Sensitive Saint Sacrifice

* 3,14159265358 * А он почему плакал? * “Что, не можешь заснуть без меня?” Теряясь и пытаясь справиться с нахлынувшим волнением, Джонхан не успевает ответить до того, как приходит новое сообщение. “Прости, что отвлекаю” [собой от мыслей о тебе же] “Я не оставил у тебя кольцо?” Игнорируя положительный ответ на первый вопрос, заданный шуткой вместо “привет”, Джонхан тут же печатает: “какое кольцо?” Уже сейчас через экран чувствует чужие волнение и нервозность. “Черное. Простое. На обратной стороне гравировка. Я, кажется, снял его, когда готовил в последний раз. И не могу найти” Явно чуть-чуть подумав, Джошуа добавляет: “Оно мне очень дорого” Джонхан переворачивается на другой бок, освещая свое лицо экраном ноутбука, валяющегося на кровати рядом. “я не видел” — только печатает он. Но после исправляет на “я не видел. поискать?” Даже не дожидаясь ответа, он шлепает босыми ногами по холодному полу, щелкает выключатель над кухонной столешницей и принимается осматривать каждый угол. Телефон, зажатый в руке, начинает разрываться уведомлениями. Джошуа пытается снова и снова описать кольцо. “Мне подарил его отец” “Я не понимаю, где оно” “Я всегда надеваю обратно” “А сейчас его нет” “Я не заметил сначала” Черт. Джонхан бьется локтем о дверцу холодильника и встряхивает рукой, шипя себе под нос. И столько беспокойства из-за кольца, подаренного человеком, который сломал его жизнь? Сам этот факт заставляет уделить немало сил на то, чтобы справиться с поднимающимся к горлу раздражением и злобой. Это кольцо заслуживает быть раздавленным и выкинутым в реку Хан, а не того, чтобы из-за него сейчас так переживали и тратили нервы. Чтобы не написать вдруг чего-то чересчур резкого, Джонхан не отвечает на продолжающие приходить сообщения. Откладывает в сторону телефон и даже не смотрит на спамящее: “Ты ищешь?” “Джонхан?” “Ответь пожалуйста” “Мне это очень важно” Джонхан вместо ответа занят тем, что ворчит, перекладывая с одного места на другое пыльные банки со специями и соусами. Чтобы провести после ладонью по поверхности темной столешницы и убедиться, что никакого кольца на ней точно нет. “Оно должно быть там. Прошу, поищи” Закашливаясь из-за дунувшего в него затхлого запаха из самого верхнего ящика, который он, наверное, ни разу не открывал со своего переезда в эту квартиру, Джонхан спрыгивает со стула и раздраженно хватается за телефон. “да нет его здесь, я поискал” “Должно быть” “Джису, час ночи, давай завтра” “сам можешь попробовать тут хоть что-нибудь найти” Дерганное сообщение отправляется и отмечается прочитанным еще до того, как мозг успевает подумать и сопоставить. Джонхан застывает над экраном, приоткрывая губы. Глаза пощипывает от пыли и яркого света смартфона. Вместо того, чтобы сгладить свои же слова, он ругается снова себе под нос, откладывает сотовый и продолжает шарить руками по столешнице и рядом, а потом опускается на колени, упираясь острыми косточками в холодный пол, и пытается заглянуть под гарнитур. Самым лучшим сглаживанием своей резкости сейчас было бы найти это долбанное кольцо. Джошуа скорее всего послушал его и лег спать, оставив волнение о такой драгоценности на завтрашний день. И как же стягивает удивлением и замиранием внутренности, когда в тихом шебуршении поисков раздается пиликанье кодового замка. К тому времени нижняя перекладина под гарнитуром уже валяется в стороне, а Джонхан, вооружившись включенным фонариком, шарится в пыльном освобожденном пространстве под тумбочкой, жмурясь и закашливаясь. Он бьется головой об угол ящика от неожиданности и хватается за затылок ладонью, шипя и растирая место очередного ушиба. Зажмурив один глаз, смотрит на входную дверь. — Оно было здесь. Оно должно быть здесь. Может, упало куда-то, оно должно быть… Джошуа даже не здоровается. Не подходит и не говорит ничего кроме зацикленной речи о своей потерянной вещи. Он выглядит не так как обычно, и это заставляет вглядываться в хаотичные нервные жесты и быстро вздымающуюся прохладным воздухом квартиры грудь. Но рассмотреть его из-за беспорядочных резких движений не получается. Игнорируя держащегося за голову Джонхана, он начинает ощупывать все те же места: раковину за краном, столешницы, перекладывает специи с места на место. Пока Джонхан наконец не отмирает и не подрывается с колен. — Джису. Эй, стой, подожди, — он ловит за плечи и пытается заставить посмотреть на себя. Джошуа еще несколько секунд дергается как заведенный и что-то бормочет. И только потом поддается. Белки его глаз красные от недостатка сна и чего-то еще. Чего-то волнительного и возбужденного в нервах. Подстать торчащим в разные стороны спутанным волосам напротив него. Джонхан смотрит исподлобья, будто оставляя себе пути отступления. Что-то явно не так — Джису, — повторяет он имя, пытаясь обратить на себя внимание, потому что красивые глаза — смотрят ему в лицо, но они никогда еще не были такими пустыми, невнимательными и расфокусированными. Бегающие зрачки никак не получается зафиксировать на себе. Что-то не так — Ты сам сказал попробовать мне. Иди спать, я только найду его и уйду, — тараторит Джошуа как заведенный. И только когда