Готка в гопницу влюбилась, жизнь с откоса покатилась…

      Следующий день не предвещал никакой беды. Гопотовые враги были побеждены и сданы прокурору, который пришил им 48 расстрельных дел, в том числе убийство Кирова, Кеннеди и Лоры Палмер, и без суда посадил на пожизненный курятник с конфискацией и расчленением, а Сиплому за отсутствие уха впаял еще и три пожизненных бонусом. Жирножопский был отправлен обратно в ад, где запечатан Дашиным заклятием из книги «Некрониомикон» (изд.-во «Сибирский Куннилингус», ц. 666 руб. 69 коп.). чтобы не вылезал изада назад. Сёстры (кроме старшей и младшей) зализывали боевые раны. Женя восседала по-турецки в кроссовках на диване и блатовала, гордясь своей победой над гопниками, и почти победой над гопницей Полиной:       – А я такая… А они такие: «Отпусти нас, девочка!» А я такая их – через бедро! Хоба! Хоба! Нна! Нна, бль…       Вовремя осеклась, увидев недоуменный взгляд Пуговки. Которая, впрочем, не поняла последнего слова. Но хорошо его запомнила девичьей памятью. И продолжила рисовать аллигаторов и кайманов (твердо зная отличие между ними: кайманы не говорят, и подарков не дарят). К Дашиным историям она привыкла.       Босая Маша равнодушно педикюрилась. За нее часто дрались и покровавее, без привлечения Жихаревой и физрука, и тем более жлоба Жирножопского. Она не верила «понтам» сестры-спортсменки, а верила только рекламе нового скраба для пяток и лица «Северный Восток». Галя дописывала третью докторскую. Даша ушла в наушники, не спуская, тем не менее, огромных глаз со смартфона, дабы не пропустить возможный звонок Полины, отсыпавшейся после шашлыков.       Внезапно распахнулась дверь, и вошел отец. Он был сильно не в духе. В тот день его снова лишили лицензии, клиентов (как обычно) не было и не предвиделось, Тамара опять пришла в офис пьяная, и выпила весь коньяк, который Антонов держал в кабинете Сергея для себя, еще и требовала добавки и прибавки к зарплате. Сам Антонов обыграл его на деньги в карты и домино, Тамара – в бутылочку, на пути домой Сергея подрезали автобыки и отобрали машину, на подходе к дому позвонила из Канады жена и сказала, что он лох, а когда он повесил трубку, подбежал младший брат Сиплого с корешами, и отобрал телефон, еще не остывший от этого звонка. Да еще и голубь нагадил с козырька подъезда… Да не просто голубь, а рыжий!       А любимая футбольная команда «Красноярский психоаналитик» опять (ну кто бы мог подумать!) продула «Кузбасскому кубанцу», вылетев из четвертой лиги в седьмую…       Сергей встал в дверях и заорал, не называя никого, глядя сразу на всех пятерых, сидевших скученно на диване и возле дивана:       – Ты чё, охренела?!..       Это было крайне непедагогично. Мало того – страшно. Но ему было все равно! И это было вдвойне страшнее для тех, кто его знал. Вернее, в пять раз…       Девочки испугались… Даже Галина Сергеевна, никогда не дававшая поводов для критики в свой адрес. Они уставились на отца расширенными глазами.       – Ну, чё вылупилась? Русского языка не понимаешь? Оно и видно, я знаю! Чему тебя только в школе учат!       Галина Сергеевна логическим путем поняла, что речь не о ней. Но всё равно боялась. За сестру и отца. Который неизвестно что мог выкинуть после этого.       Четыре сестры еще больше выкатили на отца глаза. Больше всех они были у Даши. Тонкая переносица Маши от ужаса истончилась еще сильнее…       – Кто, я? – в унисон испуганно воскликнули они. Даже Галина Сергеевна не понимала, что происходит.       – Нет, я! – распалялся Сергей. – Я тебе говорю, тебе! Ты что, совсем идиотка? Что ты творишь?       Никто из них не понимал, что они творят, но понимали, что одна из них творит что-то, мягко говоря, неправильное.       – Ты дебильная? Ну так сразу и скажи: «Я дебильная!» Чтобы никто уже не сомневался!       – Папа, объясни, что ты хочешь! – заикаясь, выдавила Даша как самая смелая в данной ситуации.       – Я хочу, чтобы дебилок меньше было! – заорал Сергей, выхватывая пистолет. Это был пистолет-зажигалка, подаренный Антоновым в офисе еще на день рождения, и сегодня впервые взятый домой. Никто о нем не знал, и все восприняли его как настоящий, и дико взвизгнули. Маша вскочила.       