Любой ценой

То была самая лихая ложь в жизни Эвтиды, быстрее соображал, разве что только Реммао. Усилием воли ей удалось унять дрожь в руках и заставить сердце биться ровнее, а глубокие вдох и выдох стали мерилом тех песочных часов, которые только что перевернул Верховный эпистат — началась новая партия их общей игры. Еще секунду назад Амен словно был готов перерезать ей глотку, но замер, изучая девушку. На одной чаше весов лежали ее слова, а на другой его собственные чувства. Разве не видел он, как она вьется вокруг черномагов, что отравляют город, а, быть может, и весь Египет? Разве не она была тогда в доме Анубиса, облаченная во все черное, как сама ночь? Незримый бог, разве это не он мечется во сне, думая, что она сейчас со своим проклятым наставником? Все эти мысли плескались в его прозрачных глазах, готовые вот-вот выйти из берегов. Не важно как, но эпистата нужно было убедить. — Господин, — осторожно начала шезму, — мне больно видеть страдания людей, это нужно остановить. Я поняла, что хочу этого так же, как и вы. — Эва, ты… — голос Амена звучал угрожающе, но вмиг угас, стоило только узкой ладони коснуться его лица. Проводя пальцами по гладковыбритой щеке, Эвтида скользнула рукой вниз к мощной шее, а затем и к плечам, забираясь под накидку. Слегка опаленная солнцем нежная кожа туго обтягивала мышцы груди, шезму заметила, как потяжелело дыхание эпистата. Чтобы победить, она была обязана приручить льва, и для этого пришлось сделать самую высокую ставку — Эвтида поставила себя. — Ты лжешь, — густо протянул Амен, склоняясь над Эвтидой и запуская пальцы в ее длинные волосы. — Нет ни слова правды в твоих речах и никогда не было. — Слова могут лгать, но не чувства, с этим даже вам не поспорить, господин, — она поймала его взгляд, зацепив своим, красноречивым, просящим. Сколько же Верховный эпистат твердил о незавидной участи жриц любви, но сам же и сделал ее одной из них. Желал, но стыдился ее. Хотел сделать своей, но подозревал во всех грехах. В конце концов, кем он был, если не всего лишь слабым мужчиной. Их губы сомкнулись, и Эве почудился привкус крови. Она взмолилась о том, чтобы не лишиться чувств в этот самый миг. «Ты хочешь его очернить!» Крик ужаса рвался наружу, хотелось бежать прочь, но все, что ей оставалось, это стиснуть зубы и поддаться его силе, иначе могло быть во сто крат больнее. Амен подхватил ее на руки, развернулся и усадил на стол, разводя бедра девушки в стороны и вжимаясь в нее пахом. Эву поражало то, каким стремительным всегда бывало возбуждение эпистата, словно тело его питал разряд молнии. Этот человек не привык к полутонам ни в чем, будь то работа, преданность власти, любовь или же ненависть. Именно эта черта встала теперь у него на пути, ведь нельзя просто так любить то, что должен ненавидеть, как и предать то, чему был верен всю свою жизнь. Понять его оказалось легче, чем могло показаться на первый взгляд — Верховный эпистат всего лишь запутался, и совсем недавно они были в этом похожи. Когда жаркими поцелуями он покрывал ее шею, в ней невольно просыпалась жалость к этому потерянному мужчине, поскольку сама Эвтида уже выбрала сторону. Шезму старалась не открывать глаз ни когда чувствовала, как ладони Амена скользили под ее одеждой, ни когда нетерпеливые толчки становились сильнее. Хотелось лишь отстраниться, пусть не от эпистата, но хотя бы от самой себя. Снова в мыслях возник блаженный оазис, но на этот раз удержать этот образ было намного сложнее. Все, на что хватало сил, это представить его прохладные воды звездной ночью, как она отдается им, забывая обо всем сущем. Пока она здесь, она в безопасности, ведь