Трещины вокруг

Спустя двое суток. Комиссар Августин Мерцелиус.

— А-А-А! Не надо! Не надо! Не ешь меня! Громкий крик Юманы из комнаты девочек заставил всех нас вздрогнуть. Рингер тут же вскочил со стула, заставив его рухнуть на пол, и побежал через всю гостиную. Я направился за ним, хватая аптечку, где уже были подготовленные успокоительные и снотворные. Но пока я шел, крики прекратились. — Юми, спокойно. Все хорошо, — начал говорить Рингер уже заученные за эти дни фразу, — Все хорошо. Я вошел в комнату девочек. Все уже проснулись и смотрели на Юману, которая прижалась к стенке комнаты и тяжело дышала, широко распахнув глаза. — Он… он ведь…- дрожащим голосом произнесла девочка. Все понимали, о ком она говорит. — Его нет. Все хорошо, — ответил Рингер уставшим, но все же мягким голосом. — А он… не… в-вернется? — вновь спросила Юмана. — Нет. Никогда, — твердо и одновременно печально ответил Вимолт. Да. Аманура больше с нами не было. И не будет никогда. — Тебе… нужна таблетка? — спросил Рингер уже более спокойно. Девочка в ответ покачала головой. — Н-нет… я… я засну. Спасибо. — Ладно, — Рингер приблизился к Юмане и поцеловал ее в лоб, — Отдыхайте, девочки. Я развернулся и направился обратно к столу, поднял стул Рингера и уселся на свой, положив аптечку. Еще один кошмар у детей. Еще одни крики. За эти двое суток не было еще ни разу, чтобы кто-то не проснулся от того, что ему приснилось. — Фух…- сказал Рингер, устало упав на стул, — Хотя бы… хотя бы без истерик. Сегодня. Голос парня был тихим. Достаточно тихим, чтобы дети не услышали нас через приоткрытую дверь. Никто не ответил. Мне и Сия нечего было ответить, так как все всё прекрасно понимали, а Маринур и вовсе ничего сказать не мог. Мы продолжили есть в тишине. Не знаю, что это было — обед или завтрак. Режим у всех нас сбился уже по полной. Одновременно я, как и всегда, проверял сводки, которые текли ко мне рекой из-за того, что кадетов у нас не хватало. Гвардейцы уже начали утихомириваться. Употреблений наркотиков, передозировок со смертельным или больничным исходом, нападений под их влиянием и прочего стало на порядок меньше — количество буквально рухнуло вниз. Причин тут можно было найти разные. Вероятнее всего, люди просто отошли от пережитого, а может быть наркотики у корабельных поставщиков просто кончились. Ведь им явно нужно было еще кормить наркотой выживший экипаж, а запасы вряд ли были огромными. На фоне этого кошмара я умудрился даже вспомнить совсем давнюю проблему с наркоманами в полку, которая вскрылась еще на Вильяре и с которой я так и не смог разобраться на Шамтанаре. Как же давно это было… Что делать с этим сейчас, сказать было сложно. Иди попробуй обрезать все эти каналы поставок, когда почти весь состав Комиссариата погиб. Понятно, что были наказания, но нужна была еще и психологическая работа, а вот с ней все куда сложнее. После такого-то… Резкий металлический скрежет заставил всех вздрогнуть и посмотреть на вентиляционную решетку, откуда он доносился. Скрежет усилился, а затем резко умолк, после чего последовал просто приглушенный гул. Выстрелы и разговоры. К этому мы тоже уже успели привыкнуть. Патрули корабля вместе с гвардейцами, которые были достаточно надежными, чтобы им доверить оружие, во всю стали рыскать по коммуникациям. Правда, как оказалось, наших сил было не очень-то и достаточно. Из чуть больше тридцати тысяч мы смогли выставить десять тысяч, а потом пришлось их еще разделять четыре группы, чтобы они могли работать посменно. На такую громадину, как космический корабль, этого не хватало, учитывая, что приходится работать в узких коммуникациях, вентиляции и даже трубах, да и самих врагов было не так много. Зато это помогало в другом плане. Многие солдаты, уйдя в патруль, смогли отвлечься от всего пережитого ужаса. Сред них, как я мог видеть по статистике, уже был минимальный уровень того кошмара, что творился с другими, хотя при этом стоило им уйти с дежурства, как уже происходили какие-то инциденты. Я вернулся к отчетам. С наркоманией нужно было разбираться, но тут надо было советоваться с офицерами. Им было виднее, что там происходило. В остальном же, ситуация удручала. Количество одних только расстрелов достигло тысячи. Количество людей, которых пришлось отправить на плети, клеймение, карцер, разжалование, понижение в звании, покаяние и прочее перевалило и вовсе за десять тысяч. Особенно сильно все это усилилось после новости о казни Ригарта и Лекрима, которых капеллан корабля официально анафематствовали за то, что они посмели оспаривать власть капитана корабля. Гвардейцам это, мягко говоря, не понравилось. Приходилось действовать довольно жестко — вплоть до казней тех, кого я бы в обычной ситуации пощадил из-за боевого опыта. Просто потому, что иначе дисциплину уже нельзя было восстановить никак. Люди