«Едва ли не самые важные вещи в жизни — хорошая кровать и удобная обувь. Ведь мы всю жизнь проводим либо в кровати, либо в обуви...»
Марсель Ашар
Центральный терминал аэропорта Гнушевац, как и ожидалось, не поразил Макс, которая вылетала из Лос-Анджелеса, где аэропорт стоил как примерно таких же двадцать новых, гразнавийских. Однако удивительным новым ощущением была необыкновенная, почти стерильная чистота, царившая здесь — не было видно ни окурка, ни нечаянно брошенной обёртки от шоколада. Не было тут также кучки бомжей, лежащих в своих собственных отходах и использованных шприцах у главной револьверной двери. Очевидно, байки писателей о совершенных улицах Европы были основаны не на пустых домыслах. Колфилд была в трёх "воздушных гаванях" в жизни, и все она посетила лишь за последние три дня, причём здешняя, обладавшая этим ярким примечательным славянско-мусульманским колоритом, который образуется лишь после соседства двух разных народов под общим имперским гнётом, кардинально отличалась от двух других, хотя бы своей этой прилизанностью, подчёркнутой новизной и свежей краской на новом пластике. Действительно, для человека, не видевшего в жизни ничего более масштабного, чем собственный унылый городок у залива, кем Макс и являлась, все это большое приключение было исключительным, совершенно незабываемым событием, ради которого стоило прожить до этого восемнадцать полных лет и ещё полгода сверху. Все ещё пребывая в состоянии некой прострации, она не заметила, что стоит посередине и без неё узкого коридора, а нескончаемый людской поток все менее аккуратно обтекает её. Наконец, будто проснувшись ото сна, Макс оторопело потрясла головой и суетливо, намеренно ширя шаг, потопала в главный зал. Здесь же находилась и зона багажа, однако перед ней ещё надо было пройти паспортный контроль. В будке, представлявшей собой идеальный прямоугольник, выкрашенной в приветливый ярко-зелёный цвет, находился работник аэропорта в их форменной одежде. Это был единственный сотрудник среди всех присутствующих, лицо которого обрамляла жизнерадостная улыбка. Скорее всего, это было связано с его расположением в самом удалённом от выхода месте и отсутствием гигантской толпы-очереди. Макс сразу же твёрдо решила, что дойдёт именно до него, чего бы ей это не стоило. Слава богу, ботинки она теперь носила чёрные, крепкие, напоминавшие берцы. Если бы не они, то она бы уже в следующую секунду после прилёта осталась бы босой. Этот великолепный продукт дизайнерского искусства был одолжен ей Хлоей, благо размеры их ног почти совпали. Прайс аргументировала это тем, что в "этой ебаной европейской дыре" дороги будут не то чтобы приятные для её привычной обуви, а также тем, что это еë подарок на память. В тот момент Макс это почти тронуло, сейчас же это чувство усилилось ещё больше, и захотелось обнять Хлою как в последний раз. Решительно помотав головой ещё сильнее, чем в прошлый раз, Колфилд направилась влево, деликатно расталкивая людей, которые словно не замечая этого, все так же упрямо шли вперёд к их заветным толпам. Сопротивляясь потокам людской массы, она представила себя неким политиком, отбивающимся от людей, спешащих задать ему очень важный вопрос. Какой именно додумывать не стала, лишь с все более нарастающим раздражением, которое было ей до этого совершенно несвойственно, пробиралась вперёд. Для неё оставалось загадкой, почему же этот аэропорт суетится и толпится намного больше, чем тот же лос-анжелесский. Непривыкшая к таким огромным сборищам людей, коих в Аркадии Бэй и быть не могло, Макс все больше чувствовала нарастающую тревогу и некий страх, то-ли за свою жизнь, то-ли за сохранность тех немногих вещей, что она могла пронести как ручную кладь. К счастью, это испытание вскоре закончилось, и с величайшим облегчением, будто закончив школьный день, девушка перетекла из большой толпы в меньшую. Судорожно выдохнув, она втянула воздух так глубоко, как только могла и подняла глаза, чтобы сосчитать людей. В очереди было ещё пять человек помимо неё. Непонятно было только, много ли времени уйдёт у того парня на их проверку. Макс встала, поставив ноги рядом и скрестив руки на груди и приготовившись долго ждать своей очереди. Только она устроилась поудобнее, женщина у будки прошла дальше, и первый человек из её очереди прошёл вперёд. Пришлось двигаться дальше и Колфилд, которая тем временем решила засечь посекундно, сколько будет тот мужчина ждать своих документов. И вот, на сорок восьмой секунде контроллер неожиданно поднял голову от бумажек и, вытянув дежурную улыбку, пропустил его дальше. Макс удивлённо и радостно хмыкнула, про себя поражённая этим его молниеносным мастерством. Очередь приказала долго жить. Спустя ещё минут пять людей перед Макс не осталось, и она нехотя прошла вперёд. Это был её третий контроль и первый в этой стране, и каждый раз, независимо от того, сколько раз она проверила свои бумаги её постоянно преследовал этот страх, что она не пройдёт. Найдётся некая ошибка, или окажется, что виза уже недействительна. И тогда она развернётся и отправится обратно с пустыми руками, проклиная то себя, то местные власти, то того, кто эти документы ей выдавал. Почти все её иррациональные страхи развеялись почти тут же, когда улыбчивый парень, на бейдже которого было выведено имя "Роман", вежливо попросил её документы. Бумаги легли на его стол сразу же, благо Макс решила не терять времени