«It’s the fantastic drowse of the afternoon Sundays
That bored you to rages of tears»
[Причудливая послеполуденная дремота по воскресеньям,
Что утомляла тебя до слёз ярости.]
— Queen, «Drowse»
На июльском небе светило белое солнце. Смотрящий удивился его светлости, попробовав дотянуться до него руками. Руки были тощими и маленькими, а в лицо лезла мошкара и отросшие космы цвета сырой земли. Волосы и правда были сырыми, совсем как почва под ногами. Видимо, недавно был тёплый дождик, щедро напоивший местную природу. Цветастая летняя флора нависала над своим гостем, укрывая его соснами и елями, застилая землю пышными коврами аканта и папоротника. Гость леса пришёл на опушку, уходя с берега озера. Тело немного морозило, ведь он только что вышел из озёрных вод, в которых беззаботно купался, пока его губы не стали синими. В прорезях между макушек деревьев виднелся смертельно светлый диск, помогающий согреться и высохнуть. Мальчик прилёг под инжирным кустом, пробуя унять мелкую дрожь в шее и прогреться как следует. Спину кололо разнотравье, оставляя на коже свои отпечатки. Кругом было сплошное лето, сплошное детство. Слабый ветер подобно старому пастуху гнал на мальчика стадо крохотных мурашек, лениво ворошил своим пасторальным посохом чёлку, которая окончательно налипла на лицо. Уходить не хотелось, хоть лежащий и знал, что время близилось к обеду, а бабушка наверняка уже успела испечь какую-нибудь очередную вкусную амброзию. Через закрытые веки всё равно проникал свет, не позволяющий окончательно нырнуть в разморенный теплом сон. Тени от листьев фиг изредка покачивались, перебивали собой потоки солнца, от чего перед закрытыми глазами начинали переливаться замысловатые узоры танцев света и тени. «А после обеда к друзьям играть…» — широко зевая подумал мальчик, подкладывая под мокрую голову руки. На озере у местного поселения было тихо, не то что в дымчатом от шумных заводов и фабрик Нокфелле. Здесь и птицы пели, и даже звёзды по ночам были видны. Мальчик ещё никогда не видел столько звёзд. Небо будто покрывалось тысячью веснушек каждый вечер, обнажая свою красоту любому смотрящему. Он тогда любил брать скрипучий велосипед и объезжать неосвещённые фонарями спящие улицы крохотного поселения, глядя на небо и, только изредка, на чёрную неровную дорогу под мчащимися вдаль колёсами. Его облаивали сторожевые собаки, а в голове тёмными крейсерами лавировали жуткие истории друзей о хищных монстрах, которые выползают на здешние улицы по ночам и кроются во тьме по кустам, выжидая добычу. Но смотреть на звёзды было слишком хорошо. Пение поднебесных птиц сменялось стрекотанием сверчков и переговорами цикад, которые сливались в один сплошной белый шум. Когда мальчишка пришёл домой после купаний, бабушка ещё долго сетовала на то, что тот мог простудиться и что одежда была грязной, ведь какое-то время лежала на земле, дожидаясь своего плавающего хозяина. После сытного обеда пирожками мальчик отправился созывать на прогулку друзей, которых успел завести за это лето. Местные ребята не отличались воспитанностью, а потому иногда дразнили его девчонкой из-за нестриженых волос, которые были уже почти до плеч. Стригла его обычно мама, из экономии, как она говорила, но та осталась в городе, а цирюльников в этой глуши было днём с огнём не сыскать. Приходилось бегать патлатым, что мало волновало самого ребёнка. К тому же ему даже нравилось, он задумался над тем, чтобы и вовсе не обстригать выросшие волосы. Однако прозвища друзей немного его удручали. Он считал ребят добрыми, но просто с другими взглядами на жизнь и быт, а потому не сильно обижался. К тому же его рослость давала преимущество в виде возможности шутливого