в таком состоянии поймут только жесткую руку. Среди списков мелькнуло имя, за которое я волновался. Канафир Ахо, сын Бюрдара. Он выжил во всем этом ужасе, смог отличиться в борьбе с мутантами. Попал в список, как «лицо, пострадавшее от нападения» и одновременно «лицо, содействовавшее обезвреживанию преступника». Один из солдат начал буянить с другим, Канафир заступился за второго, получил в морду, но сломал нос нападавшему. В общем, парень заслужил похвалы, но с ним у меня была другая дилемма. Я обещал Бюрдару, что позабочусь о нем. Это была его последняя воля. Только вот что тут можно было сделать, я особо не знал, да и пока времени на это не было, потому я это оставил на потом. Куда большая проблема была с тем, чтобы теперь утвердить сразу четырех майоров, в то время, как последний из них лежал сейчас в лазарете, да еще при трех мертвых младкомах. Вся сложность заключалась в том, что среди пяти старших капитанов, которые могли их заменить, один умер от инфаркта, еще один обезумел и был расстрелян, а еще один в приступи психоза раздробил себе череп об пол. И если двое старших капитанов могли встать у руля батальонов, то вот на место еще трех уже выступали капитаны. Среди тридцати кандидатур шестнадцать отпали — погибли по разным причина. А проверить четырнадцать кандидатур было не так уж и просто, так как тут нужно было учесть кучу всего и изучить их биографию от и до. А ведь еще постоянно приходили сообщения о новых инцидентов, да еще и скоро нужно будет собираться, чтобы выйти на дежурство в казармах, чтобы хоть немного выживших кадетов заменить… Давно у меня такой нервотрепки не было. Доев, я быстро встал и направился в комнату, чтобы можно было работать в тишине и покое — так получалось сосредоточиться. Тому расстрел, этому плетей, этому тоже расстрел… Плети, карцер, расстрел, расстрел, плети, понижение, разжалование… Одно дело за другим, среди которых удалось выявить один факт — не было ни одного дела касательно оскорблений на почве принадлежности к полку. Уже никто на это не обращал внимание. " — Блять, были у нас когда такие проблемы…» — подумал я про себя, осознавая, насколько далекими казались теперь те трудности и, что особенно сильно чувствовалось, насколько они были мелочными. Солдаты ссорились из-за того, что были из разных полков. После всего того, что было тут, это казалось таким… ребячеством. Такой тупой глупостью, что удивительно, как до такого вообще додумались. Вот уж правду говорят — все познается в сравнении. Расстрел, расстрел, разжалование, плети, плети, плети… В вентиляции снова прозвучали выстрелы, а затем приглушенные крики, которые долго не прекращались. Значит, ранили кого-то из наших, а враг был убит. Плети, карцер, карцер, расстрел. В этот момент дверь открылась. Я вздрогнул от неожиданности и посмотрел на вход. Внутрь вошла Ниринта. Тело мигом напряглось, жар тут же охватил все живые части. Наконец-то. Наконец-то я ее увидел. Живую. Невредимую. Я мигом встал, пока она, не поднимая взгляд, закрыл дверь и остановилась. Глаза прошлись по ее телу и… тут же остановились на животе. Тот уже был плоским, как обычно. Стало больно. Невыносимо больно. Ничего не говоря, я подошел к ней вплотную и крепко обнял. Несколько секунд мы стояли так, после чего она обняла меня в ответ. А затем… я почувствовал, как ее начало трясти. Комнату начали заполнять звуки плача. Плач перерастал в рыдание. Боль. Все, что я чувствовал в себе — это боль. Тело Ниринты стало тяжелее, ее ноги больше не держали ее и я опустился вместе с ней на пол. Женщина обняла меня еще крепче и продолжила рыдать без остановки. Сложно было представить, насколько сильно ей сейчас было больно. Она бросила все ради одной единственной цели… и лишилась этой цели из-за одного единственного случая, а вместе с этим и возможности на второй шанс. Да, мы остались живы. Мы были друг у друга. Это было единственным утешением во всем этом кошмаре. Но сейчас это не было способно подавить ту невероятную боль от осознание, что нашего ребенка пришлось умертвить, а заодно забрать у нас возможность попытаться снова. Если бы я мог… я бы сейчас тоже рыдал. Но вместо этого я лишь чувствовал невыносимую боль в горле. Так мы и сидели, в обнимку друг с другом. Родители, потерявшие своего ребенка и способные утешиться лишь в объятиях друг друга. Вскоре Ниринта прекратила плакать и начала просто сидеть со мной в обнимку, не отпуская ни на миг. Я не знаю, сколько мы так просидели на полу. Может быть час. Может быть больше. Я не считал. Не смотрел на время. Не читал отчеты. Сейчас у меня была только Ниринта и наше общее горе. В какой-то момент она отстранилась и посмотрела на меня красными заплаканными глазами, держась за меня. — Хоть… хоть ты… жив, — выдавила она из себя, шмыгнув носом, — Как… как у вас? Видимо, она еще не знала. — Бюрдар… погиб, — тихо