Готка в гопницу влюбилась, жизнь с откоса покатилась…

      Лежа на черной кровати в черноте комнаты, Даша, пока интервью Алены прервалось рекламой (дебильной, по всеобще одобренному мнению Жени), шептала Полине на ухо свой собственный готический рэп, сочиняемый ею с начала их дружбы, и сейчас окончательно оформившийся во внезапный фристайл:              Кам, май леди,       Ты моя блатная леди,       Полли батерфлай,       Полли бэби.       Кам, май леди,       По раёну ходишь смело,       Схожу я с ума       По твоему телу.       Чисто секси, секси,       Центровая ты.       Исполняешь очень круто,       Полли, все мои мечты.       Ты без стука появилась       Вдруг из жизни темноты,       И сожгла я за собою       Все свои мосты.       Бабочка в глазах – это сталь пера.       Я с тобою забываюсь, и не помню ни хера.       Ты кайфовая, ты больше,       Чем моя сестра,       Без тебя моя жиза –       Сплошная черная дыра!..       – Даха, хошь, я Якушеву завалю? – буднично спросила Перо, накручивая спиралью прямой Дашин локоть на палец руки, и шевеля пальцами ног.       – Та ну ее нахуй, она зашквар, потом перо не отмоешь, – в тон ей, не раскалываясь на смех, отвечал Тарантул. – Я б ее ритуальным кинжалом мочканула, та потом же его не отмоешь от ее яда! Или от ее говна… – не выдержала и прыснула, заражая смешком блатную подругу любимую.       – Ссышь, Дашь, тебе ж в кайф у Алёны «Мальчик из Питера». А ты базарила, что к тебе клеился один лошок питерский, очкозавр. П*здел, что скоро премию получит, там, шнобелевскую, нах. Дах, а могла б замутить с тем мальчиком с Питера? Ну, ты, ясный х*й, знаешь, что я тебя зарежу, ну а все-таки?       – Та ну нах! – ржанула Даша, даже не пытаясь ни оправдываться, ни делать вид. – Лошпед ёбаный, пидорок, веник, нах! Погоняло петушиное, парашное!       – Ну, если б ты мне изменила, я б тебя на перо надела, – улыбалась Перо, лаская Тарантула. – С лошком или четким пацанчиком, пох. Зарежу нах, Дах…       – А теперь, дорогие НАШИ слушатели, – перехватила инициативу на себя активная Дора Мельникова, – переходим к вашим вопросам нашим гостьям!       – Задавайте вопросы, не стесняйтесь, короче, не будьте, как наша Дора на первом свидании! – расплылся в дебильной чеширской улыбке Денис.       – Ой, можно подумать, что это я с тобой была на первом свидании! – вдруг неожиданно выдала себя непосредственная шепелявая Дора, и с досады взвизгнула в унисон с Женей: – Дебил! – И больно пнула его под диджейским столом ногой, натренированной в футбольной спортшколе, и обутой в кроссовку «Abibass» с ароматической стелькой. Хотела достать до его паха – она была импульсивная, и на футболе часто точно так же била соперниц по голени в раздевалке, а после тренировок – подруг по команде кулаком в глаз, а на вечерней улице после матчей – офников ногами и руками, и гопников лбом в нос. Чтобы не клеились. К счастью, Денис сидел далеко, и стол, объединяющий его с ней, спас его от травмы паха, а эфир – от провала. Который был бы неизбежен, веди его она одна.       – А у нас первый звонок! – выкрутился Денис, точнее, был спасен слушателем. Который оказался чрезвычайно подготовленной дамочкой – было слышно, что она тщательно готовилась к данному эфиру, прямо-таки ночь не спала… – Нам в студию дозвонилась Ефросинья Минзулина из столицы. О чем вы, Ефросинья Калистратовна, хотите спросить наших гостьев… гостей… короче, задавайте вопрос!       – У меня вопрос к Швец! – раздался противный резкий голос, каким, наверно, читают приговоры. – Вернее, к обеим. Сколько еще вы будете пропагандировать эту заразу, свою так называемую сиреневую любовь? До каких пор вы будете резать кошек, есть людей и воровать канализационные люки?       Даша за дверью поежилась, как на прокурорском допросе. Она, конечно, знала одного прокурора по шашлыкам, но… Даже Таисия Кирилловна по сравнению с этой Минзулиной звучала как ангел, прости Господи… Полина рядом с Дашей не повела и бровью – она была сдержаннее, да и бровей в темноте не было видно. Но Дарья слышала, как та в гневе прикусила тонкие резкие губы. Даша хорошо натренировала слух дэт-металлом…       – Вы что-то путаете, – парировала Алена. – Мы не едим лошадей, не воруем собак, и не режем канализационные люки. Мы не пропагандируем никакие идеалы, ценности и взгляды на жизнь. Просьба обратить внимание на мое актуальное творчество, в котором подчеркиваются мои традиционные ценностные ориентиры на любовь, дружбу и чувство прекрасного. Например, на мою последнюю песню «А снег идет»!       – Молодец Аленка, такую обратку дала, будто факультет парирования закончила. Не то что эта, с замкнутого цикла… – Даша кивнула на пустующую соседнюю кровать, пропитанную Машкиными духами и духом гламура и глупости. Внезапно ее как током пронзила мысль:       «А ведь Машка розовая вся, вся, кроме волос… А у Аленки еще и волосы… Но при этом она вообще не мукла гламурная…       Ну, и чё? Ты чё, в Машку втрескалась? Ну, не… А чё, у нее хоть ноги и хуже моих, но тоже ничё… Шея… Стопэ, Дах, чё ты творишь? Лежишь с одной, слушаешь другую, течешь по третьей! Красава… Сама Машка обзавидовалась бы! Хотя, стопэ, она ж вроде не розовая, кроме шмоток… А ты чё, значит, розовая? Схах… Дах, ты эмо – розовая в черном…Та не, ну чё так сразу… Мы ж с Полей не лесбухи какие-нить, мы ж не только по кайфу, а чисто по любви… Полюбовно…       А полюбовно – это разве не розовые?.. Да, Дашонок, запутался ты, встрял жестко, залип на Перо…»       Перо тем временем накручивала на палец Дашины роскошные локоны, которых сама не имела, и трогала босой ногой ее бедро…       – А у нас новый звонок! – прервавший Дашино самокопание невозмутимый Фарканцов был невозмутим. – На связи Сергей Паук-Троицкий! Скажите, откуда вы, из какого города?       – Ну, из КТР, например, – раздался гнусавый голос. – И я хочу, тащемта, задать дико интересный вопрос…       – Капец, Паук придурок – сп*3дил погоняло у Паука, – думала Даша о «своем» Пауке, Феде Наливайко, который был ей ничуть не более свой, чем Череп.       – Не пон, он чё, из КПЗ звонит? – Полина отвлеклась от заигрываний с Дашей. Она была так трогательна, когда «высаживалась на измену» от незнакомых слов, выдавая смесь наивности и тщательно скрываемой, но хорошо распознаваемой Дашей, некой испуганности, вместе с напускной готовности к агрессии, которая на самом деле происходила в ней от боязни незнакомого, и желания держать всё под контролем.       – Та не, это Корпорация Тяжелого Рока. Он типа там пахан, короче, всё решает. Как на эстраде Пугачева! – Дашу, и без того полноватую, распирало от гордости за шанс пояснить что-то Поле: та, оказалось, далеко не всё и не всех знает в этой жизни, а не только химию и еще десятка два школьных предметов.       – Я, например, дико хочу спросить, – продолжал гундеть Паук, – как вообще Алена относится, например, к родине. Не является ли идеология ее песен, тащемта, тлетворной для подрастающего, так сказать, поколения оголтелых детей. Любит ли она вообще родину и детей, тащемта. Вот, например, у КОРРОЗИИ МЕТАЛЛА есть много патриотических песен для молодежи, тащемта: «Каннибал-Гидроцефал», «Люцифер», «Садизм», «Русская Водка», «Кровавая Мэри», «Голая Марина», «Съешь живьем», «Ритуал созжения трупов», «Дьявол здесь», «Рэп – это кал», «Калайдер», «Адский топор», «Абадон», «Сунарэф», «15 человек на сундук с мертвецом», «Зов теней», «Например например»…       Он бы гнусавил и дольше, но Дэн дал отмашку немому звукооператору Обжоре прервать кнопкой обильный дебильный самопиар уважаемого Паука.       – Уважаемый Паук, – ответила Алена, – ну посмотрите на меня… На нас с Сашей, например…       – Да как он на тебя посмотрит, ты ж по радио! – синхронно из трех мест заявили саркастичная Даша (с кровати), хихикающая Горбачева (из студии) и возмущенная Женя (с дивана). «Прямо стерео, ёба, все вместе!» – иронично подумала Полина Перо. «Все вместе!» – иронично подумала Полина Пуговка.       – Саш, не перебивай, пжалуста, – кротко, но железно, попросила Алена Дашу и Женю. – Уважаемые слушатели, посмотрите на меня. Разве я бросила вас? Или отказалась от вас? Разве я уехала на Ближний Восток? Разве я Алла Боруховна Певзнер? Разве я Максимиллион Пугалкин или Юлий Шелчук? Я здесь, я никуда не еду, я хочу быть с вами. Я вас люблю, и свою землю тоже. И детей. Вообще, любовь – это самое главное, что может быть на свете. Все мои песни – о любви. Я за то, чтобы люди любили друг друга, и прекратили друг друга притеснять, бить, убивать, обижать и травить. Давайте любить друг друга! Я люблю всех вас!       Уфич Фарканцов поежился, услышав имя своего земляка Юлиана Шелчука, небритого носатого гнусавого гопника-шансонье, известного бычьими заочными «наездами» на всех ради дешевенького самопиара, начиная от Земфиры и кончая металлистами. Однажды, 20 лет назад, шансоньё крупно попутал, и наехал на цыганского барона Киркаряна не заочно, и тот выбил ему зуб, и с тех пор Шелчук объявил себя узником совести и защитником планеты Земля неизвестно от кого (очевидно, от своих пьяных гнилых базаров). Фарканцов дома в Уфе иногда слушал Шелчука – вполголоса под одеялом, чтобы его не искалечил сосед, который любил Баскова (сосед был чемпион по тяжелой атлетике). Теперь-то Дэн вырвался с родины Шелчука в столицу, куда шансонье перебрался еще до его рождения…