Ты приходил ко мне во снах

Когда я открыл дверь в палату и переступил порог, вдруг задумался… Почему я так волновался? Зная себя, могу с точностью сказать, что по большей части всё, происходящее вокруг меня, меня не волновало. До него. Даже приезд родителей меня не взволновал как-то, что Габриель пропал. Я буквально места себе не находил. Я осмотрелся. Четыре пустые койки. Одна помятая, одеяло раскрыто. И где он? Окно открыто. Неужели… — Сюрприз! — сзади на меня навалился Габриель. Напрыгнул на меня! Я в защитной реакции отпрыгнул к противоположной стене, споткнулся об кровать по пути и упал на неё же. Габи склонился надо мной, только тогда я заметил его перебинтованную руку. У меня же неприятно саднило спину. Будет синяк. Он склонился ниже, так, что я чувствовал его запах, который, кстати, казался очень приятным, и запах больничных бинтов. Его дыхание щекотало мне нос, а чёлка щекотала лоб. Меня ничуть не смутила его близость, даже наоборот, очень удобный момент, чтобы сделать так, что бинты окажутся у него ещё и на голове. Улыбка сошла с его лица, и он стал серьёзней. Это продолжалось довольно долго, настолько, что мне захотелось встать и задать ему пару сотен вопросов. Только я открыл рот, чтобы попросить его выпустить меня, как он аккуратно коснулся своими губами моих, ненапористо и не углубляя поцелуй. Он поцеловал меня так, как делал, кажется, всё в моей жизни: спонтанно и совершенно безрассудно. Охренеть. То есть, что? Что происходит? Мысли заскакали в моей голове словно солнечные блики на полу в яркий день. Сказать, что я был ошарашен — ничего не сказать. Внятное объяснение в голову не приходило. Затем он с опаской отстранился, и я понял, что мне этого не хочется. С небывалой для меня застенчивостью я коснулся его подбородка и робко поцеловал снова, беря инициативу в свои руки. Немного неумело сминая его губы, я понял, до чего же они мягкие и немного мокрые, и что мне совсем не хочется от них отрываться. От ощущений закружилась голова. Неужели я действительно делаю это, и мне даже нравится? Габи начал отвечать. Свободной рукой он забрался мне в волосы, стал смелее. Отвечая на ласку, я медленно провёл ладонями вдоль его талии, поцеловал в ключицу, ненадолго оторвавшись, прижимаясь горячими губами, а после оставил поцелуй уже в основании шеи парня. Кажется, я теряю рассудок. Затем мы отстранились, чтобы отдышаться. Выражения моего лица с «охренеть» быстро переменилось на «я тебя убью», он это заметил, из-за чего по его лицу поползла улыбка. Убью. — Ты, блядь, идиот! — я дал ему пощечину, от чего ему пришлось сесть на другую половину кровати, и после я смог принять сидячее положение. Безусловно, мне предстоит понять, что только что было, и почему наш поцелуй… так затянулся, и почему он вообще произошёл! Но пока есть вещи поважнее. — Если ты мне сейчас же не объяснишь, какого хера произошло, то мне придётся вытаскивать твой труп! — требовал я объяснений. — Ну, ты был не против, — он провёл тыльной стороной руки по моей щеке. Ох… Становится всё труднее не злиться. — Да я не про это. Где ты пропал? Что случилось? — с этим потом разберусь. Да, я был не против. И меня самого это пугает. — А, это. Сейчас расскажу. Помнишь, как Стив и Джек со своими девушками к нам подходили, мол я променял их на тебя? Они потом ещё сказали, что меня ищет Марта. Так вот, я пошёл её искать, но она быстро нашла меня сама. Ничего не объяснив она просто затащила меня в укромное место под предлогом «мне нужно сказать тебе кое-что важное по поводу Альбрехта». А, и она моя сестра. — Чт… — Двоюродная правда. Слушай дальше. Мне кое-как удалось выбраться из её лап. Мы ругались. Моя семья, видишь ли, не очень толерантна к… ну, в общем, как только она заметила, что я к тебе шары катить начал, она решилась меня шантажировать. Мол, расскажет всё родителям, если я от тебя не отстану. Я отказал, на что она почти никак не отреагировала, лишь сказала, что добьётся своего. К счастью, прозвенел звонок, и я смог уйти от неё. На следующей перемене она, опять же, под предлогом «нам надо поговорить, это важно» увела меня во всеми забытый уголок школы. Вместо шантажа она решила поведать мне одну историю, которая