своим спокойствием и немым вопросом Джонхан прибивает этот невротичный энтузиазм, его лисьи глаза вдруг оживают и возвращаются в реальность: к настороженному взгляду напротив и холодным рукам, держащим его за предплечья. Он бы никогда в жизни не ворвался просто так, как сделал сейчас. — Я… боже, я даже не спросил, можно ли мне … прости… я… — Джошуа, кажется, только сейчас осознает, что вообще происходит и что он делает, а главное — где находится. — Прости меня. Я подумал, ты сказал мне поискать самому, я подумал, что ты перестал и нужно мне… Я не хотел тебе мешать… Просто это кольцо, оно… Прости, я… Джонхан медленно моргает и облизывает губы. Он замирает и играет спокойствие, боясь шевельнуться или сделать что-то не то. Вокруг них воцаряется хаос из валяющихся по всей кухне коробок и банок из развороченных шкафов, длинный деревянный щит от гарнитура валяется под ногами. — Я понимаю, — кивает он. — Все нормально, ты мог прийти. Джошуа мотает головой. — Нет. Конечно нет. Я уйду, я… прости. Ты сказал только неделя, а я… — Стой, — уже куда настойчивее, Джонхан разворачивает на себя за запястье, не давая увернуться. И наконец ловит взгляд глаза в глаза, пытаясь прочитать в них ответ. — Да что происходит? Что-то. Явно. Не так. После того разговора с Сынчолем что-то начало меняться в привычном легком настроении, наивных любопытных вопросах и легких шутках. И на глубине грустных карих глаз. — Всё нормально, — Джошуа кладет ладонь поверх чужой руки, первоначально планируя убрать ее с себя, но так и застывает, не закончив движение жеста. — Я просто уйду. — Не уходи. Комната замирает вместе с часами в виде Сатурна. Галактикам вокруг впору доставать небесный метеоритный попкорн. Джонхан опускает взгляд. Как же сложно было сейчас это произнести в условиях сжимающегося волнением времени и собственного испуга и непонимания. В такие простые два слова приходится вложить усилий больше, чем в самый сложный доклад на конференции. Джонхан выдыхает так, словно марафон пробежал, а не открыто попросил о том, чего ему хочется. Джошуа молчит. Смотрит так, как будто бы это одновременно те два слова, которые он ждал и боялся услышать. Но Джонхан решает не отступать, все еще не глядя напрямую и пытаясь спрятать взгляд в бликах тусклого света на ламинате. — Уже час ночи, давай поищем его утром? Самое логичное, что можно сейчас предложить. Да ведь? Джису недоверчиво склоняет голову набок и чуть расширяет глаза. — Мы найдем? Джонхан кивает, слабо и сломано улыбаясь. — Конечно найдем. * На Юпитере — 19.16.36 Джонхан будто тысячу световых лет сам не был в собственной спальне. Правильно, ведь в космосе: ни пространства ни времени. Минута то сжимается до состояния секунды, то расширяется в целый бессмысленный день. Метр становится то дюймом, то милей. То тем самым расстоянием, которое всегда остается между телами, не давая им до конца соприкоснуться. Оно — самая невидимая и самая бесконечная единица измерения из возможных. Все зависит от того, чье присутствие на эти величины и длины влияет. Бывает же такое, что, доверительно в себя кого-то впустив, квартира начинает дышать свободнее. Одному Джонхану, видимо считает она, — много воздуха особо без надобности. Куда ему, с таким объемом легких. Джошуа успокаивается и перестает наконец пугать каждым своим бегающим взглядом и бесконтрольными дерганными движениями. С мокрыми волосами он останавливается на пороге чужой комнаты. Бросает взгляд на висящий над кроватью Юпитер. Словно глазами собирается попытаться им управлять. Попросит замереть или, напротив, пойти быстрее? — Я… просто зашел спросить, где у тебя фен, я так тогда и не нашел. — У меня нет фена, — с этими словами Джонхан садится на кровати и смотрит снизу вверх, пытаясь рассмотреть и сделать хоть какие-то выводы: о чем можно сейчас говорить, а о чем нельзя. Что он мог бы сделать, чтобы ничего не испортить и не сделать хуже? А что сделать нужно? — А как же ты сушишь волосы? — Джошуа снова недоуменно склоняет голову на бок, и этот жест помогает Джонхану наконец расслабленнее, привычно-умилённо усмехнуться. Остриженные в Храме волосы начали отрастать, и теперь чуть вьющаяся челка падает на глаза, заставляя Джошуа часто моргать и вздергивать головой, чтобы сместить ее вбок. — Очень просто. Я покажу. Джонхан протягивает руку и за запястье тянет на себя, чтобы заставить опуститься к полу и сесть на край лежащего на полу матраса. Привстает на нем же на колени, чтобы сзади дотянуться до полотенца на чужой голове и снять его, а потом — растрепать им же волосы. — Эй, — вскрикивает Джошуа, — что ты делаешь?! Джонхан улыбается, кривя смешно нос, и чуть отклоняется назад, на скорости суша полотенцем отросшие пряди. — Работаю феном, я же гостеприимный, — улыбается он. Но уже через минуту откидывается, оседает на постели и так тяжело дышит, словно пробежал пару спринтерских забегов. — Самый действенный способ. Только энергозатратно. Джошуа наигранно недовольно фыркает, разминая пальцами шею. — Я думал, ты мне голову оторвешь. Не вставая с матраса, поправляет перед зеркалом и правда подсушенную прическу. А Джонхан имеет возможность смотреть в лицо через зеркало