она ни Эвтида, ни Меренсет, ни шезму, ни женщина — никто, а значит никому ее не достать. — Он прикасался к тебе? Скажи, он трогал тебя? Ты отдалась ему? — яростно шептал Амен, едва не встряхивая девушку, чтобы та пришла в себя. — Нет, — дрожа, покачала та головой. Амен вздохнул и как-то обмяк, будто разжались вокруг него невидимые тиски. Он слегка отстранился, поправил на Эвтиде лямки платья, пряча оголившуюся грудь, и помог девушке спуститься на пол. Стоять было трудно, юная шезму все еще ощущала Верховного эпистата между своих ног, а по телу до сих пор гуляли фантомные руки. Спаси, Ра! Ей не верилось, что все прекратилось, уж слишком резкой была эта перемена. — Все должно быть не так, — проговорил Амен. — Извини, почему-то с тобой у меня никак не… Он замолчал, то ли не зная, как лучше выразить свою мысль, то ли вообще передумал ее озвучивать. А говорил ли он хоть кому-то о своих чувствах? Скорее всего, нет. Разбрасываться словами было не в его принципах, вот и сейчас, когда так очевидны его чувства, он не может облечь их в слова. Эва догадывалась, что вместо этого он словно ждал, пока она поймет все сама, чтобы наконец действовать. И раз даже наставник не тронул ее, то и он не станет. По крайней мере сейчас. — Каждые три дня я буду ждать тебя здесь, старайся не попадаться никому на глаза, — все еще отрывисто дыша, проговорил эпистат. — Что конкретно вы хотите знать, господин? Так мне будет проще добыть необходимую для вас информацию, — Эвтида была уверена, что не сможет вымолвить и слова, но вот она уже нанизывает очередную ложь на предыдущую. — Мне нужны любые сведения, будешь рассказывать все, а уж я сам решу, что из этого будет полезно. И еще, — Амен снова нагнулся к ней, — не дай ему себя одурачить. Без предупреждения она вернулась на одной из колесниц в поселение. Слезы никак не хотели останавливаться, поэтому остаток дня Эвтида провела в кровати, стараясь не думать о том, что произошло в кабинете Верховного эпистата. За это унижение ей хотелось проклясть всех — Амена, который пользовался ее страхом перед ним, Рэймсса и Реммао, ради которых она практически отдала последнее, что у нее было, свое достоинство. Но больше всего шезму злилась на саму себя. От одной только мысли о том, что узел из лжи и секретов становится все туже, и теперь ей нужно обыграть трех сильнейших и хитрейших мужчин, хотелось броситься в Нил вниз головой. В какой-то момент Эва вспомнила про настойку непенфа, которую дал ей наставник прошлой ночью. Она думала сберечь ее на тот случай, когда настанет час идти к Исману, но в очередной раз все сложилось не так, как ей того бы хотелось. Забвение стало необходимо прямо сейчас, потому что тоска и отчаяние толкали ее на необдуманные поступки, а следующая оплошность вполне могла стать последней. Выкопав пузырек из цветочного горшка, шезму очистила его от земли и осторожно вынула маленькую пробку. Запах у содержимого был, мягко говоря, специфический. Забродило оно там, что ли? Как долго Реммао хранил его, да и вообще откуда у него такое зелье? Конечно, все это было не важно, поэтому Эвтида, не тратя время на сомнения, опрокинула в себя весь пузырек. Спустя несколько минут настойка, казалось, начала действовать, тело расслабилось, а голова ощутимо полегчала. Эвтида уже и забыла, каково это, когда все внутренности не скованы оцепенением в вечной тревоге. Наверное, нечто похожее чувствовала и Дия, когда пила ибогу. К такому легко привыкнуть, а в погоне за умиротворением потерять контроль проще простого. Снова улегшись в постель, она внимательно прислушивалась к себе и тому, как одна за другой в ней зажигаются и гаснут определенные