оказалась ложью, как потом я выяснил. После этого я сильно пал духом и почти возненавидел тебя, но… — Что за история? — Потом расскажу, не перебивай. Так вот, я понял, что не могу спокойно смотреть тебе в глаза и решил смыться пораньше. На следующий день меня заставили прийти в школу, но я подумывал избегать тебя и вообще не появляться на уроках. Первые два урока я успешно прогулял, а вот на третьем меня подловили Стив и Джек, как раз на первом этаже. Я решил попрятаться у открытых окон, думал, они не больные и знают правила школы, но нет, они оказались тупыми. Они начали на меня наезжать, мол какого хера творишь пацан, поплатишься за это, но я был не в духе, значит и тело было не в духе. Я более-менее успешно уклонялся, но пару ударов пропустил. Спастись я никак не мог, так что я решил ретироваться в окно. — В окно? В головой всё нормально? — мне очень многое хотелось сказать, но я честно согласился дослушать рассказ до конца. — Ну живой же. Я удачно приземлился на руку, как думалось мне, встал и рванул со всех ног через забор и в сторону своего дома. Я был под адреналином, и не понял, как же невыносимо у меня болит рука. Придя домой, меня ещё и настигло ужасное бессилие, но я не стал сдаваться и рванул в ближайшую больницу сразу. Рука по ощущениям была как огромный болящий камень. Только я забрался на порог больницы, как сразу отключился. Как стал чувствовать себя получше, сразу написал тебе. Пока ждал, сто раз передумал то, что сказала мне Марта и понял, что это враньё. У тебя нет повода мне врать, да и у тебя всё всегда на лице написано. Теперь я не мог поверить, что ты, такой воспитанный и тихий парень, который стесняется постельных тем, мог сделать такое. — Да что я сделать то мог? — Потом, не сейчас. Из-за своей импульсивности и доверчивости я попал сюда, — он глубоко вдохнул, потому что говорил всё непрерывно. Да уж, согласен с ним, из-за его глупости он здесь и оказался. Я на его месте бы всё проверил, а не стал бы прыгать из окна. Да хотя бы поговорил со мной, чтобы всё разъяснить, для начала! — Я бы всё проверил на твоём месте. Ты должен знать, что я доверяю тебе и ничего не пытаюсь от тебя скрыть. Хорошо? — я положил руку ему на плечо. Как маленький ребёнок, такой же жизнерадостный, любопытный и впечатлительный. И непредсказуемый. — Хорошо, — он поддался вперед и крепко обнял меня. Я прижался ближе. Он заставил меня волноваться, и теперь мне отчётливо понятно, почему. — Ты мне должен, — сказал я, отстраняясь. — Это ещё почему? — Ты заставил меня волноваться. — А то, что я два дня за тобой ухаживал, не считается? И от этих амбалов спас? — Ну, тогда я буду обязан тебе только за амбалов. — Какой ты хладнокровный, лишь бы всё просчитать. — Да ладно? Я, вообще-то, не шучу. Правда волновался. — Правда? — Нет, я просто так сразу же после твоего СМС к тебе примчался, мать твою за ногу. — Прости, я должен был поговорить с тобой, но не мог я с собой ничего поделать, ну! — он развёл руками в стороны, от чего ойкнул, так как пошевелил больной рукой. — С рукой что? — Трещина. Не перелом. И небольшое сотрясение ещё, из-за этого долго провалялся. Вечером выпишут и направление дадут к травматологу, буду ходить на массажики всякие, — он положил здоровую руку себе на колено, занял позу лотоса и стал немного покачиваться. Да, он всё хорошо объяснил, но меня всё ещё интересовало то, что рассказала ему Марта. Но он говорить об этом, очевидно, не хочет. Неплохо было бы попросить у него объяснения за поцелуй, но об этом не хочу говорить я, так как мне придётся признаться в том, что мне понравилось. Нет, это очевидно, но говорить это в слух… Он прав, я слишком целомудрен. Парень прикрыл глаза и продолжил качаться. Невольно я загляделся. Эта больничная форма делает его вид ещё более детский. Сбоку его нос казался острее, чем обычно. Странно, почему я никогда не изучал его лицо? Обычно я так делаю при первом, и зачастую единственном, разговоре с новыми людьми. Если мне нравилось лицо, я мог потом описать его в своих сочинениях или даже дать его внешность своему персонажу. Но Габриель… Его серые глаза никогда не были одинаковыми. Они менялись от бледно-серых до ярко-серо-голубых. Когда