сказал я. Ниринта закрыла глаза и опустили голову. — Упокой… Бог-Император его душу. — Аминь. — Остальные? — вновь спросила она. — В порядке, — ответил я, ощущая небольшую, крохотную радость. Хотя бы тут все было нормально. Еще несколько минут мы просидели в тишине. Что тут можно было сказать вообще? Все и так было понятно. Это все… просто произошло и это просто надо было принять. Ничего уже не исправишь. — Ладно… я… я в душ, поем и… пойду работать, — женщина начала вставать, а я шокировано уставился на нее. — В смысле работать? — спросил я, также вставая на ноги. — Я ведь санитарка, — Ниринта пожала плечами, — Работы сейчас… немало. — Да ты ж после аборта только! — возмутился я, пытаясь при этом не кричать, — Тебе лежать… — Авги, — тихий голос Ниринты заставил замолчать. Я не мог позволить себе перебить ее, — Мы уже записались. Красные от слез глаза женщины смотрели на меня таким взглядом, что было понятно — спорить тут бесполезно. К тому же… ей сейчас это вполне могло помочь. Отвлечь себя от плохих мыслей, от всего того, что произошло, тяжелой работой в Санкорпусе. Если она считала, что ей это нужно, то вряд ли я имел хоть какое-то право ей мешать. Можно было только представить, насколько ей сейчас было тяжело. Уж точно потяжелее, нежели мне. — Не перетрудись там, хорошо? — попросил я ее. — Постараюсь, — проговорила она, а затем сделала шаг вперед, поцеловала меня и вновь крепко обняла. — Я люблю тебя, — тихо прошептала она мне, положив голову мне на плечо. — И я тебя люблю, — также тихо ответил я ей. Еще несколько секунд мы стояли, не разъединяя объятий. Я наслаждался этим чувством. Тем, что я не единственный в этом всем мире. Что я не остался один на один с ужасами, которые меня окружали. Что во всей этой тьме у меня есть хотя бы один лучик света, который дарил мне тепло, спокойствие и немного радости. Спустя минуту Ниринта ушла в душ, а я уселся за стол, вновь начав разбираться с той ватагой сообщений, что еще висела на мне. Нужно было разобраться со всем побыстрее, пока я еще не ушел на дежурство в казармах. Плюс пятнадцать новых сообщений. Шикарно. Расстрел, расстрел, расстрел… Возникало стойкое ощущение, что если мы долетим на Неглярт с половиной от пяти штатных батальонов, это будет уже успех. Потому что творящееся буквально выкашивало весь личный состав… В этот момент Ниринта вышла из душа, одетая в обычную домашнюю одежду, после чего направилась в гостиную поесть. Я сразу же направился за ней. Там, за столом, уже были Цемата и Нита. Обе сидели уже за столом, дожидаясь, пока их миски с супом подогреются. Обе были с печальными лицами и красными глазами. За них тоже было больно. Детей Димы и Маринура мы все ждали также, как и моего с Ниринтой. " — Хоть бы Диме не стало хуже…» — подумал я про себя. Сейчас он был в лазарете, но вот как отреагирует на то, что его ребенка абортировали из-за прорыва… Никто этого сказать точно не сможет. — Цемата. Нита, — поздоровался я как можно спокойнее с девушками и те посмотрели на меня, — Мои… соболезнования. Обе девушки поникли взглядом. — Капеллан в лазарете сказал, что… так лучше, — проговорила первая Нита, — Что после прорыва… дети могут быть мутантами. — Так оно и есть, — довольно уверенно заявила Ниринта, садясь за стол вместе со мной, — Потому… так было лучше. Нита закрыла глаза и сжала кулаки. — Понимаю… так лучше… просто… Все вот так… просто случилось… Я видел, как Ните было больно это говорить. — И даже это не так больно…- продолжила уже Цемата, смотря в пустоту, — А то, что… больше не выйдет. Боль. Снова эта боль. — Это необходимо, — с еще большей твердостью заявила Нир, хоть и в ее голосе звучала боль и скорбь, — Тут… тут нет никакого выбора. — Ты говорила, что «есть риск мутаций», потому весь экипаж стерилизуют, — продолжила рыжеволосая, подняв взгляд на Ниринту, — Но почему нас не могут тогда просто проверить. Найти тех, у кого точно теперь проблемы в генах. — Потому что это невозможно найти, — прямо-таки лекторским тоном ответила та, — Проблема в том, что с варпом ничего нельзя сказать наверняка. Он… не поддается изучению, как и все то, что он сделал. Можно исследовать геном вдоль и поперек, а потом лет через десять или двадцать у тебя внезапно рождается мутант, покрытый перьями. — Чем? — одновременно спросили Цемата и Нита, с недоумением посмотрев на Ниринту. " — Точно… откуда им знать…» — А, ну да. Чешуей тогда. — Как… как у рыб что ли? — спросила Цемата удивленно. — Именно, — подтвердила Нир. — Ужас какой. — Это еще безобидное. Порой бывают случаи и похуже. В общем, главное стоит запомнить одно — никто не в состоянии узнать, изменил ли варп в нас что-то или нет. Потому и созданы… такие протоколы. Всех без исключения. Все замолчали. В словах Ниринты был смысл. Ведь варп действительно не поддавался хоть какой-то