, только, разве что, одни редкие перешептывания за спиной, может быть. Я же сущий, мать его, ангел! Подумаешь, когда-то совершил ужасную глупость, о которой и вспоминать лишний раз стыжусь. Но все мы не без греха! Они себя святошами возомнили? Решили, что достаточно крутые, чтоб подписывать мне такой приговор, верша мою судьбу в этой чёртовой академии? А если и преподаватели уже всё знают? Если они расскажут всё матери? Как тогда я должен буду себя вести? Что говорить? Что делать? Кто мне поверит? Кто поверит такому, как я? Я тут всё думал над этим. Может, я и правда его тогда прикончил? Но рациональная часть меня орёт и злобно гаркает, что такого не могло произойти. Да, ему неплохо досталось, но я никого не убивал, я точно помню, как он ещё мычал что-то мне вслед своей беззубой пастью, когда я уходил. Я лишь защищался! Сейчас бы ещё оправдываться перед этим дебильным дневником. Сраный кусок бумаги, экстракт моей глупости и депрессивных соплей. Больше здесь и строчки об этом не будет, я не собираюсь продолжать как-либо комментировать тот инцидент. Мне не хорошо.***
У мамы ничего не нашли. Она говорила мне, что у нее появилось несколько родинок странной формы. Мы с ней шутили, что если соединить их в созвездие, то получится что-то похожее на сердечко. Может, это моя любовь к ней так странно проявилась? В любом случае, её отправили на дальнейшие обследования. Я сделал схематичный рисунок с расположением её родинок (См. рис. 5). На память.***
Я стал чаще рисовать. Уже семьсот раз успел пожалеть, что не пошёл в местную академию художеств и прикладного искусства. Конечно, некоторые поговаривают, что по ночам там крысы по мольбертам прыгают и стены давно сгнили, но я всё равно хотел бы вернуться в не столь давнее прошлое и остановить свой абитуриентский выбор на том вузе. Рисовать у меня всё же выходит куда лучше, чем всё остальное. Я стал замечать за собой некоторые трудности в том, чтобы складно излагать свои мысли в письменном виде. Дневник даётся мне нелегко. Всё потому что я привык мыслить картинками, а не словами. Я удивился, когда узнал, что многие люди думают о чём-то и как бы мысленно произносят это. Это странно. Я всегда представляю что-то не в сухих буквах, а в ярких изображениях. Мои картины — это лишь мысли и юркое бессознательное. Только и успевай хватать мысль за хвост и увековечивать краской.***
Малыш Марлон вырос в красивого и статного, на мой взгляд, пса. У него шерсть немного потемнела, но он всё такой же хороший мальчик. Из всех волчат мамы-Волчицы он вырос самым крупным. После учёбы он встречает меня на остановке возле апартаментов, и мы идём гулять и веселиться. Он и его стая — единственное хорошее в моих унылых буднях. И выходных. Нет, серьёзно, мама уже начала в шутку жаловаться на то, что её сын проводит с собаками больше времени, чем с ней самой. Марлон выучил уже где-то шесть команд, он невероятно умный и способный. А я чувствую себя великим укротителем диких псов. Думаю, что мальчику понравилось бы выступать в цирке перед публикой. Серый любит облизываться, каждый раз у меня после встреч с ним всё лицо в его слюнях. Соседи говорили, что в последнее время от меня стало за милю пасти псиной, но я, кажись, уже окончательно потерял нюх от сигарет и не замечаю этого. У Марлона смешная белая щетина на морде, это делает его похожим на дряхлого старикашку. Но это только на вид, а так-то он резвый малый, любит погонять редких кошек за апартаментами и пытаться догнать собственный хвост. Я как-то сделал удачный кадр в момент, когда он всё же его догнал и укусил. Фото вышло немного смазанным, потому что в следующую секунду после этого он испугался собственного укуса и кинулся скулить и негодовать. Хотел фотку сюда вклеить, но посеял где-то у себя. Теперь жалею, что потратил на попытки сделать удачное фото почти всю плёнку. Денег на новую катушку пока нет, а Марлон продолжает искушать меня, дабы я потратил на него оставшиеся пару кадров. Он слишком фотогеничен! Не то что я.***