зря и уже в очереди достала их со дна сумки. Все-таки неприятна была ей физиологическая реакция своего организма на такое простое действие, как ожидание пропуска в другую страну — её ладони вспотели, а нога начала непроизвольно отбивать каблуком в такт сердцебиению. Макс старалась отбиваться от мыслей, которые уже плотно въелись в подкорку сознания и вновь подняли голову. Они насмехались над её боязнью нового и неизвестного, выставляли в плохом свете все её поступки до этого... Макс стряхнула эти наваждения как прах с её ботинок, однако сразу после этого в голове стало пусто, а плохие мысли, улетая вдаль, отчего-то начали принимать образ одной синеволосой девушки, пока не развеялись окончательно. Такие процессы в её голове расстроили Макс — будто некое разрушительное, коррозионное вещество старалось внести раздрай в еë и без того помятую душу, потрясённую недавними событиями. Будто хотело заставить Колфилд быть не собой, а кем-то более жестоким, беспринципным, намекая на её неприспособленность к жизни вне её зоны комфорта... Похоже, все эти размышления отразились на лице девушки в виде мученического выражения лица. Парень за стойкой поднял глаза и неудомевающе посмотрел на неё. Макс заметила это и попыталась приободряюще улыбнуться, однако по всей видимости это выглядело действительно неестественно. Роман не растерялся и произнёс какую-то вдохновенную фразу. Колфилд не услышала слова отчётливо, но поняла смысл этой фразы в целом, что удивило её. Когда она взяла свои документы и вышла в центральный зал, то была готова заплакать. Макс сама не поняла из-за чего — может от радости за победу в борьбе над собой или от того, что она достигла почти что конечной точки ее долгого маршрута... Она решила не концентрироваться на этом, а продолжить свой путь. В конце концов, плач и нытьё были ей несвойственны. В зоне багажа Максин простояла несколько минут. За это время она увидела очень многое, и многое было ей действительно интересно. Например, рядом стоял её соотечественник и общался с какой-то девушкой по-английски. Был заметен акцент девушки, походящий на русский, но всё же более мягкий. В руке у неё был микрофон с замысловатым логотипом на нём, а на груди был приколот бейдж с именем "Катя". Подобное имя Макс слышала лишь один раз в Сиэтле, во время учёбы в местной школе, что заставило её улыбнуться, вспоминая то время, ведь никто тогда не мог произнести это чужеродное имя правильно, из-за чего та Катя готова была взвыть в бессилии. Однако эта Катя совсем не обращала внимания на то, что её собеседник постоянно коверкал её имя, по всей видимости искренне наслаждаясь этим и веселясь от души. Возможно, это было связано с её журналистским опытом в общении с людьми или её характере в целом, однако такое отношение к себе Колфилд если бы и стерпела, то точно невзлюбила бы человека, который такое позволяет. Именно таким человеком и был её сокурсник, Нейтан Прескотт. Вконец обезумевший то-ли от наркотиков, то-ли просто от вседозволенности, которую ему обеспечил богатенький папаша, тот фрик творил что хотел с кем хотел и не привык за это отвечать. Подозрения подкрадывались к Макс, однако она не хотела даже допустить мысли о том, что там сейчас даёт интервью Нейтан. Но ей пришлось поверить в такую нелепость, когда парень повернул к ней голову в капюшоне. Пронзительный взгляд его водянистых глаз никак нельзя было спутать ни с чем другим, хоть ей и очень хотелось. Обычно девушка привыкла смотреть ему прямо в глаза и не отводить взгляда, даже если от этого зависело её обучение, безопасность или даже жизнь. Однако такое поведение она себе могла позволить в своём родном городе, в который семейство Прескоттов впилось мёртвой хваткой и припало губами к кровоточащей шее, высасывая все соки из и без того обедневшей природы Аркадии. Тогда она представляла себя неким защитником родного городка, который даёт отпор отпрыску ужасной семьи. Здесь же она решила не привлекать к себе внимания, желая отделить ту, родную жизнь от здешней, временной. Этого персонажа она ещё увидит миллион раз за время её учёбы в академии, так что тут, в Европе, она надеялась обрести лишь полезные знакомства и общаться только с нужными людьми. Прескотт-младший в их число не входил точно Быстро отведя взгляд, Макс уставилась на ленту с багажом, про себя заклиная Нейтана. "Лишь бы он ушёл прочь, лишь бы не заметил...", — мысли, подобные этой проносились в её голове мгновенно, а её субъективное время шло медленно, как багаж перед девушкой. После мучительно долгих тридцати секунд неподвижного ожидания чуда, она решилась украдкой посмотреть, стоит ли там до сих пор парень или интервью только началось? Её надежды оправдались, Прескотт с журналисткой к этому времени уже пробирались сквозь такую же плотную толпу, как и Колфилд полчаса назад. Воодушевлённая таким счастливым поворотом дел, она нетерпеливо пожирала ленту глазами, пока наконец не нашла ими свой чемодан. В отличие от чемодана Прескотта, который по её досужим домыслам должен был весить не меньше пятидесяти фунтов, чемодан обычной блэквеллской студентки был собран в спешке из тех немногих вещей, которые она привезла в нём ещё в начале октября для обустройства своей комнаты в общежитии. Комната перед её отъездом хоть и не опустела, но всё же значительно потеряла в своём великолепии, впрочем, это было оправдано, ведь Колфилд предстояло прожить две недели в чужой