Нескончаемое ожидание

      — Постой! — с надрывом закричал Юджи вслед бегущему из его дома брату. Но Рёмен был повелителем стихии, божеством стремительных потоков и ужасных бедствий. Повлиять на него словами было крайне сложно.       Но Юджи продолжал кричать. Даже когда фигура Рёмена растаяла в лёгком тумане, даже когда понятно стало, что он не остановится, не вернётся, чтобы выслушать их с Сатору.       — Тише, Юджи, — произнёс мужчина. Рука его мягко легла на плечо Юджи. — Мы можем только ждать.       Тогда Аматэрасу закрыл раскрасневшееся, печальное лицо ладонями и заплакал от бессилия. Неужели всё закончится вот так, не успев начаться? Неужели братец предаст его? Неужели расскажет матушке и батюшке о том, что увидел?       И всё же Юджи понимал, что рассказать об этом — долг Рёмена как сына, почитающего традиции и правила своей семьи. Многовековые законы гласят, что высшим божествам нельзя образовывать пару с любым божеством или человеком без благословения Идзанами и Идзанаги. И если кто-то ослушается, будет наказан в меру своему проступку.       О, Юджи очень не хотелось быть наказанным. Он даже представить себе не мог, что ждёт его в ближайшем будущем, но ещё страшнее ему было от мысли о том, какому наказанию подвергнется Сатору. Ему хотелось оградить любимого от всех бед, но на самом деле он и был причиной бед Сатору. С самого начала ему не стоило начинать эту неравную дружбу, дружбу между божеством Солнца и изобилия и местным божком горы Фуджи. Сейчас, когда уже ничего нельзя было поделать, Юджи думал об этом и проклинал себя. Душа его болела столь сильно, что боль её вырывалась сдавленными вскриками из его горла.       — Мы со всем справимся, — утешал его Сатору, но руки его дрожали не меньше, чем руки Юджи, а в пронзительно-голубых глазах стояли слёзы.       — Я не хочу, чтобы нам приходилось справляться, — отвечал Юджи, всхлипывая. — Я хочу, чтобы ничего этого не было. Чтобы не было того, что нас ждёт. Чтобы не было наказания.       — Ты ведь тоже понимаешь, что наказывать нас не за что, — Сатору гладил его по длинным взъерошенным волосам.       — Тебе так кажется. Но законы Небесных чертогов были написаны задолго до нашего с тобой рождения.       — Это глупые, глупые законы, — первая слеза скатилась по щеке мужчины, и Юджи осторожно стёр её подушечкой большого пальца.       — Глупо было поддаться чувствам.       — Не говори так, — просил Сатору. В глазах его было так много невысказанного, что Юджи, вглядевшись получше, в ответ мог только прижаться к нему, нежно и трепетно, обречённо.       — Прости, — прошептал он, покрывая поцелуями щёки мужчины. — Прости. Конечно, вместе мы справимся.       — Но я не хочу, чтобы нам приходилось справляться, — произнёс Сатору слова, ещё несколько минут назад сказанные Юджи.       Они сидели в тишине, прижавшись друг к другу всем телом, сплетя пальцы и обнявшись ногами. Время текло невообразимо медленно и слишком стремительно, и шелест ручейка был тихим и громким, а запах сакуры — нежным, но каким-то навязчивым. Губы их соприкасались бесчисленное количество раз, а глаза не закрывались, ненасытно следя за мельчайшими изменениями в чертах друг друга.       — Я люблю тебя, — произнёс Юджи, смотря на Сатору так пристально, что, казалось, видит даже блуждающие в голове мужчины мысли.       Эхо его слов прозвучало из уст Сатору, тихо и настолько значимо, будто они только что сотворили вселенную. И во вселенной этой были только они двое, они — и безграничный простор земли, которую они неустанно исследовали, проходя по несколько ри в день. В этой вселенной Солнце не заходило и всегда, всегда, всегда освещало широкие склоны величественной горы Фуджи.       