Когда падут небеса

Сколько нужно человеку, чтобы смириться с потерей? А богу? Фэн Синь не знает, потому что даже спустя две сотни лет он не может смириться с тем, что Му Цина больше нет. Му Цина больше нет. Как больно осознавать, что это правда. Му Цин не просто ушел. Он исчез. Души людей после смерти попадают в цикл перерождений, чтобы в конце концов возродиться в новом теле. Пока человек - всего лишь человек, он будет раз за разом жить. Его душа будет жить. Но Му Цин - не человек. Он - божество. Души богов после смерти не попадают в круг перерождений, а просто бесследно исчезают. Душа Му Цина просто исчезла. Ее больше не существует. Фэн Синь с силой ударяет кулаком по основанию статуи генерала Сюаньчжэня. Крошки некогда белокаменного, а теперь уже серого изваяния мелким дождем осыпаются вниз. Эта статуя в заброшенном храме - единственное, что осталось от Му Цина. Этот колосс - единственное, что помогает не забыть черты его изящного лица. Все храмы Сюаньчжэня уже давным давно сожжены, и лишь этот, всеми забытый и давно покинутый, в таком же давно покинутом селении остаётся одинокой звездой. Для Фэн Синя этот храм - действительно звезда, которая помогает не сбиться с пути и не сойти с ума окончательно, но которая вместе с тем напоминает ему о гибели Сюаньчжэня и о том, что вернуть уже ничего нельзя. Наньян и не подозревал, насколько сильной может быть тоска. После смерти Му Цина жизнь перестала быть таковой, став лишь бессмысленным существованием длиною в двести лет. — Предатель. Настоящий предатель, - сквозь зубы зло шепчет Фэн Синь, вглядываясь вверх, туда, где должны находиться глаза потресканной статуи. - И нужно же было тебе сдохнуть?! Сосуд с вином в руках генерала трескается и разлетается на острые осколки. Уже который он разбивает за последние три часа? Колени подгибаются, и Наньяну приходится опуститься на пол, левой рукой, как за спасительную соломинку, хватаясь за постамент. Кажется, что если отпустит, не останется от Му Цина и этой злосчастной статуи. Фэн Синь винит себя. Винит, что это из-за него Сюаньчжэнь погиб, защищая его территории, винит, что послушал Му Цина и никому не рассказал. А ведь стоило. Стоило рассказать Се Ляню, Хуа Чэну, да всем Небесам сразу! Его Высочество был так подавлен, когда узнал, что случилось - около пары месяцев ходил потерянным и рассеянным, так что даже его возлюбленный не мог что-то сделать. Но Се Лянь не винил Фэн Синя в том, что не рассказал раньше, и от этого становилось ещё больнее. Лучи закатного солнца, проникающие через открытые двери, успокаивающе греют спину. Кажется, Наньян здесь пробыл целый день. А он и не заметил течения времени. Возможно, впервые за всё время закат наступил незаметно. День за днём, месяц за месяцем, год за годом, десятилетие за десятилетием Фэн Синь существовал как обычный смертный с этим мерзким ощущением времени, с болью в районе сердца, сжимающую всё тело до невозможности вдохнуть, с по-глупому наивной надеждой, что всё ещё можно исправить, что Му Цин вернётся, как однажды вернулся Кровавый Дождь. Он действительно верил, что душа Сюаньчжэня смогла попасть в круг перерождений и вот-вот, немного подождать, и он обязательно придёт к нему со своей извечной фальшивой маской надменности на прекрасном лице, с закатыванием обсидиановых глаз и колкостями на языке. Но Му Цин не вернулся. Ушел. На этот раз - навсегда. Фэн Синь медленно моргает, пытаясь собрать мысли воедино. Не получается. Да и мыслей, как таковых, нет - одни лишь бесплотные тревоги и всеобъемлющая боль. Она сжимает со всех сторон ледяными тисками, мешает нормально жить. Он не выдерживает. Каким бы сильным он ни был, он осознает, что постепенно ломается. Всё невыносимее душит эта тоска. Когда-нибудь он разрушится. Кто бы знал, что будет настолько плохо? С открытых дверей дует холодный ветер. Красные росчерки заката ложатся на постамент, кривыми линиями напоминая кровавые ручьи. — Му Цин, не шути так. Хватит издеваться... Хриплый голос врезается в стены и потолок, ускользая через щели наружу. Побелевшие пальцы сжимаются в кулаки. — И чего молчишь? Сказать нечего? Изо рта вырывается отчаянно-истеричный смешок. Конечно, Фэн Синь понимает, что потёртая временем статуя с многочисленными сколами не может дать ответа, ведь она не живая. Ведь Му Цин давно мертв. Все его храмы уничтожены, верующих в него уже не существуют, и все юго-западные земли давно во владении Наньяна. Больше никто не вспоминает о том, что некогда существовал великий бог войны, генерал Сюаньчжэнь, самый прекрасный, для Фэн Синя первый и единственный во всём. Первое время о смерти Му Цина говорила вся Небесная Столица, затем слухов стало меньше, а сейчас... Сейчас, кажется, никто, помимо Фэн Синя и Его Высочества, о нём не помнит. На месте дворца Сюаньчжэня - резиденция другого бога, имя которого Фэн Синь нарочно запоминать не хочет, вместо храмов Му Цина давно стоят его собственные. Его словно никогда не существовало. Он стёрт из воспоминаний мира и небес, для Фэн Синя давно павших на землю. Наньян поднимается. Весь его вид напоминает скорее ожившего мертвеца, нежели благородного бога войны с пятнадцатью тысячами храмов. Фэн Синь нехотя покидает владения единственного места, в котором ещё хранится память о великом генерале Сюаньчжэне, так коварно похитившем его сердце и забравшем его же с собой в пустое небытие. Ноги едва передвигаются, тело не ощущается, душа давно истёрта и покрыта ранами, которые никогда не перестанут кровоточить. Закатное солнце выжигает сетчатку глаз. Слишком яркое. Оно не должно быть таким ослепительным, потому что Му Цина больше не существует, а без него ничто не должно выглядеть так радостно и спокойно. Почему весь мир выглядит так счастливо, если он столь безжалостно стёр того, кто был достоин этого счастья больше других? Почему его больше не существует? Почему же все забыли? Фэн Синь выпрямляет спину. Горло знакомо сдавливает комом, но слёз уже не будет - излито так много, что ничего не осталось. Му Цина больше не существует. И больше никогда существовать не будет. Но, в конце концов, Фэн Синь всё ещё может хранить его прозрачный образ в памяти, слова, сказанные тысячу лет назад, помнить его голос, цвет обсидиановых глаз и с нежностью хранить в самом надёжном уголке своей души то хрупкое «люблю», что ценнее всего, что только может быть. Фэн Синь знает, что, спустя даже десятки тысяч лет, он не сможет забыть его. Он не забудет его. Никогда не забудет.