так, что самого его Джошуа не видно. Мысли разрывает напополам. Лиз и Мингю были правы: продолжать нарываться на нахождение в такой отчаянной близости все равно что вкручивать в себя ржавый штопор. Но если Джошуа только скажет, что это ему помогает, — Джонхан и сейчас прекрасно осознает, что вкрутит в себя этот штопор еще поглубже своими же собственными руками. В конце концов, он сам потом с собой разберется. Главное, только ему не навредить. Отличить свои желания от его. От темных влажных волос пахнет фруктовым шампунем. А от постельного белья — лавандовым эфирным маслом, которое Джонхан использовал несколько дней, пытаясь испробовать на себе свои же методы от бессонницы. (кроме самого главного) Он боязливо протягивает руку, касаясь пальцами плеча в широкой домашней футболке. — Мы найдем кольцо, ладно? Джошуа сидит спиной, но Джонхану, перестающему смотреть на зеркало и перемещающего взгляд на него самого, прекрасно видно, как он кивает. — Ладно. — Уже поздно. Ты… спишь? — коряво заданный вопрос имеет совершенно понятный для них обоих смысл. “Смог ли ты опять заснуть дольше чем на три часа после той ночи?” Джошуа поворачивает голову так, что теперь его лицо в полумраке спальни видно Джонхану в профиль. Но он только отрицательно ведет головой, опуская глаза, словно ему стыдно за то, что не оправдал ожиданий. В него ведь так много вложили, потратили свое время. Джонхан облизывает ставшие уже обветренными из-за учащенности этого жеста губы. — Уже поздно, — повторяет он, — давай попробуем поспать. И вот как сейчас сказать ему, чтобы не уходил? Что не нужна ему гостевая спальня с мягким матрасом и большим плюшевым мишкой. Он постарается быть лучше и мягче игрушки. Только как узнать, что он тоже этого хочет? Больше всего на свете Джонхан боится того, что ему это нужно больше, чем Джошуа. Но тот сам неуверенно смотрит в сторону подушек. — Можно… — Давай договоримся, что у тебя безлимит на “можно”, — примирительно почти шепчет Джонхан. — Я смотрю настолько скучный сериал, что под него засыпаю. Хочешь попробовать? Неловкость в каждом жесте говорит о том, что страшно хоть каким-то намеком попробовать заснуть также как в прошлый раз. От продавливающего рядом матрас тела резко становится теплее и замирательнее. Так нестерпимо хочется прикоснуться к коже, мягкой и теплой, на рельефном предплечье, что мелкие мурашки пробегают по кончикам пальцев призывом к ошибочному действию. Как будто бы когда он тут — все правильно и не за что волноваться. Не нужно думать и переживать. “Где”, “Как”, “С кем”, “Что же не так?” Можно просто… закрыть глаза. — Джонхан. Прикоснуться Джонхан так и не решается. Под тихое шуршание глупого диалога на фоне, он раскрывает медленно пушистые ресницы, которые уже готовились обрамлять наконец-то спокойный сон. — м? — Ты спишь? — ммм, — мыча теперь уже отрицательно, он елозит на подушке и подкладывает под щеку ладонь. Джошуа реагирует на это копошение и переворачивается к нему лицом, заслоняя собой свет от ноутбука, остаточные блики которого играют на бледной коже. Там, на фоне, кто-то признается кому-то в дурацкой вечной любви. Наверное, все изменится примерно в следующей серии. — Как люди выбирают друг друга? Глаза Джонхана замирают, гуляющие до этого по лицу, кажущемуся ему до одурения и захватывающего дыхания красивым. Перестают изучать каждую клеточку. — Ты задаешь такие сложные вопросы, — неловко улыбается он. — Я не имею никакой компетенции на них отвечать, — этот аргумент для Джису — явно не аргумент. Он продолжает смотреть выжидающе и кажется только больше заинтересовывается. — Наверное, ты просто… это чувствуешь? Это что-то, чему не получается сопротивляться, даже если очень нужно, такое ни с чем не перепутаешь. Я не знаю, — он никогда не говорил ничего честнее, чем это. Они переговариваются шепотом, боясь спугнуть, видимо, обнимающуюся в слезах на экране пару, хотя не обращают на нее никакого внимания. — Но вероятность того что тебе ответят.. что вы совпадёте? — задумчиво тянет Джошуа. Пытается прикинуть что-то на пальцах, оказавшихся между их лицами. — В мире восемь миллиардов людей, так? И вот именно тебе так повезло, что из всех восьми миллиардов именно этот человек посмотрел именно на тебя? Именно тот, кого и ты из этих восьми миллиардов выбрал? Джонхан слабо улыбается, пытаясь уследить за движением чужих пальцев. — Ну это же не совсем так. За жизнь успеваешь близко узнать не так много людей. А для таких чувств.. нужна близость, — говорит он сбивчиво из-за смущения темой. — Это же почти случайность. Те, кто при одних обстоятельствах влюбляются друг в друга, не влюбились бы при других? Так просто… случается. Череда обстоятельств приводит вас к ситуациям, обусловливающим появившиеся чувства. Когда между двумя людьми происходит что-то, они ведь чувствуют это вдвоем. Джошуа исследовательски поднимает глаза к потолку. — Но и безответно же многие влюблены? — О да, очень многие, — грустно усмехается Джонхан, — тут все зависит от твоего везения. Ты можешь почувствовать эту “череду обстоятельств”, а другой человек — нет. Наверное? Я не знаю. Мне кажется, никто не знает. Если бы хоть кто-то понимал, как