***
Он ищет ту, которую любит. Как долго он скрывал эти грёбанные чувства от себя? Они были мужем и женой, но он считал её любовь и преданность чем-то должным. Но сейчас он не может думать ни о чем другом, кроме того, как найти любой способ отыскать её. Крики и нравоучения уже приелись, но они не отпускают его. Не дают свободу действий. Постоянно нужно возвращаться без результата. Это… выводит из себя. Но когда ему позволяют действовать, то везде мерещится её голос, резко оглушает смех, из угла выглядывает похожий силуэт и где-то среди толпы людей скрывается розовая макушка. Бред. Наверное, он стал одержимым мыслью, что она жива, а он вот-вот её найдёт. Постоянно не хватает какого-то мимолётного мгновения, чтобы ухватиться за неё. Это одновременно стимул и жестокий яд. Саске уничтожает окружающий мир своими глазами, стараясь отыскать лишь малейший след, единственную зацепку того, где она могла бы быть. Но глаза предательски слепы. Раздражает. Учиха часто просыпается ночью, — дурные сны уже сдружились с ним, обволокли его плечи как тяжёлый плащ, — и он вновь бредет по пустой комнате, пойманный в паутину собственных мыслей. Тоска, такая мучительная и болезненная, подавляет его, заставляет сомневаться в собственном рассудке. Он найдёт её. Обязательно найдёт. По-другому и быть не может. Он не может не найти её. Он жаждет её присутствие. Он глуп. Он полный идиот, что позволял себе оставлять их так надолго. Виноват. Очень виноват. Если говорить честно, то он… скучает? Грëбанная гордость клана Учиха растоптана уже очень давно. Но такое отчаяние и ненависть к гордости впервые. Хочется разнести эту комнату. Но за стенкой спит Сарада. Он старается дышать глубоко, старается успокоиться. Чёртова бессонница, а потом кошмары. Да он самый везучий человек. Его всё душит. Ещё немного и он завоет. Невыносимо. Он подошёл к столику, на котором стоял пузырёк белых и безвкусных пилюль. — Заметь, это не для тебя, — жёстко оборвали хоть какие-нибудь крупинки жалости. — Это для Сарады. Иначе ты совсем рехнёшься. Но не увлекайся, Учиха. Только бы помогали эти таблетки от Цунаде, остальное всё к чёрту. Туда же и её притворную доброту к нему. Иначе он точно рехнётся от несвязанного потока мыслей, поисков и недостатка сна. Спасибо и на этом. Всё чаще и чаще он слышит слова, что он становится похожим на спятившего безумца.Абсолютно плевать.
Они не понимают и не видят, как его разрывает изнутри. Им плевать на неё, ему — на них. Наверное, всё так и должно быть? Они же не могут вечно думать о ней… Полгода без единой зацепки, не считая его проблем с головой. И чем дальше от того дня, тем меньше вероятность найти её. И не следа Сакуры или этого поганца Киджи. Он даже успел побывать в Кондеэ. Но там сейчас лишь сплошная разруха. Всего пара дней. Наверное, слишком мало даже для подобия разведки. Но на большее он пока не способен. Всё же, он чувствует некую ответственность за Сараду и её состояние.Сакура бы не простила.