зрачок закрывал почти всю радужку, они казались тёмными, почти чёрными. И видел я такие глаза у него лишь дважды: когда он защищал меня от амбалов и когда целовал меня. Такие глубокие, без намёка на ту облачность, что я видел ранее; в них хотелось утонуть. Его губы никогда не были искусанными или заветревшимися. Всегда одного бледно-розового оттенка. А сейчас они ярко-алые. Интересно. Я почти не мог видеть его шею из-за воротника рубашки, а сейчас больничная майка открывала её вместе с ключицами. Довольно острыми ключицами. Приметил родинку чуть ниже кадыка. Аккуратные, тонкие черты лица, словно античная скульптура. Может именно это привлекло меня в нём? Всё ещё не понимаю. Волосы. Больше всего они мне нравились. Средней длины, но не спадают на лицо. Обычно он взъерошивает их, что придаёт им особенный вид лохматости, соответствующей его характеру. Они не торчат в стороны, но ему постоянно приходится смахивать чёлку на бок. — Чего так внимательно смотришь? — я понял, что уже около двух минут он смотрит мне в глаза. Опять рассредоточился? — Изучаю, — прямо ответил я. — Так сильно нравлюсь? — он перестал качаться и наклонился ко мне. — Как будто я тебя поцеловал сразу, как увидел, — я сделал наигранно обиженный вид. — Ну извини. Соскучился сильно, — прошептал на ухо. Только не красней, Альбрехт, пожалуйста. Я нервно сглотнул. Тут невозможно сохранять самообладания. В целом, я давно понял, что рядом с Габриелем у меня это не получается. — И-и часто ты так скучаешь по кому-то? — поздно. Уже чувствую, как заливаюсь краской. — Только по тебе… — он провёл рукой по моей коленке и вверх, ко внутренней части бедра. Поджилки затряслись. Если это продолжиться, я взорвусь. Чувствую его дыхание у себя на шее. Мне не по себе, спасите, насилуют. Чувствую лёгкий поцелуй на шее. Боже, пусть кто нибудь войдёт и спасёт меня. Я определённо ещё не готов к такому. То, что было, когда я вошёл, не в счёт, это было на адреналине. Мои молитвы были услышаны и в палату зашла медсестра. — Ой, я не вовремя, — она отвернулась, но выходить не стала. Габриель отстранился и заржал в голос. Дай угадаю, я опять весь смущённый и красный? — Кхем, ничего, я уже ухожу, — я прокашлялся и попытался отогнать краску от лица. — Эй, ты куда? — он схватил меня за руку, когда я начал вставать. — В магазин. Не вечно же мне с тобой сидеть. Тебе что купить? — я высвободил руки из хватки, потому что хватит это терпеть! Моё запястье не железное. — Сок апельсиновый любой, только с мякотью, и яблок зелёных, и что-нибудь сладкого. Я извинился перед медсестрой, забрал свою сумку и вышел прочь. Не уверен, знала ли она, что я представился братом на входе, но если знала… ох. Я спустился вниз и вышел из здания, затем направился в сторону магазина.

***

Купив всё, что просили и даже больше, я шёл обратно. Что он делает? Признаюсь, что я совсем не против, меня всё устраивает, даже очень, но больно это похоже на временно помешательство из-за сотрясения. С самого начала это выглядело так. Я имею в виду, когда мы познакомились. Как будто мы две девочки, в момент ставшие лучшими подружками. Он чересчур заботился обо мне, бросил друзей ради меня, я тоже хорош, влюбился в друга, которого знаю меньше месяца, волновался за него как за родного. Что-то тут не так. Я всегда не доверял людям, пытался найти в них самое плохое, потому что всё это в целом делает нас людьми. Я не верил в любовь, потому что понимал, что это совокупность влияния гормонов на мозг для жажды продолжения рода. Но почему всё пошло не так? Я не могу продолжать род с ним, но тем не менее, меня ужасно тянет к нему. Я никогда не хотел детей, я вообще думал, что поступлю в вышку и пойду на профессорскую степень. Я не такой, как все, всегда таким был. И я знаю, как отреагирует моя семья, когда узнает, что меня влечёт к парню. Они меня не выгонят, но разговаривать не будут месяца три. Переживу. Больше пугает то, что я не собираюсь ничего таить. Я не буду им ничего рассказывать, но, если спросят, отвечу прямо. Говорят, что труднее всего в первой нетрадиционной любви признаться в этом самому себе. Что же, похоже, признание далось мне легко. Труднее принять то, что