Май. 1986-й год
Солнце залило всю комнату ярким светом, обнажая убогость обстановки и грязь. Турбо, у которого сегодня был последний экзамен, как раз по математике, поправлял воротник светлой рубашки, боясь испачкать ее даже об воздух комнаты. В отражении зеркала он обвел взглядом помещение, брезгливо останавливаясь на засохших за ночь остатках еды под столом, на пустые бутылки, валяющиеся под кособокими, с облупленной краской табуретками. Стены сотрясались от храпа Вовчика. Этого сукина сына еще по зиме погнали в шею с работы, приходилось гроши зарабатывать матери, которая хоть и болела с похмелья, в пять утра ускакивала подметать улицы. Закатав манжеты, Валера подхватил рюкзак и поспешил скорее покинуть комнату, когда дверь открылась и домой ввалилась мать. Настроение у нее было на удивление отличное. Она, улыбаясь, вошла в комнату с пакетом продуктов, из кармана легкого плаща торчала бутылка горькой. Видимо, получила зарплату. Чем не повод обмыть? У Вовчика при ее появлении сработал рефлекс, как у собаки Павлова, он подскочил с кровати и принялся крутиться вокруг сожительницы, достал из ее кармана бутылку, изображая радость, поцеловал сначала поллитровку, а потом Лидию. – Ах, мамулик, кормилица ты наша и поилица! – А то ж! – гордо покрутила головой мать и обратила внимание на сына. – А ты, Валерка, куда это с утра пораньше намылился? Турбо тяжело вздохнул. – У меня выпускной экзамен. – Это какой еще? А ты разве не закончил восемь классов? Ну это уже было ни в какие ворота. Неужели за полгода она пропила последние мозги и успела потеряться во времени? – Заканчиваю, – он попытался обойти ее, но Лидия остановила его голосом: – Сдавай-сдавай, и пойдешь трудиться. Хватит с тебя и восьмилетки, нечего мозги всякой ерундой загружать. Туркин прищурился. – Я продолжу учебу в школе. – За каким рожном? – не понимала его настроя мать. – Ты у нас что, Лобоносов? Вовчик, уже откусывая добрую половину ливерной колбасы, ухмылялся, причмокивая. Нравились ему перебранки этой семейки. В цирк ходить не надо. Зверинец на дому. Чужом, правда, но не суть. – Ты что, собираешься на моей шее еще два года сидеть? – продолжала Лидия насмехаться над стремлениями сына. – Еще скажи, что ты у нас в институт собираешься, в Москву податься! Ты на себя-то посмотри, бестолочь! Я все эти годы не собираюсь надрываться, чтобы тебя, взрослого лба, кормить и одевать! Так что, миленький, бросай все эти глупости. Профессора из тебя всё равно не получится. А вкалывать на заводе можно и с восемью классами. И хватит перечить мне! Что тебе там в этой школе в мозги пихают?.. – Ты издеваешься? – рыкнул Турбо, наступив на нее. – Сама орала пуще сирены, чтоб доучивался!.. – Вот и доучивайся, получаешь аттестат или что там у вас, и пока восемнадцати не стукнет, со мной поработаешь. Я еще два двора возьму. Вот их ты и будешь убирать. Лишние шестьдесят рублей нам не помешают. А через два года куда хочешь, туда и устраивайся работать. Мне все равно. Лишь бы деньги приносил. Валера с отвращением смотрел мать. Внутри все переворачивалось. Если бы не общение с Ланой и пацанами, возможно, он и согласился бы, но сейчас в голове было все по-другому. Парень посмотрел на Вовчика, который во время спора согласно поддакивал Лидии. – А почему ты его содержишь? – А вот это не твоё дело. Когда подрастешь и узнаешь, что такое любовь, тогда и поймешь, – отмахнулась мать. – Да что ты? Эта любовь у нас паразитизмом зовется? Ради того, чтоб тебя хоть кто-нибудь удовлетворял, ты его решила до гроба содержать? Лидия побагровела. – Ах ты сволочь! Учить надумал, как мне жить и с кем? Да как ты смеешь язык свой поганый