стране в одиночку и чуть-чуть комфорта, который для неё в основном заключался именно в вещах из дома, было просто жизненно необходимо привезти с собой. Ещё более комфортно ей было бы если бы с ней приехала Прайс. О да... Несомненно, она бы нашла чем её рассмешить, заинтересовать, обрадовать, утешить. Помогла бы устроиться на новом месте. Проявила свою неизменную находчивость если все пошло бы не так... Она бы обеспечила Макс максимальные впечатления от поездки, однако билет был получен бесплатно всего один, а Прайсы не могли себе позволить такое достаточно дорогое удовольствие. После смерти Уильяма они вообще мало что могли себе позволить... Подхватив чемодан обеими руками, Макс с лёгкостью подняла его и аккуратно поставила на колёсики рядом. Вдруг она поняла, как сильно ей хочется что-нибудь съесть. Или выпить. Да чего угодно сойдёт, что уж тут увиливать. Все всегда хвалили питание в самолётах, считали это чуть ли не главной изюминкой всех полётов в целом. Однако ей в самолёте в первый раз принесли самое отвратительное мясо, которое она видела в жизни — там даже не было мяса, скорее всего лишь жир и хрящи. Даже обычно не проблемная в этом отношении Макс решила попросить, чтобы ей это заменили. Будь с ней Хлоя, которая бы закатила там скандал, не поскупясь на красочные эпитеты и метафоры, было бы легче, однако она могла справиться и сама. По итогу ей вернули деньги и принесли бесплатную рыбу, однако и та была какой-то жухлой, прогорклой. Обеда не получилось, но место назначения было уже близко, и ею было решено дождаться достижения торговых рядов в аэропорту. Тут они, конечно же, были и выглядели на редкость привлекательно. Пройдя чуть вперёд и повернув направо, она их и обнаружила. Проплывая мимо них в людской массе, Макс искала прежде всего некий знакомый бренд или стильно выглядящее место с понятными наименованиями в меню. Ну и с небольшими ценами. Ну и чтобы плотно поесть... Был здесь и вездесущий Старбакс. В Сиэтле, помнилось ей, таких кофеен было натыкано сразу несколько, как минимум по одной в каждом районе города; в Аркадии Бэй была только одна такая, но она была далеко как от Блэквэлла, так и от Двух Китов, в связи с чем студентка в неё так никогда и не попадала. Втайне от себя самой, желая вспомнить опыт двухлетней давности, Колфилд здраво рассудила о том, что свободных денег у неё сейчас много, а знакомых и проверенных закусочных мало... Из чего легко можно было сделать вывод — однозначно стоило зайти и неспешно насладиться горячим кофе и миндальными круассанами, или даже печеньками с шоколадной крошкой... Такие размышления ввели Макс в состояние вожделения, многозначительно выраженного громким глотком проталкиваемого в пищевод воздуха. Это действие если и помогло ей унять аппетит, то ненадолго. Помещение, явно обставленное с чувством, будто ставило своей целью перенести человека обратно на родину данного бренда, умело вызывая расположение этой своей неповторимой атмосферой и какой-то домашней простотой. Будто снова попав в две тысячи одиннадцатый год, Макс ощутила себя... Неуместно комфортно. Будто не было этого долгого и муторного перелёта с пересадкой, как не было и ужасной нервотрепки по прилёте сюда. Все было обставлено довольно-таки минималистично, однако своеобразные узоры на стенах будто придавали помещению едва уловимую живость, а искуственный рельеф, создаваемый приклеенной слоями мозаикой дополнительно украшал стены, органично переплетался с замысловатыми резными деревянными конструкциями. Пол был покрыт паркетом широкой текстуры, и не было видно ни одного ковра на нём, что отнюдь не обеспечивало работой местных уборщиков, ведь вся слякоть, которая виднелась снаружи, никак не переносилась сюда — кафе было одинаково удалено как от входа с улицы, так и от гейтов, что позволяло большей части аэропорта оставаться относительно чистой. Макс оторвалась от созерцания столь замечательной картины лишь когда её живот настойчиво заурчал. Это вызвало новый приступ слюноотделения, на который также повлияло обилие свежей выпечки на застеклённых прилавках, которая к тому же и пахла соответствующе её внешнему виду. В общем, девушке требовалось срочно употребить свою низменную потребность, как бы двусмысленно это не звучало. Выбор её пал на некое подобие бельгийских вафель, заправленных сверху кремом, и чашку латте макиато. — Да, изумительное соотношение цена-качество... Прощай, четверть моих валютных резервов... — беззлобно пробурчала себе под нос студентка, усаживаясь на один из диванчиков подальше от входа. Когда вообще человек в здравом уме садится у входа? Вопрос риторический. Макс уютно поëрзала на месте и взглянула на полностью стеклянные стены, которыми будто в насмешку было "огорожено" заведение. Здесь она как на ладони, как, впрочем, и люди по ту сторону тонкого стекла. Девушке было интересно, суетится ли вся остальная страна так же, как этот приветливый аэропорт? Выяснить это можно было лишь выйдя на улицу и проехавшись чуть подальше, устремившись вглубь самого города. Погорень был выставлен всеми в хорошем свете и, по всей видимости, это могло оказаться весьма правдивым утверждением. Это столица страны контрастов, чего уж тут говорить? Гразнавийская республика родилась совершенно случайно, образовавшись в хаосе разрушительной во всех смыслах боснийско-сербской войны. Двум из многих государств, появившихся в ходе развала единой федерации, сразу