***
Альбус несколько десятков раз обещает себе закончить ритуал, но в очередном порыве расчертив пару линий, накрывает рисунок плетеным ковриком и уходит прочь. Геллерт ночует в комнате брата каждую третью ночь. Чем они там занимаются Ал даже думать не хочет. В его реальности Аберфорт выглядел таким незаинтересованным с самой первой минуты, но возможно за его нарочитой грубостью крылась банальная ревность. Теперь Альбус понимает это, а тогда объяснял все невоспитанностью младшего, терзаясь беспомощность. В итоге все погубил чужой гнев. Ал не хочет об этом думать, не желает вспоминать, но слишком часто натыкается на подтверждение своих мыслей. Аберфорт гораздо свободнее в своих привязанностях, ведь Ариана умерла совсем юной, не успев сломать ему жизнь. Об этом Альбус узнает из дневников. Его здешняя копия до того скрупулезно выписывал в толстые кожаные тетради все свои мысли, что Альбусу становится тошно. Он его почти ненавидит: за зашоренность, глупость и это высокомерное «австрийский выскочка» и «недоучка». Альбуса тяготила компания нового друга своего брата. Алу же безмерно хотелось отведать его улыбку на вкус. Но взгляд Геллерта не задерживается на нем дольше положенного, хотя в последние несколько дней на дне зрачков мелькает задумчивое любопытство. Кажется, Альбус что-то не то играет, ведёт себя как-то не так, но Аберфорт, увлеченный Гриндевальдом до последнего вздоха, почти не замечает его. Геллерт оказывается наблюдательней.***
Они целуются в беседке в саду, прижимаясь друг к другу так тесно. Альбус натыкается на них, потянувшись открыть окно. Из его спальни просматривается половина сада и эта гоблинова беседка, будь она неладна. Скулы вспыхивают закатным жаром. Альбус жадно смотрит, не в силах отвести взгляд. Они с Геллертом столько раз занимались любовью, что Ал давно перестал смущаться, но этот — новый и незнакомый, — Гриндевальд заставляет его ощущать себя глупым неопытным мальчишкой. До того сильно отличается от всех представлений о нем, что было бы проще, носи он чужую личину. Но разнятся лишь цвет волос и глаз. Тембр голоса тот же, но усмешки — иные. Словно чужую суть запаяли в знакомую оболочку и пытаются выдать подменыша за оригинал. Альбус подспудно понимает: Геллерт чувствует к нему нечто похожее. Гриндевальд вскидывает ладонь и зарывается пальцами в волосы Аберфорта, накручивая жесткие пряди на кулак. И, судя по исказившей лицо гримасе, тихо возбужденно смеется. Альбус немеет, не в силах отвести глаз от бесстыдной картины. Низ живота наливается тяжестью. Аберфорт вжимает Геллерта лопатками в резную лавку и тот, все еще усмехаясь, заводит руки назад, открываясь. Он запрокидывает голову, подставляя ищущим губам шею и вдруг безошибочно ловил чужой взгляд. Искусанные заалевшие губы распахиваются в стоне, который Ал конечно не слышит, но в его голове вспыхивает отголосок из воспоминаний и он отшатывается от окна, резко захлопывая ставни.***
Аберфорт с самого утра собирается на ярмарку, но уходит из дому только к полудню. Альбус, все это время промаявшийся в гостиной с книгой, наконец решается и, выждав для надежности полчаса времени, поднимается на чердак. Ступени деревянной лесенки скрипят под ногами. Альбус низко наклоняет голову, чтобы не стукнуться лбом о притолоку, и замирает, едва не сверзившись с последней ступеньки, когда замечает сидящего на полу Геллерта. Гриндевальд поднимает на него глаза и усмехается, поигрывая зажатым в пальцах кусочком мела. Плетеный коврик отброшен в сторону; Геллерт нависает над рисунком, поправляя одну из рун. — Так вот в чем секрет, — бормочет он рассеянно, изучая сложную вязь. Альбус отмирает и подходит ближе, опускается перед ним на колени и перехватывает запястье. Гриндевальд лениво поворачивает голову. — Даже не знаю, как мне тебя теперь называть. Альбус или… — Альбус, — шипит Ал, вынимая из его расслабленных пальцев мел и отбрасывая в сторону. — А-альбус, — насмешливо тянет Геллерт и коротко по-змеиному облизывает верхнюю губу. Ала вдоль загривка стягивает волной колких мурашек. — Что ты здесь забыл? Брат ушел на ярмарку. Геллерт качает головой, но не спешит высвободить руку из чужой хватки. Вместо этого садится прямо и вновь устремляет взгляд на оконченный