устрашения и запугивания нерадивых детей, что обычно получалось у того вполне сносно. Да и волосы он свои любил, ими можно было смешно трясти под музыку. — Эй, девчонка! Девчонка-предевчонка! — гоготал задорным фальцетом один из самых младших ребят, а остальные прыскали от смеха, идя чуть позади. Белобрысый малыш резво нарезал круги вокруг объекта своей потехи. Долговязый шёл вместе с остальными по просёлочной дороге, где никогда не ездили машины. Шатен ковырял длинной палкой землю, оставляя за собой траншеи и поднимая в воздух пыль с песком. — Ух! — понарошку замахнулся он палкой на донимающего приятеля, который мигом пустился в бег с весёлым визгом, — Ну, погоди у меня! Я тебе щас такую девчонку покажу! — грозился патлатый веткой, делая вид, что целится в непоседливого беглеца. — А у меня мама стюардессой работает! — кичился один из мальчиков, почёсывая чёрную макушку. Ребята позади уже какое-то время обсуждали своих родителей, хвастливо рассказывая о их профессиях и соревнуясь, у кого же профессия была круче. — А я слышал, что все стюардессы — воздушные шлюхи! — гнусаво захихикал паренёк с белым «ёжиком» на голове, который был постарше остальных. — А я слышал, что ругаться — не хорошо! — хмуро кинул через плечо шатен, грозно указывая на ехидно смеющегося своей палкой, словно бейсбольной битой. Старший закатил глаза. — А кто такие шлюхи? — вдруг возник черноволосый сын стюардессы, но на его вопрос внятного ответа обидчик дать не смог, так как и сам не очень-то хорошо разбирался в теме. — Да не знаю я! Чего прицепился?! — коротко бритый слабо толкнул брюнета, — Только при взрослых такого не говори! — А твоя мама кем работает? — одёрнул кто-то из пареньков «девчонку». — Полы моет, — отрешенно кинул мальчик, разглядывая пушистые облака и улавливая в них силуэты разных животных. Из мечтательных наваждений его вдруг вырвал всеобщий смех, знаменующий собой его однозначный проигрыш в ребяческих соревнованиях хвастовством. А шатен даже и не понял, почему все разом залились звонким хохотом, — Вы чего, а? — озадаченно обернулся он, останавливаясь посреди дороги и замечая, как несколько детей попадали наземь и схватились за животы от поднявшегося смеха. — Полы моет! — утирая брызнувшие слёзы, повторил один из мальчишек, когда смех уже стал сходить на нет, и хохот разошёлся по близлежащему полю с новой силой. Теперь уже попадали на пыльную землю и все остальные, не удерживаясь на подкосившихся ногах. Сын уборщицы глядел на всех свысока, приподняв густую бровь в искреннем непонимании, — А папа у тебя кто? — оправившись от истеричных гоготаний спросил один из ребят. — А папы нет, — боясь такой же безумной реакции тихо выдавил рослый. Тут парочка из их банды продолжила растекаться по земле в очередном приливе смеха, но старший из ребят встал, отряхивая шорты, и строго сказал: — Хватит! У меня тоже папы нет. Это не смешно вовсе! — прикрикнул белокурый, пользуясь властью самого старшего из компании. Все прилежно смолкли и тоже начали потихоньку вставать и отряхиваться, — У тебя он ушёл? Или…— старший замялся. — Ушёл, — шатен вздохнул от накативших воспоминаний, — Года три назад. А мама-уборщица это смешно? — мальчик стал обиженно посматривать то на старшего предводителя сельской шайки, то на остальных её участников. Брови его поползли к переносице, а рот исказился в зарождающейся незнакомой доселе эмоции. Парочка самых отпетых задир вновь стали кряхтеть, стараясь подавить смешки. Старший почувствовал себя пристыжено, ведь минуту назад он тоже валялся и хохотал. Он отвёл глаза, избегая взгляда кареглазого приятеля. Ребята пошли дальше, но уже под навесом сконфуженного молчания. День пронёсся бешеным