логике. С этим ничего не сделаешь. Значит оставалось просто смириться. Мы не сможем больше иметь детей. Причем не просто потому, что нас стерилизуют. А потому, что даже если мы избежим этого, то каков шанс, что у детей будут перья, чешуя или еще что-то, что станет для них смертным приговором? Правильно, ничего. Этот риск будет всегда с нами. И это был совсем не тот случай, чтобы можно было рисковать. Если выбирать между ребенком мутантом и отсутствием родных детей… лучше уж отсутствие. Так хоть страдать не будут. Цемата, тем временем, закрыла глаза, сделала глубокий вдох, а затем выдохнула, покачал головой. — Ладно…- прошептала она, — Ладно… Я… поняла… Раз так, то… Что ж… Мы… мы ведь живы… Это уже хорошо. — Именно, — подтвердил я, — Мы выжили и… будем жить дальше. Да уж, пожалуй, это было единственное утешение, какое только можно было найти. Мы пережили все это. Мы были еще живы. Это действительно было хорошей новостью. — У меня, кстати, есть несколько вопросов к тебе, Нир. По Флоту. Если не сложно, — вдруг начал Гихьян, пока женщина ела свой суп. — Без проблем, — спокойно ответила она. — Касательно всего этого Перемирия, — продолжил сервитор, — Я могу понять с преступниками вместе сражаться там. Может даже мутантов. Но флотские еретиков приняли и им оружие раздали. И даже, блять, ебаного ксеноса. Рука Ниры с ложной остановилась на пол пути ко рту, а ее глаза удивленно посмотрели на Биндегижа. — К-ксеноса? — Ага. Орка, — проговорил сервитор, — Причем еще и альбинос. Брови Ниринты полезли еще дальше вверх. — На корабле после абордажа варп-двигатель сломался и грибница проросла, — объяснил я ей. — Боже-Император, помилуй нас, — прошептала Цемата, сложив руки аквилой. Нита и Сия последовали ее примеру. — Мда, чего только не бывает…- прошептала она, после чего еще проглотила свою порцию супа. — Так вот, позвольте узнать — это как вообще нахуй возможно? Какого нахуй помощь еретиков и ксеносов принимают? Несколько секунд все смотрели на Ниру, которая сейчас задумчиво смотрела в стол. — Никакое действие… не может считаться преступлением, если направлено на ликвидацию последствий Прорыва и не предусматривает измены. — А ничего, что болтать с еретиками и давать им оружие — уже измена? — продолжил Гихьян. — Если объявлено Перемирие — то нет, — произнесла Ниринта строгим голосом, — Это прописано в директивах. Перемирие, если объявлено против экзистенциальной угрозы, развязывает руки полностью. Делай, что хочешь, но спаси корабль, главное, чтобы остался верен Трону. — И это что, позволяет потом дать сутки, чтобы скрыться? — задал новый вопрос Гихьян. — Вот этого… нет в директивах. Каждый сам решает, какие гарантии дает другой стороне в обмен на помощь. Капитан выбрал такую. — Ага, и еще исполняет ее, — с некоторым омерзением произнес Биндегиж, — Тупо отпустить всех еретиков и ебаного орка восвояси. Видите ли, как он сказал, так и будет. На лице Ниринты появилось серьезное выражение лица. — Видимо… наш капитан является абсолютистом. Это… как бы так сказать… течение интерпретации, если говорить по простому. Они по разному смотрят на те или иные директивы, где есть пространство для маневров. Как я понимаю, Морикут принадлежит к тем, кто считает власть капитана абсолютной настолько, насколько это вообще возможно. — И комиссар его в этом поддерживает, — проговорил я, — Собственно, он приговорил двух наших майоров за то, что усомнились в капитане. — Блять…- прошептала Ниринта, — Это ж надо было догадаться такое сказануть. — Они были… в гневе, — сказал я, — Их, да и многих гвардейцев возмутило происходящее… Мол, как так, еретиков и ксеносов отпустить из-за какого-то Перемирия. — Флот и Гвардия… всегда имели различия, — ответила Нир, — Порой довольно радикальные. Во всяком случае, не пытайся что-то капитану сделать. Что бы он не делал, пока это не открытая ересь — он неприкосновенен. Можешь потом пожаловаться на него, если сильно захочешь, но пока что мы в его власти. — Ну, во всяком случае, Авги ему нравится после всего пиздеца, что тут был. Вон, даже будет за него ходатайствовать. Моментально Ниринта поперхнулась и начала давиться супом, который полился из ее рта обратно в пластмассовую миску. Затем, отдышавшись, она посмотрела на меня. — Боже-Император, это что вы там сделали такое? — голос у женщины был шокированным. — Помогал Отродье убить, — пожал я плечами, — Вместе с еще сотней людей. Что, настолько серьезно? — Капитан Имперского Флота будет ходатайствовать перед Командованием за комиссара Гвардии. Это… это сильно. Слова Ниринты звучали достаточно уверенно, чтобы я понял всю серьезность ситуации. И от этого возникало двойственное чувство. С одной стороны, капитан был не самым приятным человеком. Тем более, что он, по сути, убил двух наших майоров просто за то, что они усомнились в нем. А с другой, он