эмоции. Нет, все осталось как прежде, но изменилось само отношение юной шезму к тому, что творилось с ее жизнью. Это осознание было самым важным, ни в коем случае нельзя об этом забыть. В дверь настойчиво постучали, от чего Эвтида, вздрогнув, широко распахнула глаза. Она не заметила, как заснула, за окном уже стояла кромешная темнота. Метнув взгляд на соседнюю постель, Эва обнаружила, что Агния так и не вернулась сегодня домой. Омфис, пару раз подав голос, уставился на хозяйку в ожидании какой-нибудь команды. — Тише, малыш, — Эва поспешно поднялась с кровати и, оправив платье, открыла дверь. — Хвала Ра, ты здесь, — Рэймсс порывисто обнял девушку, а затем прошел внутрь, прикрыв за собой дверь. — Где же еще, а что-то случилось? К своему удивлению, она почувствовала, как в сердце иглой вонзилась пугающая мысль — что-то стряслось с Реммао? — Я ведь весь день был на западном берегу, а когда вернулся в Фивы и встретился с Ремом, тот сказал, что ты пропала. Бросила письмо и куда-то запропастилась, да и в трапезной ни разу не появилась. Вот он и велел тебя отыскать. — Он злится? — осторожно спросила юная шезму, на что в ответ получила усмешку. — Ну как сказать, злиться брат будет завтра, когда на глаза ему попадешься. Напугала ты его, Эва. Пусть злится на нее, уж в этот раз имеет на это право. Главное, что с ними тремя в конечном счете все в порядке. — А где же он сам, раз так волнуется о любимой подопечной? — с облегчением улыбнулась Эва. — Остался в Фивах, у него там какие-то дела, — Рэйм помедлил, а затем добавил, — Аттийская следит за ним, наверняка доложит обо всем эпистату. Она и за мной наблюдала пару дней назад, куда не подамся, туда и она. Рэймсс недовольно скривил лицо, демонстрируя свое презрение к предполагаемой наемнице Амена, от чего Эве стало не по себе. Через три дня она тоже была обязана выложить все, что узнала о планах черномагов, в чьих кругах водилась. Говорить правду она, конечно же, не собиралась, поэтому должна была придумать достойный вздор, чтобы увести Верховного эпистата как можно дальше от них и, по возможности, пустить по другому следу. Тишину прервало глухое урчание, донесшееся из живота Эвтиды. Рэйм, только что такой серьезный, едва сдержался, чтобы не засмеяться. Давя улыбку, он спросил: — Хочешь поужинать со мной? Я как раз собирался в дом брата, там сейчас пусто. — Не откажусь, — смущенно пробубнила девушка. — Возьму с собой и Омфиса, если ты не против. — Конечно нет. Один из патрульных остановил их на полпути и, осмотрев сумку Рэймсса и найдя там лишь свертки с едой, отпустил дальше. Вскоре парочка устроилась за столом наставника, предварительно сгребя разбросанные папирусы и письменные принадлежности в первый попавшийся сундук. На ужин были лишь уже размокшие тушеные овощи, парочка бараньих ребрышек и чуть подгорелые тонкие лепешки. Шезму выудил из погреба старшего брата кувшин с охлажденным вином и разлил по чашам. Без самого хозяина находиться в его доме было немного странно, но Эва быстро расслабилась, видя, как вольно себя чувствует здесь Рэймсс. Сначала они весьма непринужденно болтали о прошедшем дне — шезму поделилась своими догадками насчет хвори, что заставило второго крепко задуматься. Сегодня ему как раз посчастливилось увидеть человека, болезнь которого только проявилась. Описание из отчета снова совпадало с происходящим, лишь подтверждая закономерность. — Думаю, это может быть связано с проклятиями, обращающими жизнь вспять, — произнес Рэйм, вертя в руке пустую чашу. — Как это понимать? Под столом пес самозабвенно хрустел остатками ребрышек, не заботясь ни о чем другом. Эвтида же глядела на друга с