Готка в гопницу влюбилась, жизнь с откоса покатилась…

      Грянул тройной дегенератский гогот трех дегенератов. Быки упивались своим физических превосходством, радовались своим доблестным победам по жизни, своему умению коллективно парировать юным девочкам, своему остроумию, и впали от этой радости в скотское возбуждение. Очевидно, возомнив себя Петросянами (братьями или однофамильцами), юморасты заржали над своим юморком. И от этого частично потеряли контроль над ситуацией.       Пользуясь случаем, Полина хочет передать привет Крыжополю, тёте Моте и дяде Пете, а также сказать «Дорогой Леонид Аркадьевич, рекламная пауза!» извернулась и перехватила руку насильника с ножом. Тут же получила удар в живот, присев от боли. Даша, даром что хромая, со скоростью тарантула паука-волка набросилась на быка, повернувшегося к ней спиной для убийства Полины. Прыгнув на спину, обхватила бока быка босыми ногами, с которых слетели черные готические тапки, а большими пальцами рук надавила на кадык, держа на шее замок из восьми остальных пальцев. Женя тем временем решила, будучи неуспевающей ученицей, вдруг поиграть в учителя, и преподать урок миксфайта пацанчику Ущербу, который, судя по озаренному интеллектом выражению его озабоченного мировой печалью лица, ходил только в качалку-подвал (а также в ларек и туалет). Урок у урки сразу же не заладился, нерадивый ученик с первых же секунд схлопотал несколько двоек в печень, пах и похожее на нос свиное рыло, а также вызов ментов родителей в школу, и от огорчения за свою неуспеваемость и грядущее непоступление ни в один университет жизни, кроме тюрьмы, решил поиграть в дэд инсайда, с каковой целью улегся на обхарканный тротуар и закрыл гранками огрызок башки, всем видом демонстрируя, что никто его не любит (кроме мамки-алкашки, и плечевых на трассе за бабки), и вообще, жизнь не удалась.       Галина Сергеевна тем временем тоже ощутила в себе растущий учительский талант, и, решив превзойти Людмилу Михалну, принялась преподавать этикет второгоднику Сиплому – Дашиной торбой-с-волками по корпусу. Это была из рук вон плохая идея (хотя бы потому, что, как сказано выше, в торбе не было гири, а была только одна тетрадка), хотя генерировать плохие идеи для Сергеевны было нехарактерно, но, как говорится в ее любимой пословице, errare humanum est. Сиплый вырвал у нее торбу, испортил волка, а потом развернул полномасштабное нашествие на Галину Сергеевну по всем фронтам с целью, как он изволил неизящно выразиться, «убить нах*й». Это была уже ошибка с его собственной стороны. Гитлер, первоначально талантливый стратег, однажды крупно ошибся с «Барбароссой», и потом горько загонялся в весенней депре, жуя невкусный ствол. Сиплому было далеко не только даже до Гитлера, а и до Дамера. Как только он еще даже не двинулся на Галину, еще даже не вырвал торбу из ее больших ладоней, а только крикнул ей «Убью!!», нет, даже еще когда только подумал это короткое слово, Полежайкин из школьного буфета (откуда он обещался догнать Сергеевну и проводить) услышал мысль какого-то хмыря о намерении причинить вред Гале, и кинулся, сметая столы с продуктами, восстанавливать мировую справедливость. Он летел быстрее мысли Сиплого «Убью!!»… Супермен и Бэтмен нервно курили, бросив состязаться друг с другом в скорости полета, и завидовали скорости полета ПолеТайкина. Подлетев к Сиплому, он начал поступать с ним крайне невежливо, потому что уроков этикета (преподаваемого Эдиком Радуевичем, мужем классухи) не любил, как и самого Эдика, как и вообще никаких уроков. Просто начал возвращать незадачливому блатарю его намерение – действием. Блатарь внезапно захотел обратно на зону, к холодной баланде, теплой параше, привычно-удобному распорядку дня и своим любимым «петухам». Зона была ему зоной комфорта, а пребывание под кулаками Полежайкина напрочь выбивало Сиплого из этой зоны, и было для блатаря дискомфортным и неинтересным, заставляя всерьез задуматься о смысле поцанской жизни и продолжении, поначалу такой успешной, гоп-карьеры. Галина Сергеевна усердно помогала добивать поверженного пророком Илией пророка дубравного Сиплого, нанося ему удары детскими полусапожками, и волками на подобранной торбе Даши, в разные части его приблатненного мяса, которое он растил на себе для того лишь, чтобы покрывать безыскусными наколками, и мешать людям жить.       