гепардом в компании ребят. Настало время расходиться по домам и спрятать в кустарники все найденные коряги, которые служили импровизированным оружием для детских игр. Завтра предстоит вновь достать их из своих тайников и вернуться к войнушкам в поле. Все дети старались выбрать самые укромные места для своих «огнестрельных» палочек, чтоб ненароком их не стащили другие ребята или собаки на выгуле. Шатен тоже приметил подходящую канавку возле бабушкиного дома и принялся засыпать найденную красивую палку листвой и землёй. — О! А нам по пути оказалось, — раздался голос старшего мальчика за спиной, отчего сидящий на коленях ребёнок вскрикнул и бросил в догнавшего его мальчишку кучку листьев и песка, — Дурень! Не в глаза же! — завопил белокурый, жмурясь и прикрываясь рукой на случай повторного нападения патлатого. — Ой, прости! — кареглазый подскочил и, как ему думалось, незаметно присыпал землёй канавку, вороша ботинком рыхлую почву. — Да не нужна мне твоя палка-ковырялка! — устало промолвил блондин, протирая глаза грязными пальцами, — Я проводить хотел. Увидел, что тебе тоже на эту улицу надо. Ну, и извиниться, — тихо сказал мальчишка, проморгавшись как следует. — Извиниться? За что? — вскинул брови младший, похлопывая ресницами в непонимании. Он мало общался с этим парнем, всего-то пару дней. Даже имени его не знал, однако в большой компании детворы это было совсем неважно. Он остерегался старших, потому что от них часто можно было ожидать лишь насмешек и прочих неприятных колкостей, однако этот был какой-то другой. По поведению тот изредка был будто бы даже младше самого кареглазого. Ребята говорили, что он не выходил раньше гулять, потому что болел чем-то, на что шатен тогда безучастно хмыкнул, не обращая на новенького сильно много внимания. Новые лица в знакомой компании всегда и всем давались непросто, а особенно ему, ведь другие дети уже давно знали блондина, в отличии от него. Всё-таки старший из них, а потому и предводитель. — За то, что смеялся вместе с остальными. Это тебя так расстроило, наверное. Мне жаль… — мальчишка поник и стал неловко перебирать пальцами складки грязного края рваной футболки, потупив взгляд наземь, — Ну вот! Извинился! — белокурый так быстро и непринуждённо изменился в лице, что кареглазый опешил. А на новом знакомом уже сверкала лучезарная и самодовольная улыбка как ни в чём не бывало, — Я СиДжей! — к удивлённому мальчишке приветливо потянулась бледная рука, — Ты, говорят, на целое лето сюда приехал, да? Как тебя…— СиДжей, не дождавшись ответа на рукопожатие, задумчиво потёр лоб, вспоминая, как же называли младшего его друзья во время прогулки. Тут в окне ближайшего домика показалась бабушка, созывая внука на ужин. — Медвежоночек! Суп стынет, ты где? — старушка распахнула ставни пошире, вглядываясь в вечернюю темень улицы. — Уже бегу, ба! — крикнул кареглазый, наблюдая, как новый друг надул щёки от еле сдерживаемого смеха. Ещё секунда и по окрестностям разлетелся громкий хохот, а голубоглазый задыхаясь приговаривал так позабавившее его «медвежоночек».***
В комнате громко играла музыка, хоть было уже поздно. Мама уехала к подруге на ночь, у них была такая ежемесячная традиция. Никто не станет возражать, если он будет слушать музыку и рисовать всю ночь напролёт. Но у друзей-подростков в свою очередь тоже имелась маленькая традиция в конце каждого месяца собираться у художника и вдвоём дуться в приставку, закусывая своё веселье чипсами. А потому кареглазый дописывал картину наспех, ожидая скорого прихода друга. Си должен был подъехать уже через минут десять, а пока можно было насладиться одиноким рисованием под музыку в ночи. Художник это дело любил, ведь