признавал мои заслуги, да и до Прорыва пошел на компромисс… Было как-то сложно понять, что мне вообще о нем думать. — Что ж… тогда будем просто лететь дальше, — ответил я. — Поскорее бы уже прилетели, — отозвался Рингер усталым тоном, — Боже-Император, как представлю, что еще лететь будем… С ним не согласиться было невозможно. Самому было тошно от этой мысли. Вскоре, девушки закончили с едой и отправились переодеваться, а затем отправились в лазарет. Уже спустя полчаса я, Рингер и Гихьян быстро переоделись и отправились в казармы. Пора было начинать дежурство. Пока мы ехали на палубнике, я продолжал заканчивать с кучей дел, что еще оставались. Тут уже были легкие дела, с которыми просто нужно было разобраться, так как кадетов не хватало. Наряд вне очереди, покаянный паек, замечание, выговор, снова замечание… В этот момент прозвучал сигнал вызова. От секретаря капитана Морикута. Меня всего мигом напрягло от такого. Только этого еще не хватало для полного счастья. — Слушаю. — Комиссар Мерцелиус, господин капитан вызывает вас в Каюту Трапезы, — заявил спокойный мужской голос. Стало понятно — дело серьезное. Это не было приглашением. Капитан просто приказал мне явиться к себе. И тут уж у меня права выбора не было. — Понял, — проговорил я и вокс отключился. Я тут же отдал приказ палубнику и тот начал везти нас в другом направлении. В голове так и роились мысли о том, с чего бы это вдруг Морикуту нужно было меня вызывать лично. Из идей было только то, что кто-то из гвардейцев мог натворить что-то очень серьезное. Причем это «что-то» могло быть еще и с участием членов экипажа… Бесполезно было об этом гадать и накручивать себе. Следовало просто доехать. Где-то за минут пять мы добирались до нужного нам лифта и поднялись наверх, оказавшись как раз рядом с дверью в Каюту Трапезы — главную корабельную столовую, где постоянно ели капитан, старпом и все прочие офицеры. Спасибо Ниринте, что научила меня всему этому. Сдав оружие гардемаринам и оставив Гихьяна с Рингером, я вошел внутрь открывшихся ворот и встал перед вторыми воротами. Первые закрылись, а спустя несколько секунд вторые поднялись, открывая мне проход. Каюта Трапезы была куда больше, нежели Каюта Совещаний. Потолки были метров под десять, ширина — уже двадцать, а длина — уже все пятьдесят. Стены, увешанные большими картинами, были с явно позолоченными элементами, на потолке свисали золоченые хрустальные люстры, а на полу — белый мрамор. И стоило мне посмотреть направо, я увидел неожиданную картину. Перед левой частью длинного стола, за которым сидели капитан, комиссар и капеллан вместе с прислугой, сидел на коленях… Григорий, тот самый сервитор, что был с нами. Четверо гардемаринов его охраняли, наведя на него хелганы. С правой же стороны стола стоял техножрец в ярко красной робе с двумя механодендритами в сложенном состоянии. По золоченым элементам я понял, что это был корабельный магос, Кишиль Бидиус. Стоило мне пройти, как капитан посмотрел на меня, прожевав и проглотив что-то. — Проходите, комиссар Мерцелиус! — произнес Морикут довольно будничным тоном. Я спокойным шагом подошел к столу, подходя к месту между Григорием и Бидиусом. И только почти подойдя туда, я увидел, что перед сервитором на полу было какое-т непонятное пятно. Стоило мне присмотреться, брови так и норовили взлететь. Это была голова Тырга. Отрезанная и лежащая теперь на полу. Сказать, что я охуел, значило ничего не сказать. — В общем и целом, — начал капитан, — У нас тут возникла ситуация одна… довольно интересная. Меньше часа назад вот этот разумный сервитор, который уже как три года бегает по коридорам, вышел на палубу с головой орка, добровольно сдался охране и потребовал аудиенции со мной, потому что якобы дал публичный обет убить эту тварь и преподнести его голову мне, чтобы в обмен получить свободу. Как вы видите, орка он убил. Однако теперь мне нужно знать другое — не солгал ли он нам, потому что ложь я терпеть не собираюсь. Слово «ложь» от капитана прозвучало по особенному. Настойчиво и с отвращением. — По его собственным словам, его обет слышали гард-сержант Гутаус Кургонд вместе со своим отрядом гардемаринов и вы со своими адъютантами. К сожалению, гард-сержант со своими людьми пали в бою с Отродьем, потому я решил вызвать вас. У меня к вам только один вопрос — вы подтверждаете, что этот разумный сервитор давал обет убить орка и преподнести мне его голову в обмен на свободу? — Да, капитан, — тут же ответил я, кивнув, — Я лично слышал, как этот сервитор говорил это орку. Пару секунд капитан смотрел на меня. Потом его взгляд переместился на сервитора. — Ну что ж, тогда понятно. Так, ты, — вилка в руках капитана указала на Григория, — Поднимайся. Раз уж ты действительно дал обет… — Капитан, — вдруг проговорил магос синтетическим низким голосом, — Я хочу напомнить, что