Пропадай

«Семнадцать месяцев кричу, Зову тебя домой, Кидалась в ноги палачу, Ты сын и ужас мой.» — А. Ахматова, «Реквием»

      Теперь у протезника был лишь один слепой порыв — найти ещё что-то. Пойти в домик на дереве и вынести из него всё, что могло бы дать хоть кроху информации о его прошлом владельце. На ум сразу пришла та коробка с кучей кассет, где он искал записи песен метал-группы. Весь дом был сплошным непаханым полем, в котором наверняка хранилась вся необходимая ему информация. Но надо было действовать предельно осторожно — за ним могла наблюдать та злобная уборщица, обиженная, как казалось, на весь мир. Запись была датирована восемьдесят седьмым годом, скорее всего она представляла из себя одно из посланий автору в будущее, которые Сал так упорно пытался отыскать на озере. Но разве этот человек успел так сильно постареть за шесть лет, чтобы пойти и выкопать свою «капсулу времени»? И если это не он преждевременно прервал свой эдакий эксперимент, то кто мог сделать это за него? И зачем? Запись ведь хранилась всё это время в его главной обители. Фишер не понимал многого, но одно знал наверняка — с завтрашнего же дня он начнёт планомерно изучать внутренности домика ещё глубже и внимательнее.       Проснувшись на следующий день, тот стал собираться на поиски чего-то, а чего конкретно — он и сам не знал. Но оставить это просто так не мог. Папы как всегда не было дома, наверное, тот ещё по раннему утру уехал выполнять свой рабский офисный долг. Сал вооружился приставкой и не более того, так как надо было оставить побольше места в рюкзаке для своих предполагаемых находок. Наспех сделав себе завтрак, надев протезы и одевшись, подросток выскочил из своих апартаментов. Первым делом, когда тот покинул здание, он стал внимательно вглядываться в тёмные окна апартаментов, надеясь не обнаружить в них следящую за ним старуху. Он стал отходить от здания подальше, чтоб было видно и окна верхних этажей. Обошел всё строение с разных сторон, зашел на территорию позади апартаментов, где была заколоченная досками дверь в подвальные помещения. В прошлый раз он тоже косился на окна, идя позади всех остальных. Он пока не рассказывал друзьям о не совсем адекватной старухе и том, как она его припугнула. Не хотел позориться перед ребятами ещё больше. Но сейчас у него было больше возможностей проконтролировать процесс и проверить, не следят ли за ним.       Вглядываясь в тёмные стёкла окон позади апартаментов, Сал отходил всё дальше от здания. Но тут позади него раздался шорох чьей-то одежды и подросток резко обернулся, слегка испугавшись такой неожиданности. Прямо на холодном снегу лежала та самая уборщица и что-то тихо бормотала себе под нос. Фишер приоткрыл рот от удивления, выпуская клубы горячего пара из щелей протеза. «Вот она где!» — изумлённо подумалось парню.       Женщина всё не вставала с грязного снега, она лежала, прикрыв глаза. Лицо её было зашторено растрепавшимися кащтарновыми волосами. Она определённо была в сознании, но Сал не был уверен, что она была вменяема. Лицо внизу исказилось десятками тонких сухих морщинок, она провела красной от холода рукой по лицу, убирая с глаз волосы. Подул промозглый ветер, и лицо её закололи снежинки, улетающие с мелкого сугробика рядом. Салли застыл на месте, держась за лямки рюкзака на плечах. Он уже почти решил пойти своей дорогой и не оглядываться, но в последний момент чаши весов души качнулись, перевешивая в пользу замёрзшей старухи. Всё-таки оставлять в таком положении даже врагов не хочется. Сал навис над мычащей что-то женщиной. — Мэм, Вам нездоровится? — неуверенно спросил подросток. В ответ уборщица лишь безвольно повернула к нему голову и сощурилась, пытаясь разглядеть пришедшего на помощь. Сал заслонял собой солнце, а потому женщина могла различить лишь тёмный силуэт над собой. Её глаза слепило от ярких лучей, которые создавали практически божественный ореол вокруг Фишера, — Где Вы живёте, мэм?.. — Там-м…— протянула она с трудом и указала взглядом. Рука приподнялась над землёй, но быстро рухнула обратно, подобно конечности тряпичной куклы. Она указывала на заколоченную дверь в подвал. Сал опешил. Видимо, стоило поехать на лифте. Парень понадеялся, что у дамы с собой был пропуск на нижний этаж. Всё же он решил уточнить: — В подвале?       