ночь и музыка всегда приносят с собой вдохновение. Оставалось лишь выбрать тему и нужное настроение для рисунка и брать в руки кисти. Сегодня ещё после уроков он набросал на холсте дворнягу, которая повадилась забредать на задний двор. Большая сука коричневого окраса на картине была похожа скорее на волчицу, чем на простую дворнягу. Она и в жизни была довольно статная для своего скромного происхождения, думал юный художник, вырисовывая бежевое пятнышко у глаза и светлые «перчатки» на лапах. Тут в дверь раздался стук, да такой громкий и требовательный, что даже метал из мафона не смог его перебить. Обычно СиДжей звонил в звонок, благо дотягивался со своей коляски. Думая об этом, художник насторожился и сделал музыку потише, уходя открывать входную дверь. Стоило той щёлкнуть и приоткрыться, как на длинноволосого повалились сразу три вусмерть пьяных тела. Перед глазами успели мелькнуть только цветастые волосы двоих из этих тел, третью же тушу художник узнал с порога. Все четверо повалились на пол, ибо металлист не смог удержать на ногах буквально приваливших к нему гостей. — А вот и наш медвежоночек! — громко и довольно потянул СиДжей, барахтаясь на полу беспомощным, но весёлым червяком. Художника придавили сверху ещё два гогочущих тела, одно из которых было внушительных размеров. А ведь он даже и слова сказать не успел, как уже оказался в неудобном во всех смыслах положении, — А ну-ка, задницы поднять и мне помочь! — пьяно скомандовал белокурый, пытаясь при всём при этом экспрессивно жестикулировать и продолжать лежать червем на животе поверх человеческого сэндвича, — Вот и нахера надо было меня с кабриолета моего снимать, упыри? — не унимался колясник. — Вот и нахера надо было тебе запасную ключ-карту от подвала давать?..— кряхтел из-под чьего-то толстого бока шатен, — Чтоб ты плебейских синяков в мои владения водил? Дегенерат ты несчастный! — придавленный пьяницами закашлялся от того, что кто-то решил опереться о его грудь, чтобы наконец подняться. Когда Си уже с горем пополам усадили в его «кабриолет», а шатен встал, потирая ушибленную поясницу, перед ним предстали две совершенно незнакомые морды. Он со скепсисом рассмотрел обоих покачивающихся парней, оперевшись плечом о косяк входной двери и сложив руки на груди. — Один другого краше, — перед тёмными глазами стоял какой-то красногривый темнокожий панк сомнительного вида с причудливыми железками на лице и в ушах, а рядом шевелил массивной челюстью толстяк, почёсывая выглядывающее из-под майки пузо, — Чё за ебатория, Си? — брови вопросительно изогнулись, а кареглазый медленно перевёл взгляд на друга — Это ведь моя шоколадка, увалень! Пых, а ну, отдай, засранца ты кусок! — заголосил парень с красным ирокезом и полез отбирать у зеленоволосого свой шоколад, пока шатен с блондином тихо наблюдали за развернувшейся перед их взорами баталией. — Иди в жопу! — орал и отбивался шоколадкой Пых, стараясь прожевать сладость побыстрее, — Я не виноват, что она у тебя из кармана выпала! — в свою защиту оправдывался пухлый. — Защекочу нахуй! — А-а-а! — Роберт, твою мать! Пых, паскуда! — бранил парней СиДжей, размахивая руками и пытаясь привлечь их внимание, однако выходило скверно. Блондин сейчас был похож больше на футбольного болельщика, скандирующего кричалки, чем на того, кто пытался примирить разбуянившихся приятелей. Длинноволосый металлист же лишь молча наблюдал за развернувшимся у него на пороге целым цирковым выступлением. Тот даже в лице не поменялся, в ожидании того, когда представление окончится. Перепалка между гостями развязалась нешуточная: разъярённый рокер повалил толстяка на пол и они уже во второй раз за минувшие пару минут валялись