«Дневник С. Ф. Личная собственность С. Ф. и Гизмо.»
— Ну, пути назад уже, судя по всему, нет. Да, дружище? — с усмешкой глянул Сал на кота, который запрыгнул на столешницу и заинтересованно разглядывал ранее не виденные вещи. Рука занеслась над пустым листом, а голова начинала формулировать мысли и складывать их по крупинкам в единое целое. В то, что могло быть изложено на бумаге. «Отец сказал, что мне надо бы начать этим заниматься. Док ему сказал, что это хороший способ узнать себя получше, разобраться в себе и что-то там ещё. А я ничего не сказал. Я почти уверен, что он попытается прочитать это в тихую от меня. Может, даже и к психиатру отнесёт показать. На этот случай… Привет, пап! Здравствуйте, Доктор Откин! У меня всё хорошо, просто замечательно! Я больше никого не видел в том доме со дня приезда из стационара. Наверное, оно и к лучшему. По крайней мере, мне самому хочется так думать. Это всё меня уже мало волнует. Во всяком случае меньше, чем было раньше. Надо сперва разобраться с кое-чем другим. С тем, что меня волнует куда больше. Чёртова загадка с незнакомцем, которую я не могу выкинуть из головы.» Рука с пером застопорилась на поставленной точке, не в силах выжать более ни слова. Вся голова разбухала как желатин, а внутри неё плавали вязкие раздумья: стоило ли продолжать, рискуя тем, что дневник увидит отец, или же срочно прекратить писать и избавиться даже от первой исписанной страницы? Или же попробовать где-то прятать записную книжку, подальше ото всех, от отца, в частности. «И быстро же ты передумал…» — посмеялся сам над собой одноглазый, смотря на то, как легко обрушились его прежние намерения не пользоваться подарком отца вовсе. Оказывается, это было даже приятно. Будто перед тобой и не бумага была, а немой собеседник. Ещё и щекочущая где-то внутри боязнь того, что книжку найдёт Генри, лишь подогревала интерес легким жжением адреналина. Сал утянул со столешницы ещё одно печенье и включил над ней лампу, продолжая делать то, от чего, как тот думал, мог бы потом неслабо пожалеть. «Как же легко я вписался в очередную глупость. Узнаю себя. Есть ли смысл адресовать всё то, что я сейчас напишу, тебе, пап? Зная тебя, ты наверняка не с проста подарил мне это. Ты не так прост, Генри Фишер. И хватит уже называть меня своим приятелем. Я не хочу быть тебе другом. Это неправильно! Раньше я стремился стать тебе хотя бы сыном, ну, знаешь, для начала. Но сейчас я уже поумерил и эти амбиции. Ты — хитрый лис, Генри Фишер! И ты меня обдурил, как малолетнего дурака. Зачем тебе понадобилось делать всё это? Почему? Чтобы что? Я до сих пор не верю, что я тебе не безразличен, отказываюсь верить, но то, как ты себя ведёшь, загоняет меня в какой-то тёмный тупик. Пытаешься быть хорошим, давишь из себя вежливость и уважение, но я знаю, что это всё лживо. И почему ты тогда отвёз меня туда? В остальных случаях тебе было бы плевать, но тогда ты решил целенаправленно насолить мне. Ты злишься на меня? Мстишь за маму?.. А знаешь, я ведь вчера отвратительно поступил. Я раньше думал, что ты потерял в моих глазах всякого рода уважение и всё такое, но вчера я понял, что даже ты не заслуживаешь такого отношения. Ещё раз прости меня за это. Мне стыдно, мне жаль и я потерян. Не знаю, смогу ли вновь когда-нибудь тебе доверять, но сам факт того, что сейчас я пишу это тебе и думаю, что ты рано или поздно прочтёшь ещё один чужой дневник, уже говорит мне о том, что доверия между нами отныне не возникнет. Я бы хотел, чтобы ты мне верил. Чтоб был мне грёбаным папой, а не «приятелем». Если ты будешь держать это в руках и читать тайком от меня, то можешь считать это последним актом моих попыток довериться. А знаешь, пап, Эш говорит, что я кое-кого полюбил. Она так считает. А я пока не уверен. Раньше и не думал об этом как-то. Но с ней я согласен вот в чём: это уже не просто преданность и какая-то изощрённая однобокая дружба, но ещё и не маниакальность, не зависимость. Это что-то очень странное. Но оно незаметно живёт и растёт во мне уже какое-то время, что-то внутри, что изводит и истощает, но в то же время и наполняет силами. Знаю одно — этот человек точно мне не безразличен. Как и его судьба, загадку о которой я всё ещё пытаюсь разгадать. Я найду его, помогу ему. Он нужен мне, пусть я пока и не знаю, для чего именно. Я пока что сомневаюсь в том, чего успел наговорить Эш, но после того разговора мне стало легче. Выговорился, остался понят, вот и всё. Такие дела, пап. С прошедшим Рождеством тебя, прости, что я был без подарка.» В голове стали одно за другим всплывать наружу воспоминания. Фишер помнил, как после длительных лежаний на диване и ловли головокружения его вдруг подхватила смеющаяся Эшли