пришлось налаживать межэтнические отношения. Во время кампании по стиранию национальных барьеров Югославия окончательно превратилась в котёл народов. Возможно, в руководстве страны таким образом хотели создать новую национальную идентичность, связать все республики в своём составе более тесно как в экономическом, так и в разных других планах. Никто не мог предугадать столь трагического развития событий — сначала умер основатель и бессменный лидер, во главе стал сербский националист, старающийся перетянуть общее одеяло на свой край, а главная страна соцлагеря потерпела сокрушительный крах. Эта череда неудач могла принести только раздор и хаос в и без того стагнирующую страну. Как итог — распад на национальные государства, которые уже некоторое время таковыми и не являлись. Кровавый распад. Босния и Сербия с тех пор имели общую границу — область, называемую Второй Србской Краиной. Входящая в состав Боснии, она была заселена преимущественно сербами, которых хотела вместе с территорией прибрать себе и сама Сербия. Кризис закономерно перетек в войну, которая по итогу затянулась аж год с лишним. Однако, несмотря на опасения международных наблюдателей, компромисс был всё же достигнут относительно быстро — была создана Гразнавийская республика, включающая в себя как части Боснии и Герцеговины, так и Сербии, федеративное устройство и конституция которой гарантировали равные права и свободы как для сербов, так и для бошняков с хорватами, а возникновение таможенного и экономического союза между всеми тремя странами способствовало стабилизации и деэскалации ситуации в целом. Макс нашла и распечатала эти несколько абзацев из интернета, в основном из-за того, что эти события дали толчок тому, из-за чего она здесь находится — политика государства теперь состояла в активной технологической и промышленной модернизации с активным привлечением иностранных квалифицированных специалистов. Не брезговали гразнавийцы также и художниками, фотографами, студентами прочих гуманитарных направлений, певцами... Перечислять можно было бесконечно долго, однако среди всего этого разнообразия молодых специалистов затесалась сама Колфилд и, как оказалось теперь, каким-то чудом, Нейтан Прескотт... Вспоминать этого человека ей не хотелось. Из всех людей, что она возможно здесь ещё увидит он был самым нежеланным вариантом... Но очень захотелось, чтобы здесь в данный момент появилась Хлоя... Страстно захотелось налететь на неё, заключить в крепкие объятия и... Макс тут же покраснела, а воротник рубашки резко стал давить на горло, блокируя воздуху путь внутрь. Она почувствовала сильный жар, исходящий откуда-то снизу, такой настойчивый и нестерпимый, что ей пришлось быстро расстегнуть верхние пуговицы дрожащими пальцами. Мучительное расставание было неожиданным и неприятным, словно шторм посреди чистого июльского неба. Победа в конкурсе сама по себе была событием из ряда вон выходящим — хоть её фотография была, по заверениям Джефферсона, лучшей во всей группе, но Макс никак не рассчитывала на победу. Более того, она об этом конкурсе и думать забыла, когда повстречала Хлою. Что если бы она вернулась к себе в утро того дня из будущего, чтобы рассказать о том, что её лучшая подруга детства, с которой они раньше изображали пиратов, рыскали по всему городку в поисках укромного места для секретной базы, тусовались в одной комнате и спали вместе в одной кровати, сегодня же окажется на соседнем с Макс сидении, выглядящая и ведущая себя как панк с крашеными в синий волосами, и перед этим спасшая её от разъярённого Прескотта? На тёплые слова в ответ надеяться было бы глупо, это уж точно... Но может быть, это сподвигло бы ту трусливую легкомысленную девочку хотя бы на звонок на тот самый заветный номер? Чего она боялась эти пять лет? Что заставило её нарушить то пылкое обещание, данное человеку, который тогда мог надеяться только лишь на себя и свою давнюю подругу? Как же стыдно и горько ей было находиться вдали от неё, в том проклятом большом городе. Не было ни одной ночи, что она не провела в мучительных думах о том, как же вернуться в жизнь лучшей в мире девушки. Сейчас Макс даже не сердцем, а скорее каким-то особым органом, скрытом от глаз анатомов, осознавала, что Хлоя бы без промедления впустила её обратно в свою жизнь, словно глоток свежего равнинного воздуха; они бы переписывались каждый день, названивали по поводу и без... Столько всего могло быть за эти унылые пять лет, но всё было ею нарочно упущено, запрятано в самый дальний угол подсознания. Ей было стыдно тогда, и ей стыдно до сих пор. От этого пока уйти никуда не удалось... Стыдливо покраснев и вжав голову в плечи, она инстинктивно схватилась за свою неизменную сумку с почти новым фотоаппаратом, ещё одним подарком Хлои, подаренным ею после драки с Нейтаном и попыток починки безнадёжно сломавшегося после этого инцидента старого. Макс своевременно вспомнила, что первой фотографией в новой стране должно стать... "селфи". Так называемые "себяшки" были неотъемлемой частью её фотографического характера, возможно из-за того, что в обычной жизни довольно замкнутая и не прям чтобы общительная Макс, всё же в глубине души хотела что-то показать другим, посылала отчаянное сообщение: "Я существую, и это всё, что я вам расскажу". А может вся эта история с маниакальным увлечением ретро-фотографией была лишь попыткой заменить чем-то свою реальную сущность? В