внизу, мыча и выкрикивая что-то друг-другу. Роберт взобрался на любителя сладостей, а после принялся щекотать того со всей присущей панкам жестокостью. Когда он устало свалился пьяным куском мяса рядом с поверженным вором шоколадок, а его противник пытался отдышаться, обстановка наконец стихла. — Стало быть, Пых-паскуда и Роберт-твою-мать, — заключил патлатый, обводя новых знакомых кончиком орлиного носа, после чего протянул руку в двойственном жесте приветствия и помощи, — Будем знакомы, значит. Ну а я… — Не напрягайся, чувак. Они завтра даже имени твоего не вспомнят, вон готовенькие какие, — кивнул в сторону валяющихся товарищей СиДжей, — Вас переехать, или как? Восстаньте, воины! — голубоглазый угрожающе подъехал вплотную к телам, которые, судя по всему, уже вовсю кочевали по царству Морфея. Си лишь вздохнул, глядя на свои колёса и понимая свою беспомощность в данной ситуации. А алкоголь в его крови сделал парня более меланхоличным, — Подсобишь, старина? — А ты уверен, что тебе можно алкоголь, ну, после операции-то? — аккуратно спросил шатен у друга, прощупывая почву. Если Роба он ещё как-то смог донести до дивана, то Пыха пришлось волочить по полу за одежду и молиться, чтобы та не разошлась по швам, — Может, на буксир возьмёшь? — прохрипел художник коляснику, таща храпящего толстяка. Друг медленно ехал позади, смотря на всё размыленным взглядом. — Да можно мне уже всё. Да и после операции уже достаточно времени прошло, — в очередной раз вздохнул блондин, — Кстати, у нас и для тебя осталось немного. Поройся в рюкзаке у Роба. — Малолеток спаиваешь? Ай-ай-ай, — расплылся в улыбке с щербинкой металлист и пригрозил другу длинным узловатым пальцем. — Да брось, тебе ведь не четырнадцать уже, — отмахнулся СиДжей, усмехаясь. — И в какой подворотне ты их нашёл? — скромно поинтересовался кареглазый и оглянулся на спящих парней. Благодаря сну те уже забыли все обиды и разногласия между ними и прижимались друг к другу в сладкой дрёме, как бездомные пьянчуги под дверьми бара. — С параллели. Этот бешеный влетел в меня в коридоре, чуть с колёс не сбил, — Си махнул рукой в сторону Роба, — А с тем в столовой последнюю булочку не поделили. Подрались. Потом родителей в школу вызывали, а мы сидели там, оба с фингалами как кретины, так и разобщались как-то. Челы ровные, но подход к ним нужен определённый, — голубоглазый шмыгнул носом и тепло улыбнулся, ласково глядя на друзей. Шатен придвинул стул к СиДжею, тоже сел напротив дивана со спящими ребятами. Музыку тот уже успел выключить, чтобы не мешать гостям разглядывать сны. — Да я заметил, — металлист беззвучно усмехнулся и отхлебнул вина прямо из горла, — Если испортят мамин диван — порешаю нахрен.***
Весна настойчиво стучалась в дверь монотонной капелью, а лето было уже на остром носу подростка. Кругом был сплошной вечер, сплошная молодость. И в голове пушистыми шмелями жужжали мысли и предвкушения очередной встречи с друзьями. Пока мама не нарушала свои традиции — они не нарушали и свои. Только теперь к ночным посиделкам присоединялись и Роб с Пыхом. Они пришлись по нраву металлисту, хотя в первые пару месяцев общения он бы ещё так не сказал. К ним действительно приходилось искать индивидуальные подходы, но когда шатен узнал их поближе, то не разочаровался. С ними всегда было уютно, будто бы они дружили с пелёнок, хотя были знакомы от силы пару-тройку лет. Длинноволосый хотел спать, а потому пришлось сходить умыться ледяной водой и поставить турку для кофе на огонь. Мама уже ушла, на прощание коротко поцеловала сына в лоб и шутливо велела тому не спалить здание и не ходить к Дэвиду. Сын лишь довольно протянул своё «агась», после чего дверь квартиры