Нескончаемое ожидание

      — Мегуми, пора, — Юджи заглянул в щель приоткрытой двери. В комнате принца он бывал так часто, что мог бы зайти без стука и предупреждения, но в этот раз вместе с ним Сётоку ожидали ещё охранники и пара советников.       — Подойди-ка, — отозвался парень из глубины комнаты.       Юджи ступил за порог, передвигаясь одновременно быстро и осторожно. Он чувствовал себя так, будто его впустили в особый мир, к которому у него раньше не было доступа.       Мегуми стоял к нему спиной. На одно плечо было наскоро накинуто кимоно, на другом же не было ничего, кроме татуировки хной, которую было принято наносить на тело в ходе ритуала привлечения дружеских связей. Узоры кольцами расходились по коже, кое-где переходя на спину. Кимоно сумахового цвета складками спускалось к поясу, плохо завязанному и отчасти висящему на теле Мегуми.       — Помоги, — попросил парень тихо, и Юджи заметил, что кончики его ушей покраснели.       — Помочь с чем? — переспросил Юджи, хотя прекрасно понял, что от него требовалось.       — С кимоно, — ответил Мегуми немного раздражённо.       Они стояли так близко, что Юджи мог чувствовать лёгкий запах сандала, исходящий от тела Мегуми. Приятный запах, который так часто успокаивал его по вечерам, когда в сумерках особенно сильно накатывали воспоминания, а глаза начинало пощипывать от беспорядочных тревожных мыслей.       — Приподними руку, — Юджи подхватил ткань и осторожно перекинул её через плечо парня. — Теперь… повернись ко мне.       В одно плавное движение Мегуми оказался лицом к лицу со смущённым парнем, который изо всех сил старался не смотреть ему в глаза.       — Придержи здесь, а я… — он подал Мегуми край пояса, а сам завёл широкий отрезок ткани ему за спину, — подцеплю за петельку сзади…       Одно неловкое движение — и всё распустится, и всю работу придётся делать заново. Поэтому Юджи, почти не дыша, затягивает узелок, продевает широкий конец пояса в получившуюся петлю и закрепляет его сзади. Он дышит в грудь Мегуми. Мегуми, которому уже девятнадцать лет. Мегуми, который за два года их тёплой и нежной дружбы стал ему таким же близким, как братец Чосо. Почти таким же близким, как Сатору. И иногда Юджи казалось, что Мегуми питает к нему такие же чувства, которые связывали Юджи с Сатору.       — Готово, — кивнул парень, отстраняясь и разворачиваясь, чтобы покинуть комнату. Поскорее. Здесь как-то слишком жарко.       — У тебя волосы растрепались, — произнёс Мегуми спокойно, останавливая его за руку. — Я тебя причешу, садись.       И спустя несколько секунд Юджи сидит перед ним на полу, слегка жмурясь, когда парень расчёской дёргает его волосы.       — Зачем мне быть причёсанным? — недовольно пробурчал Юджи. Раньше таких проблем не возникало, матушка делала ему причёску, которая сохраняла форму столетиями. В человеческом мире через пытку расчёсывания приходилось проходить ежедневно, иногда даже пытать себя собственными руками. Легче отстричь длинные волосы, но Мегуми строго настрого запретил делать это. Ему нравилось то, что Юджи отличался от остальных придворных. Юджи этого не понимал, но воле принца не противился.       — Потому что сегодня мы встречаем важную делегацию из Китая.       — Это… на Западе, — уверенно кивнул Юджи, и от кивка волосы только сильнее натянулись в руках Мегуми.       — Да. Страна заходящего Солнца.       Юджи хотел ответить, что Солнце заходит не в Китае, ведь кому, как не ему, Аматэрасу, знать это…       — Понятно, — сказал он смиренно. — Значит, у вас с ними будет обед?       — Будет.       — И мне нужно будет каждый день играть на приёмах?       — Ты ведь придворный музыкант, — ответил Мегуми, наконец, закрепляя ленту на волосах Юджи. Теперь они были собраны в высокий хвост и красиво спадали на плечи и спину.       — Была бы моя воля — я бы целыми днями мёл коридоры и слушал, как шуршит сакура и свистят птицы на деревьях, — мечтательно произнёс Юджи. Он бы и дальше рассуждал об идеальной жизни, где ему не приходится дёргать струны кото по заказу, по их с Мегуми разговор прервал один из приближённых принца, громко постучав в дверь.       Это был Инумаки.       — Вы там оба куда-то провалились?       — Идём, идём, — ответил ему Мегуми, оправляя кимоно.       — Сейчас, — добавил Юджи, краснея. Он слишком расслабился, даже почти задремал от собственных мыслей.       А мыслей у него всегда было предостаточно.       Где же Сатору? Объявление, данное Мегуми два года назад, не возымело эффекта. Нет, откликов было достаточно, но раз за разом ожидания Юджи не оправдывались. В резиденцию принца приезжали белокурые парни и мужчины с голубыми, серыми, зелёными глазами, но никто из них не был Сатору. Никто из них даже отчасти не был похож на него. И с каждым новым прибывшим Юджи чувствовал, что надежда растворяется в быстром потоке человеческого времени.       Помнит ли его Сатору? Что ж, Юджи уж точно не забыл его. Каждая ночь была ожиданием новой встречи, пусть мимолётной, пусть всегда с ноткой грусти. Во снах они целовались, касались друг друга и много разговаривали обо всём на свете. Иногда Сатору был одним из слуг принца Сётоку, иногда он оказывался отшельником, поселившимся в лесу, иногда — тайным властителем судеб, изменившим внешность. Он всегда обещал, что скоро они встретятся в реальности, и Юджи ждал, ждал каждый день. А встреча всё не случалась.       Изменился ли Сатору? Наверное, изменился. Сам Юджи не замечал за собой никаких изменений, но отлично фиксировал их во всех окружающих. Мегуми, например, стал более рассудительным и спокойным. В голосе его всё реже звучали высокие нотки, всё чаще его можно было заметить медитирующим или просто рассуждающим лёжа под сакурами. И Сатору, всегда такой открытый новому опыту, наверное, тоже сильно изменился. Захочет ли он вновь быть рядом с Юджи, когда они встретятся спустя несколько лет?       И когда они встретятся? Сколько ещё должно пройти, чтобы они смогли воссоединиться? Неужели батюшка Идзанаги и правда так сильно старается разлучить их?       — Ты чего там застыл? — спросил Мегуми, и Юджи с тяжестью на душе шагнул вперёд, за порог комнаты, где его ждал мир, которому он всё ещё оставался нужен.       Конечно, его не взяли на корабль до Японии! И зачем бы им понадобился дворник в море? Он не был ни приближённым императора, ни кем-то необходимым в пути. Никогда так сильно Сатору не злился на себя за то, что не изучал медицину. Он был грамотен, но грамотных людей рядом с императором хватало, к тому же, его попросту выгнали бы, начни он объяснять, откуда у дворника в Китае столько познаний в японском языке.       Он остался в Китае. Сугуру в день отплытия корабля был с ним особенно внимателен, даже взял на себя часть работы. И Сатору был благодарен, но никак не мог перестать думать о том, какую возможность упустил. Возможно, единственную в его человеческой жизни возможность.       Душа его рвалась в родные края, он тосковал по горе Фуджи, по её цветущим склонам и — больше всего — скучал по рассветам, которые видел из своего жилища. Потому что с рассветами к нему приходил Юджи. Сердце болезненно стучало в груди от одной мысли о том, что они могут так и не встретиться в этой жизни. Так и не прижаться друг к другу, не сказать ни слова после тех, что были сказаны в Высокой Долине Небес. Сатору не желал, чтобы та встреча была их последней. Он не собирался сдаваться. Торговые корабли ходили в плавания каждые шесть месяцев. Если бы ему удалось пробраться на один из них, если бы он смог поступить в штат юнгой, если бы команда благополучно добралась до Японии… тогда встреча с Юджи стала бы почти осязаемой, почти случившейся.       — Всё ещё грустишь? — Сугуру присаживается на каменную ступеньку рядом с ним.       — Уже почти нет. Я выработал план, — задумчиво произнёс Сатору. Сугуру сидел рядом и выглядел так, будто уже тысячу раз слышал все выдумки своего друга.       — И какой же на этот раз? — спросил он.       Планов у Сатору было ужасно много: втереться в доверие к приближённым императора, чтобы стать советником; самостоятельно доплыть до Японии в лодке, которую он собирался украсть на пристани; стать рыбаком и с командой китобоев пуститься в плавание, в ходе которого они достигнут берегов Японии… И ни один из планов за два года не осуществился. Просто потому, что все они были неосуществимы по определению.       — Ты так говоришь, как будто заранее в меня не веришь, — пожаловался Сатору, строя грустное лицо. Но внутри у него всё ликовало. Наконец-то идея, пришедшая ему в голову, выглядела вполне реальной!       — Что ты, верю, конечно, — ответил Сугуру с некоторым сарказмом в голосе. — Просто ты у нас очень изобретательный, даже не представляю, чего от тебя ожидать.       Сатору выглядел поразительно уверенным в себе после всех неудач, что постигли его в течение двух лет.       — Ну, слушай. В этот раз точно получится! — И он поведал Сугуру свой план.       Вечер спускался на город, дорожки становились всё менее различимы, а уж опавшие листья на них — и подавно. И друзья рука об руку пошли в сторону комнат прислуги.       — А как ты собираешься стать юнгой на китайском корабле, не зная китайского? — задумчиво спросил Сугуру.       — А… э-э… не знаю, — протянул Сатору, краснея. За два года жизни в Китае он выучил от силы пару слов, потому что постоянно общался с Сугуру, который знал оба языка и общался с ним на японском. Сугуру перевезли в Китай в возрасте десяти лет, и его познания в обоих языках были примерно равны.       — И ещё: ты же не собираешься сбежать? Мне будет сложно найти тебе замену.       Сатору догадывался, что здесь Сугуру немного приврал. Вряд ли найти человека на место дворника было так уж сложно.       — Ты будешь по мне скучать? — спросил Сатору, склонив голову на плечо Суругу.       С ним было комфортно. С ним было тепло и спокойно, с ним можно было поговорить почти обо всём. Сатору только про Юджи ничего другу не рассказывал, потому что воспоминания о своей любви хранил глубоко в сердце, там, куда он никого, никого не пускал. Ему даже было немного жаль покидать Сугуру, оставлять его в другой стране, не собираясь возвращаться. Но… но гораздо больше ему хотелось найти Юджи. Не важно — как. Не важно — как много времени это займёт. Он должен найти любимого. Да, батюшка Идзанаги хорошо постарался, чтобы разделить их. Но Сатору не собирался подчиняться обстоятельствам.       — Буду, — ответил Сугуру серьёзно.       Они были уже у дверей комнаты прислуги, когда изнутри донёсся пронзительный, прорезавший алые небеса крик.       Сугуру вбежал внутрь, держа кулаки наготове. Сатору стоял чуть позади него и сразу не мог увидеть всего, что творилось в комнате.       А там… девушка, скрутившись в ужасной агонии, хваталась руками за шею, и двое её подруг стояли над ней, крича от ужаса и совсем не понимая, что делать. Лицо бедняжки было серого цвета, а в глазах потрескались жилки, делая белки красными и как будто светящимися изнутри смертельным огнём.       — Что случилось?! — крикнул Суругу, пытаясь перекричать визжащих девушек.       — Она… вчера… и теперь… она… помогите ей! — наперебой пытались что-то объяснить подруги.       — Что. С. Ней. Случилось? — спросил Сугуру, хватая их за руки и стараясь не обращать внимания на девушку, хрипящую у них под ногами.       — Вчера она… почувствовала себя плохо… у неё как будто что-то было в горле… и сегодня… — одна из подруг заплакала.       — Помогите ей… Сатору, не стой там! — с раздражением бросила другая, и глаза её тоже застелили слёзы.       Сатору сел рядом с девушкой, корчившейся от мук. Он попытался отвести её руки от шеи, но девушка сопротивлялась, не давая ему оказать никакой помощи. Вскоре её хрипы начали слабеть, и она впала в забытье. Глаза её закатились, и она почти перестала дышать. Сатору пощупал её пульс — этому его научил Сугуру. Сердце девушки почти перестало биться. Он поднял голову и с сочувствием взглянул на подруг, которые ожидали какого-либо ответа.       — Боюсь, она… она скоро… — начал он, но Сугуру резко сел рядом, закрыл ему рот рукой и успокаивающе улыбнулся.       — Ей нужен покой. Давайте мы перенесём её в комнату, а вы пока идите… прогуляйтесь.       Они разошлись, и мужчины перенесли остывающее тело девушки в лазарет, чтобы подготовить его к погребению.       Так началась одна из самых страшных эпидемий, постигших Азию и Японский архипелаг в первом тысячелетии нашей эры.