Август. 1978-й год
Последние летние дни перед первым сентября, когда Валерка Туркин должен был идти первый раз в первый класс, были омрачены, раскурочены, как и детское счастье мальчика. В тот день, двадцатого числа, когда Валера снова решил примерить новенькую школьную форму, которую ему купил еще в начале месяца Саша, (не дай бог мала станет, он же, по словам матери, растет не по дням, а по часам! Нет, мала не стала, сидела как влитая, и рукава отпускать не надо, которые Лидия подшивала. Ох, каким же он красивым будет на линейке! Как все!), в дверь буквально стали ломиться. Раздался мужской бас. Валерка приоткрыл дверь, оставляя для обзора лишь маленькую щель, и ему в лицо ткнули какую-то бумажку. Мальчик поднял глаза на троих амбалов. – У нас ордер на обыск. Взрослые есть? – Нет... – растерянно пробормотал мальчонка, не понимая, что этим людям надо. Отсутствие родителей их не остановило. Мужик нахально распахнул дверь, как бы Валерка не упирался в неё и не кричал, и вся троица ввалилась в комнату. – Валите отсюда лучше! – храбро выкрикнул мальчик. – Я сейчас милицию позову! – Успокойся, пацан, мы и есть милиция, – объявил второй, хватая его за руку и отодвигая в дальний угол. – А вот и коробочки! – обрадовался длинный. – Айдарчик, найди понятых. Широкоплечий мужчина в кожаной куртке вышел в коридор, но вскоре вернулся. – Никого нет. Все на работе. Валера ничего не понимал. Он вжался спиной в каретку родительской кровати и со страхом в глазах смотрел, как милиционеры устраивают хаос в их комнате. Все внутри кричало и твердило, что произошло что-то ужасное. Но на вопросы и крики мальчика никто не обращал никакого внимания. Все были заняты тем, что вытаскивали вещи из шкафа, серванта, из чемоданов под кроватями... – Находка номер один: кожаный плащ с красной подкладкой. Это с Локаторного. – А хрусталь-то, похоже, с Елабужской. Точно! Вот их лебедь хрустальный. – И покрывало с ковром оттуда. – Руслан, глянь, что нашел! – длинный выудил из обувной коробки красную книжечку. – А вот и паспорт Сани Волчары! И как он надумал магазин ограбить? Воистину, его жадность и подвела. Валерка еле сдерживал себя, чтобы не заплакать от злости, обиды, а ещё от страха. – Ты чё, дядь, офонарел? Чё на папку обзываешься? Сам ты волчара позорный! Тот продолжал ничего не понимающего мальчишку откровенно игнорировать: – Давайте прочешем как следует квартирку. Может, еще какие-нибудь следы обнаружим. – Алло! – возмутился мальчик. – На место всё верните!.. Сами менты, а воруете! – Это папка твой вор, – усмехнулся милиционер и стал вытаскивать вешалки с одеждой. – За языком-то следи, дядь! Он не вор! Он все это купил! – Вор, вор. И место прописки у него теперь тюрьма, малой. Коль, принеси ориентировки, пусть он посмотрит. Там в машине в бардачке лежат. Принесли ориентировки и фотографии. Валерка с ужасом глядел на лицо ставшего родным за год Саши и качал головой, нервно теребя пуговички на своей курточке-пиджаке. – Узнаешь, малец? – милиционер потрепал небрежно Валеру за голову. – Так что никто тебя тут не обманывает, не чета папке твоему героическому. Хотя у него таких дочек и сыночков вместе с женами по всей Казани понатыкано, да и в других городах баб десять, наверное, плачут, его ожидая. – Врешь! – закричал Валерка. – Мой папа хороший! Он нас любит! И меня, и маму! – Конечно, хороший, его все бабы хорошим считают. Умеет он мозги пудрить, – не унимался мент. – Слышь, Айдарчик, может, нам у Волчары поучиться, как надо с бабами в любовь играть? Вон даже пацан за эту падаль горой стоит. Валера не хотел верить ни единому слову, ни одной ориентировке. Но последние слова прозвучали как пощёчины. Он назвал Сашу падалью! – А ты мудак недоношенный! – Айдарчик, он меня достал. Валерку грубо и больно схватили за плечо, и он, вывернувшись, вцепился