распускать? Еще не хватало, чтобы яйца курицу учили! А ну марш в школу свою сраную, сдавай свой последний чертов экзамен и не забудь – никакого девятого класса тебе не светит! Она схватила с крючка халат и хлобыстнула им сына, выгоняя из комнаты. Пуговицы халата больно хлестали по шее и оголенным участком рук. Турбо схватил халат, дернул его и порвал, а оторвавшуюся ткань бросил матери под ноги. – В следующий раз не посмотрю, что ты мать! Руки вырву. – Не хами матери, выродок! – тявкнул Вовчик, намереваясь внести в воспитание свою лепту, и уже поднялся, но Валера резко вскинул руку, замахиваясь, и сожитель матери шлепнулся обратно на табурет и затих. Вспомнил последнюю стычку. Челюсть до сих пор ныла.***
Турбо подходил к дверям школы, когда услышал за углом здания привычную, с характерными звуками возню. Доблестные старшаки школы и района прописывали лещей восьмикласснику. Птицы пели, ветер шелестел, и выл от боли Генка Жуков. В школе было так же светло и благостно, как и на улице. Учителя во время экзаменов старались создать для детей благоприятные и ненапряжные условия, но призывали к максимальной ответственности и собранности. Никто не шумел, не бегал по лестницам. Разговаривали вполголоса, как в церкви на панихиде. Жора Колесничук, который за учебный год из мелкого шкета вдруг уже вымахал в громадного, застенчивого юношу с прыщами на лбу и красными руками, сидел на подоконнике, пока Лана шепотом с помощью техники быстро чтения помогала ему повторить пройденный материал. Только Колесничук слушал в пол уха, потому что получасом ранее его, даже такого долговязого, прессанули пацаны из параллели. Для них он так и остался лошком, который торчал им три рубля. Остальные восьмые классы тайно шуршали шпаргалками, толпились кучками на лестницах, внизу, возле раздевалки, в коридоре, по которому шагал Турбо. Время в ожидании тянулось чинно, тихо, с однообразием, сводящим с ума. Одна партия учеников сменялась другой, в коридор выходил учитель с призывом проходить, и на его лице было написано выражение холодной бдительности. Валера чувствовал, что весь этот привычный мир школы, с тишиной коридоров, с чуть слышным говором одноклассников, с редкими звонками телефона внизу и тонким дребезжаньем пробирок в физическом кабинете, – весь этот мир находится в тяжелом противоречии с тем великим и страшным, что должно было сейчас происходить за школьными стенами, в городе, в Союзе... – Сдристни, – Турбо отвесил легкий подзатыльник Жоре, и тот, и до этого как мешком по башке пришибленный, спрыгнул с подоконника, бросил сухие слова благодарности Лане и направился к двери. Чего оттягивать неизбежное? Завалит, так завалит. У него беда и посерьезнее есть. – И зачем ты его прогнал? – Лана уже не эмоционировала, только посмотрела на друга несколько укоризненно. Знала уже такое его выражение лица – песочь его, не песочь, по барабану. – Вместе бы повторили... – И так все знаю. – Неужели? – улыбнулась Дамаева. – Чему равно площадь многоугольника? Турбо, пялясь в одну точку за окно, спокойно ответил: – Сумме площадей многоугольников, которые его составляют. – Хорошо. Свойства арифметического квадратного корня? – Корень частного равен частному корней, корень в квадрате – подкоренному выражению. Корень из квадрата числа – модулю этого числа... – Опять поссорился с мамой? – Да, – на автомате признался Валера, но тут же осекся, глядя в глаза девушки. Подловила, зараза, а не хотел говорить. Ландыш аккуратно провела подушечками пальцев по его шее, на коже остался розовый отпечаток пуговиц халата. Турбо дернулся, поправил воротник рубашки, но и на руках проглядывались следы. – Может, стоит