теперь в твоей жизни всё будет по-другому. Эта идеальная романтика… Меня тянет блевать от неё. Но я ничего не знаю об этом. Прости. Я потряс головой, отгоняя плохие мысли, как раз дошёл до дверей больницы. Меня не стали допрашивать и спокойно пропустили. Единственное, что меня немного смутило, это осуждающий взгляд той самой медсестры. Я решил не задумываться над этим и поднялся наверх. Вошёл в палату и опять не обнаружил пациента. Быстро сообразив, я моментально обернулся и смог увернуться от тигриного прыжка Габриеля. — Прекрати свои брачные игры. Убьёшься же. — Из нас двоих на суицидника больше похож ты, — сетовал прыгун, вставая и потирая здоровой рукой ушибленную пятую точку. — Это почему ещё? — я подошёл к его тумбочке и выложил в неё купленные продукты. — Ты довольно худой, — в моей голове не укладывалось, с чего он решил, что это как-то связано, но отвечать я не стал. Больно щепетильная тема. Я помыл пару яблок в раковине у двери и протянул одно ему, сел на койку напротив. — Нет. Я думал о смерти, когда отношения с моей семьёй у меня были, так скажем, не сахар. Но потом я понял, что это не стоит моей жизни. Это было бы эгоизмом, — я откусил часть яблока. — Ну и правильно, не думай об этом больше. — Мне было тринадцать. О чём ты? — я усмехнулся себе. Габриель тоже пропустил мелкий смешок. — Я попросил, чтобы ты остался тут. Больница полупустая, тут свободны ещё три койки, выбирай любую. — И как ты смог их упросить? — Не знаю. Я просто попросил, и врач сразу согласился. — Я в приёмной сказал, что я твой брат. — Я знаю. — …но медсестра видела многое. Не боишься, что подумают неправильно? — Это крепкая братская любовь? — Ну да, — засмеялся я. — Мы не похожи. — Ну не скажи. У меня волосы только темнее твоих и глаза голубые, у твои серые. — Черты лица разные. Да и ты на порядок щуплее меня. — Ты в качалку ходишь, а я только руку накачал, и то не тем, чем нужно, — на мою реплику он залился хохотом. — Только не говори это вслух больше. Неправильно подумают, — он то и дело перебивал себя смехом. — А что подумают? — да-а-а, каждый думает в меру своей испорченности, Габи. — Ну не все же знают, что ты пишешь, — никак не мог успокоится. — Тогда что… — он, хватаясь за живот от смеха, изобразил рукой поступательные движения вверх-вниз. Кажется, понял. Я тормоз. Только теперь смешно стало и мне. Я, в отличии от Габриеля, смеялся беззвучно, иногда это походило на приступы астмы. Теперь и я к нему присоединился, хватаясь за живот от смеха. Главное не думать об этом, а то мне не избежать проблем. Хм. Теперь становится понятно, почему Габи так волновала вся эта тема. Я ему и правда нравлюсь? В итоге я устал смеяться и от этого у меня заболел живот. Я, глядя на Габи, прилёг на свою койку. Времени было чуть больше обеда. По идее, сейчас должен быть тихий час. — Никогда бы не подумал, что испорченный разум может считать уморительной такую безобидную фразу, — я озвучил мысли вслух. — Да уж, я плохо на тебя влияю. — А я и не против, — хмыкнул я. — Последнее время ты постоянно не против. Что с тобой? — уже более серьезно ответил он. — Не знаю. Наверное, это тоже из-за тебя. Ты давишь меня своим непомерным эго. Он не ответил, лишь коротко хихикнул. Подумав ещё немного, я провалился в спокойный сон, которого мне не хватало долгое время. Проснулся от ощущения мокрого лица. Чёрт. Я разлепил глаза, но двигаться не стал, для безопасности. Надо мной нависал Габриель. Ну конечно, кто бы ещё это мог быть. Оказывается, он решил разбудить меня весьма оригинальным способом — налив на меня воды. Я терпел, не потому что люблю воду или из-за выдержки, а потому что только тогда месть будет слаще. Но моё недовольное лицо выдало меня. — Чего? Скоро придёт врач, проверять меня будет. Тогда можно будет домой. Ещё он предупредил родителей, но мать не захотела ехать ко мне, сказала, что не маленький уже, — он поднялся и сел на край моей койки. Я занял сидячее положение рядом с ним, снял свою клетчатую рубашку, чтобы высушить её, остался в одной чёрной майке с логотипом моей любимой группы «Hanzel Und Gretyl». — Ух ты, голые руки, эротика, — осматривая мои руки, сказал Габриель. Не слишком ли много он себе