Готка в гопницу влюбилась, жизнь с откоса покатилась…

      Дора Мельникова, глядя на Дениса во время эфиров, мысленно думала, что, когда выйдет за него замуж, его диски с гундосым жлобом Шелчуком красиво полетят, как диски фрисби, в мусорное ведро на кухне их общей квартиры. Женя, глядя во время эфиров в дырочки динамика, не видя Дениса, но представляя его, думала то же самое. Денис, глядя на Дору во время эфиров, мысленно думал, как раздевает ее, разрывает дебильную спортивную футболку, зубами срывает лифчик, со звериной страстью лижет ей упругую жилистую шею, тихо мыча от удовольствия, проводит языком по родинке над ключицей, берет сзади за упругие небольшие груди, касается выступающих позвонков и лопаток, наклоняет русой головой вниз, раздвигает её босые упругие ноги, упирается бедрами в упругие ягодицы и входит…       – Фарканцов, ты дебил?! Я ж еще учусь! – грубым толчком разбудила его от незаметно охватившего сна Дора, выкатив на него зеленые глаза, как на папуаса в музее классического искусства, или медведя на футбольном поле. Он не понимал, готова ли она его удушить дзюдоистским приемом, или помочь встать... с борцовского ковра, чтобы бросить через упругое бедро очередной подсечкой… и так бросать до бесконечности, пока не засосет под ложечкой и внизу живота…       – Алё, вставай, двигай уже к нам домой, эфир кончился давно, Жора ушел! – шепеляво заглядывала она ему в лицо. Он смотрел в упор в зелень ее выпученных глаз, как будто ничего не видя, будто пьяный таким же зеленым абсентом. Чувствовал себя так, будто она реально бросила его через упругое бедро…       Ну, нет, он, конечно,       Запомнил навечно,       Что Дора – соседка       По лестничной клетке…       Если бы Евгения Сергеевна Васнецова, чемпионка школы и области, узнала, что великолепный дебил живет на одной площадке с какой-то шепелявой Дорой Мельниковой, которая, к тому же, вообще не умела вести эфиры, она бы со злости пробила кулаком три бетонных плиты, как шаолиньский цирк на выезде. Ведь в мечтах Женя представляла живущей на одной площадке с Дэном себя. А бабушку… А ее она видела в гробу. Стоящем на той же лестничной площадке. В таком же, в какой сама чуть не угодила после туалетной драки с Полиной Пером. И в который мечтала отправить шепелявую выскочку Мельникову. Оставалось только выследить ее в темноте после вечернего эфира, и объяснить, что она эти эфиры портит, и мягко (насколько позволяет Женин кулак) попросить ее уволиться.       …Денис, поднимаясь с диджейского кресла, в который раз отметил, насколько его напарница красива… «Настолько же, насколько и глупа» – самоуверенно подумал он, чтобы не упрекать себя за то, что она до сих пор не ползает на коленях перед его креслом-вертушкой. Облизнув огромные пересохшие губы у нее за спиной, сгреб рюкзак и поплелся за ней к выходу… Предстоял очередной треп ни о чем, взаимные поддевки в стремлении опустить друг друга без надежды ни на что… Пустое перебрасывание взаимными подковырками темной дорогой домой с ночного эфира, дорóгой, которая была каждому из них именно за это и дорогá.       В дебильной кучерявой голове Дебила крутился дебильный кучерявый рэп, который он уже месяц оттачивал про себя, глядя на Дору по дороге домой, но всё не решался прочитать его ей, справедливо понимая дебильность собственной читки (но при этом совершенно не осознавая дебильности собственной):              В тишине идем ночной       Мы с тобою под луной…       Ты считаешь на серьезе, что я глупый и дурной.       Я больной,       Но болею я тобой.       Слушай сердца барабанный бой       Моего.       Мне не нужно больше никого.       Мы идем к тебе пешком       Не под водкой и снежком.       К сожалению, считаешь меня кринге и лошком.       Ты смешком       Разбавляешь все свои слова –       От них крýгом ходит голова, –       И кружком       Дополняешь свой ТГ-канал.       Если б я тебя не знал,       Может, крепче я бы спал.       Я попал!       Лучше чик я не видал.       Остальные – как вода.       Я б за Мельницу, наверно, даже жизнь свою отдал.       Может, вправду я дебил,       Если Дору полюбил.       До сих пор и не забил,       И ей сердце не разбил.       Твое сердце под футболкой       С намбер твенти ван – «очко».       Все слова твои – иголки,       Быть хочу твоим торчком!       Твои зубы выступают       Звездами из темноты.       