захлопнулась и жилище окунулось в полумрак. Свет и сейчас неизменно горел лишь в его комнате, а на кухне пылали слабые язычки голубого газа от плиты. Шатен облокотился спиной о столешницу и сонно опустил голову, зашторивая лицо длинной чёлкой. Конфорка тихо шипела и грела спину подростка. Тот изредка поглядывал на неё, чтоб кофе не убежал. В чёрных полуприкрытых глазах мерцали отражающиеся дрожащие огоньки голубого цвета, а кожа приобретала тёмно-серый оттенок от скудного освещения. Из дверной щели, ведущей в его комнатку, по полу расползался оранжевый свет. Времени было ещё мало, но спать хотелось ужасно. Всё из-за учёбы и переутомления, думал темноглазый, прилипнув усталым взглядом к чуть слепящим огонькам. В углу зала стояла гитара, которую ему подарили друзья на день рождения в прошлом году. Роб Сильва самолично взялся учить товарища основам, которые знал сам, а Си притащил кипу самоучителей. У металлиста даже получалось, а главное, что ему нравилось. Подросток даже дал имя музыкальному инструменту, ласково величая деревянную подругу «Дарлин». Дарлин была усеяна наклейками, которые откуда-то таскал для неё Пых. Погрузившись в раздумья, парень чуть не забыл про кофе, который уже успел покрыться пенной шапочкой, норовя убежать за горлышко турки. Гитарист резко подхватил деревянную ручку турки, спешно снимая ту с огня. Кофе вышел передержанным, хоть и смог немного взбодрить. На полчаса ещё металлиста хватит, а дальше друзья не дадут тому заскучать. Обмывая дно чашки чёрной гущей и наблюдая за тем, как она плавно растекается по керамике, шатен подавлял очередной зевок. Но вскоре раздался столь долгожданный звонок в дверь. Это было как нельзя вовремя, ведь металлист уже чувствовал наползающее из тёмных углов чёрное и вязкое одиночество. Оно вдруг растворилось, спряталось обратно в щели под мебелью, будто испугавшись трезвонящего дверного звонка. На лице расцвела глуповатая тонкогубая улыбка, которую парень постарался спрятать перед тем, как открыть дверь. — Здорова, парни, чё-каво? — улыбка всё же просочилась на свет при виде приятелей, отчего патлатый вдруг легко смутился. Друзья были слегка поддатые, однако это можно было ожидать. Шатен лишь потребовал «плату за вход», выдернув из охапки Сильвы неоткрытую бутылку, — Чего светитесь так? В маркете сегодня скидки на вино были? Или вы к тому наркоше с третьего забрести успели? — У нас дары от бати Пыха, — СиДжей выудил из-за пазухи фиолетовой кофты пачку компакт-кассет, — Мы вспомнили, что у тебя кассетный мафон с диктофоном пылились где-то без дела. А так повеселимся хоть, чего скажешь? Шатен даже приоткрыл рот от внезапного подарка. Не то чтобы кассеты стоили дорого, но лишних денег на них у того никогда не находилось, да и руки до звукозаписи всё никак не доходили. Где-то на верхних полках действительно ждал своего часа старый папин магнитофон, совмещённый с диктофоном. Одна из первых моделей того времени, которые тогда только явились на свет, когда папа ещё был — настоящий раритет. Парню уже не терпелось опробовать мафон в действии, а потому он изумлённо выдохнул: — Охренеть, вот это да! Заруливайте скорее! Через час в гостиной уже изрядно выпившие подростки готовили всё для ритуала звукозаписи. Все разместились на диване, а перед ним поставили табурет с диктофоном. Роберт, как самый знающий, принялся показывать всем, как надо обращаться с устройством и кассетами. Только вот правда никто особо и не слушал, но пьяный Сильва всё равно методично повторял алгоритм действий таким же пьяным друзьям. — Поняли? Кассету во-о-от сюда. А потом тыкаем вот на эту кнопку и запись начнётся! Эй! Запомнили, дурачьё? — парень растрепал пальцами красный