частом желании запечатлеть себя на фоне чего-то необычного можно было легко разглядеть её неприятие себя — как жалкий социопат пытается в мечтах представить себя героем, без которого другим, более успешным людям, обойтись совершенно невозможно, так и Колфилд пытается скрыться от жалости к себе, видя себя лишь на собственных фото с лучшей подругой, которую вроде никогда и не теряла, рядом с пропахшей бензином и дешёвым клеем загородной свалкой, или в туалете Двух Китов в рубашке Рэйчел... Лоб покрылся холодной испариной, а печень полосовала себя острейшим ножом, заставляя чувствовать ужасный дискомфорт в правом боку. Эти навязчивые мысли продолжали появляться, всё интенсивнее и настойчивее с каждым шагом в сторону выхода, можно сказать, в новую жизнь. Что-то заставляло её оставаться внутри своего старательно очерченного кокона в виде комнаты общежития под номером двести девятнадцать, всё это время пребывания в Аркадии. Но сейчас, когда она одинаково далеко как от него, так и от всего, что заставляло её чувствовать себя хоть в какой-то мере уютно, это эгоистичное нежелание быть где-то, где ей могло бы стать некомфортно, серьёзно давило на нервы и мешало двигаться дальше. Такое уже бывало раньше, порой довольно часто, но чтобы приступы выливались в такую сильную панику и делали больно, было в новинку. Макс сглотнула то вязкое, что ещё было у неё во рту и облизнула черствые засохшие губы. Ясно было, что так больше продолжаться не может, или она в итоге просто развернётся и отступит на исходные, без триумфа, зато удовлетворившая свой идиотский, по-детски инфантильный порыв души. Набравшись мужества и собравшись, как могла, Макс, полуразвернувшись на диване, вытянула руку с камерой, направляя её на себя, и нажала на заветную кнопку. Фотография быстро поползла наружу, и, не изменяя своей давней привычке, девушка потрясла её в воздухе. Кто-то говорил, что такое воздействие влияет на плёнку исключительно негативно, но вот у неё был особый талант к такому жесту — она, может быть, и выдумала свой собственный, но это не имело никакого значения в её глазах. Имела значение только чёткость картинки, а так она и выходила гораздо качественней. В целом вышло неплохо, если не обращать внимания на не особо хорошую экспозицию, лишь сильно выделялся блик на металлической поверхности кофемашины. На лице студентки отображалась непонятная эмоция — натянутая улыбка никак не перебивала этой вселенской грусти в впавших глазах с суженными зрачками, а растрёпанные волосы добавляли хаоса. Форма причёски Макс почти никогда не менялась под действием внешних сил, и это не только удивляло её, но и воспринималось как что-то особенное. Однако сейчас она выглядела в целом не совсем по-обычному, и виной тому, несомненно, долгий перелёт почти без сна. Она помотала головой, что сразу отдалось пульсацией в висках. — Может, это акклимат... Как там Уоррен говорил? — пролепетала она тихо, только для себя. Грэхем херни не скажет, конечно, однако это несущественно отличалось от его описаний — депрессивные мысли и боль в висках не входили в его обязательный перечень симптомов при пересечении океана. "Пора бы перестать уже думать о всякой дряни", — решила про себя она. Прихватив стаканчик с ещё теплеющим кофе и упаковав фотоаппарат обратно в сумку, Колфилд чуть ли не бегом ринулась из ставшего не таким уютным стеклянного бокса кафе. Торопливо достав телефон, она ужаснулась, вспомнив, что у неё ещё дома была назначена встреча с "сопровождающим", который должен будет ей показать и рассказать всё, что так или иначе нужно будет знать в этом турне. До этого оставалось всего пятнадцать минут. Примерив расстояние до выхода, студентка направилась в нужную сторону решительным образом. Навстречу плыл всё такой же нескончаемый людской поток, который приходилось расталкивать аккуратно, ведь по-другому она просто не могла. Сторонясь крупных людей, идущих к ней, и стремясь к тем из них, кто шёл впереди, она выбрала почти безоговорочную стратегию похода. В толпе мелькало много самых разнообразных одежд, головных уборов и лиц. И все они по-своему завлекали и располагали, может, своей этой деловитой уверенностью, или даже радостным блеском глаз. Смотря на них, можно было с лёгкостью к ним и самого себя причислить, ощутить себя полезным и, может быть, мимолётно счастливым. И это, какая ирония, какая беззлобная шутка судьбы, подвигало встречную лавину идти дальше, заражаясь непреодолимой тягой постичь неизвестное. Конечно, даже юного фотографа этот единодушный порыв счастья смог в себя завлечь, даже обуять с головой. Всё у неё получится отлично, всё выгорит... Надо просто заставить себя в это поверить... Уличный воздух был просто живительным, хоть тут всё так же клубилась тьма народа и стояли бесконечные ряды машин и такси, выпускавших нескончаемые потоки вредоносных газов, схожие с какими усердно вдыхают обычно американские подростки и студенты, и единственный, наверное, человек, который этого ни разу не делал — сама Макс. Однако это придётся сделать сейчас — пока она будет дожидаться весточки от проводящего, она увидит столько автомобилей, сколько не сыщешь во всей Аркадия Бэй. Похоже, Гразнавия и впрямь была отнюдь не бедной страной. Студентка представляла себе знакомую всем ситуацию ожидание-реальность, но пока всё было на высшем уровне. Чего совсем точно не было в её планах, так это того, что через пятнадцать минут