все это работает и написал бы четкий учебник, — было бы куда как легче. И совершенно перестало бы быть так волнительно-замирательно. — Это так странно, — говорит Джошуа, на долю секунды оборачиваясь на экран позади себя. — Ты выбираешь кого-то. Одного. И выбираешь доверить ему себя, — сам впервые стушевываясь от того, куда залез в своих постоянных вопросах, он косит глаза в сторону, но не отступает. — А люди сразу понимают, что чувствуют? Джонхан виновато пожимает плечами. — Кто как, все по-разному. Боже, тебе лучше спрашивать это всё у Минхао. — А у него были романы? Джонхан фыркает: — Да, все на полке стоят в его лофте. Джису улыбается шутке, но настолько серьезно, что кончики губ почти сразу возвращаются на место: — То есть, — резюмирует он, — влюбляясь, человек и не должен бояться, что вдруг где-то, буквально за углом, кто-то более подходящий ему? Болезненный спазм молнией пробегает от груди к животу. — Влюбляясь, ты вообще перестаешь о чем-либо думать, — улыбается Джонхан. — Так мама всегда говорила, — вдруг вспоминает Джошуа явно что-то из подросткового возраста, и глаза его загораются снова не останавливающимся ни перед чем любопытным огоньком. — Твоя тоже? Где она сейчас? — в ответ на этот вопрос Джонхан напрягается так заметно, что даже на расстоянии по воздуху передается, как сковывает его плечи. Понимая, что ответа не последует, а в круглых глазах напротив зарождается что-то болезненное, Джошуа тут же добавляет первое, что приходит в голову. — Ты на нее похож? Джонхан чуть расслабляется, позволяя легким выпустить воздух. Он сам касается своего лица, как будто впервые осознает его на ощупь и пытается с чем-то сравнить. Но потом только поджимает губы и отрицательно ведет головой. — Нет, не похож. Джошуа снова подается невоспитанным импульсам. Тянется, чтобы взять чужую руку, остающуюся у лица, в свою. Изучает как под микроскопом внимательным уставшим взглядом. Ну конечно, ему сейчас всё интересно. — У тебя всегда очень холодные руки, — говорит он словно ход эксперимента фиксирует. Переворачивает к себе ладонью и рассматривает исчерчивающие кожу линии. Джонхан фыркает, сжимаясь от щекочущего ощущения, когда чужие пальцы проходятся по чувствительной части ладони. — Это называется анемия. Джису кивает. Запоминает новое слово. А сериал на фоне затихает концом очередной банальной серии. Та хочет переключиться самостоятельно, но на титрах резкий пиликающий звук раздается по всей комнате. С жалобным стоном оповещая о своей кончине, севший аккумулятор ноутбука погружает комнату в еще большую тьму. Джошуа жмется к подушкам и опускает руку, которую держит, ладонью на свою голову. Та раскаленная от мыслей и попыток что-то понять, и холодные пальцы контрастирует с поднявшейся в черепной коробке от перегрузки температурой. Ни даты ни времени. Наверное, от этого получается почувствовать тягучее успокоение. Довериться друг другу. Как эти странные люди, между которыми происходит “череда обстоятельств” и им выпадает шанс что-то вместе почувствовать. Прикрывая глаза от того, что пальцы сжимаются на его голове и чуть скользят, — так, что большой оказывается на мягкой коже виска, — Джошуа двигается ближе и зарывается поглубже в теплое одеяло. — Засыпай, — тихо говорит Джонхан, продолжая невесомо гладить по голове и смотря куда-то в сторону. * Звук вибрации заставляет распахнуть глаза и сердце забиться в быстром сбивчивом ритме. Джошуа носом и теплым сопением утыкается в плечо и приходится очень аккуратно отодвинуть его от себя, тут же прикрывая раскрытые плечи одеялом. Нащупывая телефон под своей подушкой и видя имя звонящего, Джонхан сонно морщится, щурит режущие глаза и снимает трубку. — Привет, — взволнованный голос Мингю слышится на том конце. Ни извинений ни объяснений, — просто послушай. Приближая динамик телефона к компьютеру, он включает запись звонка в 119:

— Я могу вам чем-то помочь? — Приезжайте скорее. Меня убили.

*** Джошуа остается спать на согретом матрасе. Ступни снова замерзают моментально, стоит им только соприкоснуться с ледяным полом. Джонхан залетает в управление спустя двадцать минут после звонка. Но понимая, что экстренной срочности никакой, он замедляется и недовольно ловит Мингю в общем зале. Тот использовал слишком нечестный ход: заинтересовать настолько необычным звонком, чтобы быть уверенным, что Джонхан не пошлет его во внеурочное время и не останется просто спать дальше. И теперь очень хочется кому-нибудь за это отомстить. Только успев недовольно поздороваться с начальником, Джонхан замечает за его плечом тонкую фигуру в переговорной. И тут же зловеще предвкушающе ухмыляется. — Скажи, что мои глаза меня не обманывают. — Джонхан, давай не… — вместо “привет” говорит Мингю, но даже шагнуть в его сторону не успевает. Поздно. Вооружившись телефоном, Джонхан подкрадывается к переговорной, подходит сбоку и делает фотку, специально включив перед этим звук характерного щелчка. — Какого хрена, — шипит Минхао, заворачиваясь в длинный вязаный кардиган. — Мингю сказал, это срочно, я не успел переодеться. Вещи в моем кабинете. Джонхан тихо хрюкает над получившейся фотографией, на которой помятый и сонный