ирокез, который уже еле стоял на его голове. Кто-то из ребят согласно промычал. Си подливал всем в кружки алкоголь, Пых что-то хомячил, — Какие неорганизованные вы! Тьфу! — промямлил панк, закатывая глаза и грохаясь на середину дивана между поддатых туловищ. Шатен уселся на мягком подлокотнике, уместив ноги на сидение, и сосредоточенно настраивал гитару, дёргая по каждой струне. — Усохните, блядь, на секундочку! — гаркнул на товарищей металлист сверху со своего насеста, — Ничё из-за вас не слышу! — А мы не трезвенники, сухими ходить! — прыснул зеленоволосый, проглатывая что-то ранее выкранное с кухни друга. Остальные тихо прыснули, а после комната погрузилась в тишину, перебивавшуюся пробой звука и тихим перебором струн для проверки. Когда темноглазый удовлетворённо кивнул, то в помещение мигом вернулись переговоры друзей и плеск вина в кружках. Роб вновь соскочил с места, подлетая к мафону и решительно нажимая на кнопку записи, считая, что друзья обратят на это внимание, однако никто этого даже не заметил. Парень прихлопнул в ладоши пару раз, но в ответ услышал лишь лязг кружек. Сильва ещё с минуту буравил выжидающим взглядом шумных друзей, пока шатен не заметил красный огонёк на устройстве и не воскликнул, перебивая гул невнятных разговоров Пыха с СиДжеем: — Браво, ты просто херишь казённую плёнку, бестолочь! — возмутился кареглазый, имитируя аплодисменты. Тут все вновь притихли на долгих пять секунд. — Так а ты с хера ли молчишь? Начинаем, не? — с сомнением спросил заскучавший толстяк, на что художник лишь вздохнул с деланным раздражением. Для разминки патлатый избрал первое пришедшее на ум. Это даже песней назвать было нельзя, лишь плавно сменяющийся треск струнного перебора и хаотичные строчки из какой-то лирики. Все вдруг навострили уши, вслушиваясь в голос, который доселе не звучал настолько стройно и гладко. Песня растеклась по всем поверхностям в комнате мягким штилем после громкого шторма. Кто-то взялся мелодично мычать, дыша на остальных перегаром. — Хорошая песня. Красивая, добрая, вечная, — вдохновенно лепетал красногривый, покачиваясь на диване из стороны в сторону, — Моя любимая, — прошептал он, на вид, со знанием дела. — Да он ведь импровизирует, кретин, — чуть не рассмеявшись в голос, констатировал Си, хлопая «знатока» по плечу и весело кряхтя, закусив губу. Пых шикнул на них, оказываясь настоящим ценителем живого исполнения. Тут и подошла к концу шестиструнная импровизация, одаряя всех присутствующих лёгкой волной нетрезвой меланхолии. Зеленоволосый чуть не пустил слезу от того, насколько шатен заставил его расчувствоваться своими минором. От эмоций тот даже приобнял тяжёлой рукой рядом сидящего панка, отчего второй недовольно сморщился и втянул шею как черепаха. Не успели струны полностью затихнуть, как патлатый, окинув разморенных друзей ехидным взглядом, подумал, что надо бы их и развеселить как-то. На ум сразу пришли нужные аккорды, проносясь из мыслей в длинные пальцы на грифе гитары. И зазвучала новая песня, более ритмичная и задорная. Пальцы левой руки резво забегали по грифу, а правая рука старалась вместе с боем отстукивать по деревянному телу нужный ритм. Слова стали выпрыгивать изо рта словно бы сами собой: — Пришёл домой и, как всегда, опять один. Мой дом пустой, — с театральной драматичностью начал гитарист, — Но зазвонит вдруг телефон, и будут в дверь стучать и с улицы кричать, что хватит спать! — самозабвенно заулыбался металлист и прикрыл глаза, — И пьяный голос скажет: «Дай пожрать.» Тут все от души захохотали, косясь вместе с исполнителем на толстяка, который от возмущения поперхнулся куском булки. Когда языки друзей уже достаточно развязались от