из письма э. форестера своей сестре, которое так и не достигло своего адресата
***
Отец Уилфреда, Вильям Лэрд, был военным врачом, который практически не появлялся дома, отчего его молодой жене приходилось заниматься воспитанием мальчика самостоятельно. Это была строгая женщина, пропитанная консерватизмом и привитыми ей с детства манерами истинной леди, которые ее не по годам смышленый сын находил чопорными и пошлыми. Она не пренебрегала телесными наказаниями и жестокими проповедями, но голоса своего никогда не повышала, была холодной и вечно мерзнущей. Ее нельзя было застать в здравии или с открытыми плечами. Их всегда покрывали шали и платки. Миссис Лэрд наотрез отказывалась принимать лечение мужа, и упрямство жестоко погубило ее. Она скончалась в молодом возрасте от тяжелой пневмонии. Уилл не сильно горевал о потери материи — между ними не было тех теплых родственных уз, какие обязаны созреть во время тесных взаимоотношений матери с ребенком в процессе его развития и роста, и которые постепенно растворяются лишь по достижении отпрыском своего совершеннолетия. Отец был вынужден взять дальнейшее воспитание Уилла на себя, что он и сделал, кардинально меняя жизнь мальчика и его видение мира. И как бы мужчина не старался навязать сыну любовь к медицине, пытливый ум и сообразительность отпрыска убедили его сдаться и оставить эту идею. В учебе, равно как и в последующей кропотливой работе, Уилл был великолепен. Но это великолепие и по сей день остается крайне нездоровым из-за навязчивого желания быть лучшим во всем, которое своими корнями уходит в раннее детство, где ярким примером относительного успеха являлся исключительный перфекционизм его отца.***
Покои миссис Форестер не выглядели подозрительно, а потому не несли в себе ни малейшей зацепки. Должно быть, брат с сестрой успели несколько раз привести ее в должный для приезда следователей порядок. Детектив стоял посреди комнаты погибшей, скрестив руки на груди и уставившись в распахнутое окно с развевающимися на ветру занавесками. Оно открывало вид на небольшое поле, где летом иногда мирно паслись овечки из ближайших домов. Что, если в этом четырехугольном проеме и кроется вся тайна? И это есть ключ к разгадке всей этой истории? Уилл подошел к подоконнику, опираясь на него руками и сильно наклоняясь вперед. Внизу действительно находился особенно раскидистый куст оголенных роз, на котором отчетливо были видны торчащие и оголенные многочисленные шипы. Эрик подошел сзади, и, как это всегда бывало, последовал примеру своего напарника, с нескрываемым любопытством и опаской перегибая свое гибкое тельце. От очередного порыва ветра его золотистые волосы принялись смешно завиваться. — Ты сможешь прыгнуть отсюда?, — юноша непроизвольно дернулся, с еще большим непониманием уставившись на Уилла, — Клянусь, я смогу словить тебя. — Как я могу принять клятву от человека, который ни во что не верует? — Будь добр, сделай это так, словно ты помешался. Просто вывались. — Я не смогу, тут приличная высота…. — Я говорил, что мистер Форестер высказал свою версию смерти его матери? —…да и эти кусты… — Я бы с радостью и сам, но меня ты подстраховать не сможешь. Детектив вышел из комнаты, оставив растерянного помощника одного. Его просьбы никогда не обсуждались, и это было нормой в их работе. Эрик тяжело сглотнул, дрожащими пальцами теребя край своего жилета. Разве смог бы он признаться ему, как сильна его боязнь высоты? Да ни за что на свете. Он справедливо винил самого себя: по жизни он привык принимать позицию жертвы, которой можно не только помыкать, как и кому заблагорассудиться, но и нагло пользоваться. Эта слабость, которой нет ни конца ни края, коробила остатки его мужского достоинства и ломала изнутри. Эрик злился на свою ничтожность. Ну что ему стоит?