китаец сидит в домашних штанах и футболке с ромашками. — Можно я его убью? — обреченно интересуется Минхао у Мингю. — В очередь, — вздыхает тот, уже появившись следом на пороге переговорной. Джонхан фыркает, приподнимая верхнюю губу. И тоже оборачивается к начальнику, умоляюще хлопая глазами при взгляде снизу вверх. — А мы можем заменить китайца в команде? Тот из Индии мне больше понравился. Мингю разводит руками. — А ты вот думаешь, я по какому принципу команду собирал, национальному? Только сейчас Джонхан замечает мужчину, сидящего в углу. Тот нервно сплетает пальцы между собой и перебегает взглядом с одного сотрудника на другого, не решаясь вмешиваться в несерьезную перепалку. — Так, рассказывайте, — приходится наконец откашляться и отбросить дурачество, благодаря которому теперь хотя бы не настолько обидно, что пришлось покинуть сопящее на ухо дыхание и наконец теплую постель. В которой остался он. — Это вас убили? Темноволосый парень кивает. На вид ему лет тридцать пять, если считать, что пару-тройку лет накинулось благодаря сегодняшней ночи. — Это Ли Дохек, — Мингю выкручивает ладонь, представляя их “жертву”. — Вы уже виделись на опросе, это его знакомая сгорела в машине на прошлой неделе. Зная память Джонхана на лица и феерическую к ним внимательность, он прекрасно осознает, что не мешало бы эту информацию повторить и закрепить. Мужчина снова кивает, как бы подтверждая слова Мингю, и, тихо откашлявшись, снова рассказывает историю из-за которой оказался здесь. — Когда я подъехал вчера к своему дому, было уже очень поздно. Я возвращался с похорон Сынхи в Апукчжоне. Всю дорогу чувствовал что-то неладное, будто за мной кто-то следит. И решил оставить на водительском месте свою куртку, надетую на подушку, это выглядело так, будто я там заснул. После этого поднялся домой. И проснулся ночью от взрыва. А когда выглянул в окно, понял, что моя машина горит. Джонхан любопытно распахивает круглые глаза. — Дайте угадаю, — вздыхает Минхао, косясь в сторону допросной, — там ваша бывшая? Мингю кивает вместо парня и коротко объясняет: — Это первая, о ком сообщил нам господин Ли. Мы сверили последние рисунки шин на парковке и один совпал с ее автомобилем. Она была рядом, но никаких прямых улик у нас нет. — Если ты и эту пару вдруг прогулял, — издевательски-заботливо поясняет Минхао, поворачиваясь к Джонхану и игнорируя хихиканье из-за его вновь открывшейся хлопковой футболки с ромашками, — то рисунок каждой шины — индивидуален. С ними можно работать как с отпечатками пальцев. Джонхан тихо бурчит себе под нос передразнивание “если ты и эту пару…”, не желая признавать, что действительно оставил это где-то в голове на полке с ненужной информацией, но тут же как лампочкой над головой переключается и поднимает глаза: — Поджог в 90% случаев означает месть, — кивает он, ссылаясь на базовый курс криминалистики и, кривляясь в сторону Минхао тихим передразниванием, поворачивается снова к их сидящей в углу неудавшейся “жертве”. — Что, не особо гладко расстались? Минхао шикает, заставляя его замолчать. А сам наклоняется к парню, изображая внимательность и участие, которое можно без проблем перепутать с давлением: — Дохек-ши, расскажите нам, что произошло, — говорит он тихим доверительным голосом. А произошло все как всегда. Ссоры, скандалы, измены, выкинутые из окна вещи. Сгоревшая в машине Сынхи была коллегой и одной из причин ревностных истерик. Заканчивая сбивчивый рассказ, мужчина подытоживает главное: — У нее и раньше это случалось. Приступы агрессии и гнева. Я пытался отвести ее к психиатру, отправить на добровольный курс лечения, но каждый раз это заканчивалось только очередным скандалом. Мы и расстались, потому что однажды она напала на мою подругу. Приехала на день рождения знакомого, устроила скандал из-за переписки об общем подарке. Она становится неадекватная порой, будто переключается. И больше я этого терпеть не мог.. Своим поведением она чуть не разрушила все остальное, что у меня было. Из этого рассказа и самым плохим детективам сразу бы все стало ясно. — Проблема у нас одна, — вздыхает Мингю. — Как добиться признания, если свидетелей нет? В воцарившейся тишине Джонхан перепрыгивает глазами с одной клеточки пестрого пола на другую. Так легче сосредоточиться, чтобы справиться с волнением насчет происходящего дома. К исходу как раз приближаются те самые три часа с того момента, как они заснули. Досчитывая клеточки до той, что упирается в прозрачную дверь, Джонхан поднимает глаза на потерпевшего. — То есть, у нас задержан подозреваемый, обвиняемый в вашем убийстве? Который не знает, что вы живы? Дохек кивает. И после второго вопроса кивает еще раз. Мингю рядом опирается на стол и делает глоток кофе, который наконец-то никто не отбирает. Хотя бы в четыре часа ночи во время работы вне смены никто не заберет право на спасительный кофеин. — Но как вообще заставить признаться в убийстве, которого по факту не было? Джонхан закусывает нижнюю губу, оборачивается на начальника, обнимающегося с огромным стаканом, и хитро улыбается. — О нет, — успевает только прокомментировать Минхао. — Нужна рация и наушник из переговорной, — хихикает