ей никто не позвонил, не отправил даже единого сообщения, как было условлено до этого. Открыв переписку с владельцем галереи, Макс нашла тот самый номер, на который можно было звонить, если возникнут какие-то проблемы. Не оставалось ничего, кроме как набрать его и ждать ответа. Так она и поступила. Короткие гудки, сначала звучавшие вполне мелодично и успокаивающе, спустя секунд тридцать стали действовать на нервы, и когда надежды уже почти не осталось, гудки сменились шорохами. — Ш-ш... Алло... Кто это, говорите... Ш-ш... Связь откровенно плоховала, словно они разговаривали посреди урагана. В надежде, что она будет услышана хотя бы частично, Макс решилась заговорить. — Эм, здравствуйте. Простите, не знаю вашего имени... В общем, это Макс Колфилд... — О-о... Ш-ш... Прости, что так... —... омимся... У меня тут проявились ужасные обстоятельства... Тебе придётся... Чш-тш... —... бираться самой. Садись на... Шх-х... Тщ-ч... —... и езжай до Старого города... — А-а... Можете повторить, пожалуйста? — Что-о? — Можете повторить, что мне делать? На линии послышалось лишь молчание. Через пару секунд ужасные шорохи возобновились. — Там пешком надо пройти сотню метров вперёд... —... ак заметите что-то, едва напоминающее авт... —... ую остановку, то ждите там за... Тщ-ч-тч... — сотый маршрут. У него у единственного конечная остановка в центре... —... и там же выходите... Понятно? Каким-то невероятным образом из этого шума можно было вычленить ключевые слова, которых было достаточно. — Д-да... Эм, всё ясно. Мне позвонить оттуда? — Если я правильно поняла твой... Чщ-тц... — ты должна будешь забрать ключ от зарез... —... ванного номера на твоё имя. По адресу не ошибёшься, это вели... Ч-ч-ш... — Погорень Трэвел, только достроенный! Короче, наберешь оттуда! В трубке послышались всё те же короткие гудки, оповещающие об окончании этого нервного разговора, давшего однако полностью понять, что делать дальше. Вдалеке виднелся едва заметный за транспарантами с рекламными надписями тротуар, который и должен наставить Макс на правильный путь. Лёгкий моцион по продуваемой тропе нельзя было назвать комфортным или хотя бы расслабляющим, но девушке это показалось лучшей наградой за то, что она выдержала душный и горячий салон самолёта, жмущую и давящую толпу в аэропорте и общую слабость в физическом и моральном смысле. Перелёт дался ей не легко, но то, из-за чего она здесь, что она получит и узнает за это время, обещало быть и вправду стоящим. Если размышлять более прагматично, или, если угодно, несколько приземлëнно, можно понять, что перспективы её как будущего фотографа сейчас хороши, как никогда. Студентка одной из лучших гуманитарных академий США, выигравшая достаточно конкурентное соревнование среди фотографов, обученная самим Джефферсоном и, по его же словам, имеющая невероятный талант и дар от рождения, также имеющая свой неповторимый стиль фотографии... Слово Марка Джефферсона хоть и немного значит за рубежом, однако в Америке он — непререкаемый авторитет, к которому хочешь не хочешь, а прислушаешься. Да и главное — детская мечта стать фотографом, слава которого гремит на весь мир, чьи снимки идеально запечатывают "маленькие кусочки времени" в пластинках ретро-камеры, сейчас была ближе, чем когда-либо. Она не сможет отказаться, не сейчас, когда всё идёт неплохо. Надо будет позвонить Хлое, обсудить, стоит ли гнаться за чем-то столь отдалённым, что в погоне за этим можно не заметить, как растрясëтся и без того шаткий внутренний мир. От лёгкого перебирания непростых мыслей Макс едва успела заметить, что поросшая травой и одуванчиками дорожка превратилась в довольно широкую площадку, с установленными на ней потрëпанными лавочками с облупившейся краской и едва накрытых сверху листом гофрированного металла. Это и впрямь не очень-то походило на автобусную остановку, но стенд с информацией о маршрутах всё же обозначил, что это конечный пункт назначения всех путников, вышедших из аэропорта и желающих проехаться до центра задёшево. Людей на этом "пункте" было значительно меньше, чем на главной площади, максимум человек семь. Видимо, автобусы ходят настолько редко и дорога настолько разбита, насколько это вообще можно себе представить. Образ везде-чистой-страны был немного подмочен, что вызвало недвусмысленную ухмылку у Макс. Однако делать было нечего, лишь дожидаться хоть чего-нибудь. Подойдя к стенду с надписями, продублированными, о чудо, на английском, студентка подозрительно взглянула на строчку номера сто. Согласно официальному (ну кто-то же должен заведовать этой помойкой) графику, сотый ходил каждые полчаса, с пяти утра до девяти вечера. Однако, как это часто бывало на западном побережье, здешний автобус будет ненамного отклоняться от графика. Часа на полтора. Взвыв про себя, она измученно выдохнула, но не села на замызганные лавки, а оперлась ногой, согнув её в колене — в такой позе легче было найти наушники и плеер. Спокойная гитара позволила сконцентрироваться на ожидании нескорого автобуса. Спустя десять минут Макс прикрыла глаза. Пробуждение нельзя было назвать добрым. В сторону ожидавших на всех парах надвигался очень шумный автобус. Таких девушка не видела никогда, из чего сделала вывод, что данная модель производилась ещё в прошлом столетии на каком-нибудь местном автозаводе, ныне уже давно канувшем в лету. Поравнявшись с платформой, водитель открыл двери, что сопровождалось