и утянула танцевать. Как за окном уже светало, а музыка становилась бодрее, в отличии от самого протезника. Он точно помнил, что всё-таки навернулся и ударился обо что-то пару раз во время плясок вместе с подругой, которая отчаянно хотела как-то утешить и взбодрить понурого и пьяного товарища. Помнил, потому что ныло колено. Тогда уже и розово-голубое зарево стояло прямо на пороге частного дома, косило и морило всех хмельным сном, которым все в один момент стали заражаться и по очереди падать отяжелевшими телами на любые мягкие поверхности. Салу запомнился и тихий разговор с курящей у рассветного окна подругой, когда Тодд с Нилом уже благополучно потерялись где-то в дебрях синеющей темноты большого дома. Скорее всего, те уже мирно спали на втором этаже, а зеленоглазая пыталась тихо и быстро перекурить в чужом доме. Запомнился пронзительный холод из открытого нараспашку окна и подлетающие от ветра шторы. Как раз из-за этого холода ему и не спалось. Холод напоминал о домике на дереве. Эш тогда сидела на подоконнике и заприметила уже изрядно потрёпанного и лохматого Сала.***
— Будешь? — наманикюренные пальцы протянули полупустую пачку одноглазому. Зелень глаз ехидно сверкнула. Салу пришлось взять и попробовать. — Кутить, так кутить, — сипло отозвался протезник, приподнимая пластиковое лицо и пробуя табак на вкус. Не закашлялся, и то славно, — Ну и дрянь. У меня дед в Нью-Джерси и то повкуснее курил. — Что, думал дам тебе тонкие и ароматизированные? — ухмыльнулась подруга, оставляя на сигарете помадные метки. Свою сигарету Сал всё же оставил у себя. — Эш, — тихо позвал он, стряхивая пепел в окно и кутаясь в свитер. Подруга вопросительно покосилась на голубоглазого, — Думаешь, это он? Ну, в домике. Утренний ветер почти полностью съел конец фразы, а после умолк и выплюнул на друзей большую и мрачную, пережёванную им тишину. Город уже готовился к своему пробуждению. Внутренности дома озарились первыми розовыми лучами, которые двигались вверх по стенам с такой скоростью, с которой лениво взбиралось на горизонт румяное зимнее солнце. Совсем скоро начнут распеваться не боящиеся морозов птицы, а пока что нет и их. — Не знаю, Салли, — с долей какой-то сестринской нежности выдохнула шатенка. Склонила голову в попытке отречься от мрачных мыслей, пряди каре зашторили лицо, — Если он ровесник Пыха, то ему не должно быть больше двадцати пяти или около того. Но у меня было отчётливое ощущение того, что призраку, должно быть, многие десятки, если не сотни, лет, — тихо стала рассуждать вслух Эшли, силясь собрать остатки сонного рассудка воедино, — Его голос тогда был слишком… — Измученным? — в ответ байкерша лишь коротко и медленно покивала, сводя брови к переносице от задумчивости. — В любом случае, стоит попытаться найти этого автора. Хотя бы имя узнать, наконец, — подруга долго сдерживалась, но всё равно разразилась широким зевком. — Все дороги ведут в домик, — сухо усмехнулся Сал. Друзья продолжили докуривать уже молча.***
Салли безучастно перечитывал то, что получилось написать, барабанил пальцами по столешнице и боролся со своим внутренним скепсисом. Ему не нравилось, однако всякий раз останавливал позывы руки потянуться к страницам и вырвать их. На первое время решил спрятать дневник под матрас. Укромных мест в его комнате было не так уж и много. Оставшееся печенье Сал сложил в контейнер, но тут его посетила неожиданная для него самого мысль.***
Мистер Эддисон долго мялся, но всё же дал подростку запасную карточку, за которой Фишер и явился к его номеру. Двери лифта выпустили протезника, он вышел и долго стоял с контейнером печенья под мигающей лампочкой, которая висела над дверью. Смотрел на дверь и боялся стучать, но позже всё-таки решился. Стук получился тихим и неуверенным, но он вскоре оказался услышан. Открыла не женщина, а настоящий живой мертвец с лохматыми волосами и мешками под уставшими глазами, которые выглядели настолько вместительными, что казалось, словно в каждый из них них можно было бы с лёгкостью упрятать по несколько фунтов камней. Кожа в мутном освещении казалась то зеленоватой, то желтушной. Тёмные глаза посмотрели на подростка и брови заторможенно приподнялись. — Здравствуй, Салли, — уголки тонких губ слегка дёрнулись в стороны, на щеках почернели линии морщинок, — Заходи скорее, тут сквозняк, — голос был хриплым и шершавым, почти хищным. Однако же в нём на удивление было и что-то отдалённо похожее на почти материнскую заботу. — Здравствуйте, Лиза, — растерянно поприветствовал Сал хозяйку. — Как поживаешь? Не замечала тебя в апартаментах уже несколько месяцев, — женщина присела на диван, стала нервно трогать кончик пояса от махрового домашнего халата, — У