Джонхан, делясь с китайцем огоньками в глазах. — И Мёнхо, одолжишь пару тех самых шмоток из кабинета? * Сидящая с непроницаемым выражением девушка с ног до головы оглядывает эксцентричное и странное появившееся на пороге существо. У нее вытянутое, чем-то отталкивающее и неприятное, лицо и длинные волнистые волосы, спутанные колтунами. Глаза болезненные и бегающие. — Ханыль, здравствуйте. Девушка поднимает на вошедшего подозрительный взгляд. — Если вы тоже следователь, то странный. — Нет, что вы. Джонхан подходит к окну и загадочно вглядывается в темный пейзаж, видя боковым зрением, как вперивается в него недобрый внимательно анализирующий взгляд. Он заворачивается в длинную шелковую накидку, в самую пафосную, какую только нашел, копаясь в местном “рабочем” гардеробе коллеги. И поправляет ленту от нее же, которой повязал волосы. Продолжает молчать, загадочно вглядываясь в темноту ночи. — И кто же вы тогда? — не выдерживает девушка. Ее голос кажется защищающеся-грубым. Джонхан отлипает от окна и воздушно садится напротив нее, изображая максимально сочувствующий взгляд. — Вам может показаться это странным, — аккуратно начинает он, — но… я экстрасенс. Медиум. Называйте как хотите. Ваш молодой человек погиб этой ночью и его душа пришла ко мне, потому что не может найти покой, пока не поговорит с вами. Он игнорирует “я не ее молодой человек” в своем наушнике, закрытым длинными волосами от посторонних глаз и осудительное “тшшш”. Девушка косится на него как на умалишенного, и усмехается. — Да вы что? Это новый способ меня разговорить? Мы с Дохеком расстались. Это он так решил, — становится не по себе от того, сколько злобы вложено в несчастное местоимение из двух букв. И “о” и “н” захочется долго тереть себя мочалкой после такого обращения из концентрации ненависти. Джонхан мотает головой, сбивая из головы странные мысли, спокойно и серьезно отрицательно кивает. — Нет, мне от вас ничего не нужно. Дух Дохека разбудил меня и сказал, где вы. Поэтому я и приехал. Это срочно. — Ну-ну, — вздыхает девушка, хотя по невербальным жестам легко читается, как она выпрямляет спину и настораживается. Джонхан свой взгляд делает еще грустнее и задумчивее. — Вы ведь так и не поговорили, да? Девушка дергается. — Вы ничего не знаете! Злость и адреналин от совершенного в припадке ужаса сменяется постепенным осознанием себя и своих действий. Все микровыражения лица кричат о нагнетающемся страхе. Джонхан зажевывает губу, стараясь вести разговор максимально аккуратно и в верном направлении: оттенок голоса и интонации как скользят по канату, рискуя наклониться чуть вбок и сломать всю игру. — Ваш любимый мертв. И он пришел ко мне, чтобы передать вам послание. Я даже ничего от вас не требую, почему вы так злитесь? Ханыль затихает. Смотрит по очереди во все четыре угла, словно ищет кому бы задать вопрос, а после откидывается на стуле. — Докажите. Джонхан отправляет все самообладание на то, чтобы на долю секунды не улыбнуться одним кончиком губ. — Мы можем позвать его прямо сейчас, — говорит он уверенно. Девушка складывает руки на груди и вскидывает бровями. В этом жесте куда больше желания обнять, защитить и утешить себя, чем выстроенной линии обороны. — Валяйте, — зло шипит она. В этой злости куда больше страха, чем ненависти. Джонхан достает из кармана мел и начинает чертить что-то на металлической столешнице между ними. Пытается заставить руки не дрожать, осознавая, как внимательно наблюдают за каждым его жестом. Закончив с придуманными на ходу рунами, он встает, чтобы достать из шкафов две свечки, которые расставляет так, словно вымеряет каждый ритуальный сантиметр. И, поджигая фитили, выключает основное освещение, снова усаживаясь напротив арестованной. Та замолкает, завороженно и не веря своим глазам следя за каждым его жестом. Тяжело вздыхая, Джонхан опускает руки на руны и закрывает глаза. — Дохек, здесь твоя любимая. Приди к нам. На несколько секунд воцаряется тишина, прерываемая только дыханием, — в комнате и в наушнике. — И как, пришел? — все еще скептически, но уже шепотом, интересуется девушка. Джонхан мысленно благодарит вселенную за то, что она все еще явно не отошла от приступа и находится не совсем в себе, чтобы цинично анализировать информацию. Он вздрагивает, резко и взволнованно поворачивается к стоящему рядом с ними пустому стулу. А потом поднимает на арестованную дрожащий взгляд. — Он с нами. Та сглатывает испуганно, но все еще стоит на своем. — Да что вы? И что говорит? Джонхан прищуривается, словно прислушиваясь. — Что ему жаль. Ханыль снова хмыкает. — Вы же понимаете, я вам не верю. — Спросите что угодно, — шепчет Джонхан, изображая, что изо всех сил старается держать хрупкую сверхъестественную связь, — то, что знаете только вы. И он ответит вам. — Ладно, — от такой уверенности девушка стушевывается. Она довольно быстро придумывает вопрос. — Какую пластинку мы слушали когда впервые оказались у меня дома? Джонхан поворачивает пустой взгляд к пространству над стулом. Поднимает подбородок, чтобы придать всем своим обычно неуклюжим жестам побольше величественности. “блин, я не помню”, — раздается в наушнике, который закрыт