пронзительным звуком, будто пар пошёл из трубы гигантского лайнера. Она, наверное, сошла б от него с ума, если бы не затычки в ушах, которые доставать ещё было нельзя — шум не прекращался ни на секунду. Макс было ясно, что ожидать её школьного автобуса здесь точно не приходилось, однако могли местные хотя бы на этот, самый важный маршрут, пустить что-нибудь получше? Денег собирали бы гораздо больше, да и люди были более довольны. К её лёгкому сожалению, это был именно тот "коуч", которого она и ждала. Усевшись в нём и комфортно подложив под голову кофту, она с лёгким недоумением осознала, что ей так никто и не написал, как было обещано... Вспомнив свои мысли про её конечную цель, Макс решительно набрала номер подруги. Все последующие полтора часа поездки она болтала с самым ценным для неё, после родителей, конечно, человеком. Хлоя, хоть и пыталась в начале разговора быть серьёзной и отвечать на вопросы, мучившие Макс, однако позже стала часто переводить темы и каждый раз, когда её подруга-студентка подпрыгивала на месте из-за ям на дороге и шипела от боли в разных местах, смеялась, всё громче с каждым разом. Самой же Колфилд это было совсем не так смешно, но в течение следующего получаса ей пришлось признаться, что её напряжение куда-то пропало, а в голосе появились нотки уверенности, как и хорошие мысли в голове. Ей вот уже несколько лет и так было понятно, каким чувством саму Макс наполняет Хлоя, а Макс, в свою очередь, Хлою... Да, они точно связаны друг с другом чем-то большим, нежели обычными узами дружбы, которые были готовы почти полностью раствориться в их мечтах и грёзах за последние несколько лет разлуки. Только вот узы эти продержались настолько долго, что смогли дотянуть до их новой встречи, уже в более осознанном возрасте. Раньше Макс сомневалась в словах окружающих о том, что они с Прайс буквально созданы для того, чтобы держаться вместе, поддерживать один другого в самые трудные моменты их жизни. Поддерживать так, как могут лишь самые близкие люди, знающие, что каждый из них нужен другому как воздух. Уже позже, осознавая эти слова спустя несколько лет, девушка поняла, как называется такой вид человеческих отношений. Любовь. Под конец поездки она была готова плакать от счастья, и ни начавшийся за стеклом мелкий град, ни недовольные ворчания водителя не смогли лишить её чувства защищённости и радости — в этом мире есть тот, кто никогда её не оставит, и остальное уже не имеет такого поражающего эффекта. Но из автобуса придётся выходить, как и вступать под безжалостный ливень колючих ледяных шариков, навстречу промозглому октябрьскому ветру. Потащив за собой чемодан, натянув поглубже капюшон, она вышла из скрежещущей машины и ступила на сырой асфальт. Казалось странным, что погода здесь так резко поменялась всего за полтора часа, однако Макс не придала этому значения — пока искала информацию про Гразнавию, она где-то вычитала, что горы положительно влияют на стабильность климата и защищают почву от выветривания. Аркадию Бэй действительно окружал невысокий хребет из осевших гор, а здесь такого не наблюдалось — город просматривался со всех сторон, лежал как на ладони. И место практически единственного здания выше семи этажей, которое прикрывало часть города своей могучей тенью, по праву занимала гостиница, перед которой в немалом удивлении стояла студентка. Эта страна не переставала её удивлять — гигантское здание Отеля, не гостиницы, подобное которому она могла видеть лишь на атмосферных фотографиях Эдварда Стайхена, было покрашено в премиальные цвета и отделано текстурными мраморными панелями. Чуть-ли не открыв рот, она подошла поближе и спряталась под большой козырёк, прятавший под собой ещё несколько человек. Около главной двери была повешена медная табличка, гласившая, что данное здание было достроено и торжественно открыто самим премьер-министром в прошлом году, и сходу заработало премию какой-то дизайнерской студии. Пока Макс читала это, она неспешно подошла к входу, у застеклённых дверей которого держал свой нелёгкий пост швейцар, одетый в пурпурную, или даже маджентовую форму. Ей показалось крайне глупым решением оставить такую систему, вместо того, чтобы поставить обычную револьверную дверь, как в том же аэропорту; в погоне за нарочитой дороговизной и статусностью они решили не видеть этого немолодого уже мужчину, который, может, и вовсе считает подобную работу унижением, и который вынужден стоять здесь свою смену, терпя продувающий до костей холодный ветер и дежурно улыбаясь равнодушно проходящим мимо "хозяевам жизни", что даже не замечают такого маленького человека. Колфилд решила проявить хоть каплю уважения по отношению к нему, внутри надеясь, что тот не примет её искреннее слово за издёвку. — Спасибо... — промолвила она, будто ненароком, когда швейцар учтиво открыл ей двери. Мужчина по-доброму улыбнулся ей, поднимая седые усы и щуря искрящиеся жизнью глаза, окружённые морщинами, и кротко кивнул. Этого было вполне достаточно. Холл был впечатляющим. Высокие потолки, свисающие разветвлёнными сталактитами хрустальные люстры, покрытые дорогим мехом и блестящим лаком полы из махагоновых досок — всё кричало о том, что деньги были потрачены туда, куда надо было. Ей это всё не нравилось — куда изысканней в её понимании была некая обыденность помещений, что в отличие от стиля царившей здесь роскошной эклектики придавала чувство спокойствия и