«Я закрыл глаза, позабыв про смелость, нити всех дорог — у твоей могилы. Я не знаю сам, что теперь мне делать, разве клясть богов в недостатке силы.»
— Канцлер Ги, «Плач Гильгамеша об Энкиду»
«Мне надо выходить, но я не решаюсь, вот уже как часа три. Одному там находиться по прежнему некомфортно, хотя я уже и не боюсь. Просто нервирует чувство присутствия кого-то чужого. Давит и напрягает. Знаю, он не представляет никакой угрозы, но сегодня у меня плохое предчувствие. Может, он уже отошёл во тьму и небытие полностью? Хорошо ли это? Надо проверить, куда же он всё-таки пропал? На совсем ли?»***
«Я всё думал над словами Эш. Кажется, с каждым днём это начинает всё больше походить на правду. Я скучаю по тому, кого никогда в жизни не знал, это больно, но он обязательно найдётся, ведь нас с Лизой уже двое, а вдвоём всё намного быстрее и легче. Через пару дней мы поедем печатать новую партию листовок. Интересно, Ларри, видел ли ты хоть одну из них в городе? Да и в городе ли ты? Или вовсе в другой стране, на другом полушарии? А может, и на другой планете. Ты и правда будто бы прилетел к нам из глубин космоса как пришелец, а потом улетел обратно, даже следов за собой не оставил. Ты настолько же фантастический, насколько и подлый. Как можно было так просто и непринуждённо завоевать сердце незнакомца из будущего? Забери меня в своё время. Здесь скучно и одиноко без тебя. Обещай найтись.» Протезник захлопнул дневник и отложил ручку. Удручённо вздохнул, глядя на Super-Duper Gear Boy, подумывая над тем, чтобы не брать его с собой в этот раз вовсе. Навряд ли призрак пробудился ото сна. Салли хотелось верить, что он отбыл в пустую темноту с концами, что растворился где-то за пределами реальности и теперь душа его обрела вечное упокоение. Только вот было грустно от того, что он так и не вспомнил о своём досмертном существовании, насколько мог догадываться Фишер. Солнце было уже в зените, маленькое и далёкое, укрываемое облаками. После визита в домик на дереве у подростка была назначена встреча с Лизой. Надо было продолжать поиски, хоть и сил в последнее время оставалось всё меньше и меньше. Поиски были в приоритете, даже важнее, чем собственное самочувствие. Ноги болели от вчерашней долгой ходьбы, горло першило, но всё это было слишком несущественно. Было приятно обрести чёткую цель в жизни — помочь чьей-то другой жизни. Помочь Лизе, помочь Ларри, помочь тем самым и себе в удовлетворении единственной значимой на данный момент потребности. Потребность в другом человеке. Рюкзак привычно разместился за плечами, только вот непривычно ощущалась лёгкость от пустоты в нём. Но о своём решении Фишер ни на миг не пожалел. Лиза заслуживала знать чуть больше о своём сыне. Это Сал в данной ситуации был чужаком посреди их трагедии. Он боялся, что Лиза оттолкнёт его, отгородит себя от постороннего человека, чего можно было бы от той ожидать, учитывая тяжесть ситуации. Из-за необычайной лёгкости от отсутствия дневников и приставки лямки рюкзака стали спадать, отчего одноглазый всякий раз раздражённо фыркал под маской и нервно вцеплялся в них пальцами. Парень вышел на пустырь, дом снаружи выглядел всё так же, как неизменная константа истории Сала, которая, как тому казалось, уже изрядно затянулась, поглотив в себя всего протезника. Эта деревянная постройка хранила в себе начало и конец, бережно укрывала тайны, однако и на ответы никогда не скупилась, вот только для их получения надо было раз за разом прикладывать усилия. Ничего не достаётся просто так, по крайней мере, в случае с этим домом. Чтобы он дал подсказку надо было как следует попросить, постараться вывести затхлые стены на чистую воду. И любой успех был равноценен золоту. В голубоволосой голове залипшей в памяти считалочкой проигрывались заученные цифры:«46.724233»
«-75.637240»
Фишер представлял их большими пятнами на небе, визуализировал в разуме для удобства. Пробовал переставлять их с места на место, менять порядок, вычитать и складывать, умножать и делить, но ничего по-прежнему не выходило. Будто двигался он с совершенно противоположном от нужного направлении. Цифры нависали над Салом аморфными разводами в облаках, норовили виться и изгибаться как стайка спутавшихся змей, которых откровенно потешали старания мальчишки найти ответ. Отсутствие хоть каких-либо предположений раздражало так же, как и спадающие лямки рюкзака, но парень мог лишь хмурить брови и сжимать челюсти от собственной недогадливости и штиля в голове, где было ноль идей. Цифры мелькали перед глазом, устремлённым в небо, покуда обзор на них не загородило днище домика, а под ногами не почувствовались толстые бугры корней дерева. Одна нога даже успела больно удариться о топорщащуюся из-под земли корягу, что ввело Сала в ещё более раздражённое состояние. Дом