Нескончаемое ожидание

      — Нет, Сугуру, в этот раз я тебя слушать не собираюсь! — воскликнул Сатору, быстро идя вниз по улице. Город находился над уровнем моря, на холме, и с места, где разворачивался разговор двух друзей, было отлично видно цель, к которой двигался один из них — порт, где стояли на якоре несколько кораблей.       — Напоминаю тебе, дружок, что ты совершенно не знаешь китайского, и… — произнёс Сугуру, но не смог договорить: Сатору перебил его яростным маханием руками.       — Мне всё равно! Мне всё равно, “дружок”, и я думаю, что на корабле, плывущем в Японию, найдутся пара матросов, которые будут знать оба языка.       Что ж, с этим Сугуру спорить просто не мог. Он вгляделся в лицо Сатору, исполненное решимости, и произнёс:       — Тогда позволь мне лишь дать тебе последние наставления.       Разговор этот происходил в месяце мае пятьсот седьмого года, когда в Китае насчитывалось более двух тысяч заболевших, а в Японии — около тысячи. Очевидно, заболевание было заразно, и отследить его течение было невозможно потому хотя бы, что с заражения до смерти больного проходило слишком много времени. Узнать о том, что близкий человек болен, можно было лишь тогда, когда его органы, как говорил лекарь два года назад, “рассыпаются”, и человек, освободившись от мирских забот, нисходит в страну мёртвых.       Однако Сатору понимал, что именно сейчас бежать на поиски Юджи просто необходимо. Необходимо увидеться с ним до того, как кто-нибудь из них заразится и умрёт. А ведь это было так вероятно, так легко. Будучи смертным, очень легко умереть — как это очевидно! Но почему-то до того момента, как начали умирать люди вокруг него, Сатору не понимал этого.       Пятьсот седьмой год должен был стать знаковым для отношений Японии и Китая — об этом говорил весь императорский двор. Принц Сётоку снаряжал экспедицию к императору великого государства-соседа, чтобы вернуть, наконец, визит, совершённый дипломатической миссией в пятьсот пятом году. Той самой миссией, с которой началась эпидемия в Японии — о чём Сатору не знал, да и не мог знать.       Разговор друзей продолжался всё в тех же тонах.       — Когда будут приказывать, просто делай! Не “а можно вот так” или “а я умею по-другому”, а просто. Делай.       — Да понял я, — уклончиво отвечал Сатору, что явно указывало на то, что следовать этому совету друга он не собирается.       — Понял как тогда, когда ты полез на дерево? — улыбнулся Сугуру.       — Нет, понял то, что ты сказал. Просто понял.       — И я могу верить тебе? — спросил Сугуру.       — Да, конечно, можешь верить, — ответил Сатору, но ясно было, что и сейчас верить ему совсем, совсем нельзя.       Он много недоговаривал, потому что понял, что правда с Сугуру не работает. “Я связан душою с одним парнем, и он сейчас точно в Японии, потому что его матушка сказала мне это перед тем, как меня сослали в мир людей, а матушка его — всесильная богиня Идзанами, и она не может ошибаться, а он — бывший бог Аматэрасу, и да, Аматэрасу — не женщина, как считают многие японцы…” Да Сугуру бы даже слушать его не стал.       И всё же связь была. Глубокая духовная связь, которую невозможно было разорвать ни расстоянием, ни временем.       Сатору готов был на что угодно, только бы воссоединиться с Юджи. Воссоединиться — или хотя бы раз, мельком увидеть его и знать, что с ним всё в порядке.       — Всё в порядке? — Мегуми наблюдал за ним, прислонившись спиной к стене. Немного неловко, но за четыре года они стали достаточно близки, чтобы без стеснения переодеваться друг при друге и даже заходить в комнаты без стука, не боясь увидеть что-то, чего видеть не стоило.       — Да… только завязаться не могу, — ответил Юджи, вполоборота глядя на принца.       — Помочь? — спросил тот, и в уголках его губ появились ямочки.       — Ну-у, — протянул Юджи, краснея. Всё же Мегуми в первую очередь представитель императорской фамилии, а уже потом — друг. — ну помоги.       Он повернулся к парню лицом, но избегал смотреть ему в глаза. Потому что знал, что увидит в них.       То же самое, что видел в глазах Сатору перед тем, как покинул его на сотню лет. Влюблённость. Нет, любовь. Горячую и всё переживающую любовь. Такую, ради которой можно умереть и можно жить, что бы ни пыталось убить тебя.       — Подними руки, — попросил Мегуми, подходя ближе и перехватывая концы пояса кимоно Юджи.       Осторожное движение, и кимоно Юджи, слегка раскрывшееся на груди, запахнулось, и пояс лёг в правильное положение. Мегуми затянул его, завязал сзади, и тело его оказалось так близко, что Юджи почувствовал жар его щёк.       — Юджи… — полушёпотом произнёс принц.       О, он знал, что произойдёт. И очень, очень не хотел, чтобы это происходило.       — Нам ведь уже пора на корабль, — уклончиво сказал Юджи, не глядя на него.       — Да, сейчас пойдём, только… мне нужно тебе кое-что сказать.       “Разве этого совсем никак не избежать?” — подумал Юджи.       — Боюсь, мы опоздаем, — попытался вновь избежать разговора парень. — Скажешь на корабле.       Мегуми вздохнул. Его рука с талии Юджи скользнула вверх, по шее, легла на щёку и мягко повернула голову так, что теперь избежать встречи взглядами было никак нельзя. В глазах принца была эта самая любовь, которой Юджи так не желал. Дружить с ним было прекрасно, и парень был благодарен матушке Идзанами, которая подготовила ему место при дворе Сётоку. Но сердце его было навсегда отдано Сатору, к которому он так сильно стремился, и для любви Мегуми в нём не было места.       — Это не займёт много времени, — отрезал Мегуми, и жар его руки опалил щёку парня.       — Но мы опозд… — попытался в последний раз возразить Юджи, но принц прервал его:       — Ты мне нравишься.       Теперь обратного пути не было. Юджи чувствовал себя так, будто попал в ловушку, и дверца клетки за ним захлопнулась.