Любой ценой

Это меняло все и ничего одновременно. То было лишь мимолетное касание ее губ, а Реммао думал об этом всю оставшуюся ночь. На целое мгновение ему показалось, словно кому-то, кроме младшего брата, не все равно, жив он или мертв. Уже довольно давно стало сложно понимать, где в их действиях заканчивалась игра для одного единственного почетного зрителя, и начиналась правда. Стоило признать, что их новая привычка держаться за руки по-настоящему успокаивала его — это заземляло накатывающую временами тревогу, так он мог знать наверняка, что она рядом. Прежде Реммао ненавидел Эвтиду, по-другому и не скажешь, а ее упрямство воспринимал, скорее, как самую дурную черту, какая могла быть. Однако вскоре стало ясно, что именно это качество являлось ключевым в личности новой ученицы, остальное же наслаивалось следом, делая ее более чем многогранной. За навязанным бременем ему удалось разглядеть одинокую и порой пугливую девчонку. Приручить ее оказалось той еще задачкой, но он справился, и даже сам как-то свыкся с этой маленькой коброй. Она усердно училась, раз за разом доказывая всю серьезность своих намерений, что значительно облегчало ношу наставничества. Разумеется, не обходилось и без промахов — уж на этом пути безупречных нет. Но стоило набраться терпения, ведь в конце мелькала долгожданная свобода. Между тем череда последних событий складывалась не в их пользу, а свобода и вовсе растаяла будто рассветное марево. Незримый бог, видно, потешался над ним, решив извести очередным испытанием. В этот раз не оставалось ничего другого, кроме как отступить от проторенной тропы и начать держаться друг друга. В конце концов Реммао упустил тот момент, когда между ними все усложнилось. Всегда такой пристальный взгляд подопечной теперь пробуждал в нем нечто давно забытое, вытравленное из сердца жестокой судьбой шезму. Нет, конечно, ему известно, каково это — желать женщину, давно ведь уже не мальчишка. Однако здесь крылось что-то на порядок выше, чем голая страсть, и именно это пугало Рема. Наставник и ученица, до боли знакомая история, однажды закончившаяся весьма трагично. Тем временем ситуация в поселении с каждым днем накалялась все с большей силой. Терпение охотников было на пределе, ведь с момента казни Дии не был пойман больше ни один черномаг. Более того, хворь продолжала забирать людей, а Верховный эпистат бездействовал, вызывая всеобщее недоумение. Реммао же лишь ухмылялся про себя, думая о том, что совсем скоро даст господину эпистату повод размяться и побегать по Фивам. Пару дней назад ему удалось угнать небольшую лодку и спрятать в камышовых зарослях вблизи поселения, закончив тем самым приготовления. Со своей стороны он сделал все, что мог и даже больше, дело оставалось за Эвой. Излишним было напоминать подопечным о том, что каждый из них должен приложить максимум усилий, чтобы все прошло гладко. Он был уверен, что это ясно и без слов. План этот не имел запасных вариантов, как, впрочем, и вся жизнь шезму. Сразу после они двинутся к дельте Нила, а там уже станет ясно… — Как быть со стражей на западном берегу? — спросил Рэймсс, когда братья как-то раз обсуждали детали отвлекающего маневра. Вдвоем они отдыхали в бане после очередного жаркого дня. С каждым глотком охлажденного пива дышать становилось все легче, а рой мыслей ненадолго переставал гудеть в ушах. Рэймсс с большим облегчение расплел свою длинную косу, тем не менее любовно расчесывая каждую прядь. Порой Реммао весьма цинично размышлял о том, что если им когда-нибудь и доведется голодать, то шевелюру младшего можно будет продать на парик для какого-нибудь вельможи. — Они патрулируют лишь территорию вокруг гробниц, у реки обычно никого нет, — заверил Рем. — Да и в самое пекло хвори мало кто сунется, они не ждут гостей. — Но мы придем? — Рэймсс улыбнулся, сверкая глазами. — Мы придем, — кивнул в ответ старший. На следующее утро за завтраком Реммао и Эвтида едва перекинулись парой фраз и ели в основном