Полтора года её нет рядом с ним. И пять месяцев его поисков. Он сошёл с ума. Точно и бесповоротно. Её смех постоянно в его голове. Он стоял на краю суетливой улицы, скрывая глаза от всех, чтобы никто не заметил его. Он чувствует себя безжизненным, словно забыт всеми. Еë исчезновение полностью поглотило его мысли, приведя в состояние постоянных метаний и внутреннего рвения. И он признался самому себе. Хотелось вернуться в то время, когда он возвращался домой. Когда она встречала его с яркой улыбкой, когда провожала со слезами на глазах… Сердце стиснуто стальными пальцами страха, что он не найдёт её, а если найдёт — будет слишком поздно. Мрачные тени обреченно лежали на его лице, делая его выражение безжизненным и грубым. С каждой неудачной зацепкой он терял часть самообладания. Острые иглы сомнений пробирались через каждый его нерв. Но он боялся. Боялся высказать свои чувства страха вслух, как будто это могло обрубить его последние нити надежды и где-то еле видные зацепки. Его боль была как вихрь, разрывающий его внутренний мир на мельчайшие частицы. Он скучал по ее прикосновениям, тепле, которое он чувствовал только в ее объятиях. Он ощущал ее отсутствие в каждом вздохе, каждом взгляде. Словно потерял всю опору, которая была для него неким стимулом. Внутренний лабиринт собственных эмоций и чувств. И он заблудился в нём. Начал срываться по пустякам. Это глупо. Но радует, что он не позорится перед Сарадой. Возможно, она не простит его отсутствие, если он так и прошляется по миру с несуществующей целью. Он примет её решение. Любое. В любом случае, авторитетом для неё был больше Наруто, чем собственный отец. И в этом он винить её не мог.<…>
Учиха подорвался на месте, отбрасывая одеяло подальше от себя. Будто именно оно виновно во всех его кошмарах. Саске знал, что будет тяжело вернуться в Коноху. Но не знал, что настолько. Грëбанные воспоминания окунали его с головой в себя, не давая и капли передышки. Днём он видел лучшие моменты своей жизни, ночью — кошмары. Но, если днём он видел лучшее в своём прошлом, то и это его пугало. Сакура постепенно становилась размытой, и он не мог разглядеть её черты лица. Он вернулся сюда только для того, чтобы освежить её в своей памяти. Но складывается такое чувство, будто становится только хуже. Действия, движения — это отчётливо всплывает у него перед глазами. Но не лицо. Не её улыбка. Саске надеялся увидеть её фотографии. Но — кто бы мог подумать, — Сарада стала собственницей и начала прятать фото Сакуры. Рыться в вещах дочери — табу для него. Он дождëтся её из миссии. Наруто сказал, что их задание подходит к концу. И тогда… Он постарается поговорить с ней честно. Попытается донести, что исчезновение Сакуры для него — не просто какой-то неприятный момент в его жизни, а то, что это его по-настоящему сильно сломило. Он сам даже и не предполагал, что он привязан к ней. Он даже ходил в больницу, где Сакура работала. Он помнил, что её портрет висел на стене почёта. Но там было пусто. Вернее, пусто не было, но висела не её фотография. И он ушёл. Молча. В очередной раз стиснув зубы до скрежета. Глупо. И вновь эти напуганные и соболезнующие взгляды. Саске вновь осмотрел комнату, где спал. Конечно же, их общей спальни быть и не могло. Всё разрушилось тогда же, когда она исчезла. И здесь не могло быть ничего, к чему бы она прикасалась. Ничего не уцелело.***