умиротворения. Здешний интерьер мог бы понравиться какой-нибудь Виктории, или даже Нейтану, но ей здесь было не по душе. Всё ещё не веря тому, что ей придётся здесь жить, Макс подошла к резной стойке ресепшена, за которой в данный момент стояло четыре портьей, также одетых в пурпурных цветах. Трое из них были заняты, но четвёртая девушка со скучающим видом опиралась на стойку. Ей явно было нечего делать, но придётся ей немного потыкать пальцами в своей базе. Обращаясь к ней напрямую, студентка задала животрепещущий вопрос: — Здравствуйте. У меня тут, вроде как, номер забронирован. Девушка напротив подняла глаза и невидяще уставилась на Макс. Похоже, она ещё была в своих мыслях, но быстро сориентировалась. — Имя? — Макс... Ин Колфилд, пожалуйста... Портье забегала глазами по монитору, располагавшемся в зоне, недоступной для взора приезжих. Колфилд будто была смутно знакома эта, без всяких сомнений, привлекательная девушка, образ которой был немного замутнëн усталостью после трудового дня. Длинные волосы, заплетëнные в поражающую воображение косу "калачом", прямой нос, голубые широкие глаза и утончённые естественные губы. Она была по всем человеческим меркам если не красива, то по крайней мере симпатична. Возможно, если бы Макс пришла сюда пораньше, то она бы застала её ещё и энергичной, что точно прибавило бы пару очков к её харизматичному образу. И всë-таки, даже такая, она затрагивала какие-то струны в памяти студентки — будто лицо портье в последнее время часто встречалось ей. Может, если немного поменять стиль мейкапа... — Да, всё верно... Ваш номер двести шестнадцатый... Удачного проживания, или как там... — Да-а, спасибо... — сказала ей Макс вслух, беря предложенный ключ с изящным брелоком и выгравированным на нём номером, но подумала другое: "Вау, ей бы реально поспать как следует..." Господи, как же амбициозно был сделан этот холл с гигантской лестницей посередине. На ней помещалось всё: по бокам — экзотичные пальмы в горшках, будто из слоновьей кости, в центре — основательная балюстрада для разделения двух людских потоков и фиолетовые ковры. Учитывая, что таких роскошных пролётов здесь было восемь, то можно было сделать вывод, что спросом этот отель пользовался неимоверным, а номера стоили просто бешеных денег, и Колфилд, хоть убей, не понимала, почему ей сняли номер на две недели именно здесь, и придут ли за ней потом неброские дяденьки в балаклавах, чтобы выбить свои лишние тысячи долларов. Это и вправду стоило ей гиганских усилий... Понять, почему они согласились на две недели, хотя изначально было предоставлено лишь три дня, а позже и осознать, что же ждёт её впереди. Теперь вместо требовательного липкого страха у горла, внутри неё разливалось некое тепло, какое появлялось у неё в последний раз во время "тусовки" с Хлоей в её доме, когда Макс находила разные предметы из их совместного детства и фотографию Рэйчел Эмбер. Правда, позже пришёл этот хамоватый охранник Блэквелла, разрушивший весь вайб, и по совместительству мудотчим Прайс, и ей пришлось взять на свою совесть косячок её неформальной подруги. К счастью или к сожалению, врать она никогда не умела, так что когда она внезапно для себя выскочила из шкафа с оправдательной речью, ей показалось, что умудрённый в таких делах бывший военный не очень-то воспринял её слова и даже не поверил в них. Впрочем, как и Джойс на следующий день. Да и если говорить откровенно, кто бы смог? Кого скорее оправдают: татуированную панк-рокера с расслабленной протяжной речью, или же обычную... Девушку с дрожащими нотками в голосе, которая вообще взялась не пойми откуда? Ответ очевиден. Только поднявшись на свой второй этаж, девушка заметила большой лифт, шахта которого была расположена в дальнем конце коридора, но она рассудила, что пользоваться им для того, чтобы подняться на второй этаж — как минимум странно. Но к нему всё равно пришлось направиться — шестнадцатый номер был там же. Подойдя к двери и покрутив в руках ключ, она подумала, что владельцы вполне могли бы ввести систему карт ради банального удобства. Однако — статус! После двух поворотов замка дверь бесшумно отворилась, открывая студентке чудесный мир премиального сервиса. Номер был... Под стать своей цене — впечатляющим: широкая двухместная кровать, телевизор с диагональю в сорок дюймов, климат контроль и неплохая люстра на потолке. Ещё веселее стало, когда ею был обнаружен прямоугольный, похожий на сейф, минибар. Однако сейчас её завлекала только кровать. Повалившись на неё, ощущая каждой клеткой своего тела всепроникающий холод свежепостеленного белья, она поняла, что скоро провалится в сон. Невольно прокручивая в голове события прошедшего сумасшедшего дня, Макс резко остановилась на вновь всплывшем образе портье, облокотившейся на стойку регистрации. Кипящая догадка пронзила её живот острым скальпелем — вне сомнений, она её знала. Это была именно та девушка, пропажа которой будоражит умы многих в маленьком городишке Аркадии Бэй, в котором именно её пропажи не хотел никто, даже её враги. Та девушка, чьë милое, бросающееся в глаза лицо было изображено на сотнях плакатов с отчаянной надписью "пропала без вести". Та, от кого больше всех без ума была именно синеволосая неформалка, что хотела найти её во что бы то ни стало, и в чëм ей помогала её старая лучшая подруга Макс. Это была Рэйчел Эмбер, собственной, мать её, неповторимой эгоистичной персоной...