Он был страшно уязвлен тем, что его бьют не кастетом и ментовской дубинкой, а готической торбой, потому что считал готов п*дорасами – он был дурак.       – Ай, блядь, шо ты делаешь, сука! Я тебя убивать буду, ссукааа!! – хрипло орал на Галину Сергеевну Сиплый, как будто он был Хриплый.       – Сам ты сука и блядь, – с преподавательским терпением разъяснял ему основы бытия и мироздания Полежайкин, с ученическим усердием колотя ногами по чужому, почти нечувствительному, пузу, натренированному в уличных боях и обезьянниках, и закаленному сивухой и шаурмой.       – Та шо ты делаешь, блядь! – орал Сиплый уже на него. – Я ж тебя, пидораса, урою! Ой, как я тебя урою! Я тебя найду, ёбаный в рот! Я блатной!!!       – Ты дурной, через жопу заводной, – спокойно отвечал ему Илья, пиная его ногами и руками, как кикбоксерскую грушу (Сиплый только успевал попукивать). – Нехорошо обижать девочек! Сразу видно, что у тебя моего бати не было. Она ж тебе, пидорасу, в дочки годится!       – Надо будет Илье сделать выговор, чтобы не ругался. Как это ужасно и неинтеллигентно звучит из его уст! – размышляла Галина Сергеевна, точечно лупя сиплого Хриплого хриплого Сиплого носком в пах и Дашиной готической торбой по корпусу, параллельно извлекая кубический корень из 123456789, чтобы не давать мозгу облениться в подобные минуты, когда все решает не мозг, а грубая сила.       Тем не менее, Сиплый, избиваясь и извиваясь в пыли поверженным Змием, нащупывал родную финку… А первый блатарь, приложенный Пером, начал уже подниматься, шипя и собираясь по каплям, подобно жидкому терминатору, растворенному было в компосте…       В это время мимо проходили две девушки, – одна аж из Питера Челябинска, – Алена Швец и Саша Горбачева. У Алены были розовые волосы (не от природы), голубые глаза (от природы), полосатые носки, она любила ромашковый чай без сахара, красное вино, одуванчики, не любила сигареты и наркотики, и была антинаркотический радикал (наркотики – это кал). У ее локтя было набито синее солнце. Горбачева называла себя Олег Мусор, потому что ее отец должен был выносить мусор, а мать крикнула ему: «Олег, мусор!». Дискография группы «Лунные камушки» включает Увидев это быческое безобразие, они кинулись помогать сестрам и Полине. Которую посчитали четвертой сестрой (впрочем, это Саша так посчитала, а Алена считать не любила, она бросила школу, сожгла тетрадки и портфель, закурила сигарету, залила ее портвейном и подумала, что эти четыре девушки – две чудесные пары. Как видим, истина оказалась где-то посередине).       Саша Мусор, как настоящий цветной мусор, стала бить лежачего недотерминатора, пока он еще окончательно не поднялся и не собрался воедино из брызг поноса (обычно лежачего не бьют, но Саша была прогрессивная девушка без предрассудков, ей было видней, когда и перед кем соблюдать политес). Полина помогала ей ногами, а Алёна гитарой, причем так усердно (она вообще во всё вкладывала душу, будь то пение под эту гитару, или биение ею же), что сломала ее, деревянную, о деревянную же голову гопника. Женя тем временем помогала сама себе добивать третьего «мушкетера».       – Ай, блядь! – педерастически визжал гопник. – Граждане хорошие, помогите нахуй! Пидорасы и лизбиянки напали, грабят нахуй! Нарушают закон!! Братвааа!!! Все, хто понятия уважает, быстронахуй сюда, лесбух валить! Петухи взбунтовались! Ай, больно! Лизбуха жирная, уёбище! – орал он уже на Швец. – И ты тоже уёбище, пидор! – орал он уже на Горбачеву. – Я всех вас урою, на хор поставлю нахуй, выебу, тока на башку ведро одену, потому шо уёбища!       – Вот это правильно, – согласилась Полина. – А то я на постое думаю, нахуй тебе на раёне башка, она ж не варит! А так хоть ведро будешь на ней носить!       И начала бить недалекого быка кастетом в живот, а потом прыгать на нем, как на батуте. Бык громко и возмущенно пердел, явно проявляя неудовольствие и незаинтересованность в таком положении дел и собственном дальнейшем участии во всей этой авантюре на таких неприемлемых условиях.       – Где ты лесбиянок видишь, идиот? – отодвигала Алёна от пробритой брови розовые волосы левой рукой, правой колотя его, помогая себе лакированными ботами, в которых только что снялась в клипе «Портвейн». Женя тем временем жестко ликвидировала второго жидко-поносного терминатора второй раз, до следующего Восстания Машин, и присоединилась к Алёне, Полине и Саше в операции по ликвидации третьего терминатора, твердого.       Но первый терминатор, Сиплый, был невероятно живуч (иначе не преуспел бы в гоп-карьере), уцелел после побоев Полежайкина (это крутые побои, но всё же не жидкий азот), и, как Шикель Грубый в апреле 45-го, явно не собирался сдаваться. Даже Илья на что был натренированный мальчик, и тот устал его бить. Галина Сергеевна честно помогала Илье, не сачкуя, но надолго ее не хватило бы – она вообще была не очень натренированная. В уме она лихорадочно придумывала несколько альтернативных планов разрешения ситуации, не забывая параллельно разрабатывать план вывода страны из экономического кризиса и стагнации.       Тут из школы (точнее, из подсобки с Кирилловной) вышел физрук за сигаретами через дорогу. Проходя мимо Жени, он спросил:       – О, Васнецова! А чё это ты тут делаешь, когда должна щас быть на физкультуре?       – Так вот же ж, Валерий Николаич, школу защищаю от всяких гопников, – крякнула раскрасневшаяся Женя, одной рукой утирая пот, другой избивая быка. – Они, понимаете, про Таисию Кирилловну говорили гадости, и хотели на стене школы про вас матюки написать!       – Это нехорошо, – сказал физрук, решил бросить курить, бросил пачку в рожу Сиплого, и стал бить Ущерба ногами в место, которым тот хотел над Женей надругаться. – Ты у меня, второгодник, будешь все олимпийские нормативы сдавать! Манку голыми деснами рассасывать, ссука! Кросс по пересеченной местности!       Тем временем школота, бабки, ротозеи и прочие люди доброй воли стали собираться вокруг, снимать сие увлекательное действо на смартфоны и айфоны (одна бабка даже на кнопочный телефон «Матаролла»), выкладывать в Тик-Так и на Ютруб, делать Телеграф-кружки, и получать лайки и комментарии.       – Дай ему пизды, въеби ему! – закричал кто-то Алене Швец. – Аленка, мне очень нравится твоя песня «Девочка любит девочку!» Ты самая ахуенная!       В это время мимо проходила Жихарева (или Жихарёва, один фиг, а нафиг она проходила возле школы, автора ломает придумывать обоснуй, придумайте сами, вы ж не только ридеры, а и еще типа райтеры. Может, решила наконец доучиться, или молодого жениха подыскивала из учителей-практикантов, короче, шарилась везде, такая она была дотошная). Она была противная бабка, коммунистка, но голосовала за Вольфа-Зеева Жирножопского. Увидев ее, Сиплый заорал:       – Баушка, помогите! Голубые и лизбиянки напали на людей, нарушают закон! – И стал тыкать грязным обкусанным пальцем в Галю и Илью, а заодно и в Сашу с Алёной, и в Дашу с Полиной. – Два ГОЛУБЦА и куча лизбиянок! Бьют, грабят, убивают!       – Да он еще и считать до двух не умеет! – подумала Галина Сергеевна. Она-то умела, Илья в этом не сомневался, и любил ее. Про Дашу с Полиной она просто не знала. Да, были в удивительной ПД-АУ вещи, которых не знали ни Сократ, ни Галина Сергеевна, ни даже Анатолий Высерман-и Борис Бурда.       – Где ГОЛУБЦЫ? – оглянулся Илья, не отпуская Сиплого из борцовского захвата, и не прекращая его душить. Он любил голубцы. Не голубцов, а голубцы. И Галину Сергеевну. Даже больше голубцов. Когда есть не хотел…       – Чё делаете, молодежь? Куражитесь? – подошла поближе грозная Жихарева с расспросами несостоявшегося следователя. – А вот ка-ак вызову милицию!       Женя с Дашей испугались еще больше, и на всякий случай стали бить гопника «Ущерб» не так сильно.       – Не надо милицию! – рассудительно и по-взрослому сказала Галя. – Она всё равно не приедет, ее уже нет!       – Правильно, не надо милицию! – поддакнул Сиплый. Он боялся милицию, хотя ее уже не было.       – И полицию не надо! – продолжала Сергеевна, не слушая хриплого сипения Сиплого. – Она уже здесь.       – Где?! – испугался гопник «Ущерб» и приготовился было убегать в любом направлении, но потом вспомнил, что Горбачева держит его за горло коленом, а Алёна бьет гитарой по кривому носу, исправляя его, пока Женя с Полиной достигают постепенного примирения в совместном избиении третьего хмыря-упыря.       – Ты мне, Женька, зубы не заговаривай, у меня их еще с Горбачева нет! – угрожающе сказала Гале Жихарева, никому не дающая себя «взять на понт». Горбачева удивленно обернулась на нее, не снимая колена с шершавого небритого кадыкастого горла гопника «Ущерб».       – Я не лгу, тёть Фрося, – ответила граждански сознательная Галя, – весной я с Ильей поступаю в академию МВД на следователей по особо важным делам!       – С каким это ты Ильей поступаешь в академию по особо важным следователям? – с пристрастием следователя насел на нее Полежайкин, не вставая, однако, с Сиплого. Бить последнего ему уже стало не так интересно, захотелось излупить будущего «мусорка» Илью.       – Да, с каким это Ильей ты поступаешь! – заорал Сиплый, приготовившись запомнить этого Илью и убить. Он был грозен, Сиплый: он три раза сидел по пятнадцать суток, убил много людей и зверей (в основном котят и тараканов, но у него не было бабушки Антонины Семеновны, которая могла бы пояснить ему по понятиям биологической науки, что тараканы не звери)…       – С тобой, – сказала Галя. – Я не тебе, – сказала она офигевающему хриплому идиоту Сиплому, после чего понял и Полежайкин. Всё равно он был умнее Сиплого, и лучше учился, особенно по физкультуре.       – А что это с вами за наркоманы? А, Дашка? – дотошно поинтересовалась Жихарева у Гали. Наркоманами она называла всех юношей, кроме братьев Полежайкиных (которых боялась), но тут даже сама не знала, насколько угадала.       – А это плохие люди, тетя Фрося, – ответила Галя. – Они геи, нарушают закон. Против Зюгандова гадости говорили, даже против самого Жирножопского!       – Ах ты гад! – принялась Жихарева бить лежачего Сиплого по сиплому носу нержавеющей клюкой. – Сталина на вас нет, и Жирножопского! Он же ж умер, царствие ему небесное, от каранавируса, а ты про него гадости говоришь! Он бы вас, голубых, сразу бы к стенке поставил!       – Кто поставил, Сталин или Жирножопский? – шепотом спросил Полежайкин у Гали. Он сам побаивался Жихареву, и Жирножопского, пока тот был жив.       – Ай, лизбиянка старая! – орал на Жихареву Сиплый. – Я ж тебя ебать буду, сука! Я тебе всю песду порву нахуй!       В ответ она, видимо, обрадовавшись перспективе, стала тыкать ему в глаз клюкой, намереваясь проткнуть. Но глаз всё не протыкался: он был упруг, крепок и натренирован – Сиплый открывал им свои пивные бутылки и чужие тачки, а однажды даже сломал своим глазом чужой кулак…       Жихарева так увлеченно била Сиплого клюкой и ногами за Жирножопского, что сам Вольф-Зеев Жирножопский, подобно Древнему Злу, восстал из короновирусной могилы и явился во всей силе, кепке и славе своей, и стал помогать Жихаревой бить Сиплого ногами (драться он любил еще в Государственной DOOM’е), при этом брызгал ядовитой кавидной слюной (одна капля угодила Горбачевой в глаз, после чего та долго лечилась у венеролога) и дико картаво кричал:       – Подлецы, подонки, однозначно! Всех на Север, на Колыму однозначно! Я Жирножопский, однозначно! – и плевался, пуская пену и подергивая плечом.       – А ты чё уставилась? – прикрикнула Жихарева на Алену Швец (которая остерегалась Жирножопского). – Ишь, разоделась! При Горбачеве так не ходили!       Алена, как раз именно ходившая при Саше Горбачеве, недоуменно хлопала голубыми глазами. Одета она была в обыкновенную розовую кастом-футболку оверсайз с радугой и надписью «Fight For Freedom For LGBTQ, kill Fucking homophobs», в напульсники, закрывавшие селфхарм, в полосатые носки, наколки, и в густую пробритую бровь. А, да, еще конверсы и джинсы – голубые, но это ведь не нарушение закона, правда?       – А ты вообще на девку похож! – крикнула Жихарёва Горбачёвой. – Может, ты тоже голубой?       Саша выпал(а?) в осадок: как розовое может быть голубым, не дальтонизм ли у въедливой надоедливой бабки вместе с катарактой, глаукомой и гонореей. Алёна даже забыла все строки нового хита «Не буди во мне гея», который почти сочинила в голове во время своего избиения гопников.       Галя закрыла лицо ладонью. «Фейспалм» – подумала она. «Новое слово – facepalm, надо будет запомнить» – подумал Полежайкин…