некоторой завистью. Кажется, пришла пора признать, что он действительно лучше нее подкован в делах черномагов, раз может выдвигать весьма конкретные предположения. — Я слышал нечто подобное от старших черномагов, когда мы с братом еще жили в Мемфисе. Такие проклятия приходят тем же путем, что и жизнь, через то место, где бывают связаны мать и дитя. По всей видимости, для его исполнения, как ты и говорила, нужны внутренние органы. — Вот только как снять такое проклятие? — Не знаю, я в жизни не насылал проклятий, что уж говорить о том, чтобы их снимать. — А Реммао? Вопрос вырвался сам по себе, Эвтида только хотела узнать, есть ли шанс, что наставник знает, как обращаться с такого рода магией. Однако Рэймсс неожиданно вперил в девушку полный подозрения взгляд. — Думаешь, в этом замешан мой брат? — голос его звучал сухо. — Исфет, вовсе нет! — встрепенулась шезму. — Понимаешь, я хочу остановить хворь, как того хотел Исман. Знаю, что это трудно и опасно, но чувствую, что должна хотя бы попробовать. Молча кивнув, Рэйм налил им еще вина. Еще какое-то время он хмурился, думая о чем-то своем, и Эва не смела прерывать его. — Прости, я немного погорячился, — тяжело вздохнув, отозвался наконец шезму. — Трудно, когда приходится переживать за вас обоих, никому при этом не доверяя. Он устало улыбнулся, взглянув на подругу исподлобья, от чего у юной шезму стало совсем горько на душе. Теперь-то уж она постарается, чтобы им ничего не угрожало, и неважно, какую цену придется за это заплатить. Главное, чтобы они ни о чем не догадались. — Все в порядке, — отмахнулась Эва, решив сменить тему. — Знаешь, я решила стать онейромантом. — Я в курсе, Рем уже рассказал. Ты даже попросила у него трактаты, только где их теперь достать? Умерь-ка свои запросы. — А вы, я смотрю, только обо мне и говорите. Больше не нашли, о чем беседовать? — О чем же нам еще говорить, если не о семейных делах. Мгновение они испытующе глядели друг на друга, а затем громко рассмеялись, совсем как раньше в Гермополе. Но смех стих так же быстро, как и разразился — их настигли общие воспоминания. — Почему ты плакала сегодня? — вдруг спросил Рэйм. — Что? Откуда ты… — Эва, уже и без того красная от вина, почувствовала, как жар пополз вверх по шее к лицу. — У тебя отек с глаз еще не спал, — спокойно ответил шезму. — Что-то случилось? Ты поэтому сегодня сбежала из храма? Нет, нет, нет. Она ведь приняла настойку, теперь с ней все будет хорошо. Никто не должен знать, что на самом деле Верховный эпистат застукал ее в своем кабинете, и что ей пришлось сделать, чтобы усыпить его бдительность. — Вспоминала Исмана, вот и все. Я скучаю по нему, мне его не хватает, мне плохо без него. В кои то веки слова о брате дались ей легко. Боль, тоска и горечь становились все более невесомыми, оставляя после себя лишь теплоту с оттенком грусти. — Не стоит меня чересчур жалеть, а то еще совсем размякну, — постаралась улыбнуться Эвтида. — А теперь скажи, почему ты решил стать некромантом? — С чего вдруг такой вопрос? Я ведь уже говорил… — опешил Рэйм. — Не тебе одному из меня Ба вытряхивать, должна же быть серьезная причина. Он помолчал, а затем, осушив последнюю чашу, проговорил: — Некромантия — это возможность в последний раз обратиться к тому, кого любишь, сказать то, что не успел или же услышать что-то важное, чтобы продолжить жить без сожалений и подарить душе покой на полях Иалу. Тебе ли не знать. Лучше бы она никогда не ведала, что бывают чувства подобные этим. Но то, что сейчас Рэймсс сидел перед ней, полный надежд и жизни, несмотря на свое прошлое, придавало ей сил. Она справится с этим, по-другому и быть не может.