молча, глядя при этом в разные стороны. Рэйм, рассуждавший о том, кто из оставшихся писарей отправится сегодня в Сет-Маат, быстро понял, что его никто не слушает. — Чего такие тихие? — настороженно поинтересовался он. — Что-то стряслось? — Все в порядке, — на удивление резко отозвалась Эвтида, а затем, поспешно встав из-за стола, направилась прочь из трапезной. — Вы что, ребята, поссорились? — Рэйм, нахмурившись, глядел на брата. — Нет, мы не ссорились, — тяжело вздохнув, сказал мужчина. — Тогда в чем дело? Этот вопрос так и остался без ответа. Глупости все это, не могла же она и в самом деле придать такое большое значение той незначительной близости, которая у них была? Им обоим следовало взять себя в руки, ведь не иначе как на горячую голову совершаются самые скверные ошибки. Если Эвтида этого еще не поняла, то он сам возьмется за общее благоразумие. И без того душный библиотечный воздух нагревался с каждым минувшим часом. Занимаясь сегодня скорописью, юные шезму не отрывались от папирусов, пыхтя и потея. Настроение не располагало к нежностям, поэтому наставник придирался к каждому неверно выведенному символу, аргументируя это тем, что лучше уж их отчитает он, чем господин Верховный эпистат. В процессе Рэймсс сломал уже два пера, а Эва вся перемазалась чернилами — вид у обоих был крайне измученный. Эвтида, с которой он был в этот день особенно холоден, совсем сникла, кажется, проклиная все муками Дуата. — «Итак, празднуй, не унывай, ибо нельзя брать своего достояния с собою», — диктовал он, — «и никто из ушедших ещё не вернулся»… Эва, снова ошибка в слове «никто», дуга должна быть строго над… Реммао осекся, увидев выражение лица подопечной. В ее больших глазах плескалась обида с примесью еще какого-то переживания, которое он не мог разгадать. Должно быть, он все же перегнул палку, из-за чего теперь чувствовал себя как-то уж больно погано. Но вместе с тем он кое-что понял — брошенные ею за завтраком слова были лишь звуком, ведь все в поведении юной шезму кричало о том, что задеты ее настоящие чувства. Сказать Реммао ничего не успел, потому что в зал вошел Тизиан и отчеканил очередной приказ главного охотника. — Ты, — он указал на Рэймсса, — собирайся, едешь в Сет-Маат. А ты, Эва, — перевел он взгляд на девушку, — в кабинет к эпистату. Сейчас. — Зачем? — растерялась Эвтида. — Сама знаешь, — проговорил охотник, уводя ее прочь из зала. Переглянувшись, братья словно обменялись мыслями, где младший, уходя, призывал воздержаться от поспешных выводов, а старший в свою очередь ничего не обещал. Однако наставник, все же подавив первую волну эмоций, вернул себе самообладание. Что-то происходило там, за закрытыми дверьми, не предназначенное для посторонних ушей, а то и глаз. Неожиданно на смену злости пришло другое чувство, липкое и скользкое, оно холодило изнутри, поднимаясь все выше и обвиваясь вокруг горла. Ох и не вовремя пролегла меж ними тень. Вернувшись, Эвтида молча возобновила работу над письмом, старательно делая вид, что ничего не случилось. На первый взгляд она казалась спокойной, но нервничала, сама, видимо, не зная, что ее выдают сбивчивое дыхание и трепет ресниц. Наконец он решил нарушить молчание. — О чем говорили с господином Верховным эпистатом? — Он предложил мне место писаря в Мемфисе, — выдала она, с легким вызовом глядя на наставника. — Вот как, — он ухмыльнулся. — И что же ты ответила? — Конечно, я согласилась, нужно ведь где-то применить мои феноменальные способности. Еще пару мгновений они испытывали друг друга взглядами, зная, что думали об одном и том же. Но затем, нащупав твердую почву, снова предпочли снизить градус напряжения, повисшего между ними с самого утра. Как ни странно, уединение всегда шло им на пользу. Вдвоем они чаще находили общий язык, нежели будучи под взором прочих глаз. Однако между ними все еще было много недосказанностей, но лишь благодаря им их хрупкий мир мог существовать. Пусть оставит правду при себе. Реммао