тебя что-то произошло? — Пустяки, в больнице полежать пришлось. Но уже всё хорошо, — отмахнулся он. Протезник опешил от того, что уборщица искренне заволновалась из-за его долгого отсутствия в апартаментах. Ведь уборщицы — настоящие глаза и уши здания, которые безмолвно и безэмоционально штудируют всё происходящее. По крайней мере, так думал о них Сал. Лиза как-то потемнела и осунулась, когда речь зашла о больнице. — Рада, что всё уже в порядке. Знаю, как тяжело бывает лежать в больницах, — сказала она с действительным знанием дела и нежеланием продолжать вспоминать о своём больничном опыте. — Да, это было не из приятного, — попробовал мило улыбнуться одноглазый. Обычно улыбку можно было услышать через протез, даже разобрать её окраску, а потому подросток не пренебрегал этим, иногда даже из простой вежливости. Фишер тоже уселся на край дивана, будто бы боялся замарать мебель уличной одеждой. Над ними только начало нарастать неловкое молчание, но Сал опомнился и поспешил вручить уборщице скромный подарок, — С Рождеством Вас! — Это мне? — Лиза ахнула и приняла подарок. Вся она словно бы посветлела и стала переливаться тусклым блеском давно забытых положительных эмоций. Стрельнула ожившими глазами в парня и растеклась в мягкой улыбке, — Мне уже много лет никто ничего не дарил на Рождество. Ты не представляешь, как мне приятно, Салли. Спасибо тебе! — тощая рука аккуратно приобняла протезника за плечи, — И давай-ка на «ты», хорошо? — Сал впервые заметил то, как обычно угрюмая и нелюдимая легко усмехнулась, а после весело потрепала его плечо, — Подожди, я поставлю чай. У меня осталась лазанья с вечера, будешь? — Лиза подскочила и взялась воодушевлённо хозяйничать и шуметь кружками на кухне. — Давай, — язык не поворачивался обращаться к взрослой женщине на «ты», однако Салу показалось, что сейчас это прозвучало правильно, словно так и должно было быть. Да и поздний завтрак у себя в номере оказался не очень сытным, а потому пришлось перебороть свою застенчивость во имя налаживающихся отношений с Лизой и собственного утоления голода, — А я помогу с чаем. — Слушай, Салли…— тихо сказала уборщица, когда они уже сидели за столом и шумно размешивали сахар в кружках, — Я хотела извиниться за то, что тебе пришлось лицезреть тогда из-за меня. Мне было так стыдно, — костлявая ладонь потёрла лоб, неосознанно пытаясь укрыть карие глаза от гостя, — Ты, наверное, испугался меня тогда страшно. Я бы, на твоём месте, побежала, куда подальше, — нервно усмехнулась женщина и отхлебнула чай. — Да, первое знакомство у нас не особо заладилось. Ты меня и правда слегка напугала. Но потом я подумал, что тебе, должно быть, так одиноко здесь. Даже поговорить не с кем. А я знаю, что это такое, — пожал плечами подросток, глядя в кружку, — Но я не думаю о тебе плохо, Лиза. Просто чувствую, что ты хорошая. — Спасибо, дружок, — уборщица склонила голову на бок и свела брови домиком. Духовка выключилась и дзынькнула, оповещая о том, что лазанья разогрелась. Этот звук завис в мыслях Сала, ибо показался довольно знакомым. Такой же был слышен на магнитофонной аудиозаписи, кою парень успел переслушать уже несколько раз. Но протезник спешно откинул появившиеся наваждения куда подальше, — Я знаю, что про меня тут говорят многие и многое. И не самое лучшее. Кажется, один только Теренс до сих пор не верит слухам и относится ко мне с уважением. Он — хороший малый. И ты тоже, — Лиза поставила на стол тарелку с ароматным блюдом, одни лишь вид и запах которого полностью пленили голубоволосого. Тот аккуратно приподнял протез и просунул под него вилку с лазаньей. — Фёрт вовьми, как фкуфно! — плюнув на всякое чувство такта с восторгом и набитым ртом констатировал Сал. Хозяйка тихо посмеялась в ладонь, смотря, как один подвижный глаз подростка разгорелся от желания разом съесть всё содержимое тарелки. Лазанья и правда была первоклассного уровня приготовления. Со смаком проглотив кусочек, протезник тут же взялся отрезать новый, — Ты просто гениально готовишь, Лиза! — взмахнул вилкой Фишер. Он скучал по домашней еде уже много лет. — Рада, что понравилось. Я её всегда на Рождество готовлю, так что ты сегодня вовремя пришёл, — женщина с улыбкой любовалась на своего гостя, который, судя по всему, остался более чем доволен после трапезы, — Твои пряники тоже вкусные. Сам готовил? — в ответ Сал коротко кивнул, застёгивая ремешок протеза и пряча под ним гордую улыбку, — Ты обязан дать мне рецепт! — Только если расскажешь, как наколдовывать такую же лазанью! — собеседники посмеялись, — Я тогда завтра тебе свою книгу с рецептами принесу. — Буду ждать, — заинтригованно сказала Лиза, пряча острый нос за кружкой и беря ещё один пряник.