…Не ему потом корить себя всю жизнь. Он не подошел к окну — даже не убедился, успел ли выйти на улицу детектив — ему вдруг вспомнились все те пренебрежительные тона, все те насмешки, которые он принимал как должное, снося их молча и покорно, как тупая скотина, способная лишь низко склонить свою голову и плестись дальше, уповая на судьбу, которая может соизволить проявить хоть каплю сострадания к такой шутке человеческого общества, какой с самого рождения являлся он. Безусловно, Уилл не сможет его словить. Он может и ловок, но высота слишком незначительна, чтобы успеть среагировать. Во рту образовался плотный ком, и Эрик тяжело сглотнул, принимаясь пошатываться, как ему велел детектив, и неминуемо приближаться к окну. Ветер продолжал рвать занавески, а потому в комнате было ужасно холодно. Юноша принялся считать до двенадцати, лишь бы не думать о предстоящем испытании. Когда его бедро уперлось в подоконник, он плотно зажмурил свои глаза и стиснул зубы, дабы не вырвалось ни звука испуга из его рта, и как можно развязнее перевалился, чувствуя моментальную легкость внизу живота от невесомости и ощущения полета. Он еще долго был оглушен, тяжело дыша в чужих руках и стараясь разобрать возбужденную речь Уилфреда. Все, что Эрик успел осознать, так это тот значимый факт, что он не вскрикнул. Чем он впоследствии будет невероятно доволен. — …посмотри же ты, я стою дальше гребанных кустов! И мне даже не пришлось шагать в них. Твоя траектория была невероятно четка! На кусты можно было лишь специально спикировать, что очень маловероятно в случае с миссис Форестер. Но они не знают, как сильно мы осведомлены об их лжи…, — мужчина был в настолько приподнятом настроении духа и был так вдохновлён их открытием, что Эрик наблюдал за его столь заметным преображением с открытым ртом. — Что еще сказал мистер Форестер? Каков он вообще?, — Эрик заелозил, вставая на ноги и отходя от Уилфреда, стараясь перевести дух от падения и таких крепких объятий своего напарника. — О, вечером ты с ним познакомишься! Ты же не забыл, что мы устроим опрос касаемо кражи? Правда, теперь вопросов куда больше. Надо разложить все по порядку, — детектив тронулся с места, направляясь в сторону входа в особняк и маня Эрика рукой, — Я обязательно замолвлю за тебя словцо перед Бульдогом . Эрик лишь рассеянно кивнул, на ватных ногах следуя за Уиллом. А ведь этот нелегкий день только начался.***
Эмили восседала в кресле с книгой в руках. В ее ногах сидел брат, положив голову ей на колени и прикрыв глаза. — Дети от голода не могли уснуть и слыхали всё, что говорила мачеха отцу. Залилась Гретель горькими слезами и говорит Гензелю…, — девушка изящно облизнула пальчик, перелистывая страницу. Она читала с завидным выражением, а ее голос переливался подобно соловьиной трели. Слушать ее было одно сплошное удовольствие. — Видно, нам теперь пропадать придется. Тише, Гретель, сказал Гензель, не горюй, я уж что-нибудь да придумаю, — Эшли тяжело вздохнул, приподнимаясь и принимаясь пристально смотреть в глаза сестры. Она прервала свое чтение, склоняя голову набок в немом вопросе. — Видно, нам теперь пропадать придется… — Тише, Эшли, не горюй. Я уж что-нибудь да придумаю. Эмили мягко поцеловала брата в лоб. Ее тонкие пальцы зарылись в его волосы, массируя затылок. Юноша снова блаженно прикрыл глаза.***
— Бери листок и, будь добр, все записывай. Каждое мое слово, — Эрик сел за стол в покоях Уилла, беря подготовленный листок бумаги и свой любимый переломанный карандашик, — Миссис Форестер, которая якобы является матерью Эмили и Эшли, на самом деле была девственницей, а потому биологической матерью приходиться им не может…. Эрик от удивления непроизвольно ахнул, и детектив тут же прервался. Юноша стыдливо прикрыл ладонью рот. — Явно убита кем-то в этом самом особняке по непонятным мне причинам. Возможно, из-за какой то наследственной чертовщины. Стоит еще упомянуть инцидент с лошадью в лесу. Это настоящее тщательно продуманное покушение, неумело замаскированное под чистую случайность. Кража твоих вещей вполне может быть связана со всеми этими происшествиями, а может быть чистой случайностью. Например, кому то из прислуги понадобилось… — Понадобились мои документы и личные вещи? — Я не разобрался в этом. Ты говорил, что видел Итана? — Кого? — Ну, больного мальчика из села. — Спешу напомнить, что он вполне взрослая личность. — Как же ты любишь эти бесполезные и выводящие меня из себя замечания по абсолютным мелочам. — Да, помню только его лицо…но неясно как то. Словно… — Словно из окна? Эрик не успел ответить. В дверь ненавязчиво постучали. Детектив без раздумий отворил ее, впуская внутрь комнаты подавленного Джека в явно плохом расположении духа. — Мистер Лэрд, мистер Купер, рад был вам помочь! Я принял решение сегодня же покинуть это место. Работа не ждет, — ирландец был на удивление спешен и уже собрался выходить, чем сильно возмутил тут же подорвавшегося со стула Эрика. — Приношу свои извинения, мистер Стоун, но отпустить вас на данный момент не представляется возможным. Видите ли, вы, равно как и все обитатели этого дома, под подозрением в краже имущества моего напарника, — Уилл поспешил первым ответить мужчине, дабы избежать возможного конфликта. Джек застыл, в очередной раз странно взглянув на помощника детектива. В этом взоре была необъяснимая смесь тревоги и нежности. — Почему я?