зубами в держащую руку. Айдар гаркнул от неожиданности, выронив коробку с дорогими мамиными туфлями. Мальчик кинулся к двери. Но тут длинный загородил ему путь. Он расставил ноги, раскинул руки в стороны и наклонился, чтобы схватить мальчишку, но Валерка собрал все слюни во рту и плюнул длинному точно в глаз. Он зажмурился, матюкнулся, и в это время мальчик проскользнул между его длиннющих ног, выбежал из комнаты и помчалась по коридору. Он понимал, что на улицу – не вариант, там и бобик их. Поэтому, толкнувшись в первую же незапертую комнату, он ввалилась внутрь, быстро закрыл дверь на щеколду и повернулся. За столом с куском котлеты во рту замер Ренат, тот самый, который в прошлом году еще отхватил от Валерки. Он ошалело разглядывал наглого малого. В коридоре послышался топот. – Ты чё!.. – с трудом проглотив кусок, начал возмущаться Ренат. – Тсс! – приставив палец к губам, шикнул на него Валерка. – От кого шухеришься? – прошептал тот. – От ментов. – Менты – козлы. Они моего батьку один раз чуть не заграбастали, – разоткровенничался сосед, – еле откупился. – А моего заграбастали. А сейчас вещи воруют, чтобы откупиться от них было нечем. И тут они услышали, что в коридоре один из милиционеров крикнул: – На улице паршивца нет. Он здесь где-то прячется! Ренат вдруг вскочил из-за стола и схватил Валерку за локоть. Тот уже хотел как следует дать ему под дых, подумав, что этот идиот его сдавать идти хочет, но тот потащил его вглубь комнаты к шкафу, отодвинул фартук, висящий на гвозде, вбитом в стенку шкафа, и Валерка увидел узкую нишу, в которой стояли веник и швабра с тряпкой. Освободив довольно тесное пространство, Ренат кивнул: – Давай лезь. – В эту щель? Я не влезу. – Да ты тощий как глиста! Поместишься. – Кто глиста? Я глиста?! – с возмущением зашипел Туркин. – А ты таракан вонючий! – Что?! А ты!.. Их обмен любезностями мог перейти в очередную драку, но тут ручка двери задергалась. Дети замерли. Милиционер постучал. Ренат аж побелел от страха, а вот уши стали пунцового цвета. – Не открывай! – почти беззвучно прошептал Валера. – Не открою – хуже будет! Ручка двери задергалась еще резче, а стук стал настойчивее. – Откройте, милиция! В секунду Валерка втиснулся в узкую щель за шкафом и задернул фартук. Стоял не дыша и слушал, как Ренат разговаривал с милиционером. – Ты почему не открывал? – спросил строго мент. – Я... Я обедал. – Ясно. Пацан где? – Какой? – Из пятнадцатой комнаты. Он к тебе не забежал случайно? – Этот? С чего это он ко мне припрется? Я этого придурочного и на порог не пущу!.. Вон как он мне недавно ухо прокусил! Не, вы гляньте, гляньте! А потом еще и морду оцарапал! «Ты бы ещё задницу ему показал с синяком от пендаля... – разозлился мысленно Туркин. – А за придурочного ответишь!» Но милиционер так быстро уходить не спешил. Так же нахально отодвинул Рената к стене, обошел его комнату, под кровать заглянул, матрасы прощупал, под стол склонился, распахнул дверцы шкафа... Валерка молился, желая стать вторыми обоями. Но мент подвоха не почуял, хмыкнул и вышел, хлопнув дверью. – Нет его нигде! – крикнул он. – Ну и хрен с ним, – услышал Валерка голос длинного, – пусть им мамаша занимается. А нам некогда. Пошли заканчивать опись. Ренат для верности вышел из комнаты и, насвистывая, медленно прошелся по коридору прогулочным шагом, выглянул на улицу, постоял, поковырялся в носу, медленно зашел в барак и бегом побежал в свою комнату. – Все тип-топ. Менты уехали! – радостно сообщил он Валерке. – А на вашей двери какая-то бумажка висит... Туркин выполз из своего укрытия, и не успел Ренат отойти от шока после общения с ментом, как тут же получил с кулака в лицо. – За что?! – воскликнул он, грозно глядя на Валерку. – Я тут тебе задницу прикрываю, жизнью рискую! А ты... – Это тебе за «придурочного»! – Но