Уборщица слабо кивнула. Фишер тихо вздохнул и протянул ей руку, дабы наконец поднять околевшего человека со снега. Она была даже без куртки. Лишь в своём рабочем сером комбинезоне. Можно было лишь гадать, как она умудрилась не отморозить себе конечности и не довести дело до ампутации. Но денёк-другой лежания в кровати с ангиной ей были, судя по всему, обеспечены. С горем пополам женщину удалось поднять. Хоть та и была худощава на вид, Сал всё же был ниже и чуть слабее неё. Взгромоздившись на ватные и онемевшие от холода ноги, уборщица стала опасно пошатываться. Протезник закинул её руку себе за плечо, и они направились к главному входу в апартаменты. Старуха еле перебирала своими двумя, иногда и вовсе волокла их по земле, оставляя за собой мелкие траншеи, похожие на лыжную колею. Иногда она наваливалась на кряхтящего подростка всем телом, а иногда грозилась рухнуть в противоположную ему сторону. Проходящие мимо паковки соседи то и дело косились на странную картину, но никто из них даже не додумался придержать дверь заходящим внутрь Салу и уборщице. Парню пришлось одному изрядно покорячиться, чтобы тяжёлая дверь поддалась. Сил оставалось не так много. От уборщицы и её одежды несло холодом и перегаром. Фишер поморщился, но продолжил путь. Запихнув женщину в лифт, он с надеждой в голосе, спросил: — У Вас есть ключ-карта?       Благо, пьяная уборщица сама догадалась и потянулась в карман за карточкой. Лифт отчалил вниз, где до этого парню ещё не приходилось бывать. Лицо под протезом стягивало и оно подсыхало из-за мороза, который так резко обрушился на Нокфелл. Уборщица покраснела из-за того же холода, когда они зашли в тёплое помещение. Двери лифта открылись, и Салли, еле слышно охнув, вновь водрузил на себя новую знакомую. — Туда, — промямлила она, еле переставляя ноги. Тепло, как казалось замученному подростку, лишь разморило её ещё больше. Они миновали давно сломанный и пустой автомат для снеков и прочей вредной и вкусной еды, перед глазами обоих показалась долгожданная дверь в квартиру на цокольном этаже. Дама опёрлась о стену около неё, освобождая своего спасителя от непосильной ноши, затем принялась ворошить содержимое карманов, ища ключи. Фишер уже подумывал слинять, но потом, увидев, как женщина не может даже элементарно попасть в замочную скважину найденными ключами, передумал. Вдруг ещё свалится спать прямо на пороге?       В квартире было немного пустовато, но зато чисто и свежо. Скромная мебель и голые стены с еле видными следами от долго висевших там ранее фотографий. Из этого номера будто бы убрали всё присущее обыкновенному человеческому житию. Никаких лишних вещей, всё аскетично, скупо на безделушки и сугубо по делу. Женщина отклеилась от поддерживающего её мальчишки и поковыляла на диван, буквально растекаясь и утопая в нём. — Спасибо… Как тебя зовут? — вид у уборщицы был настолько умиротворённый, что казалось, будто бы та и не вспомнила наглого подростка, сующего нос не в свои дела. — Салли Фишер, мэм, — произнёс подросток со слегка онемевшей после холода дикцией. — Принесёшь мне аптечку и воду, Салли? Это там, — женщина неопределенно мотнула головой, выжигая в парне дыру своим тёмным туманным взглядом. Сал не очень хорошо понял, где было это её «там», а потому направился в одну из дверей, которая была левее. Но уборщица тут же оглушающе гаркнула, да так, что протезник на месте подскочил, — Нет! Не смей туда входить, чёртов недоросль!       