вина, они подхватили все вместе на припеве: — Мои друзья всегда идут по жизни маршем! И остановки только у пивных ларько-о-ов… — Тра-та-та-та-та! — подкрикнул СиДжей гитарному аккомпанементу, барабаня ладонями по нечувствительным коленям. Остальные заливались глупым смехом, включая и самого гитариста, который под общий галдёж тихо подошёл к микрофону. — Шлю привет себе в две-тыщи-там-какие-то из восьмьст-седьмого! У нас здесь хорошо-о-о! — только и вырвалось у того хриплым шепотом с улыбкой, пока в голове зарождалась идея действительно каким-либо способом отправить эту запись в будущее.***
Будущее наступило быстрее, чем его можно было ожидать. Хоть оно и не было столь дальним, да и коробка «Икс» всё ещё ждала своего часа и своего хозяина на Вендиго. Вот только хозяин и думать про неё забыл. Он уже о многом позабыл, но каждый вечер силился вспоминать лишь хорошее, всё что угодно, только бы не думать о плохом. Вот и сейчас он сидел и записывал всё хорошее, однако запас приятных воспоминаний стремительно себя исчерпывал. Но надо было успеть записать побольше. Была та же квартира, была вьюга за дверью. Сплошная зима, ночующая на его пороге, сплошная рефлексия. Метель завывала стаей диких собак, а может быть это и правда были они. Темноглазый давно их не встречал. Хорошее кончилось, пишущий сорвался на болезненные строки. Сейчас он был похож лишь на потрёпанную закорючку в тёмной комнате, лишь на тень того, кто находился здесь ранее. Весь вид его кричал о том, чтобы кто-нибудь наконец явился на помощь. Всё когда-то смугловатое от вечных прогулок лицо теперь было цвета крашеной побелкой стены, а черты его осунулись, стали безжизненно впалыми. Одни только глаза жили на этом лице, а в глазах суетился огонёк надежды или чего-то совсем иного. Живые красновато-чёрные глаза на мёртвом лице. Вот и весь он. Письмена выходили кривыми, то и дело съезжали со своих строчек. Никаких ручек не осталось, все они валялись пустышками на полу. Карандаш тупился каждые пару минут, скоро и его не останется, и тогда, как думал живоглазый мертвец, ему придётся писать красками и разбавлять те слезами с кровью, чтоб хватило наподольше. Слова не складывались, но он должен был их сложить любой ценой, ведь он был зависим и от слов, и от тех, кому они были адресованы. Он должен был достучаться до адресатов, во что бы то ни стало, несмотря на ночь и холод за дверью, не смотря на забившийся под завязку его же письмами почтовый ящик. Он обязательно всё докажет, всё расскажет. Лампа иногда мигала, чем лишь раздражала пишущего. Внутри бесновалось странное предчувствие чего-то, что он иногда даже мог ощутить вставшими волосками на теле. Рука его дрогнула и, не дописав слово, замерла в воздухе, подобно испуганной оленихе перед фарами грузовика. Кто-то стоял за спиной. Совсем рядом. Глаза широко распахнулись и застыли на неровной букве «С» в написанной им фразе «Метастат. меланома второй стадии». Напряженное скрюченное плечо ощутило тепло, лампа стала мигать, а пишущий оборачиваться. — Да что с тобой происходит?! — испуганно воскликнула тощая женщина, шарахнувшись в сторону от резко проснувшегося сына. Тот чуть не упал со стула от внезапного пробуждения после недолгой и неспокойной дрёмы. Он с реакцией мелкого зверька обернулся к матери, запуганно глядя на знакомые черты, искаженные болезнью, и пытался унять сильное и частое дыхание, от которого болело в груди. Лампа исправно горела, а женщина отдёрнула руку от плеча сына, будто тот был куском обжигающего льда. Её карие глаза боязливо перебирали клочья вырванных и скомканных бумажек на письменном столе, — Что с тобой происходит?..— уже дрожащим шёпотом повторила мама-уборщица.