я ж для конспирации, чтобы мент не догадался, что ты у меня спрятался! Вид растерзанного и разворованного их «уютного гнездышка» привел Валерку в совершенно подавленное состояние. Вещей практически не осталось. Даже его новые увезли! Хорошо хоть, форма на нем. Не тронули только мебель. Шкаф и сервант стояли с открытыми дверцами и пустыми полками, будто жалуясь мальчику на безобразие, которое с ними учинили. Валера залез на кровать и заскулил. Первого сентября его в школу повела мать Рената. Лидию затаскали по ментовкам и допросам. И когда Валерка получил свою первую пятерку, в тот же вечер он получил несколько ударов своим дневником по щекам и голове. Мать напилась снова. Когда Сашу посадили, на нервной почве у Лидии случился выкидыш, и ничего лучше, как снова уйти в запой из-за такой жизни своей задрипанной, она не придумала.1985-86-е годы
Мать бухала, ходила на работу, снова бухала, снова уходила, и так по нескончаемому кругу. Перед глазами сына каждый день после уроков мелькали бутылки, бутылки, пьяные друзья матери, бутылки, бутылки, пощечины, бутылки... Никаких тормозов больше не было. Мужики сменялись одни за другим, уже не стесняясь присутствия Валеры под покровом ночи трахали мать, а сын, затыкая уши и рыча в простынь, накрывался с головой подушками и одеялом, чтобы хоть как-то создать себе вакуум. Назвать мать законченной алкашкой и шалавой у Валеры язык не поворачивался, но последние восемь лет никак иначе, как адом, назвать было нельзя. Ругань и драки, непосильные по возрасту нагрузки, недосыпы и нервное истощение настолько вымотали четырнадцатилетний организм пацана, что успеваемость его стала лететь в тартарары. Оценки мать не радовали, ради чего стараться? Да и как можно было делать домашнее задание, когда твое место – маленький закуток с кроватью, огражденный массивным шкафом, за которым бухают, спорят, дерутся, лапаются, матерятся... Первый раз Валерка убежал из дома в десять лет. День был ни к черту – схлопотал пару по математике, подрался с одноклассником. Пришел домой, толкнул незапертую дверь... Очередной хахаль вдалбливался в мать, оприходовал ее прямо на обеденном столе. К горлу подступила тошнота. Валера сорвался с места и вылетел прямо в надвигающуюся ночь. После этого ему приходилось просто скитаться по чужим подъездам, заглядывать на ночлег в подвалы. Всяко лучше, чем видеть эти омерзительные картины, которые из памяти не стирались, как не пытайся. Зимой дела обстояли хуже. Был только один наиболее удобный подъезд в квартале от их старого барака – в хрущевке. И стены не были облупленными, и даже цветы умудрялись выживать, и лампочки не выкручивались. В следствие таких ночных рандеву по району мальчик мог уснуть на уроках, огрызнуться на учителей, получить несколько двоек за ддень, и образ жизни стал отчетливо отражаться на характере – лень и агрессия на окружающих тяжелыми лапами придавили юношу. Драки в школе участились, учителя выли. Вызывали мать, но никто так и не приходил, и только узнав, что школьная комиссия может нагрянуть в барак, Лидия все же заявилась, припухшая с прошедшего вечера, и устроила сцену, мол, ребенок к вам пришел учиться, вся ответственность на вас, я вкалываю на трех работах, свожу концы с концами, чем вы тут парня мучаете, что он не успевает по предметам. А драки – они всегда есть, нечего моего Валеру клеймить! Аргументированные доводы педагогов не убедили мать, она продолжала стоять на своем, но к общему заключению обе стороны всё же пришли – перевести Валерку в другую школу. Поближе к дому и без уклонов на профильные предметы. – Ничего, ничего! – ворчала потом дома Лидия, вытаскивая из авоськи скудные продукты на стол и даже не глядя на притихшего рядом на табуретке сына, потиравшего разбитую ее же рукой щеку. – Ишь ты, хроническая неуспеваемость! Педагоги