этот сервитор — моя… В один миг лицо капитана перекосилось в злобе. — Не смей. Меня. Перебивать, — с неприкрытой ненавистью процедил рыжеволосый сквозь зубы, указав на магоса пальцем, — Я еще не давал тебе говорить. Понял? Несколько секунд стояла тишина. Рыжеволосый мужчина прожигал Бидиуса злобным взглядом, пока тот просто замер и смотрел на него в ответ. Затем, ничего не ответив, техножрец резко развернулся и отправился к выходу. Я же просто стоял и притворялся ветошью. Меня это все вот вообще не касалось. — А ну стоять! — прокричал Морикут и двое гардемаринов, что стояли у входа, тут же наставили на магоса хеллганы, — Ты, я вижу, совсем уже забыл, где твое место, раз смеешь так себя вести со мной. Магос Бидиус — снятие с должности за неуважение к капитану. В карцер его, до конца полета! Я приложил все возможные усилия, чтобы сохранить спокойное выражение лица. Блять, магоса корабля снять с должности и запихнуть в карцер. И за что? За то, что просто перебил. Не думал, что когда-то увижу такое. — Комиссар Балжкат, — проговорил техножрец, повернувшись к нам, — Оспаривание. — Отклонено. Обоснованность снятия подтверждаю, — емко ответил комиссар, даже не посмотрев на магоса, а просто продолжив есть свои спагетти в соусе. Да уж, отношения в экипаже были просто чудесные. — Новым магосом назначаю Марминдуса, — продолжил капитан, — А теперь пшел вон в карцер. По прилету выкинуть на Неглярт с черной полосой. Бидиус ничего не ответил и направился к выходу в сопровождении двух гардемаринов. Я все еще пытался сдерживать свой шок от всей этой ситуации. Права была Ниринта — капитан точно абсолютист. До мозга костей и кончиков пальцев, как я мог понять. Так что надо было быть с ним предельно осторожным. Если он так мог вести себя с главным техножрецом корабля, то я ему и вовсе в подметки не годился в плане власти и возможностей. Спустя несколько секунд гермозатвор в стене закрылся и капитан откинулся на спинку своего роскошного трона, тяжело выдохнув. — Наглая ржавая мразота, — выплюнул он, — Думает, что ему все можно, раз он магос. Ага, сейчас и здесь. Пускай теперь посидит на планете, подумает, кто на корабле главный… Так, ты! Имя есть? — Григорий Зенец, — ответил сервитор. — Ты верен Его Божественному Величеству, Богу-Императору Человечества? — Всей душой, господин капитан, — ответил уверенно Григорий. — Тогда, за убийство ксеноса, что скрывался на борту моего корабля, я, Ридаль Морикут, святейшим Именем Бога-Императора Человечества и властью, данной мне, как капитану «Герцога Куцума Бохоша», объявляю тебя, Григорий Зенец, полноправным свободным человеком. Аминь. — Аминь, — ответили комиссар и капеллан одновременно. Сервитор поник головой и в помещении стало тихо. — Я… я безмерно благодарен вам, господин капитан, — проговорил Зенец. Его голос стал немного другим. — Всегда пожалуйста. Правда, теперь стоит определиться с тем, куда тебя направить. Безбилетники мне тут точно не нужны. — Я хочу записаться в Гвардию, — проговорил он. Мои брови вновь поднялись вверх от удивления. Вот уж неожиданно. — Твое право, — пожал плечами капитан, а затем посмотрел на меня, — Комиссар Мерцелиус, благодарю, что помогли разобраться в этом. Хотите с нами отобедать? У нас еще порции хватит. Хотелось, конечно, поесть чего-то вкусного, но я хорошо понимал, что сейчас не мог этого сделать. — Благодарю за приглашение, капитан, но сейчас возможности нет, — как можно более тактично ответил я, — Из-за потерь среди Комиссариата мне тоже необходимо вести дежурство непосредственно в казармах, чтобы избежать проблем с дисциплиной после случившегося. — Все, понял, вопросов нет, — довольно искренне и с каким-то даже виноватым тоном ответил капитан, — Не смею вас больше задерживать. Григорий, вы тоже свободны. " — Человек контрастов, не иначе,» — произнес я сам себе, осознавая, насколько сильно капитана качало из стороны в сторону. То он в принципе не терпел, когда его перебивают, то он был невероятно вежливым и тактичным, словно мы давние друзья. Видимо, то, что я сделал во время борьбы с Отродьем, значило для него очень многое. — Приятного аппетита, господа. И хорошего дня, — кивнул я головой, поворачиваясь. — Доброго дежурства, комиссар, — проговорил Морикут, подняв вилку. — Позвольте забрать это, господин капитан? — вдруг спросил Григорий, указав на лежавшую все это время на полу голову Тырга. — Кто убил, того и трофей. Так что конечно, забирай, — ответил ему капитан, — Только свари ее в кислоте, если захочешь оставить себе, а то не хватало нам тут грибов орочьих. Не говоря уже про планету. — Будет исполнено, господин капитан. Приятного аппетита и хорошего дня. — И тебе удачи. Григорий быстро забрал голову Тырга и мы вместе с ним быстро вышли из Каюты Трапезы. Выйдя через дверь, мы быстро добрались до лифта, вызвали его, сели и