Сал выпучил на пьяную глаз и с недоумением уже хотел развернуться и уйти прочь, кинув вслед что-то такое же обидное. Но, как это обычно бывало в его общении со старшими, из-под протеза послышалось лишь жалкое и тихое «простите». Он, с опаской вновь промахнуться, заглянул в другую комнату, судя по обстановке, спальню самой уборщицы. Прямо на столе у входа стоял контейнер с кучей полупустых блистеров с разными таблетками. Он подхватил его и поспешил отнести злющей, как голодный волк, карге. Та принялась вяло рыться в нём несгибающейся рукой и шуршать упаковками. Наливая воды в найденный на кухне стакан, Сал призадумался о том, что же скрывала старуха за дверью. Судя по всему, именно вход в неё был заколочен досками со стороны улицы. Может, она маньячка, которая консервирует там трупы убитых детей и пускает их останки на колбасу? А может, там просто давно не убирались и ей всего-навсего было стыдно впускать туда кого-то? Или всё же погреб с банками, в которых, подобно солениям в рассоле, булькали отрубленные головы в формалине? От ярких фантазий одноглазого передёрнуло и он решил как можно скорее покинуть эту квартиру. Он и не заметил, как вода из крана уже несколько секунд переливалась за стенки гранёного стакана. Он поспешно передал питьё страшной уборщице. — Прости меня, Салли. Ты славный малый, — смазано кинула уборщица в сторону подростка, который уже вовсю искал пути отступления, — Меня зовут Лиза. Я не часто пью, не подумай, просто…— протезник уже тихо прокрадывался к двери выхода на носочках, стараясь, чтобы половицы не скрипнули ненароком. Но до его ушей вдруг долетел глухой всхлип. Лиза вдруг тихо расплакалась. Это совершенно выбило почву из-под ног у Сала. Он посмотрел на содрогающуюся спину Лизы, оглядываясь через плечо и вслушиваясь в короткие шмыганья новой знакомой. Эмоции охватили беспомощную перед ними женщину с новой волной, и договорить свою фразу она уже не пыталась. Только когда эта волна уже было пошла на спад, она тихо прохрипела, как показалось Салли, более трезвым и осознанным голосом, — Прости меня, — Лиза взяла пару таблеток и запила их водой. — Зачем Вы пьёте? — с долей умело скрываемого отвращения спросил Сал. — Это касается только меня, — тон женщины вдруг стал серьёзным и холодным, — А тебя, Салли, это не должно волновать. Какое тебе дело до какой-то там поломойки, живущей в подвале? — горько усмехнулась она. — Извините, если лезу не в своё дело, мэм, — отчего-то парень решил пока не уходить, невзирая на вновь появившееся пренебрежение в голосе пьяной собеседницы. Он взял с кухонного стола рулон бумажных салфеток и услужливо протянул ей, — Просто поймите, что алкоголь — это не выход, — Сал отвернулся, чтобы не смущать утирающую слёзы женщину. Ситуация и без того была крайне неловкой. — Тебе ещё меня учить, — Лиза сморкнулась в оторванную салфетку и откинулась на спинку дивана, — На моём месте ты бы так не говорил. А про то, что это не выход, я и сама знаю. Ты ещё совсем юн, Салли. Много не понимаешь. Ты даже напоминаешь мне кое-кого, такой же упёртый и сующий нос в любой вопрос, — она снова усмехнулась своим мыслям, однако на этот раз это было как-то нервно, — Спасибо тебе, Салли. А теперь ступай. — Может, я и молод, но чего-то я, увы, не пойму никогда, — как-то излишне брезгливо кинул он на прощание. Собственное имя, произносимое таким нетрезвым голосом, лишь давало ощущение глубокого внутреннего отторжения и желание поскорее прекратить диалог. Лиза сейчас явно была не в себе. Дверь за парнем тихо закрылась и Лиза вновь осталась одна.       