Готка в гопницу влюбилась, жизнь с откоса покатилась…

      Полина привлекала Дашу всё больше. Несмотря на взаимную неприязнь гопников и готов, готесса видела в Полине двойника себя. Оба они «забивали» на учебу (впрочем, одного этого недостаточно; это любил и Полежайкин, и еще миллионы учеников и учениц), не вписывались ни в какую систему, ценили свободу чуть не выше жизни, и готовы были за свои ценности перегрызть горло кому угодно. Было и еще кое-что, объединяющее эти две противоположности в диалектическое единство: неприязнь к панкам. Даша даже сидела за это за решеткой, а вот Полине не доводилось… За избиение дед инсайдов – сидела, за драку со скинами – было дело, за ограбление металлиста («Ну, подумаешь, цепуру с него сорвала, мне ж она нужней, всяких быков гасить, а он, п*дор патлатый, на меня мусорам накатал, прикинь, петушара!») – приходилось, а за панков – (пока еще) нет.       Правда, двух готов Полина тоже прессанула, но это было давно, и за давностью лет она считала это дело закрытым:       – Прикидываешь, как они от меня уёбывали! Умат, ёбана! Два уёбка. И погоняла уматовые – Паук и Череп, ёпт! – и показала серебряный анкх, о котором Паук с трагическим пафосом несколько лет вещал: «Мусорюги прессанули, втроем на одного! Не, ну я бы их, конечно, победил силой магии, но у них черномагические дубинки! Надели наручники, отобрали древний амулет из Египта, а он стоил больше, чем твоя квартира! Я с его помощью общался с духом Имхотепа, он мне рассказал секрет проклятия фараонов!» Вася Череп рядом важно поддакивал, кивая жирной патлатой мордой. Даша, тогда еще недавно прошедшая инициацию, еще не обросшая цинизмом матерой неферши, глядевшая на мир широко распахнутыми серыми глазами, внимала каждому паучьему слову. Теперь, когда она наконец взяла анкх в руку (Паук никому не позволял прикасаться к его прибамбасу, дабы «Древнее зло не вырвалось наружу, охраняемое заклятьем Некрономикона»), видела на обороте «древнего амулета из Египта» чеканный ценник в рублях.       Ей было стыдно, как девочке из средних классов, застуканной за игрой в куклы, а Полина, казалось, сызмала знала о жизни всё. И Даша смотрела в рот уже не Пауку, а ей…       На уроках готесса не сводила правого глаза с левого Полиного виска. Вместо уроков изучала шрам на ее левой скуле, серьгу, снятую у какой-то районной модницы, идеальный профиль, длинные ресницы, которым не нужны были накладные, манящую жилу на длинной, но не тощей, а крепкой шее… В Полине было то, чего Даша ни встречала ни в одной из сестер, одноклассниц, неформалок из Паучьей тусовки: сочетание несочетаемого – брутальной мужской агрессии (до которой суетливой Жене было как до олимпийского золота по дзюдо) и какой-то особой, «блатной», но в то же время дико женственной романтики. Даша не могла понять, что за странное чувство влечет ее к Полине с каждым днем все сильнее. Полина стала для нее не просто подругой. Каждый день Даша стала замечать, что хотела бы оказаться в по-мужски крепких объятиях этой грубоватой девушки… В которой сила пацана, но которая поймет ее так, как понимает только женщина женщину…       – Чё сёдня делать будешь?       – Сама без понятия. Паук звал на хату, та чёт ломает… Кисло там. Опять слушать его гнилой прогон за Некрономикон…       – Чё за хмырь ваще? Под чёткого косит?       – Ну, типа решил, что может нас разводить…       – Кого – вас?       – Ну, нефоров районных… Много на себя берёт. Забил стрелу с панками, мы из-за него засыпались в обезьянник, а он мусорам дал свои данные и съебался. И не рыпнулся, чтобы меня вытащить.       – Сука. Стукачок мусарский. Крыса он, а не Паук.       – Крысюк, – улыбнулся Тарантул.       – Кто ж тебя отмазал?       – Папа. – Готка не стыдилась ни этого, ни того, что вообще попала в КПЗ, считая это крутизной и жизненным опытом. Но предпочла бы туда не попадать.       – Пахан у тебя что надо, ровный. Уважуха. У меня на постое бухает… Заебалась рыгачку за ним убирать…       – У меня тоже с дядей Андреем набухался недавно и заснул на полдня… – неубедительно попыталась Даша то ли пожаловаться, то ли сойти за свою…       – У тебя заснул, а у меня перед этим меня бьет. Головой в дверь. Может ногой в живот засадить. Как-то ножом резанул…       Полина расстегнула олимпийку, выставляя топ с засаленным принтом. На секунду огромным серым глазам предстал не менее огромный шрам на плече. Даша, на словах любившая всякие кровавые вещи, на миг похолодела. Ей стало стыдно за то, что пару секунд назад вздумала жаловаться на отцовский ремень за приход домой пьяной…       Они сидели вдвоем в пустой раздевалке спортзала. В маленьком помещении воняло смесью духов, из которой выделялась пахучая струя, которой обильно поливала себя Якушева. Полина была освобождена из-за очередной травмы на районе, Тарантул нашла очередную хитрую «отмазку», не без помощи Жени – любимицы физрука. Обычно Поля не носила на физ-ру сменную форму – она и так ходила в олимпийке и лосинах. Просто в день физры обувала вместо босоножек или шлёпок кроссы, а в раздевалке всего лишь стягивала джинсовую мини. У Даши процесс раздевания проходил в разы дольше, напоминая вечерний туалет графини Батори, только утром и без помощи служанок, которых графиня Елизавета в благодарность потом убивала, чтобы принимать из их крови омолаживающие спа-процедуры…       – Почему ментам не заявишь?       – Ты за базаром следи! Я тебе чё, стукачка – мусорам пахана сдавать? Я сучиться не буду, я его сама прирежу, когда заснет. А потом съебусь.       – Нафига портить себе жизнь?!..       – Этот пидор у мамки ваще жизнь забрал. Побоями своими… Понтуется, что и меня убьет. Ну, это мы еще посмотрим, кто кого первый завалит… Ну, чё ты? Сразу лицо поменялось… Дах, ты чё, в натуре? А ну, не вздумай! Тарантулы не плачут! Нельзя тебе, тушь… Много туши, не по понятиям… Ты чё, тёлка? Ты бы заточ поменяла, стала бы чоткая пацанка… Даш, тарантулы не плачут ни в один глаз, хоть у них их семь…       – 8…       – Чё?       – Восемь… глаз… у таран… Ик! тарантула… Мне бабушка говорила, она пра… пра…       – Прабабушка?       – Пра… профессор по паукам…       – Схах… Не п*зди, Дашуль, не бывает профессоров по паукам… Это мусорам можешь п*здеть, а мне не надо, меня на раёне все знают…       – Бы… бы-вааает… Зуб даю… Полинка…       – Так ты мажорка! Из профессорской семьи.. Папка коммерс… Сёстры с олигархом тусят…       – Зато мама… ик… мама уехала! В Ка… ка.. Канаду!       – Ну, вы, бл*дь, буржуи! По канадам ездят!       – Она с любовником уехала… Нет, съебалась! Нас бросила, как говно… Ей секс со спарцменом важнее! Ненавижу спарцменов! И не хочу секса с пацанами! Ну нах!       – Ну-ну, Даша, ша! У меня мамка вообще съебалась на тот свет – папка помог… Ой, прости меня, суку, ты опять плачешь…       Полина, шепча успокаивающие слова, притянула голову Даши к своему лицу. Утирала крепкими пальцами, пахнущими дешевым мылом, теплые слезы с холодного готического макияжа… И вдруг, будто хамелеон, мгновенно выбросила язык и облизала щеку Тарантула. На языке стало горько и горячо от слезы, как от полынной водки, к которой Полине было не привыкать. Даша пару секунд была в замешательстве, а потом, будто настоящий тарантул, впилась Полине в обкусанные губы. Между девушками будто пробежала молния. Уже ничто не имело значения – ни опасность, что со стороны зала откроется дверь и выйдет дебильный Валерий Николаич, которого презирали даже его любимица Женя и любовница Таисия Кирилловна, ни опасность, что со стороны коридора откроется дверь и войдет сама Кирилловна к своему любовнику, ни опасность быт застуканными Якушевой, Галей, ментами, кем угодно…       Даша полировала нечищенные зубы гопницы, ничуть не отвращаясь возможным запахом (который оказался мятным, со вкусом жвачки, манил и опьянял), и не решаясь проникнуть внутрь. Инициативу перехватила Полли – резким тычком языка проникла в полость, в которую с самых детских Дашиных лет проникал только дядя Андрей. Проникла, будто пером под ребра… Не хамелеон, а самая настоящая Кобра, высовывающая язык и цепко держащая Дашу в объятиях своих колец. Цепи Тарантула оказались в кольцах кобры… Чей яд сильнее пьянил и парализовывал? Кто кого ужалил? Кто кого поглотил, победил? Они обе сдались друг дружке, и обе выходили из этой схватки двух тел победительницами…       Внезапно Полина отстранилась. Даша подумала было, что та сожалеет о содеянном, или просто играла с ней, готовой, несмотря на напускную брутальность, податливо следовать за той, кто гораздо брутальнее. Но Полина, наученная жизнью, что всего нужно опасаться, ждать «измены» и быть всегда начеку, зашептала на ухо, скрытое в запутавшихся крашеных волосах:       – Тихо, Дашонок, могут спалить…       Даша не отвечала. Она, вечно пропускавшая физру (и сегодня-то пришедшая на нее только чтобы посидеть с Полей в раздевалке), не будучи натренированной, не могла отдышаться от поцелуев. В которых тоже не была натренирована…       – Даш, какие планы на сегодня?       – Не знааю… А чё? – Даша всегда жестко пресекала попытки называть ее похабным словам «дашь?», но для Полины всегда делала исключение.       – Давай ко мне.       – А уроки? Кириловна…       – А ну ее на хуй. Главное, шоб щас не попалила, когда щемиться сюда будет к ёбарю своему в подсобку. А домашку нам Халя сделает. Сделает?       – Точняк… – Даша, прибитая, будто раскумаром, плавала по тесной душной раздевалке, поднималась под потолок, вдыхала чужие духи и женский пот, кайфовала от вонючих духов Якушевой, прощала Якушеву, прощала мать, любила Машку, любила всех, побеждала Женьку на ковре, была умнее Галины и глупее Пуговки, разрушала миры, создавала миры, восходила на эшафот, тонула в теплом влажном океане, рожала, рождалась и умирала.       – Дах, ты чё? Приход словила? Капец ты у меня чувствительная… Молодец, Дашонок, балдей дальше.       – Полли, я… Я тебя люблю.       – А я люблю тебя, Дашонок. Ну чё, двигай?       – Куда двигать?       – Ну, е*ать, ко мне на хату! Забились же ж!       – А, ну да, – Даша сгребла торбу с волком – долго ли в дорогу собираться – и вдруг остановилась:       – А отец твой?       – Забей. Съе*ался бухать с корешами. На постое это у него по три дня, а то и больше. Пусть пока живет, кайфует до рыгачки…       Волк взлетел на спину Тарантулу, и она с коброй Полиной отправились навстречу новым приключениям, из которых главным было выйти за территорию школы не попавшись на глаза Кирилловне и Михайловне…