длинными волосами. Джонхан облизывает губы. — Подождите, — просит он, — он ответит. Девушка становится еще скептичнее и недоверчивее. Вот-вот этот шанс будет потерян. “Бах! Мы слушали Баха! Киттата ля жор…. или как-то так” — громко раздается в наушнике. Все самообладание уходит на то, чтобы не заржать. Джонхан драматично прикрывает глаза. “Токката и фуга ре минор” — подсказывает спасительный голос с китайским акцентом. — Токката и фуга ре минор, — видя как расширяются в ужасе глаза девушки, Джонхан ловит раж и позволяет себе самодовольно ухмыльнуться. Ханыль начинает бегать взглядом по всей комнате, боясь смотреть на зловещий стул. — Как вы это сделали? Больше никто не знает. Мы были одни… — Я же говорю, — наклоняется Джонхан чуть вперед, — он здесь. Девушка судорожно вздыхает и смотрит на пустую сидушку. В ее глазах наконец начинает отражаться страх и непонимание. — Спросите еще, если не верите. Что-то личное. Он хочет убедить вас. — Что ты пообещал мне, когда мы были на пляже? В последнюю поездку в Инчон. “Что что бы ни случилось, я останусь рядом и помогу вылечиться” — грустно говорит голос в наушнике под аккомпанемент всеобщей тишины. Джонхан повторяет эти слова слово в слово, пряча взгляд, который сожаление уже не играет. Девушка закрывает ладонями лицо, чтобы скрыть начавшие катиться по щекам слезы. — Что он хочет? — спрашивает она, стараясь изображать агрессию. — Что ему нужно?! — Он хочет извиниться, — говорит Джонхан. “Я этого не говорил” “Да тихо” “Не мешайте ему” “Он же все слышит” “Выключите микрофон, идиоты” Джонхан раздраженно вздыхает, пытаясь абстрагироваться от шума в наушнике. — Он говорит, что ему очень жаль. — Он всегда так говорил. Я ему не верю! — Призраки не умеют врать, — качает Джонхан головой, мысленно благодаря всех богов, что за стенкой додумались замолчать. — Это правда. — Так ему… действительно было жаль? Он не любил ее? — срывается почти на крик и истерику девушка, обращаясь сначала к экстрасенсу, а потом уже — к пустому стулу. — Ты ее не любил?! “это жестоко” — прорывается в динамик расстроенный голос Ли Чана. “скажите ей” — просит голос Дохека, — “что я помню про первую годовщину на море” Джонхан пересказывает и эти слова. — Он помнит. — Прости, — девушка почти кидается к пустому стулу, — Прости, я не хотела. Я не знаю, что со мной было. Я как сошла с ума. Прости. — За что вы просите прощения? — спрашивает Джонхан, которому становится совсем не по себе. На него поднимают обезумевший взгляд. — За то, что я их убила. * — Мы уведем ее через несколько минут. Хотите попрощаться? Теперь ей можно сказать. Голос Мингю, которому предстоит разбираться со всем этим дальше, — как под толщей воды. Почти не разбирая дороги, Джонхан выходит из допросной, стягивая по пути неудобную накидку и пытаясь развязать ленту на волосах. Но начальник, передав бразды правления кому-то еще, нагоняет в большой зале, и сам снимает зацепившуюся ленту. — Будешь записывать их под своими номерами? — интересуется он, имея в виду раскрытое дело, к счастью, только об одном убийстве вместо двух. — Кого? — фыркает Джонхан. — Ни в чем не виноватую девушку и подушку? Мингю поправляет его растрепавшуюся челку, внимательно отслеживая бегающий взгляд. — Джонхан — м? — Спасибо, что приехал. И что он ждет в ответ? “Пожалуйста”? Или… Опять он все понимает. Джонхан кривит губы и шипит тихое “черт”. Как же бесит, когда кто-то умеет читать тебя как раскрытую книгу. — Джису, — только говорит он. Мингю склоняет голову на бок. — Что Джису? — Он у меня дома. Не смотри так, — просит умоляюще Джонхан. — Впервые с той ночи. С ним что-то не то. Вопреки всем ожидаемым лекциям, Мингю только кивает, невербально говоря очередное “спасибо” за правду. — Значит, там ты нужнее. Иди к нему. Джонхан только поднимает на него на несколько секунд озадаченно-благодарный взгляд, и уже через несколько секунд скрывается за дверьми лифта. *** Звон колокола заменяет пульс бьющейся крови в ушах. Все картинки зрения мешаются в кашу перед пеленой, стоящей в глазах. Заунывная молитва учителя проникает под кожу, исчерченную синяками. Раздражает нежные нервные окончания. Альянс креста и лотоса, нарисованных на ткани, развевается подобно пиратскому флагу. Всё здесь — ритуал смерти, который они выдают за ритуал жизни. Люди в холщовых капюшонах кружат, как плывут по воздуху, вокруг тела, призванного переродиться. И если не быть уверенном в собственном восприятии, рискуешь испугаться творящегося вокруг средневековья. — Не надо, — просить получается слабым, но не поломанным, голосом. Так, что собственные звуки неузнаваемы. Отделить бы себя от тела, уплыть мыслями в домашнюю еду и мамины теплые руки. Глаза закрываются, представляя себе лучшее место, воспроизводят картинку дома из воспоминаний. Грубая рука хватает за запястье, на котором уже расплывается только что оставленный бордовый след. Приходится зажмуриться от боли, и из-за этого тщательно собирающаяся картинка дома на острове разбивается на кирпичики, растворяющиеся в приступе слепой беспомощности. — Что ты делал в учебной комнате ночью? — голос учителя — точно то, что никогда не забудется. Будет воспроизводиться