Она ещё долго сидела на месте, не решаясь встать на ватные ноги. Таблетки наконец дали свой эффект, и боль в голове и мышцах поутихла. От их действия на организм, а ещё после алкоголя и такого экстремального перепада температуры, хотелось спать. Погасив свет в гостиной, она приоткрыла скрипучую дверь в комнату. В ту самую, в которую не пускала никого. Хотя и не сказать, что было много желающих, да и вообще гостей. В комнате, как и в остальных, не было окон. Лишь жёлтый свет ламп, оттенок которого не менялся ни днём, ни ночью. Можно было даже потерять счёт времени в этой квартире и забыться насовсем в такой герметичной среде обитания.       Мебель тут была укрыта белыми тканями, зато все рамки с фотографиями, которые когда-то висели по всему дому, теперь находились здесь. Одна из стен была увешана ими почти полностью, что превращало её в некоторого рода галерею. На фотографиях в дальнем углу некогда идеальная семья: красавица-мама, статный глава семейства с блестящей на солнце лысиной, маленький мальчик с растрепавшейся копной волос, копия своей мамы. У этих людей всё только начиналось, расцветало. Жизнь тогда казалась вечной весной, которая обещала не прекращаться никогда. Здесь почти театральные сценки с разными композициями: и первый поход мальчика вместе с родителями на природу, и уютные посиделки у бабули с аппетитными пирожками и горячим чаем, и что-то сосредоточенно выводящий карандашиком в альбоме сын. Всё вокруг них будто бы было лишь декорациями к искренним и простым радостям жизни, которыми были полны эти люди. Чуть правее висящие фотографии утратили одного участника действий. Теперь в кадре фигурировали лишь двое — мать и её маленький сын. Былые краски в лицах обоих значительно померкли, а мальчик, казалось, стал крепче держать маму за руку, словно боясь утратить ещё одного героя из ансамбля своей короткой и только начавшейся жизни. Но были и друге снимки. Чем позже они были сделаны, тем больше в них появлялось родственной близости, любви, чего-то, что было следствием всех пережитых невзгод бок о бок. И вот уже средняя школа, какой-то праздник со всем классом, похожий на маскарад. Маленький мальчик с нестрижеными волосами по плечи в забавном ведьминском колпаке и родинка под его глазом, к которой пририсованы маленькие паучьи лапки. Мама тоже пришла в образе колдуньи, из них вышел шикарный дуэт на конкурсе костюмов. Помнится, некоторые высмеяли маленькую ведьму, но главное, что сына поддержала любящая мама. Соседнее фото было сделано уже самим мальчиком на подаренный ему новенький полароид. На нём мама в халате лежит на диване перед телевизором, с измазанным белым кремом лицом и кругляшками огурцов поверх глаз. Улыбаясь, смешно позирует юному фотографу. Снизу подпись неровным почерком: «Красота требует огурцов!»       Те фотографии, что висели в конце эдакой выставки, были без сомнений самыми весёлыми и лучезарными. На них маленькая, но невероятно дружная семейка просто дурачилась и корчила гримасы в объектив. Экспозицию завершал снимок, сделанный тайком из-за дверного проёма этой самой комнаты. Здесь рослый юноша наигрывал что-то на гитаре, видимо решив, что никого поблизости не находилось. Судя по изображению, тот что-то напевал, улыбаясь и поглядывая на окружавшие его картины собственного производства, коими была завалена его комната в то время. Лохматые волосы были убраны то ли в хвост, то ли в пучок. Гитара была обклеена цветастыми наклейками и держателями для медиаторов, что делало её саму по себе похожей на картины парня на заднем плане снимка. Футуристичная, красочная, какой больше нет на всём свете. И никто в мире не играл на ней так, как этот подросток.       Лиза залюбовалась на своё творение. Это, бесспорно, была её любимая фотография. Потому что она была со звуком, если только вспомнить, прислушаться к ней. Женщина с фотографий сглотнула и утёрла горячие слёзы, которые струились по румяным щекам. Теперь ей оставалось немногое: выученные все до единого фотоснимки, детские рисунки, постеры на стенах и потрёпанная годами коробочка с надписью «Подарок в будущее».