недоделанные! Ничего, в обычную пойдёшь, и поближе, там нет таких умников, ничего... – она ткнула острым пальцем в плечо Валеры, – и только попробуй в новой школе хоть одну двойку схлопотать и тявкнуть, что дома тебя не понимают! Я тебе так всыплю, мало не покажется! Не будешь учиться, вылетишь оттуда, как сопли в платочек, пойдешь в дворники. Я тебе подыщу несколько вакантных мест. Первым уроком в восьмом «А» в 38-й школе, где должен был учиться Туркин, по расписанию была история, но поставили физику. В этой школе, как и во всякой другой, учителя договариваются меж собой, чтобы первый урок провести в своем классе. А это значило, что у классной было для своих учеников какое-то важное заявление. Лана Дамаева суетилась около вешалки, никак не могла выудить из кармашка пальто мелочь. Все знали – оставлять такое добро в раздевалке нельзя. – Ландыши-ландыши, первого мая приве-е-т, – пропела одноклассница Ленка Кольцова, заглядывая в закуток. – Ландыш, чего ты там копаешься? В соседних отсеках снова послышалась возня и приглушенная ругань – опять старшие трясли мелочь с малолеток. Лана быстро распихала монетки по карманам формы, спешно подхватила портфель и побежала за Ленкой, которая тут же принялась вещать свежие новости: – Слышала от Климовой, у нас в школе новенький! – Это посередине-то четверти? – фыркнула Дамаева. – Ну, может, переехал откуда, – пожала плечами Ленка. – И кого только к нам в такое время тянет... Интересно, к нам попадет или к бэшкам?.. – Тебе-то какая разница, Ленка? – Так интересно же! Климова говорит, красивый... – Для Климовой все, кто получше обезьяны, красивые. А ты бы с такими высказываниями поосторожнее, – предупредительно напомнила Лана, – а то твой Камаль услышит... И у стен есть уши. Ленка уже как год гуляла с девятиклассником Камалем. У них, знали все, все серьезно. Уходили из школы вместе, на дискотеку в ДК ходили вместе, гуляли, целовались. Настоящие отношения! Камаль спортсмен, в школе его уважали. Пацаны к нему не совались – один раз уже по морде да по ребрам доставалось жестоко. Поэтому Ленка чувствовала себя вполне спокойно и в стенах школы, и на улице. – А я чего? Я ничего! – захлопала глазками Кольцова. – Я, может, для тебя стараюсь! Наши-то пацаны что? Знаем их, как облупленных. Старшеклассники все нарасхват. А тут вдруг новенький реальный красавчик, может, это судьба? – Ленка, Ленка, не о том ты думаешь! – А о чем же еще думать в пятнадцать лет? – Как экзамены сдать и свалить из города, например, в Москву. – Это-то все хорошо, но надо пока как-то и о личной жизни подумать, да и... – Ленка нагнулась к Лане, перешла на шепот: – ты вспомни, что с Мадиной случилось из 9-го? Девятиклассница Мадина была среди старшеклассников первой красавицей, завистниц у нее было немало даже среди одноклассниц. И в том месяце девушку изнасиловали. Слухи полетели со скоростью света, как бы сама Мадина не пыталась скрыть этот ужасных факт. Матери пришлось забрать документы, и вскоре они всей семьей спешно переехали в другой город, туда, где о бедной девушке никто ничего не знал. Но такие страсти не были единоразовой акцией. По всей Казани шла молва о подобных бесчинствах. Школа, где учились Лана и Лена, была разношерстной, парни сбивались в небольшие группировки, немало было и девчонок, прибивавшихся к ним, мимикрировали под сильных – чтобы самих не трогали, не били и не насиловали. Иными словами – матрешки. Здесь их было не мало. Такие девки радовались и потирали ручки, когда парни другим девчонкам, таким, как Мадина, делали больно, науськивали их, распространяли слухи о «недостойном поведении», сами были готовы поколотить и пристать на улице. – Это я к тому, – продолжала Ленка, – что защиту необходимо иметь... В класс девчонки заявились со звонком. А через минуту Марина Сергеевна, их