Очень жаль, что я стремаюсь       Подарить тебе цветы.       Я стремаюсь и стремлюсь,       Быть дебилом я боюсь.       Я в тебе, как сахар в кофе, очень скоро растворюсь.       Ты богиня и эфира,       И диджейского стола.       Моя местная Мисс Мира,       Мои мысли заняла.       Дора перед микрофоном,       Будто арэнби-звезда.       Знаю номер телефона,       Но ты хитрая, о да! –       Бесполезен телефон.       Может, подарить айфон?       Может, переждавши тьму,       Подарю я шаурму?       И скажу, что мою Дору не отдам я никому.       Твои губы, твоя грудь, изумрудные глаза…       Будто вынул из колоды козырнóго я туза.       Сила ты и красота,       Моя глупая мечта.       Ты мечтаешь не о Дэне, у тебя мечта не та…       Мы идем к тебе домой,       Но как будто я немой,       Будто звукооператор, отмороженный зимой,       Этой тьмой,       Окружающей меня.       Без тебя мне всё фигня,       Ночь без дня.       Пораженный Доры красотой,       Быть хочу ее единственной мечтой.       А своей мечте не крикну: «Стой!»…              – Дора, стой! – внезапно решился Денис, уставший от пустого фехтования колкостями, и захотевший большего. – Стой. Я хочу тебе кое-что сказать…       – А ну, стопэ, раз-два! – из темноты навстречу им сверкнуло перо, явно принадлежащее ночной хищнице вроде совы.       Это Полина возвращалась от Даши...       Денис, крутой только в студии перед немым звукачом и не видящими его слушателями, попятился было во тьму, ощущая предательское бурление в животе, животным помогающее убегать, а людям мешающее… Всё, что он хотел сейчас, – жить, и в туалет. Причем неясно, что больше. Дору уже не хотел.       – Быстронах мобилы сюда! – властно простерла Перо правую руку королевы района. Левой она, левша, уверенно держала свою стальную тезку…       – А то чё? – Дора, как и Женя, знала это универсальное слово – ответ на любой вопрос/просьбу/приказ/угрозу. В студии она проигрывала Дебилу в парировании, но улица – не студия. Тем более темная улица.       Дора отодвинула оторопевшего пукающего Дениса, и встала в стойку… Она была спортсменкой, как и Женя. Даже вела на «Активно-пассивном» спортивные новости. И отжималась в студии 50 раз под ногами Жоры.       Рисковая Полина снова не знала, с кем связалась…              Дора – дура,       Обожала физкультуру,       А Полина –       Пыль от кокаина…       Денис Фарканцов издал звук, вполне могущий быть джинглом на его радио «Активно-пассивном» – гудок. Издал он его без помощи органов речи…       Дора и Полина синхронно ржанули, но через секунду вспомнили, что еще несколькими секундами ранее собирались сойтись в смертельной схватке. И стали сходиться… А Денис, секунду назад искавший во тьме пути к отступлению и место, где спрятаться, искал уже место, где спрятаться и справить большую диджейскую нужду…       Ночь, едва начавшись,       обещала быть нескучной.       Весело Луне – висела,       глядя через тучи…       Кто кого замочит,       Кто кого замучит,       Кто завоет, заскулит, а кто затеет бучу?       Кто падет, не выстояв, на мусорную кучу?       Кто тут будет фемкой,       Кто же будет альфа-бучем?       Кто же от кого своих заслуженных получит?       Всё решает в жизни иногда счастливый случай…              Полина приближалась уверенной блатной проходкой, поигрывая пером в лунном свете. Денис ощутил себя так, будто его уже проткнули, – из него медленно, но не тихо, выходил воздух… Причем место гипотетической смертельной раны располагалось отнюдь не в месте гипотетического удара – не спереди…       Дора Мельникова выставила набитым локтем блок, и нанесла гопнице Полине белой потной кроссовкой «Abibass» с ароматической стелькой первый удар…       …Как только с надоедливой гопницей было покончено, Дора сплюнула на нее кровь из рассеченной губы, и развернулась, утирая кровь с рассеченной брови, ища из-под нее зеленым глазом своего впечатлительного коллегу. Но вместо него, убежавшего в поисках убежища, увидела перед собой Женю. Та следовала в темноте за Полиной, надеясь рассчитаться и с ней за порезанный олимпос, и с Мельниковой «за всю фигню». К ее радости, с Полиной рассчитался ее двойник. Пришло время рассчитаться с двойником, не в меру фартовым…       Женя встала в стойку, и нанесла Мельниковой белой потной кроссовкой «Greebok» с ароматической стелькой первый удар…