позволяет, учитывая, что мы ещё не выясняли статус наших уже не дружеских, но ещё не романтических отношений? — Как палки, — я вытянул их вперёд, как бы доказывая сказанное. — А это что? — он взял меня за левое запястье, положил его себе на колено и провёл рукой по шрамам. Чёрт, мне теперь и это объяснять нужно? Я отвел взгляд в сторону и осторожно «забрал» свою руку. — Ошибки молодости, — он смотрел на меня, сощурившись, — Я был глупым тринадцатилетним мальчишкой, что ты от меня хочешь? — он опять взял мою руку, только в этот раз поцеловал её тыльную сторону. Чёрт возьми, я не золушка и не целомудренная девица, а чувствую себя именно так. Сколько мне это ещё терпеть? — Не делай так никогда, — ответил он чуть тише, с едва различимой грустью в голосе, кладя мою руку обратно. — Ладно. — Обещаешь? — он выжидающе посмотрел на меня. Я не могу ему обещать. Но и врать не могу. Чёрт. Я не могу всего объяснить! Он не поймёт, никто не поймёт. Я упорно молчал, опустив взгляд в пол. Он взял меня за подбородок и заставил посмотреть на себя. — Обещай мне, Альбрехт. Я не могу. Я обещал себе, что он никогда не увидит моих слёз, что я никогда не унижусь перед ним, не покажу себя слабаком и плаксой. Но я не могу. Как я могу что-то обещать ему, если не держу свои обещания даже самому себе? Как я могу обещать ему хоть что-то, если, когда он пропал, моя жизнь перевернулась с ног на голову? Глаза застелила пелена слёз. Я опять опустил взгляд и попытался смахнуть их рукой. Я не могу. — Альбрехт, пожалуйста, — он опять заставил посмотреть на себя. Срывающимся голосом я ответил: — Я не могу. Не заставляй меня вспоминать об этом. Не заставляй унижаться перед тобой, — всхлипнув под конец и не сдержав слёз, я закрыл лицо руками. Габриель приобнял меня за плечо и прижал к себе. Я всхлипнул ему в грудь. Я жалок. Слишком слаб. Я неправильный. Не такой. Ошибка. — Марта сказала, что ты менял школы из-за жалоб родителей некоторых девушек на тебя, — начал он. — Она говорила, что ты вульгарно выражался и домогался до них, но сначала втирался в доверие. Сказала, что была знакома с одной девушкой из твоей бывшей школы, очень близко, что она всё это о тебе рассказывала. А потом она как-то пошла с ней, тобой и ещё некоторыми прогуляться по городу, как обычно делают подростки. Сказала, что ты заманил её в парк, ты показался ей культурным и вежливым, но потом ты начал распускать руки и попытался её… м-да, — Габи шумно выдохнул. — Теперь я окончательно не верю её словам. Я обомлел. Хватило же фантазии такое придумать. Доказательств она ему не предоставила, а он поверил. Как жертва сама может стать хищником? — Я не такой. Не мог я такого сделать, — тихо и почти не слышно. — Я знаю. Прости, что сомневался в тебе, — он поцеловал меня в лоб и взъерошил мои волосы. — Когда-нибудь ты расскажешь мне, откуда эти шрамы. Я не стану тебя заставлять, — успокаивающе погладил меня по спине. Я не ответил. Шмыгнул носом и утёр свои слёзы, совсем расклеился. Когда-нибудь расскажу… но не сейчас. Я встал, взял рубашку, вытряхнул её и надел на себя. Далее я проследовал к раковине, чтобы умыться. В этот момент вошёл врач. Я вытерся, встал у стенки и стал наблюдать за тем, как он осматривает его руку, разбинтовывает её и просит забрать направление в приёмной. Врач вышел, я собрал вещи и стал ждать Габриеля. Он собрался, и мы пошли прочь из больницы, попутно забрав направление. Пока мы шли до его дома в тишине, на улице стемнело. Мы шли по тёмным улицам, не говоря ни слова. Только звук наших шагов нарушал тишину. Я не знал, о чем думал мой друг, но я был рад, что мы были рядом, идя практически плечом к плечу. Когда мы дошли до его дома, он спросил с надеждой: — Не зайдёшь? — Нет, прости, на выходных родители приедут, нужно приготовится. — Жаль. Позвони, когда дойдёшь, — он широко раздвинул уже здоровые руки в объятии. Я обнял его в ответ. «Обнимашки» затянулись на дольше, чем я думал. Мы же ещё увидимся. Последнее предложение я ему озвучил. — Никогда не думай, что я тебя брошу. И не волнуйся, — сказал он, когда разжал объятия. Я одобрительно кивнул и улыбнулся ему. Нам ещё предстоит многое обсудить, но… Теперь можно идти домой.