классный руководитель, вошла в класс не одна. – Ребята, это наш новенький! – с широкой улыбкой, словно лично ей был преподнесен хороший подарок, представила она мальчишку. И тут же спохватилась: – Фамилию знаю: Туркин. А как тебя звать? – Валера. Новый человек в классе – всегда событие. Что за птичка прилетела к нам? Откуда? Почему? Девочки восьмого «А» в упор разглядывали новенького заинтересованным взглядом, мальчишки - исподлобья. – Ты где учился до нашей школы? Классной это самой надо было знать, классу – тоже полезно. – Долго рассказывать, – улыбнулся Валера. Его на удивление не очень-то смущала новая обстановка. С новыми одноклассниками найти общий язык оказалось несложно. Едва Туркин открывал рот и с шумом втягивать в себя воздух, в классе воцарялась тишина. Всем хотелось услышать, что он ляпнет. Классная руководительница мысленно радовалась, что класс принял новенького, и он влился в коллектив. Но нужно было адаптировать паренька еще и в общественной жизни школы. Что, как старосте, поручила Дамаевой. И эти Ланины старания больше всего на свете стали выводить Валеру из себя. Из-за этого он старался не попадаться ей на глаза. А если попадался, она обязательно поручала ему что-нибудь. То останься после уроков и помоги ей выпустить стенгазету. То поднатаскай ее туповатого соседа по парте Арсена по истории. Что-что, а историю Туркин действительно любил (надо было чем-то коротать убогие вечера и ночи). То то, то это. В таких случаях Валера всегда начинал с превознесения Ланы как человека: – Сначала, Ландыш, дай сказать, что я о тебе думаю. Душа горит. – Очень надо! – фыркала она, чуя какую-то каверзу. – Самая порядочная девчонка в классе. – Прекрати! – требовала Дамаева, но не слишком категорично. – Добрая, сознательная. За что ни возьмешься, все получается... – Кому сказала?! – замахивалась она тетрадкой. Валера умолкал, но лишь для того, чтобы прокричать: – А раз ты такая, сама и делай! Самолюбие и здравый смысл заставили его на новом месте отказаться от школьных драк, а вот с учебой дела особо не шли. Но эта проблема была не только его личная, но и большинства класса. Поэтому Марина Сергеевна всерьез забеспокоилась успеваемостью своих подопечных – на носу все-таки выпускные экзамены – и сегодня на очередном классном часе выделила группы риска, наказав определенным личностям курировать знания друг друга. Старосту Лану, как человека ответственного, прикрепили к Туркину заниматься математикой. Валеру такая перспектива не обрадовала. У него вне школы были серьезные проблемы с матерью. Повзрослев, парень четко осознал, что вся та больная любовь, которая жила в нем с детства к Лидии, стремительно умирала. Глаза стали открываться, он теперь точно понимал, о чем еще в детстве кричали пацаны во дворе, о чем шептались соседки на общей кухне, даже уже не стесняясь его присутствия: его мать алкашка и слабая на передок. Стойкое отвращение заменяло некогда светлые чувства к единственному близкому человеку, но иногда страшно было – вдруг напьется до остановки сердца и помрет? А ему куда? В интернат? Уж лучше вариться в привычном дерьме, к которому уже иммунитет выработался, чем в том зверинце. – Валера, постой! – Лана поняла, что слова не возымеют эффекта на парня, поэтому побежала за ним и уже у дверей схватила за руку. Он замер, закатывая глаза. Грубить Дамаевой не хотелось, хорошая девчонка была. Только чересчур серьезная и ответственная. Нельзя сказать, что это плохо. Но ему только в таких моментах эти ее качества мешали. А еще... она была красивой девчонкой. Это он как-то сразу заметил. А на ее длинную, изящно изогнутую шею с родинкой он даже засматривался пару раз, разговаривая с новыми одноклассниками. Он видел такие шеи в кинофильмах на исторические темы, а в жизни еще не встречал. Кажется, их называют