поехали вниз, на палубу казарм Гвардии. — Я… я свободен, — услышал я от сервитора, — Наконец-то… Затем его взгляд переместился на меня. — Спасибо вам, комиссар. Вы… вы были моей последней надеждой получить свободу. — Был рад помочь, — проговорил я искренне. Для меня лично Григорий заслуживал свободы. Уж после всего того, что мы пережили — это уж точно. — Так вы… примите меня в Гвардию? — спросил сервитор. — Если ты идешь добровольцем — конечно, — проговорил я уверенно. Даже просто по закону я не мог отказать ему. Было очень мало возможностей запретить человеку пойти в Гвардию, а Григорий-то как раз уже стал человеком. — Авги, — услышал я голос Гихьяна по воксу, — Твоя охрана — это хуй напополам с нихуя. Бери его. Живо. Мы все видели, на что он способен. В принципе, спорить тут было бесполезно. — И кстати, — произнес я, — Если хочешь, то можешь… пойти ко мне. В качестве рядового-адъютанта. Мне такой охранник пригодится. Сервитор посмотрел на меня и несколько секунд молчал. — Я почту за честь быть с вами и защищать вас, господин комиссар, — ответил он. Что ж… вот и новый член команды теперь. — Для адъютантов — просто комиссар, — поправил я, — Пошли. Дадим техножрецам тебя осмотреть… В этот момент Григорий немного отстранился. — К ним… обязательно идти? — спросил он. Его голос не поменял интонации, но пауза в предложении звучала довольно опасливо. — Нужно проверить тебя, мало ли, что у тебя с телом. А что такое? Голова сервитора опустилась. — Они… они не признают меня человеком. Считают вещью. Бидиус потому и пришел сюда. Узнал, что я тут. Требовал, чтобы ему вернули меня. Да уж, можно было понять, чего у Григория была такая реакция на техножрецов. — Ты официально человек и к тому же, мой адъютант. Полковые техножрецы тебе не навредят. Можешь не волноваться. Еще пару секунд Зецен молчал. — Хорошо… комиссар, — ответил он. — К слову сказать, — начал уже Гихьян, — Что с тобой вообще произошло? Ты ведь… осознал себя? — Да, — ответил Григорий, — Больше трех лет назад. Я был боевым сервитором магоса Бидиуса. Внезапно осознал себя и сбежал в коммуникации. Прибился к группе одного техножреца и двух пустотников, они отключили маяк слежения. Потом они погибли, когда зеленокожие пошли на абордаж, тогда тоже Перемирие объявили. Упокой Бог-Император их души. — Аминь, — ответили я, Гихьян и Рингер тихим хором. — И чем ты питался? Биоеда тоже ведь нужна сервиторам, — продолжил Биндегиж. — Мне нужна просто вода и любая биомасса. Юльдом, техножрец, что меня спас, сказал, что у меня какой-то… БГПС. Не знаю, что это. Но мне просто нужно ловить все, что живое и запихивать в себя, заливать водой, дышать и заряжаться от электросети. Двери лифта открылись и мы быстро направились к палубникам, которые должны были довести нас до казарм. — Ладно, с этим техножрецы разберутся. Думаю, техобслуживание тебе точно лишним не будет, — произнес я, идя уже по коридору. Вряд ли за три года его состояние было прямо-таки прекрасным. Добравшись до палубников, мы отправились по коридорам, пока я приказал Маринуру готовить приказ к зачислению Григория — пускай тот и стал заикой, однако работать руками мог и не отказывался от этого. Одновременно, я приказал привести ко мне в кабинет, который мне выделили под дежурство, Канафира. Пора было уже сообщить ему новость. Минут пять и мы добрались до нашей остановки, где и вышли, а затем быстро добрались до моего кабинета. Канафир уже ждал нас там. Его лицо немного отличалось от того, что я видел в его личном деле. Оно стало заметно худее, щеки были более впалыми, правый, живой, глаз был весь красный, под обоими были заметные темные мешки, да и вся кожа была болезненно бледной, пускай и куда более смуглой, нежели у обычных вильярцев. Но даже так, его сходства с Бюрдаром были… достаточными, чтобы я почувствовал внутри себя скорбь. Бюрдар. Наш Бюрдар. Как же так? Стоило мне подойти, как Канафир тут же встал и вытянулся без всякого энтузиазма, сморщившись в лице. Вероятно, что-то болело еще после драки. — Вольно, рядовой, — сказал я и повернулся к своим, — Проверить помещение. Гихьян и Рингер быстро направились в выделенную мне комнату, доставая специальные портативные ауспексы, которыми они должны были проверить, не было ли там какой-то прослушки. Я не очень хотел, чтобы меня кто-нибудь подслушивал. Понятное дело, что флотские этого делать не станут — со слов Ниринты, подобное во Флоте Якурта считалось мерзким действием, если нет санкции Командования или тайного расследования, так как было нарушением правил гостеприимства, но вот мои… мало ли что. У меня в полку недоброжелателей хватало с лихвой. Спустя три минуты парни вернулись. — Чисто, — произнес коротко Рингер. Ага, значит никто не осмелился ставить туда что-то. Уже хорошо. — Рядовой Ахо, заходите, — проговорил я и направился к себе в