Худая, она как будто каждой клеткой своего тела отчаянно пыталась стать еще худее, настолько тонкой, чтобы ни одна пуля ее не задела…       – Папа, откуда у тебя оружие? Это статья! – будущая курсантка Академии МВД пыталась говорить с отцом так, как полицейские психологи говорят с теми, кто захватил заложников. Отец решительным шагом направился к ней, сидевшей за компьютером, и не пытавшейся бежать. Маша отпрянула от дивана, Женя вжалась в него, Даша застыла на нем, большими ладонями закрывая Пуговку, с визгом прижавшуюся к ней.       – А ты не умничай! – дал Сергей самой умной дочери размашистый подзатыльник – впервые в жизни. Галя всхлипнула, дернулась, заскользила по полу ступнями-лыжами в стоптанных голубых колготах, поскользнулась и растянулась. Зарыдав еще больше, она кинулась на диван, в объятия соседки по кровати… Путь к входной двери был надежно отрезан отцом. Из Гали, зашедшейся в рыданиях, видимо, надолго, теперь был никудышный посредник и адвокат сестер…       – Папа, прости меня, я не буду больше курить! – скороговоркой выпалила Тарантул, боясь, что отец прознал о более страшном ее преступлении – запретной любви… Она знала от Полины, какими опасными могут быть отцы для родных дочерей. После рассказов Полины о ее отце Даша стала бояться своего…       – А, так ты еще и куришь! – заорал он. Даша похолодела: «Неужели знает?! Кто сказал? Галя, сучка? Не, она сама боится…» Мысли мелькали в голове, не давая ухватиться ни за одну из них, вызывая мельтешением тошноту, близкую к удушью, и удушье, близкое к тошноте, – это сердце выскакивало на корень языка…       – Еще и ты, дрянь?! – продолжал Сергей, не опуская пистолет. «Даром спалилась! Даром просила Женьку прикрыть меня!» – лихорадочно думала Даша.       – Папочка, чего ты хочешь? – дрожащим голосом заблеяла Маша. – Я больше не буду пить «Самбуку»! И с Сережей мы целовались только один раз!       – Аааа, так еще и Сережа есть! – зарычал Сергей. – И ты что, бухаешь, тварь?! За мои деньги? или он тебя поит? а плату натурой еще не берет? не просит?       – Это не Машка… – мозг Дарьи работал в ускоренном режиме. – Машка дура, спалилась. Так и я ж тоже… П*3дец мы с ней дуры! Это я от нее заразилась!       До Жени, похоже, тоже дошло, что и Пуговка тоже не виновата. Спортсменка, выжившая после ножей Полины и Сиплого, холодела перед пистолетом родного отца. Если он избил Галину Сергеевну, что же он способен сделать с ними… Евгения раскрыла рот, но издавала только крякающий скрип…       – Чё ты крякаешь, утятина? Ты чё, е*анутая? – кричал отец чемпионки. – Если ты е*анутая, то е*анись! Если ты ё*нутая, тогда е*ись! Если ты конченая, тогда начнись, а если ты спортсменка, то разбегись, и убейся об стену! Ты чё, офигела – в кроссовках каждый день на диван залезать, еще и на тот конец, где я головой сплю! Да я тебе твою голову пустую разнесу! – и направил на нее пистолет. Сестры истошно взвизгнули, дернулись прочь от Жени, ловящей воздух пухлыми губами, как рыба. А Даша поднялась с дивана, большими руками задвинула рыдающую Пуговку себе за спину, и выступила навстречу отцу:       – Папа, положи, пожалуйста, оружие! А если хочешь стрелять, стреляй в меня! Это я на химии подожгла реактив, и чуть не сожгла школу!       Евгения меньше всех ожидала такой поворот. Чтобы за нее вступилась та, которой она чуть не сломала ногу… И которой потом, считай, спасла жизнь.       Может, общение с Полиной научило Дашу не бояться смерти… Пример гопницы, а вовсе не заявления о том, что Тарантул – бессмертная вампирша…       – Вот видишь, до чего доводит дебилизм! – трагически выкрикивал отец. – Сегодня ты сжигаешь школу, тетрадки и портфель, завтра куришь и пьешь портвейн, послезавтра стреляешь в людей, а потом вообще, как эта дебилка, будешь на диван – в кроссовках? Ты, потная кроссовка! – крикнул он уже Жене.       У эгоистки Маши отлегло от сердца: она не пострадает, а это главное. Остальные сестры продолжали бояться не меньше Жениного…       – Потная Кроссовка, дочка хоккеиста! Я всегда подозревал, что ты не моя! Твой папа – Палкин! Который твоей маме кинул пару палок!.. Ты вообще не такая, как мы! Все хоть что-то читают! Эта – Канта! Эта – «Колобок»! Эта – «Молоток ведьмы»! Эта… ну… журналы всякие. А ты что читала? Классную работу?..       – Папа, она чемпионка! – Это крикнула не Женя – та от страха не могла связно говорить, хотя не боялась травм на татами. Впрочем, связно говорить у нее вообще редко когда выходило – на радио сценаристы фильма ее еще не устроили она еще не устроилась… Только вчера избежала ножа, чтобы быть застреленной?!       – Значит, так, короче, Дашка, ты мечтала о своей комнате? – внезапно переключился отец на жилищный вопрос. – Щас быро дуешь на кладбище, выбираешь могилу покрасивее – не лежать же чемпионке в какой-то яме! – а потом идешь назад, и заезжаешь в свою личную комнату! Машку выгоняем нафиг…       У Маши вновь екнуло сердце… Неужели «выгоняем» означает «на тот свет», следом за Женей?.. А кто тогда будет ходить на свидания? Не Дашка же!!       «Да пусть лучше Дашку на тот свет выгоняет, ей не привыкать!» – лихорадочно подумала Маша, и чуть не выпалила это вслух, но вовремя осеклась…       – …Машку выгоняем нафиг сюда, на диван. А Галя… Ты уж прости меня, Галина Сергеевна, погорячился с подзатыльником, но это воспитательная мера! И пусть я плохой воспитатель… Так вот, Галя остается в комнате с Пуговкой вдвоем. Пуговке надзор нужен, она маленькая! – перевел взгляд отец на дрожащую пищащую Пуговку. – А Галина Сергеевна ответственная!       – А жже… А Женя? – заикалась выпученная Даша, которая – кто бы мог подумать раньше, включая ее саму! – не была рада маячившей целой комнате.       – А Женя – на тот свет! А я – за решетку, за убийство дочери! Мне не привыкать – с Дашкой уже сидели! Да не менжуйтесь, Машке целая комната с этим диваном будет! Только пусть отстирает его от Потной Кроссовки! Только потóм, когда я Кроссовку замочу! – и тряс пистолетом перед взорами Жени и ее сестер.       – Папа, не надо мне комнаты, – твердо отрезала Дарья Тарантул, не отводя от отца огромных серых глаз. – Я лучше с Машкой перекантуюсь! Правда, Маш? – пристально взглянула Даша на сестру. – Я… мы с Машей тебе диван отстираем, только прости Женю!       – Таак, бунт на корабле? Своего отца не слушать?! Как же вы мне надоели! То одна в берцах по ковру шарится, то другая в потных кроссовках мне на диван залазит! Да я тебя… – отец навел на Евгению ствол, и тут его дрожащая от волнения рука не выдержала, и нажала на курок. Из ствола вырвался огонь…

      ***

      …Потом Сергей долго, не один день, просил прощения у дочерей. Особенно не у Жени, а у ранимой Гали, и Пуговки, испугавшейся больше всех…       А Женя на следующий день явилась к Даше на перемене, выждала момент, когда Галя последует за Полежайкиным в буфет, схватила готку цепкой накачанной рукой, и отвела в тот же туалет, в котором ругалась с ней накануне перед дракой с Полиной. Даша недоумевала, пока Женя бесцеремонно проверяла кабинки на наличие Полины. Туалет оказался пуст… А потом чемпионка этой школы крепко схватила готессу за плечи, рывком развернула к себе, притянула, заглянула в серые глаза, и… разрыдалась перед сестрой. Просила прощения за ногу, и вообще за всё… Даша обняла ревущую сильную сестру большими ладонями...       – Жень, я тебя люблю! – неприступная Бессмертная Черная Королева сама была готова разрыдаться, как тогда, когда Чемпионка вывихнула ей ногу…       – Дашка, я тебя тоже люблю! Люблю, слышишь! – горячо и шепеляво шептала чемпионка, сжимая до боли сестру, как штангу, готовая перегрызть за нее горло выступающими зубами. – Никому тебя в обиду не дам, любому за тебя руку поломаю! Ногу!.. – Вдруг осеклась: вспомнила… – Ой, прости! Я не хотела!       – Чё не хотела, говорить или ломать? – готесса, несмотря на пафосный имидж, была первой в семье по иронии, сарказму и поддевкам – даже сквозь слезы.       – И говорить, и ломать! Тебе ломать! Не хотела! Прости! Я люблю тебя! – лихорадочно говорила Женя, прижимая высокую сестру мускулистыми руками.       – Фууу, лесбиянки! – в дверях туалета стояла Якушева, чьи узкие глаза были перекошены еще сильнее и отвратнее, чем обычно, от деланого презрения. Как и водится глупым хамкам, она нарочито говорила громко, привлекая чужое внимание, – то ли хотела быть ньюсмейкером, с ее тягой к всеобщему вниманию и перемыванию костей, то ли просто любила публичные скандалы, с ее тягой ко всяческим базарам и площадным сварам, шуму и скандалам.       – Я так и думала, Васнецова, что ты лесбуха! У тебя парней никогда не было, ты ж пугало! – Она сама не подозревала, насколько была близка к истине…       – Пошла нах*й, Якушева, – спокойно, беззлобно, не обижаясь, а даже улыбаясь, и будто радуясь невольной прозорливости Якушевой, ответила неформалка через плечо Жени, которая испуганно и злобно обернулась. – Ты чё, слепошарая – не узнаёшь? Это моя сестра. И я за нее горло перегрызу. Я ее люблю!