лебедиными. И глазища у этой девчонки – люкс. Большие, темно-болотные, с симпатичной раскосинкой. В них, как в зеркале, все хорошо отражается в цвете. Чего это он? Брысь, мысль! – Слушай, Дамаева, отстань ты со своими общественными поручениями, а? – Не отстану, – категорично отозвалась она. – Нам нужно... – Нам? Тебе, может, и нужно. А у меня дела поважнее... Он снова потянулся к двери, чтобы выйти из класса, когда Лана поднырнула под его руку и загородила собой проход. – Мне тебя что, вместе с дверью вынести? – Туркин начинал злиться и переходил на грубость, чего изначально не хотел. Ну что она такая непонятливая? А еще почти отличница! Ландыш насупилась. Такая реакция одноклассника была предсказуема. Ей вообще нравился этот мальчишка. Даже тем, что чуть важничает или выступает, тоже нравился. Лицо у него симпатичное. Чистое, спокойное. Скулы крепкие – где-то она читала, это признак сильной воли. А глаза у него почему-то невеселые, даже когда улыбается. Интересно, знает ли он сам, что немножко похож на Юру Торсуева, который ей очень понравился по роли Сыроежкина в «Приключениях Электроника»? Тот тоже искал легкие пути убежать от ответственности, а по итогу все-таки взялся за ум, сам хотел быть настоящим человеком! – Тебя могут отчислить за неуспеваемость. Кажется, ты поэтому из старой школы к нам попал? Откуда вынюхала только? Валера попытался отодвинуть ее, при этом максимально прохладным тоном парируя: – Не боись, не пропаду. Уйду в шарагу... – Ты совсем не думаешь о будущем! – Почему не думаю? Думаю. Другой вопрос: что я о нем думаю... – он снова попытался прорвать блокаду в лице хрупкой низенькой девчонки, но ту хрен сдвинешь с места. – Дамаева, че ты ко мне пристала со своей математикой? – Это мое поручение. И между прочим, я тоже буду тратить свое личное время! – Так не трать! – Нельзя быть таким безответственным. Прояви уважение! Знаешь, что это такое? Туркин рыкнул. – Достала! И неожиданно для девчонки подхватил ее, взваливая на плечо. Какая хрупкая и легкая, оказывается. В нос ударил запах ее волос. Цветочно-медовый. Приятный... – Ты что! – возмутилась Ландыш, и ее возглас вырвал его из секундного очарования этим странным моментом. – Отпусти! Отпусти немедленно! Валера, благодаря росту, спокойно взвалил девчонку на шкаф, стоящий вдоль стены и служащий пристанищем для учебников, словарей, энциклопедий и тетрадей всех классов для контрольных работ. – Отпустил. – Туркин! Ты что, спятил? Сними меня сейчас же! – То пусти, то сними, – Валера подхватил свой упавший на пол рюкзак и подмигнул Лане: – Посиди, определись пока, воспитательница. Бывай! Дамаева стянула с ноги лодочку и бросила ему в спину, но не попала – наглец скрылся за дверью, и туфелька угодила в нее. Закричала ему вслед, но это, как и ожидалось, не возымело никакого эффекта. Она поглядела вниз. И как слезать? От обиды затрясся подбородок, и девчонка от досады ударила кулачком в дубовый шкаф.***
Валера зашел на кухню и уселся на подоконник. Здесь он и коротал время после школы. Давно перестал как-то стесняться и оправдываться – курил в свои пятнадцать прямо на кухне. Сигареты, как оказывалось, имели волшебную силу – пока никотин врывался в легкие, мысли отпускали из своего плена. Он старался абстрагироваться от всего в этот момент, а внутри воронкой закручивались обида и боль от одного лишь представления о матери, о себе, о будущем. Мысли были неутешительными. Он пришел к выводу, что мать он совсем не любит. Его мутило от её образа жизни, от манеры поведения, просто даже от одного взгляда на её опухшее от пьянства лицо. Парню невыносима была сама мысль, что ему, возможно, придется жить с Лидией и ее очередным сожителем долгое время. Он понимал, что наступит эта точка невозврата, когда он все равно сбежит из этого барака