— Госпожа МиËн… Сакуна сквозь толщу своих мыслей услышала робкий голос своей подопечной. Он донёсся из-за закрытых сëдзи. Меки… Сакуна шумно выдохнула. Не хотелось её видеть. Она втянула весь Дом в такую круговерть, что просто не отделаешься. По сути, она не виновата, но нужно быть более предусмотреной. И держать язык за зубами. И все же эта бестолковая девчонка всегда ей казалась похожей на себя. Такая же брошенная, такая же никчёмная и малолетняя дура, какой и была сама Сакуна, когда её нашёл Киджи и приручил. Именно так… Похищена, сломлена, напугана. Но он помог. И она поможет. Киджи тогда научил её жить заново, помог найти её семью, выкупил родителей у работорговцев. А ещё… Научил правильно мстить. Обеспечил папу и маму безгорестной жизнью, взамен на её служение. И она стала его преданной сторонницей. Девочка тогда считала, что для него было это слишком невыгодно. Как и сейчас. Но мысли Господина никогда нельзя было предугадать. Он сменил её имя. Не подходило её настоящее имя для её новой работы, или попросту ему самому не нравилось — она не знала. Но с благодарностью приняла странное, но важное имя — Сакуна. Были у неё многочисленные разнообразные догадки почему именно это имя, но на вопросы ей никто не отвечал. А потом ей стало как-то всё равно. Своё настоящее имя она забыла уже давно. Шесть лет работы на Киджи, а до этого ещё десять лет в рабстве. Сколько ей было, когда она попала к тем уродам? Десять? Девять? За всë время она ни разу не слышала своего имени. Поэтому и привязанности к нему не испытывала. Она рада забыть весь тот ад, который крутился вокруг неё десять долгих лет. Голые люди, избиения, наркотики, секс, изнасилования, смерть… Она нахмурилась, чувствуя пробежавшие мурашки по плечам. Неприятные воспоминания. А родители и не были против смены имени их ребёнку, поклоняясь Спасителю. Они даже не были против, что их дочь стала постепенно отдаляться от них, отдавая всю себя Господину. Благодарность. Так они, наверное, считали. Но скорее это была чистая плата за существование. Причём, не только своё. — Госпожа? Она задумалась. Да так сильно, что не заметила как Меки тихо отодвинула сëдзи в её комнату и с тревогой поглядывала на неё из коридора. Войти без разрешения она не осмеливалась. — Зайди. Девчушка неловко потопталась на входе. Неуверенно переступила порог со смущённой улыбкой. МиËн уже такой расклад не по душе. Она бегло окинула взглядом подопечную, от чего девчушка смутилась. Девушке в теле женщины с трудом удалось сдержать разочарованный стон. Её читать можно, словно книгу или свиток. — Если ты и дальше так будешь реагировать на меня, — женщина вцепилась взглядом прямо в зелёные глаза служанки, — то я тебя выкину из этого места. — Простите, госпожа… Меки… была ещё ребёнком. Как не посмотри. Детская наивность её одновременно спасала и убивала. В свои двенадцать она знала уже многое, подходя к этому с невинной глупостью. И сердце Сакуны иногда надрывалось. Ей не хотелось быть грубой с этой девочкой. Но она уже испорчена. И Сакуна считала, что именно благодаря своей наивности, эта девочка осталась при своём разуме, но с крайне испорченным виденьем мира. И так же, это было их главным различием. Сакуна всей душой ненавидела то место и тех людей, а Меки чувствовала себя вполне… нормально? И она не питала ненавистных чувств ко всему, что её тогда окружало. Воспоминания не мучают её. Она даже иногда с теплотой отзывается о тех временах. Дурости. — Зачем пришла? И вновь повисла тягучая тишина. Меки переминалась с ноги на ногу, не отваживаясь о чём-то попросить. И она прекрасно чувствовала на себе тяжёлый взгляд госпожи, хотя сама бегала по комнате глазами. — Ну? — Разрешите мне ещё раз выйти замуж! — протараторила девочка так быстро, что МиËн пришлось немного задуматься: правильно ли она услышала. — Дура, — тяжело выдохнула женщина после того как поняла, что услышала всё верно. — Я тебе запретила ходить в комнаты. — Госпожа! — девочка рухнула на колени, вмиг заливаясь слезами. — Прошу! Разрешите! — она поклонялась, будто МиËн это нравилось. — Господин Сато будет заботиться обо мне! — Сато? — прыснула женщина, вздëрнув брови. — Точно нет. Сколько