рисунок. Идеально правильный, завершенный. — Знаешь, ты просчитался. Местный Альбус строил из себя не пойми что и терпеть меня не мог. Никогда не смотрел на меня так, как ты. Даже не садился обедать за один стол, — рассеянно говорит он, — Называл не иначе как «этот» и никогда не обращался напрямую. — Я знаю, — сухо сглатывает Ал, цепляясь взглядом за белую, усеянную поистершимися метками, худую шею. — Я читал его дневники. — О, он еще и писал? Напыщенный графоман! — Геллерт смеется, запрокидывая голову, а у Альбуса от этого смеха под ребрами тянет так, что хочется вынуть себе сердце. Гриндевальд вдруг разворачивается к нему всем телом, подается вперед и шепчет в губы: — Где ты его похоронил?.. Альбус целует его раньше, чем успевает опомниться. Геллерт не отталкивает, напротив — обхватывает его шею ладонями и тянет на себя, падая спиной прямо в перекрестье меловых линий. Ал кусает его за губу, тихо стонет от плеснувшего под ребра возбуждения, чувствуя, как прохладные пальцы пробираются за воротник его рубахи и скребут плечи. Колени покорно раскрываются, повинуясь ладоням. Геллерт выгибается, притягивая ближе. Трется бедрами и тихо стонет на выдохе. Его губы неуступчивые, а язык — верткий и ловкий. Целоваться с ним так сладко и пьяно, что ради этого стоило мучительно томиться хоть всю жизнь. Геллерт споро стягивает с него рубашку, оглаживая спину. Альбуса пробирает дрожью, когда тонкие пальцы зарываются в его волосы, собирая пряди на затылке. Он жадно ласкает гибкое тело везде, где может дотянуться, распахивает чужую рубашку, кажется срывая с мясом несколько пуговиц. Геллерт фыркает и запрокидывает голову, стирая затылком часть меловой пентаграммы. — Откуда ты такой… несдержанный? В ответ получает жгучий укус под ключицей и шипит, сводя лопатки. Время насмешек прошло, думает Альбус, раздирая пуговицы на его брюках и спускаясь поцелуями по худой груди. Он прикусывает соски, пока они не краснеют, вспухая, ведет языком от ключиц до солнечного сплетения и прокладывает цепочку влажных поцелуев от пупка до паха. Геллерт ободряюще стонет, когда чужая ладонь обхватывает его напряженную плоть, забирая в кольцо. Альбус накрывает губами головку, собирая смазку, рассеянно отмечая что вкус и запах отличаются от того, к чему он привык: слаще и упоительней, но может виной тому запретный плод, который наконец попал к нему в руки. Гриндевальд вскрикивает и тихо хнычет, когда в него по наколдованной смазке проталкивается первый палец. Он узкий и зажатый, до того тесный, что Альбуса бьет пониманием наотмашь: ничего у их с Аберфортом не было кроме поцелуев. Альбус толкается в него пальцами, поворачивая запястье, касаясь там, где было слаще всего. Геллерт под ним отзывается тут же, непроизвольно выгибаясь в пояснице. Теснота сводит с ума, мешая мысли. Само осознание, что и с кем он делает, стремительно подтачивает самоконтроль. Альбус прижимается губами к бьющейся жилке на чужом горле, прикусывая и отвлекая. Глаза Геллерта полнятся темным безумием, находя отражение на дне зрачков Ала. На высоких бледных скулах горят пятна румянца. И все же Геллерт, несмотря на боль, жаден и нетерпелив. Он выворачивается, отталкивает Альбуса и откидывается на лопатки, разводит колени, и эта открытая подчиняющаяся поза ломает в Дамблдоре последние заслоны. Белокурый, ладно сложенный, узкий в талии и невероятно покорный сейчас Геллерт, доводит его до животного возбуждения одним своим видом. Хочется наплевать на все и толкнуться на всю длину, заполняя собой, но Альбус, собрав остатки разума, медленно раскрывает его ягодицы. Геллерт позволив ему растянуть себя, приподнимается на руках и, закусив губу, наблюдает за тем, как Альбус пристраивается, размазывая остатки смазки по собственному члену. Глаза его пустые и темные; губы приоткрыты на вздохе. Он доверчиво вскидывает ресницы и подается навстречу с тихим исступленным стоном боли и наслаждения. Разноцветные радужки закатываются под тонкие веки. Горячая головка скользит по припухшему кольцу мышц, заставляя Гриндевальда свести лопатки. Альбус медленно подается вперед, погружаясь в невозможную горячую узость девственного тела. Геллерт закрывает лицо руками, пока Альбус проталкивается в него по четверти