окончательно. Куда? Неизвестно. Но подальше от этой грязи и пошлости. Вот только дождётся, когда на улице будет не так холодно. А там устроится куда-нибудь работать. Например, на рынок. Там паспорт и трудовая книжка не потребуются. А будут деньги – будет и жильё. Можно так до совершеннолетия перекантоваться. На кухню ввалилась окосевшая мать, подлетела к Туркину со спины и со всей силы огрела сына по позвоночнику металлической кружкой. – Твареныш, а! Куришь на кухне, перед соседями позоришь! Валера полоснул по ней взглядом, грубо отшвыривая от себя ее кулаки. В такие моменты хотелось Лидии хорошенько вмазать, так, чтобы отлетела к плитам, ее накрыло бы чьим-то варящимся на огне борщом, чтоб мозги ее пропитые встали на место. Но она мать. – Ты сама отлично с этим справляешься. – Да как ты с матерью разговариваешь, выродок!.. – Лидия принялась дубасить его с новой силой, забывая, что Валерка – уже не тот слабый и зашуганный мальчик, прячущийся от ее гнева за кроватью. Поэтому сама вдруг пьяную слезу пустила, запричитала о жизни поганой, оттолкнулась от сына и кивнула на плиту: – Сваргань что-нибудь нам на ужин, сейчас люди придут. Володька с работы притащиться. Слышишь? – Уже бегу и спотыкаюсь. Лидия ушлепала с кухни, и парень еще мог недолгое время посидеть на облупившемся сером подоконнике и докурить остатки сигареты. Он не бежал и не спотыкался, но ужин готовить пришлось. Приволок дымящуюся кастрюлю с вареной картошкой в комнату, где уже восседали за столом товарищи-алкоголики. У одного, вроде как, стряслось горе, поэтому на удивление никто из них не горланил и не заводил застольные песни. – Сядь-ка, Валерчик, выпей с нами. У нашего друга горе – брат помер. Какие-то мрази малолетние на голове поскакали... Валера едва подавил нервную и странную ухмылку. Иногда казалось, будь его воля, он бы самолично на всех башках таких мразей запойных попрыгал. Но он молча опустился на табурет около стола, с брезгливостью отодвинув от себя грязную тарелку с растерзанной рыбной головой. Вовчик, новый сожитель матери, поставил стаканы и разлил в них дешёвую водку. – Я не пью, – возразил Валерка. – А ты пригуби чисто символически, – посоветовала Лидия, – надо же помянуть человека. Будь культурным. – Я сама культурщина, – процедил он сквозь зубы. – Пока я живу в этом доме, – поднялся Вовчик и навис над хмурым пасынком, – ты будешь слушать и меня, и мать. Понял? Налили – пей! Это было последней каплей. Туркин резко вскочил, отчего табуретка жалобно отлетела от него в сторону, и одной правой врезал Вовчику в челюсть. Тот пошатнулся, отлетел на пол. Валера выплеснул водку из стакана прямо ему на рожу. Пьянь только тоскливо посмотрела на его полет. Произошедшее долго прогружалось в их мозгах. Зато мать заверещала, как гарпия налетела на сына: – Да как ты смеешь на него руку поднимать, скотина ты! Тварь узколобая, да почему ж ты не сдох во время родов! И с размаху ударила сына по лицу так, что оно запылало, из носа потекла кровь. Только сейчас Лидия опомнилась. Внутри Валеры будто разорвалась бомба. Все светлые участки души были сейчас густо покрыты такой тоской, таким отчаянием, что он даже не обратил внимания на боль. Только вытер кровь и посмотрел матери в лицо. – Я ненавижу тебя! Я презираю тебя! Иди ты, блять, к черту! Перешагнув через распластавшегося Вовчика, он сорвал с гвоздя куртку и вылетел из комнаты. Лидия кинулась к дверям, не зная, кто ей сейчас дороже – любовник или сын. Она помогала Вовчику подняться, а сама кричала вслед Валере: – Валерик, стой! Вернись!.. Сынок! Парень наспех запахнул куртку, выбежал на улицу. Зачерпнул руками мокрый снег, зарылся в него лицом, остужаясь. Затем поднял голову к равнодушному серому небу, ощущая, как дрожит подбородок. И то ли снег тёк по пылающим щекам, то ли... слезы. Он, к счастью, не понял.