И начался суд. На этот раз не было толпы разнородных божеств, не было голосования. Были лишь матушка Идзанами и батюшка Идзанаги, Цукуёми-Чосо и Сусаноо-Рёмен, и батюшка был в бешенстве. О, разозлить его было довольно сложно, но именно поэтому гнев его был так разрушительно-страшен, поэтому его боялись больше любой другой кары. Разгневать повелителя — страшно, но разгневать того, кто породил повелителя — ещё страшнее.       — Ты предал меня! — кричал Идзанами, и небесные громы вторили его голосу. — Ты посмел насмеяться над моим к тебе безграничным доверием!       Пара грубых обзывательств последовали за тем.       Сатору сжимал кулаки, однако молчал. Так попросил его Юджи. Попросил, что бы они ни услышали, не противиться решению родителей. Авторитет их был для Аматэрасу непререкаем. И приказы их — закон. Нарушив закон один раз, он не позволял себе продолжать.       — Идзанаги, — попыталась вмешаться матушка.       — И ты помалкивай! Вырастила шл… — тут Юджи просто-напросто закрыл уши ладонями, не желая слышать, как назвал его батюшка. Хотя прекрасно понимал, что там было за слово.       А Сатору молчал. Молчал, потому что так попросил его Юджи.       — Как долго всё это продолжалось?! — прогрохотал Идзанаги.       Юджи краем глаза взглянул на Сатору.       — Это началось только сегодня, — ответил он, немного поколебавшись.       Идзанаги же был неумолим и грозен.       — О, Аматэрасу, я спросил, как долго всё это продолжалось! Не смей врать мне!       И Юджи, проглотив комок, вставший в горле, ответил:       — С самого первого дня.       — То есть?       — Шесть столетий.       Идзанаги залился злым, тёмным хохотом.       — Посмотрите на себя, любовнички хреновы! — взорвался он, и искры его пламени летели во всех, находящихся рядом. — И ты, уродец рода моего, — обратился он к Рёмену, — даже не остановил их! Пошёл ко мне, чтобы тебя похвалили! Ни слова не скажу тебе в благодарность, так и знай!       Рёмен, однако, вовсе не выглядел устыжённым. На губах его блуждала странная улыбка, улыбка скрытого превосходства. И внутри он наверняка ликовал. Юджи же не мог смотреть ему в глаза, хотя чувствовал, что взгляд братца всё время был направлен на него.       — И что мне теперь с вами делать?! Что я могу? Вы уже натворили делов без моего ведома. Два… — матушка вовремя перебила гневную тираду мужа, произнеся:       — Будь с ними помягче, Идзанаги.       На что батюшка только разразился потоком неразборчивых восклицаний.       Когда он успокоился, за стенами дворца уже стемнело.       — Изгнание, — заключил он, и тон его не подразумевал возражений.       — Папа! — воскликнул Чосо. Он всегда сочувствовал братцу больше, чем Рёмен, и просто не мог принять такого приговора.       Двое подсудимых же только склонили головы и давились слезами, не могущие даже прикоснуться друг к другу.       — Умолкни, Цукуёми, если я не давал тебе слова, — строго произнёс Идзанаги.       — Но, папа…       — Да молчи же ты!!!       И Цукуёми тоже смолк под гнётом грозного батюшки.       — Изгнание. Для обоих, — повторил Идзанаги.       Крупно дрожа, Юджи упал перед ним, моля лишь об одном:       — Батюшка, прошу Вас, оставьте Сатору его статус.       — Нет, — отрезал Идзанаги.       — Прошу…       — Нет!       — Но он ведь…       — Изгнание, — с нажимом прокричал Идзанаги, — для обоих! И я не позволю вам свидеться на человеческой земле!       Так, приговор был озвучен, и никто, никто, никто не мог помешать ему осуществиться.