… Мы же… — Я понимаю, что это неприятно слышать. Но тем не менее, думаю, вам не составит труда провести здесь еще ночь, чтобы я исключил ваше имя из позорного списка предполагаемых негодяев. — Конечно…, — ирландец переступил с ноги на ногу, устало проводя рукой по своей шеи, — А что, мистер Купер что-нибудь помнит? — Нет, я ничего не помню. Странно, что вы спросили…, — Эрик крепко сжал в руке карандаш, — Первым делом мы завтра направимся с мистером Лэрдом к сельчанке, с которой вы были знакомы. Я отчетливо помню ее сына. — Быть может, он вам приснился?… — С чего бы?!, — юноша в крайнем возмущении пересек комнату, у самого порога останавливаясь и обращаясь уже к детективу, — Думаю, до вечера мне надо отдохнуть и морально подготовиться. Я устал и неважно себя чувствую. Он скрылся в глубине коридора. Геолог продолжал маяться на месте перед Уиллом. — Я же вижу, вы хотите мне что-то сказать. — Я все слышал той ночью. Но думал, что это бодрствует сам мистер Купер. Он явно находится под угрозой. Могу я сегодня остаться в его комнате? Мало ли кто-то придет вновь? — Он откажется. — Могу я настаивать? — Воля ваша. Находясь в своей комнате третьего этажа Эрик громко икнул. Стоило ему оказаться одному и его вновь принялись одолевать дурные предчувствия. Паранойя ухудшалась все более. Нервы были напряжены до предела. Ему вдруг показалось, что за его спиной кто-то стоит. Обернувшись, он еле сдержал испуганный вскрик. Сперва Эрик подумал, что это сама хозяйка наведалась в его покои, но присмотревшись получше, он моментально сообразил, кто именно стоял перед ним. — Здравствуйте! Не помешал?, — мистер Форестер вежливо улыбнулся, продолжая стоять на пороге, словно не решаясь войти. — Нет, проходите, — Эрик не мог поверить, что в этой глуши могут находиться люди такой красоты. Ему всегда казалось, что подобного рода обворожительные счастливчики должны блистать на публике, а не угасать в дрянных провинциях подобно этой дыре. — Это вы кричали с утра? Мы сильно напугались с мистером Лэрдом, — помощник детектива вспыхнул от того, с каким упором была произнесена фамилия Уилфреда, — Я даже завидую, что вам приходиться работать с человеком такого толка. Он хорошо знает свое дело, да? — Он лучший в своем деле, — Эрик судорожно пытался понять, с какой целью к нему пожаловал столь неожиданный гость, — И обязательно поможет вам обнаружить грязных убийц самого близкого вам человека. И да будут они прокляты во веки веков. — Вам не страшно говорить такое? — Отнюдь. Это самое меньшее. Я бы предпочел видеть их болтающимися на центральной площади. — И ваша горячность помогает в работе? Или, напротив, мешает? Ваш напарник довольно холоден нравом.. — Я не он! Я с ним. — Бог сам решит, кого следует проклясть, а чья горькая участь продиктована его же волей, а значит не может быть наказуема, — Эшли замер прямо напротив сжавшегося от столь пристального внимания юноши, — У вас очень красивые глаза. Вы с юга? — Нет, я уроженец этих мест. Не совсем понимаю, к чему вы ведете… — Если вас терзают сомнения или вы хотите исповедоваться, то можете смело обращаться ко мне. — Зачем мне это?…Я что, нахожусь при смерти? — Всего вам хорошего, мистер Купер! Вы мне понравились, — мистер Форестер сощурил свои светлые очи, — хоть и любите лукавить. — Постойте! Скажите, вы знакомы с блаженным из села? — Вы об Итане?…Конечно, знаком. Я пытался учить его грамоте, но он невозможно глуп. — Теперь точно прощайте. — Прощайте. Сумерки плавно окутывали долину. Ворон с глухим карканьем влетел в крайнее окно третьего этажа, которое тут же захлопнулось. От этого глухого стука псы во дворе недовольно заворчали.