заслонил собой солнце и под его тенью было мало что видно на земле. Ветер куда-то бесследно убежал, оставил после себя тишину, давящую и чуть ли не звенящую. Заснеженный и приправленный копотью серый пустырь погрузился в безмолвный вакуум. Будто что-то затаилось где-то за барханами слякотного снега и высматривало добычу в виде протезника. Но вокруг Сала был один лишь дом на дереве и одиноко торчащее из земли здание апартаментов. По загривку промаршировал отряд мурашек, а глаз немного слепило от света за пределами тени от дерева. Снег, хоть и был грязноват, но вкупе с белым облачным небом создавал вокруг юноши одно сплошное светящееся море. Одноглазый взгляд сосредоточенно высматривал в снегах что-то необычное, однако никого и ничего там не обнаружилось. Пора было прятаться от света в домике, там должно было быть потемней и поукромнее. Обширные пустые и тихие пространства всегда дурно влияли на рассудок. Люк скрипнул и открылся с лёгкостью и хрипотцой ржавых петель. Всё как и всегда. Настолько привычно, что Сал мог делать это не глядя: вскарабкаться ввысь, откинуть крышку, забраться в домик, скинуть рюкзак в углу у входа. Однако сегодня всё было непривычно. Когда пластиковое лицо заглянуло в помещение, попутно подтягивая и остальное тело внутрь, боковое зрение смогло зафиксировать нечто нетипичное, что-то большое и тёмное у дальней стены со светлым квадратом окна. Глаз замер, как жертва хищного зверя, однако то был не страх и не испуг. Замешательство, которое застопорило зрачок в направлении перед собой, не позволяя ему лишний раз дёрнуться в сторону объекта у окна. Боковое зрение в один момент обострилось до предела. Всё внимание Фишера было направлено на силуэт, который опоясывал свет улицы из окна. Силуэт стоял как античная застылая статуя, протезник даже ухватил за хвост пролетевшую в голове мысль, что то был обыкновенный неодушевленный предмет. Голубая радужка крохотными дёргаными движениями стала устремляться в сторону объекта. Голова чуть повернулась, ибо пластиковый край протеза закрывал собой обзор. В следующий момент с раскромсанных губ сорвался выдох, а веко раскрылось настолько широко, насколько могло. Металист стоял спиной к гостю. Копна волос была похожа на иглы дикобраза, а длинное тело было облачено в грязное рваньё, лишь отчасти похожее на некогда опрятную одежду с фотографий. Острые плечи были напряжены, спина с проступающими даже под одеждой позвонками сутулилась. Челюсть Сала задрожала, зубы стали постукивать друг о друга. Вслед за челюстью термосом схватилась и шея с руками. Ларри стоял в нескольких метрах от подростка. Он был неотъемлемой частью реальности, слишком живой, слишком узнаваемый, слишком долгожданный. Он вернулся в свой дом спустя долгие годы, теперь его можно было осязать не через фотобумагу, не через дневники, не в мечтах и не во снах, а наяву. Вид у того был такой, будто он внимательно искал кого-то на улице, высматривал что-то важное, но не мог найти. Еле заметно мотал лохматой головой из стороны в сторону, терпеливо сложил руки на подоконнике, почёсывал мыском ботинка ногу в ожидании и скуке. Ноги в синих кедах подскочили и коротким бегом устремились к найденному. — Ларри! — вырвалось из-под протеза за считанную секунду и метр до столкновения с Джонсоном. Шатен вздрогнул от резкого звука. Заоконное солнце очернило силуэт остроносого профиля поворачивающегося к Салу человека. Напряжённый, угловатый, знакомый, но непроглядно тёмный. В последний момент, когда чужое лицо было совсем близко, в нём можно было уловить поднятые в наплыве шока дуги бровей, широко распахнутые в изумлении глаза в рамах длинных ресниц, блеснувшие в полумраке дома сжатые зубы. Само выражение лица словно бы кричало без единого звука. Столкновение произошло, однако совсем не такое, какое мог ожидать Фишер. Вместо тепла чужого тела и мягкости объятий Сала ожидали пронзительный разряд холода, который прошёлся сильным напором по всем внутренностям, словно токовая волна, и удар животом о шершавый край подоконника, на который парень налетел с неплохого разбега. От этого из-под маски вылетел ещё один выдох, но уже от резкой боли и странных ощущений, которых парень совсем не ожидал. Его согнуло пополам, руки сжались на ушибленном животе, а дыхание сбилось от судорожного кашля. В горле стало вмиг холодно, отчего в том стало першить и ныть ещё больше, словно бы протезник решил наглотаться острых осколков льда. Открытые участки кожи стали неприятно пульсировать и их начало заметно покалывать. Перед глазами мелькнула покрасневшая ладонь, а следом перед ними заплавали тёмные пятна, которые не прошли даже тогда, когда Сал зажмурился. Все внутренности будто до отказа забили снегом, всё внутри слиплось в один большой снежный ком, тело начала изводить крупная дрожь, которая уже совсем не шла в сравнение с тем лёгким тремором, что был вызван элементарным шоком. Не в силах выстоять, одноглазый стал медленно опускаться на колени, всё так же сжимая живот, внутри которого бушевал мороз, и остервенело глотать воздух, между тем коротко всхлипывая. Следом за болью на организм обрушилось оцепенение и непонимание. Почему всё это произошло, отчего стало так холодно, куда прямо из-под пластикового носа делся Ларри?***
