Готка в гопницу влюбилась, жизнь с откоса покатилась…

      …Идя в класс, готесса отчаянно озиралась – не видно ли тезки Пуговки. Ледяной водой окатило живот при входе в кабинет – и тут же отпустило: чисто. И тут же засосало в самой середине снова – вот-вот явится. Не находя в себе мужества смотреть в выжидании на дверь, потупилась в парту, вспоминая дурные стишки, накарябанные ею за пару дней до учебного года:             Здравствуй, парта старая,             Вместе будем чалиться!             Ты одна лишь пара мне –             Х*й ли нам печалиться!             Ты подруга верная,             Хоть и деревянная.             Осень – сука скверная,             Я без дури пьяная.             Срок мотать с тобою нам             Вместе одинаковый.             В небо голубое нам             Вóроны накаркали…             Здравствуй, моя парта, и прощай…       – Ништяк музончик!       Готесса вздрогнула, дернулась наверх, будто волчица, попавшая в капкан. Сама не заметила, как читала эти стишки вслух! Хотела вскочить, но над ней нависала черной тучей Чернова в черном олимпосе.       – Копыта подвинь! И гранки! Шмотки со шконки убери! Я тут за дубком перекантуюсь!       В этом голосе Даша от страха не различала иронии… Снова дернулась, на этот раз в противоположную сторону, расширяя глаза, загребая торбу с крестами-волками за собой.       – Та не стремайся, землячка, ёба! Чё стремаешься?       Готка смотрела на гопницу в упор во всю ширь своих увеличенных страхом глаз. Та грузно шлепнулась рядом, и оглушительно шлепнула на стол тетрадь – так громко, что Якушева через две парты впереди вздрогнула, обернулась на 180 градусов совиным раскосым лицом и непонимающе уставилась на заднюю парту. Но сейчас Даша и Якушевой была рада. Как свидетелю. Потому что боялась… В связи с чем ее декларированное бессмертие выглядело более чем спорным.       – Ты чё, крестовой масти? – палец с облупленным лаком на грязном ногте ткнул в торбу с крестами.       – А? Чё? Не знаю я… – замялась готесса, до этого учебного года неизменно острая на язык – было бы с кем…       – А ты ваще в какой теме по жизни? На чём зависаешь?       – Ну, это… по магии, там… – Даша пока еще неуверенно седлала свой конек.       – Чё, бля? По манге? – гопотесса насмешливо скривилась.       – По магии! – своим привычным железным голосом вдруг раздраженно сказала Тарантул, сама дивясь невесть откуда вернувшейся смелости. Она терпеть не могла мангу, а еще сильнее – когда смеялись над ее увлечениями. За них она могла хоть пойти на заточку Полины. – Ну, там, карты Таро…       – Карты-картишки… Ништяк, надо будет нам перекинуться… Та не стремайся, не на лавэ, на интерес! – Полина усмехнулась по-доброму, но Дарья все еще смотрела настороженно. – А хошь, на картах погадаю? А без карт? Ну?       – Да я как-то… это… Мне уже гадали…       – Та чё ты как первый раз замужем, целку из себя строишь! Дай ручку, говорю, по руке погадаю, не в кипеж! – Полина уже откровенно подшучивала над перепуганной неформалкой, обвешанной цепями. – Та давай, не ссы! Не проткну ножичком, отвечаю на свой рот!       От этих слов Даша дернулась, будто и вправду получила тычок колюще-режущим. Зрачки раскрылись до предела, не оставляя серого цвета в ослепительных глазах, и делая готку похожей на черноокую цыганку. Сердце разрывалось под черными кружевами.       – Та чё ты как на первом допросе? В мусарне была?       – Бы… была… Ночь си… сидела в обезьяннике…       – Ты чё, в натуре? Прикинь, да… Я ж так, по интересу спросила… Прикидуешь, чуйка у меня блатная! Не свистишь?        – Бля буду, век воли не видать! – сама от себя не ожидая, выпалила готка, явно на адреналине от страха перед «пером» Полины, и под впечатлением от флешбэка с КПЗ, в которой провела ночь, правда, в компании отца, примчавшего ее вызволять…       – Так ты и по фене ботаешь? Уважуха! – гопница обнажила зубы в хищной улыбке, от которой в Даше проснулось подобие Стокгольмского синдрома – не захотелось больше бежать от этой девушки, которая отчего-то стала дико манящей… Эмоции и чувства вспыхивали в крашенной в черный голове со скоростью молний, и хозяйка головы не успевала их отслеживать и осознавать. Она боялась, что и хозяйкой головы может не стать, потеряв от эмоций голову.       Тут Полина мгновенно, со скоростью ножевого удара, схватила ее за ладонь, резко, но не больно и не грубо. Даша, сама не ожидав от себя, не попыталась инстинктивно вырваться. Держа ладонь готессы под партой, Полина вложила в нее что-то мягкое, и, наколонившись, шепнула в увешанное крестом ухо тихо, но внятно и властно:       – На парту не ложи! Не пали. – И отпустила руку.       У Даши от этого горячего шепота будто разлилась холодная вода в животе… Нырнув глазами себе на колени, увидела тот самый выпавший пакетик…       – А кликуха есть? А то без погоняла кисло… Или тебе дать? Покрестить?       – Тарантул…       – А я Полина Перо. На раёне все знают. Если будут щемить, так им и скажи, что с Полей Пером кантуешься. Только не базарь просто «с пером», а то подумают, что наезжаешь…       – О, Дах, здоров, а де Сергеевна? – будущий майор Полежайкин грузно навис в пол-оборота с передней парты. – Чёт я её сёдня не вижу…       Даша испугалась, будто Илья был не будущий мент, а действующий при исполнении, державший ее тогда в клетке за драку с обезьянами панковской породы. Чуть снова не выронила пакетик…       – А ты поищи! Хорошенько поищи! Она от тебя в туалете прячется. Женском!       Даша не скрывала раздражения. Ей-то Галю искать никогда не хотелось, ну, только перед контрольными: та и дома была под рукой, и путалась под ногами.       – Не, ну как же я в женский пойду… Я ж не этот, как их… запрещенный… трансгенный… Полин’, привет!       Гопница давилась ухмылкой. Веселые искорки скакали в уголках ее колючих пронзительных глаз… Веселье передавалось и Даше. Она, сестра четверых и чужая им, кажется, нашла родственную душу… И сама еще в это не верила.       – Здравствуйте, дети, с началом учебного года! Давно, как говорится, не виделись!.. Раскрываем тетради, записываем новую…