присел на скамью рядом с подопечной и, понизив голос, сказал: — Нужно спешить, собери легкую поклажу. Мы выступим, как только тело будет готово и больше никогда сюда не вернемся. — Поняла, — кивнула шезму. К закату она снова была у него дома, готовая к следующему шагу на пути онейроманта. Сет, этот тиран среди Богов, умело распоряжался своими слугами, перекладывая на них всю черную работу. Неуплата же долга грозила либо пожизненной службой, либо смертью, и неизвестно, что из этого было хуже. Что могло понадобиться Богу ярости во сне Верховного эпистата? Кого он там искал? Очевидно, об этом Эва не имела ни малейшего понятия, хоть Сету и ничего не стоило поделиться с должницей подробностями. Ночи они дожидались за чтением, избегая разговоров на личные темы, но чем плотнее становилась тьма, тем сложнее было избавиться от навязчивых мыслей. Днем Реммао был уверен, что произошедшее было каким-то нелепым недоразумением, а сейчас гадал, может ли оно повториться вновь. Свет в доме эпистата погас только когда лунный диск был уже высоко в небе. Еще спустя какое-то время глава охотников наконец заснул — Эва могла почувствовать тепло его Ка, сильной и мечущейся, кажется, ему снился кошмар. То, что ей так быстро удалось поймать эту волну, говорило о многом. За то короткое время их знакомства, она успела проникнуться к главному ликвидатору шезму Египта, если не симпатией, то явным неравнодушием. Однако все изменилось после публичной казни, Эвтида поняла, почему эпистата зовут ночным кошмаром черномагов. Он был им и наяву, и во сне. Внезапное беспокойство зашевелилось где-то под ребрами и, не сдержавшись, Реммао осторожно взял подопечную за руку. По тому, как она стиснула его пальцы, он понял, что ей это было необходимо, ведь этот раз был особенно трудным. Лицо Эвтиды уже было скрыто маской, шезму настраивалась на сеанс. — Рем, — послышался ее приглушенный голос, — не отпускай. — Хорошо, — только и мог прошептать он. Вскоре дыхание выровнялось, а рука ослабла — сознание ее отдалилось. Сколько бы Реммао не наблюдал, было сложно понять, что же происходит во сне у эпистата. Пламя от зажженного фитиля подрагивало на столе, из тени, крадучись, вышел пес и, устроившись у его ног, не сводил умных глаз с хозяйки. Эвтиды не было довольно долго, только в прорезях маски было видно, как под плотно сомкнутыми веками суетливо бегают ее глаза. Вдруг сон прервался, и шезму резко выбросило на поверхность собственной сущности. — Эва, — громко звал ее наставник. — Эва! Никакой реакции не последовало. Нет, нет, нет. Только не это. Реммао попробовал помочь ей присесть, но только что совсем обмякшее тело неожиданно свело судорогой. Каждая мышца была охвачена спазмом, сковывая движения и мешая сделать вдох, от чего грудь лишь лихорадочно вздымалась и опускалась. Эвтида задыхалась. Сдернув маску, он обнаружил, что ее лицо смертельно побледнело, челюсти были сжаты до скрипа, а губы и вовсе отливали синим, в глазах застыл немой ужас. Время словно замедлилось. Оказавшись в каком-то небытии, он не понимал, что делает, лишь наблюдая за собственными действиями. Сбрызнув лицо подопечной холодной водой, он поднес к ее носу флакон с нюхательной солью. Зрачки моментально сузились, после чего она сделала долгожданный вдох, постепенно приходя в себя. Все это длилось считанные секунды, хотя по ощущениям прошла целая вечность. Когда Реммао очнулся от собственной летаргии, то обнаружил себя сидящим на кровати, а голову Эвы покоящейся у него на коленях. Шезму крепко обхватила его руками, спрятав лицо где-то между складок его накидки. Он поймал себя на мысли, что впервые по-настоящему испугался в первую очередь за Эвтиду, позабыв при этом о себе. — Родители Амена были черномагами, — пробубнила она. — Их убили другие черномаги. Голос был все еще слабым, но она, по всей видимости, твердо намеревалась поделиться тем, с чем ей пришлось столкнуться в чужом подсознании. Самозабвенно гладя ее по спине, он слушал