кабинет. То была довольно скромная коморка с диваном, столом и двумя стульями, однако этого было вполне достаточно. Я прошел к столу и сел на свое место. — Присаживайтесь, рядовой, — рука указала на противоположный стул. Парень тут же сел. Повисла тишина. Стало тяжело на душе. — В общем… Я тебя вызвал, чтобы… сообщить. Твой отец, Бюрдар… погиб во время Прорыва. Несколько секунд парень просто смотрел на меня, а затем его взгляд опустился вниз. Глаза закрылись. Кулаки и губы сжались максимально сильно. — Он… он был здесь? В полку? " — Так и не узнал об этом…» — печально подметил я. — Да. Был моим адъютантом, еще с Вильяра. Вновь тишина. — А он… про меня? — Знал, — не стал скрывать я, — Тоже на Вильяре узнал. — Хех… и даже не сказал, — прошептал парень. — Он хотел, — тут же сказал я, чтобы не дать парню как-то не так подумать о Бюрдаре, — Еще когда только узнал. Просил отпустить, но… нас вечно что-то отвлекало, не было времени ни на что. В перелете ты оказался на другом корабле, потом на Шамтанаре вечно проблемы были. А потом еще этот перелет… В общем… Он так и не успел. И он… жалел об этом. Моя вина в этом… тоже есть. Это я вечно его за собой тащил. Потому… прости. Что так вышло. Канафир тяжело вздохнул. — Да ладно уж, — махнул рукой парень. Голос у него был тихий и печальный, — Раз уж надо было, то… надо. Жаль, конечно, но… ладно. Как… как он погиб? Вопрос кольнул, словно нож. Не хотелось это говорить. — Контакт, — все же сказал я честно. Перед глазами проносился тот самый момент, — Мне… мне пришлось его добить. Это было быстро. » — По… позаботься… о… Канафе…» Хриплый болезненный голос Бюрдара звучал так, как и в тот раз. Невыносимо больно. — Понятно, — с горечью сказал Канафир, — Хотя бы… так. — Прощание… скоро будет, — продолжил я, — У нас сейчас двое в лазарете. Когда выйдут — соберемся все. Я позову… если хочешь. — Я… я приду. Обязательно, — ответил мне парень. — И еще… Один момент, — я понимал, что нужно было сказать об этом, — Перед смертью, Бюрдар… попросил позаботиться о тебе. На это парень посмотрел на меня с удивлением и некоторым непониманием. — Честно сказать, я не знаю, что я тут могу сделать. Понятно, что по особому я к тебе относиться не буду. Как и продвигать по службе, — серьезным и твердым голосом заявил я. — Я бы… и не позволил, господин комиссар, — ответил парень. Он тоже звучал серьезно. Достаточно серьезно, чтобы я поверил в это. Видимо, с этим у него было строго. — Я могу… позволить тебе стать моим адъютантом. У меня сейчас проблемы с количеством людей в охране. А ты проявил себя на Вильяре достаточно хорошо. Как и здесь. Пожалуй, это был тот максимум, что я мог сделать для него. Взять его к нам, где были совершенно другие условия жизни и куда меньше рисков. Вполне вероятно, что именно этого хотел Бюрдар. — Спасибо за предложение, господин комиссар, но… я предпочту отказаться, — неожиданно для меня ответил Канафир, — У нас в отделении двое погибли в бою. Один сошел с ума. Еще один скончался от передоза. Я… я не могу бросить остальных. И вообще, не могу просто взять и уйти туда, где… безопаснее. Пускай это и касается вашей защиты. Хотел бы такого — остался еще на Вильяре, отец об этом позаботился. От таких слов я почувствовал уважение к парню. " — Бюрдар, ты можешь гордиться сыном.» Я немного подумал и у меня все же родилась идея, что тут можно было сделать. — Понимаю. Тогда… сделаем следующее. Я не буду следить за твоим подразделением, куда его отправляют и все прочее. Будешь служить также, как и все. Однако знай. Если что-то произойдет, что-то, что потребует… особой помощи, ты всегда можешь ко мне обратиться. В рамках разумного, конечно, но я сделаю все возможное. Хорошо? Парень внимательно посмотрел на меня. — Да, господин комиссар. Надеюсь… это мне не понадобиться, — ответил парень. — Это уж точно, — сказал я, — И понятное дело, это должно быть между нами. Никому ни слова. Даже людям, которым ты доверяешь, как себе. Мало ли… лишние уши будут. Или еще… что-то. — Разумеется, господин комиссар, — уже более строго сказал парень, — Можете не волноваться по этому поводу. — Хорошо. В таком случае, мы закончили. Я сообщу, когда… будет прощание. — Буду… ждать, — с болью в голосе ответил парень, вставая со стула, — Хорошего дня, господин комиссар. — И тебе, Канафир. Парень сложил руки аквиллой, развернулся и быстро вышел за дверь. Я оперся на спинку стула, запрокинул голову и тяжело выдохнул. — Надеюсь, этого будет достаточно, Бюр, — прошептал я с горечью. Я очень надеялся, что этого будет достаточно. Не буду ж я приказом тащить парня к себе. И уж тем более выгонять из Гвардии, чтобы он стал простым гражданским. Парню такое точно не понравится. Посидев пару минут в тишине, я поднял голову и достал свой планшет, на котором начал разгребать новые письма. Меня ждала долгая работа.