Во всём небольшом помещении стоял пронзительный гул и вой, которые предательски что-то напоминали погибшему. Ему уже где-то наверняка приходилось слышать это раньше, ещё в далёкой жизни. За окном зияло страшное солнце мёртвого мира, смотрело прямо в бельма Тени. Бельма слепило, но они не отрывали взгляда от чёрного светила. Монотонный и оглушающий гвалт был слышен лишь ему одному. Будто уши наполнились водой и ветром. Но даже через такую звуковую пелену он смог услышать нечто инородно звучащее. Чей-то безумный и неразборчивый крик, от которого всё кругом будто бы посветлело и шум начал постепенно стихать. Призрак успел заметить лишь взметнувшиеся от бега волосы белоликого. Контрастно голубые на фоне давно посеревшего местного окружения. Следом фантомное тело ошпарилось живым. Призрак метнулся в сторону, с ужасом оглядел никак не изменившиеся ладони, которые горели лишь по его ощущениям. Боль была невидима и неосязаема, никак не проявлялась на коже духа, однако же существовала и была вполне реальна. Даже реальнее, чем сам хозяин дома. Призрак окинул взглядом согнувшегося в три погибели мальчишку, которому, на вид, тоже было до невозможности больно. Голубоволосый с неясным прищуром в одном глазу обернулся к нему, посмотрел через плечо, стал содрогаться чаще и крупнее, а в глазной дыре протезной маски сверкнуло что-то такое, что позже капнуло уже с подбородка. Безэмоциональное белое лицо смотрело, плакало внутри и тряслось. Гул уже почти сошёл на нет, теперь можно было слышать что-то кроме него. Первое, что он услышал — чужие всхлипы от боли или чего-то другого. Голубой глаз заблестел уже совсем явно, стал краснеть, а из-под маски на пол зачастили капать слёзы. Мальчик вдруг подорвался, вскочил с колен, начал что-то неясно бормотать, кажется, повторяя раз за разом одно и то же в попытке достучаться до ничего не разбирающего в чужих словах духа. Чужой голос становился громче, настойчивее, хотя и был рваным от вздохов и шмыгов. Юноша стал опасно приближаться к духу, который осознал простую и убийственную в своей истинности вещь. Он его видел. Смотрел прямо в глаза, не иначе, кричал прямо в лицо. А привидение лишь застыло в крючковатом положении, пытаясь перетерпеть пекло внутри себя и разобрать настойчивые восклицания гостя. Одноглазый остановился в нескольких дюймах от хозяина дома, заглядывал в его бельма снизу вверх, был панически близко. Его покрасневшая рука поднялась и медленно коснулась воздуха в том месте, где была грудь духа. Прошла насквозь и обожгла, но сразу же отдёрнулась назад с шипением гостя. Побагровела ещё больше, с недоумением рассматривалась одним глазом. — Тен! Тен, тен, тен! — шептал, а потом выкрикивал протезник что-то неясное, — Тен, ушорп, иррал, тен! — багровая рука стала обжигать фантомное тело десятками прикосновений, будто бы совсем не веря в происходящее и не желая убеждаться с первого раза. Пальцы царапали воздух и окатывали призрака столь болезненным теплом, от чего тот мог лишь скалиться и жмуриться, пятясь от гостя назад. Вскоре юнец прекратил пытку над духом и разразился новой волной всхлипов. Побежал в угол комнаты, к столу с бумагами. В руке его показался карандаш, который стал с шелестом бегать по одному из листов. Спина гостя сгорбилась над столом и всякий раз от плача норовила вздрогнуть с новой силой. После быстро вернулся к духу, протягивая перед собой трясущиеся руки с мятой бумажкой, на которой были большие и идущие волнами в некоторых местах буквы.«ЛАРРИ.»
— Ты ведь всё это время искал меня, — без всякой надежды быть услышанным и понятым, то ли констатировал, то ли спросил Ларри тихим голосом, — Правда? Руки разжались и лист опал на пол. Руки поднялись к голове и сняли с лица протез. Руки исходили дрожью и болью. На Ларри глядело разорванное когда-то в клочья лицо. Мокрое, всё в красных рубцах, будто в клеточку и в полосочку, без глаза, щеки и носа. Лицо потерянного и убитого изнутри от горя осознания, но вместе с тем непонимающе глядящее пристальным зрачком. Гость явно был шокирован чем-то ещё, не верил в это что-то. Синие кеды попятились назад, слеза пробежалась по рваной щеке, а рука зажала дырявый рот. — Да, — практически неслышимо сказал Сал. Ноги его всё тащили его назад, пока пятка одной из них не набрела на внезапную пустоту открытого люка.