в голове. Снова и снова. Снова и снова. И снова. — Я ничего не видел. Запястье выкручивают на себя, заставляя заскулить от боли и развернуться к привязанной фигуре. На этот раз для ритуала будут использовать его кровь. Новая попытка очистить. Тело одержимого дергается в конвульсиях на металлическом столе с вырезанными иероглифами. Острое лезвие ритуального ножа подносится близко к чувствительной коже. — Как же ты мне надоел. Отвлекает звук сирены проносящейся мимо машины скорой помощи. Стоп. Ее не может здесь быть. * Открывая дверь, Джонхан вздрагивает от громкой сирены пронесшееся под окнами машины скорой. Хочется попросить пиликающие цифры кодового замка быть потише, чтобы не стать дополнительным источником шума. Еще на пороге его окутывает ощущение волнения и замирающего сомнения. Хочется встать на цыпочки, чтоб не спугнуть зловещую тишину. Быстро разуваясь, он чувствует каждой клеткой, что что-то не так. Медленно открывает дверь своей спальни, но на кровати никого не оказывается. Проходит к тумбочке, чтобы щелкнуть ночником, и вздрагивает всем телом, вскрикивая, но тут же зажимая ладонью рот. Вздыхает, пытаясь протолкнуть воздух в парализованные страхом легкие. — Джису? Ты напугал меня. Свернувшийся в углу клубок не шевелится. Подходя ближе, Джонхан пытается прогнать дрожь, он тут же опускается на пол, оказываясь напротив. Глаза наполняются паникой до краев, но та не спешит вырваться наружу от того, как сковало неподвижностью тело. Все движения и слова даются с трудом. — Они меня заберут, — говорит Джошуа не своим голосом, продолжая прятать голову в коленях, которые обнимает руками. Голос этот звучит утверждающе, металлически-спокойно, как отчет о доказательстве всем и так давно известной теоремы. — Кто? — шепотом спрашивает Джонхан, испуганно щурясь. — Вонгви. Они здесь, везде. Отец всегда говорил, что они за мной придут. Кольцо меня защищало. — Здесь никого нет. Только ты. И я, — медленно говорит Джонхан. — Мы только вдвоем «вдвоем» «с кем-то» Джошуа наконец поднимает глаза и мотает головой. От этого становится чуть спокойнее. Однако он смотрит куда-то за чужое плечо, и от этого взгляда тут же становится парализующее жутко. Зажмуривается. Не проронив ни звука, сжимается сильнее. Джонхан сглатывает, не оборачиваясь. Лучше не знать, что там позади него. — Что происходит? Дотронуться страшно — вдруг сделаешь хуже? Джошуа резко одергивает руку от попытки приблизиться. — Не трогай! А то они и тебя заберут. — Кто они? Джису, мне страшно, пожалуйста, — просит Джонхан, срываясь на искренность. Он все-таки догоняет чужую руку, и взяв указательный палец, на котором помнит кольцо, обвивает его своим, окольцовывая фантомным амулетом. — Посмотри за меня. Еще раз, — продолжая держать свой палец вокруг чужого нужным кольцом, он дожидается, пока неуверенный взгляд снова поднимается и направляется за его плечо. — Посмотри. Ты все еще кого-то видишь? Джошуа мотает головой. — Нет. — Вот видишь, никого нет. — Но они существуют, — возражает, сглатывая виновато. — Нет, — утверждает Джонхан, вкладывая в отрицание всю имеющуюся у него непонятно откуда взявшуюся уверенность. — Не существуют. Джошуа поднимает наконец затравленный взгляд, становящийся куда осознаннее. — Он прав. Сынчоль говорил правду. Я должен был умереть в той пещере. Джонхан вспоминает то, насколько он был напуган, в отличие от остальных, находящихся там. И как жался к нему, боясь чужих, даже совсем мимолетных, прикосновений. Внутри все стягивается от страха и осознания. Нервы будто притягиваются друг к другу тугим жгутом. Замершее время и не существующее — совсем разные вещи. Джонхан смотрит, не моргая, только взглядом прося продолжить рассказ, и не убирая руку от впервые холодной чужой. Страшно, что даже если букву лишнюю произнесешь, — спугнешь доверие. Но все-таки срывается на аккуратный шепот: — Что это значит? Джису начинает рассказывать сбивчиво, но его голос его же самого отрезвляет и возвращает постепенно в реальность. — Они знали, что я приношу одни проблемы. Хотели, чтобы я просто не пережил ритуал. Перед этим они не давали мне есть и... Сынчоль должен был стать орудием в их руках, а я — просто перестать им мешаться. Джонхан чуть подается вперед, и от этого Джису шугается в сторону, как будто его собирались ударить. Свои действия приходится объяснять. — Я обниму тебя, ладно? Если хочешь. Джошуа сам подается вперед, укладывая голову на худое плечо. Когда вас двое и боится кто-то один, — второму бояться автоматически не получается. Слишком необходимо взять на себя ответственность за всё происходящее. Джонхан чувствует, как ему сбивчиво бормочат куда-то в ключицы: — Только не избавляйся от меня. Даже если я тебя раздражаю. Потерпи меня немного. Я стану нормальным. В ответ на это — не получается выговорить ни слова. Теперь и гортань вся немеет, по ней, как по затекшей руке, воздух проходит мурашками, раздражая любым движением, когда через раз получается не забывать дышать. Так и не дождавшись ответа, Джошуа добавляет: — Прости. Я тебя напугал. — Все нормально. Все на что хватает сил — только успокаивающее кивнуть, сжимая сильнее руки. А он почему плакал?