раз она говорила этому ублюдку не прикасаться к её девочкам. Для него мимолётное влечение, для них — страдания на всю жизнь. Он явно не отдаёт отчёт своим силам. — Но, Госпожа! — Меки. Тохеко сильно присел на уши девочке. Обычно она не могла и слова против сказать. А тут вдруг открытый спор. — Меки… девочка, — взгляд женщины смягчился, а лицо расслабилось, — иди сюда, — она похлопала на татами рядом с собой. Девчушка вспыхнула, медленно подползая на коленях. МиËн закатила глаза. Эта девчонка иногда просто невыносимо расшатывала нервы. То учила других девочек тому, чему научилась в сексуальном извращëнном рабстве, то вот ползала в дорогом шёлке, поганя его. Среди служанок только у неё было какое-то особенное чувство ко всему. МиËн не понимала почему сама любила Меки. Как младшую сестру, или даже как дочь… Девочка нежно прильнула к госпоже, утыкаясь в её колени. Женщина мягко приобняла её и стала водить второй рукой по голове, перебирая короткие чёрные пряди Меки через пальцы. Когда-то и у Сакуны была подобная причёска — по плечи. И она ей нравилась. Удобно, не нужно долго ухаживать за волосами. — И чем же он тебе понравился, Меки? — Он! — девочка вдруг подскочила в руках МиËн. Её глаза вспыхнули ярким огнём. — Он так красиво говорит, госпожа! И… — Вот именно: только говорит. И при этом ничего не делает. — Но… — Не перебивай. Ты знаешь, я этого не люблю. — Да госпожа… — Ты думаешь, он будет рад вашему браку? — Да! — Нет. И кто же первый предложил это? Неужели, он сам звал тебя замуж? — Да, госпожа! МиËн даже скривилась от приторного отголоска в восторге девочки. И он, конечно же, ей был не по душе. — Но мне он про тебя абсолютно ничего не сказал. Этот гадëныш провёл здесь около двух недель до приезда Янширо. Перепортил кучу нервов, вовлёк несколько девочек в скандал и чего только не творил. Это тоже нужно будет как-то правильно скрасить. Эти мрази испортят весь её бизнес. Но это ей потом отчитываться перед Киджи. А потом Сато и след простыл. И она искренне была рада, что двое этих людей исчезли из её поля видимости почти одновременно. — О-он… — МиËн пристально уставилась на заикающуюся девчонку, которая успела встать с колен госпожи. Боится… — М-мы решили, ч-что… — Говори уже. — Мы решили, ч-что… об этом с-скажу я… П-потому, что он боится в-вас… — Боится он… — хмыкнула женщина, отвернувшись. Может хоть так Меки придёт в себя. — А ты не боишься меня? Девочка опустила голову, не решаясь ответить. У неё явно был припасëнный ответ, но произнести вслух она его боялась. — Меки, ты - ребёнок. И мы с тобой договорились, что мы обе забываем твоё прошлое, когда я тебя забирала из притона. Пока ты прислуживаешь мне - слушай меня. Не хочешь - уходи. Держать тебя здесь против твоей воли больше не вижу смысла. — Госпожа, н-но я люблю его… — Ты любишь всех, Меки. Оборвала жëстко. Грубо. Но по-другому с ней уже нельзя. — И этот гад единственный, кто плевал на мои запреты и показал тебе член. Соскучилась по прошлому? В зелёных глазах отразилась буря противоречивых эмоций. Смятение, страх, — и даже, как показалось МиËн, — ненависть в перемешку с гневом. Интересный набор. И он направлен на свою «хозяйку». И всё же, Сакуна ошибалась. Провела ли её девчонка с самого начала, или только сейчас начала понимать всю патовость своего прошлого? Ответа не было. Но девушка точно знала, что Меки ещё только начинает бунтовать. Ведь силы Сато, подобны наркотикам, сначала похожи на эйфорию, а потом начинаются жёсткие отходосы. И… похоже, он ещё прячется где-то в её Доме. МиËн глубоко вздохнула. Глупое решение. Уже к завтрашнему вечеру его либо не будет в этом районе, либо в живых. А у Меки будет повод её ненавидеть ещё больше до того момента, пока его силы не расстворятся в ней. Работать придётся долго…