этот рассказ, все четче осознавая, жертвами насколько роковых событий они все оказались. Эту историю он уже слышал однажды. От Саамона. Почти десять лет назад он воспринял это, скорее, как старую добрую байку, гуляющую среди шезму, нежели чем ценную информацию. В тот день еще совсем юный Саамон и его наставник пошли на убийство — избавиться пришлось от своих же. В силу вступали новые законы, а с противниками разговор был весьма короткий. Сам Реммао в то время жил в Гизе и только начинал свой путь шезму, однако и до них с наставником долетели кое-какие слухи. И без того трудное обучение становилось все более недоступным. Затем умерли их с Рэймссом родители, и старшему пришлось временно отказаться от занятий. Около года он пробыл подмастерьем столяра, затем его приняли в каменотесы, но это был настолько тяжкий труд, что Рем бросил его как только начался сезон сбора урожая. Рэйм немного подрос, поэтому теперь они могли вместе работать на виноградниках. В двадцать четыре, когда младший уже совсем окреп, он наконец решил вернуться к ремеслу черномагов и, отыскав прежнего наставника, снова взялся за учебу. Однако старик вскорости ослеп от глазной инфекции, а затем и умер. Так им пришлось перебраться в Мемфис, где Реммао продолжил учебу уже при храме, а наставником ему стал никто иной как Саамон. Он производил впечатление человека неординарного, возможно, немного безумного, но вместе с тем мудрого и рассудительного. Его хотелось слушать, следовать за ним и даже вино пить как он. Близок Саамон был с главным жрецом фараона, и, как выяснилось позднее, тот прежде был его наставником. На пару они ходили по храму с особо важным видом, становясь все ближе к правителю. Дия появилась незадолго до первой крупной столичной облавы на шезму. Совсем юная девица была очарована тем образом, в котором перед ней предстал Саамон. В тот момент Реммао впервые заподозрил нечто неладное — человек, меняющий кожу как змея, запросто мог и ему показать другую личину. Тем не менее, когда Саамон попросил его добыть один тайный манускрипт, Реммао согласился. Сам же наставник отправился в вместе с послами фараона в Нубию для заключения военных контрактов. Если бы Реммао знал, что в тот день свою охоту на шезму начнет новоиспеченный Верховный эпистат Амен, то, скорее, бросился бы в пасть Апопа, чем отправился на задание. То была очень грамотная западня — его самого едва не поймали с поличным, прочих шезму, что были при храме, безошибочно ловили одного за другим. Реммао, Рэймсс и Дия, практически не разбирая дороги, бежали из Мемфиса. Многих черномагов казнили в ту ночь, поговаривали, что песни их не стихали до самого утра. С божьей помощью добравшись до Гермополя, они укрылись в пока еще лояльном храме Тота. Когда тамошний жрец узнал, что во всем столичном переполохе был замешан Реммао, то наказал его быть наставником для младшего брата и совершенно разбитой Дии, чтобы больше не повадно было дурить. Эвтиду же он отыскал не сразу, помог случай. Так и вышло, что на целых три года их небольшая компания залегла на дно в Гермополе. И когда, казалось бы, жизнь начала налаживаться, а подопечные умнеть, Верховный эпистат объявился снова. Руки Амена были совершенно развязаны — сам Менес II велел остановить черную хворь, которую наслали на Фивы шезму. Вывод о методах борьбы с заразой напрашивался сам собой. Однако теперь стало ясно, что вместе с этим эпистат преследовал и свою личную цель. Не просто так вцепился он в Реммао, ведь тот был одним из немногих выживших, кто мог знать историю о смерти его родителей, рассказанную самим убийцей. Вспоминая тот вечер, когда они с Эвтидой отправились на заказ и застали прибытие эпистатского кортежа, Реммао снова находил подтверждение существования знаменитой чуйки. Хоть они и наблюдали издали, но даже это их не спасло. Эве тогда почудилось, что Амен практически наугад пронзил ее взглядом, однако стоявший позади нее Рем думал иначе. На самом деле эпистат почуял его.