дюйма за раз. — О, боги… — выдыхает он сквозь пальцы глядя на искаженное печатью похоти лицо Альбуса. — Это… в-всегда т-… так? — Ты такой узкий, — шепчет Ал в ответ и наваливается всем телом, опираясь о ладонь подле его головы. Вскидывает чужие бедра повыше и мягко подается назад. — Расслабься, Лерт… Геллерт доверчиво кивает и впивается в его плечо, цепляя в кулак вьющиеся на концах рыжие пряди. Расслабиться и полностью отдать контроль ему сложно, но он старается. Перед глазами все затягивает алым. Желание становится таким острым, что грозит пролиться через край без контроля. Альбус перехватывает себя у корня, сжимая, чтобы не выплеснуться в узкое нутро, даже не войдя целиком. Боль слегка отрезвляет, как отрезвляет и дрожь, пробегающая по телу Геллерта. Тот ее словно не замечает, широко распахнутыми глазами глядя в низкий потолок. Альбус замирает, войдя до середины, мягко оглаживая изгиб чужого бедра. Узкие мышцы сокращаются и наконец пускают глубже. Альбус входит целиком и замирает так на долгую минуту. Обратное движение дается легче, да и Геллерт кажется слегка привык. Он чуткий и чувственный, но чувственность эта словно в полусне, и ее нужно пробудить. Альбус встряхивает головой и толкается снова — сначала мягко и плавно, но с каждым движением наращивая темп. Угол правильный; Геллерт тихо постанывает, гнется как бескостный, дыша мелко и часто. Альбус в принимающей роли легко мог кончить так, не касаясь себя и пальцем, но у него был опыт, а Геллерту в его первый раз нужно слегка помочь. Но то, как он отдается… Как делает все в своей жизни. Абсолютно и полностью. Это сводило Альбуса с ума: и тогда, и сейчас. Движения становятся размашистыми, толчки — глубокими и частыми. У Геллерта разъезжаются колени, он сочится смазкой в альбусову ладонь, кажется уже не осознавая, что сам подается навстречу. В воздухе звенят стоны и отчетливо пахнет сексом. Смазка с хлюпаньем стекает по белым бедрам, отпечатанным не сдержанными касаниями. Ему хватает с десяток грубоватых движений, чтобы выгнуться дугой, замирая над полом, и излиться в ласкающие пальцы, протяжно постанывая и сотрясаясь чувственной дрожью. Альбус в последний раз толкается внутрь и вздрагивает, не имея в себе сил отстраниться. Он кончает с хриплым захлёбывающимся стоном, наваливаясь на Геллерта и зарываясь лицом в его волосы, прихватывая пряди губами. На щеке Геллерта остается смазанный меловой оттиск. Он медленно поворачивает голову, смотрит на Альбуса из-под повлажневших ресниц и улыбается искусанными губами. Дамблдор тянется к нему за поцелуем — упоительно нежным, почти невинным. Геллерт фыркает и рассеянно оглаживает его скулу кончиками пальцев, убирая прядь волос за ухо. — Я весь мокрый и липкий. И не знаю заклинаний от этого, — бормочет он, откидывая голову и медленно моргая. — Лучшее заклятье — это горячая ванна, — шепчет Альбус, зарываясь носом в изгиб чужого плеча. Геллерт тихо смеется, но не спорит, обнимая его за плечи. Они лежат так еще некоторое время, пока Гриндевальд не начинает ерзать — у него затекает поясница. Ал отстраняется и выходит, напоследок огладив кончиками пальцев поджавшийся живот. Геллерт остается лежать, глядя на него из-под тени ресниц. — Я знал, что это будешь ты, — неожиданно говорит он, не спеша свести колени. Альбус замирает, изгибая брови. Геллерт смешливо фыркает на откровенное непонимание, застывшее на его лице. Оттягивает кончиками пальцев правое веко, касается подушечкой влажно блеснувшей молочной склеры. — Предупрежден — значит, вооружен. — чужое недоумение заставляет его рассмеяться. — Я видел этот миг в своих снах, Альхен. Я провидец. Но мои видения бывают бессвязны и не всегда сбываются так, как приходят. Глядя на того тебя, я подумал… — Что этого не случится, — заканчивает за него Ал, садясь рядом. Ощупью найдя чужую ладонь, он сжимает тонкие горячие пальцы, подносит к губам и целует. — Но я здесь и больше никогда тебя не оставлю. Геллерт клонит голову к плечу, изучая его подсвеченный солнцем профиль: растрепанные волосы Альбуса горят живым огнем, создавая вокруг головы ореол закатного света. Гриндевальд отнимает руку, касается завитка локона, накручивает на палец. Кивает с рассеянной улыбкой, опуская ресницы.