принять какие-то меры? – тихо прошептала девчонка. – Грохнуть ее? – рыкнул сквозь зубы Турбо. Не серьезно, конечно, но тон его голоса напряг Лану. – Не шути так. Скажем Марине Сергеевне, она придет к вам домой... – И что она сделает? Погрозит пальчиком и скажет: Лидия Петровна, так нельзя, ата-та? – Ну так же не может продолжаться бесконечно! Валера почувствовал такую душевную тяжесть, что некоторое время неподвижно стоял, прислонившись лбом к холодному стеклу. – Бесконечно и не будет. Забей, не твои проблемы. Лично сама Лана, конечно, ничего не могла придумать. Проявлять инициативу и самой втихаря идти к классному руководителю было чревато вспышкой гнева самого Туркина. Вернее, сначала бы его за такой спектакль вздрючила мать, а уж потом он вздрючил бы за ненужную инициативность Дамаеву. – Еще семь человек. Заходим! – из-за двери выглянула завитая голова математички. Она огляделась и нахмурилась: – Туркин, слезь с подоконника! Что за манеры?! – Беги, – подтолкнула его Лана. Он спрыгнул, поправил брюки, вздохнул. – А ты? – Сдала уже. – То-то ты такая спокойная, как Ленин в мавзолее! И молчала. – Ни пуха, – хихикнула Лана. – К черту... Нелля Эдуардовна как экзаменатор – легенда. Когда ученик садился отвечать, она брала его листочек с решением, смотрела правильность ответов и, ни слова ни говоря, выбрасывала себе за спину. «А теперь начнем с начала, – говорила она. – Пишите». Слушала молча, с непроницаемым лицом, иногда задавая простенькие вопросы, которые эффективно сбивали с толку. Когда она взяла бланк с оценками, чтобы расписаться, Турбо облегченно выдохнул – значит, не два. – Твердая четверка, Туркин. Не ожидала, молодец! Вышел из кабинета, чувствуя непреодолимую потребность выпить водки, хотя до сих пор не знал, какова она на вкус. Оставшиеся одноклассники налетели: – Валерка, ну? Ну что у тебя? – Четыре. – Мама мия! Ну ты даешь!.. – Четыре? – Ландыш подлетела, не веря ушам, а затем, повинуясь секундному порыву, обняла одноклассника за шею. Он даже опешил, но легонько потрепал ее за спину, выдавливая улыбку. – Я же говорила! Ты обязан мне прогулкой и мороженым, Туркин! Может быть, это последнее хорошее, что он мог бы сделать для человечка, который несмотря на его шипы и колючки продолжал ему улыбаться и верить, что он что-то может. – Ладно, я и не отказываюсь. Зайду за тобой к вечеру. Джеймса тоже бери. – Договорились!***
Прямо и только прямо по улице Центральной. Окраина Московского района, своя земля, чужих не будет. Безопасно. Джеймс на длинном поводке бежал впереди, Турбо шагал рядом с Ланой, которая жмурилась от теплого солнца и поедала честно заработанную трудом «Лакомку» на честно отжатые деньги часом ранее у чушпана с района. Ландыш смеялась, морщила носик. Она не видела себя такой, не могла видеть, даже если проторчала бы у зеркала целый день, но Валера – другое дело. Вот брови-ласточки, которые на очередную его хохму взлетали удивленно. У Ланы всегда удивленный вид, потому что она как дурочка верит в то, что все будет хорошо. Верь, Ландыш, так надо. Он не может, но ты, пожалуйста, верь. Солнце жарило бессовестно, не по сезону. – Здесь столько абрикосов, и никто не собирает... – И ты не трогай, они засвинцованные, – хмыкнул Турбо. – Растут вдоль дороги, накапливают свинец и прочую редкоземельную муть, если ты еще помнишь таблицу Менделеева. Или экзамены сданы, с глаз долой, из сердца вон? Дамаева снова вздернула свои брови-ласточки, засмеялась, но послушалась. Сбежали следом за псом к небольшому озеру. Ни души. Тишина. Джеймс уже бежал к воде, радостно прыгнул, как бомбочка, подняв мириады брызг. – Ну, собакен, как водичка? – крикнул ему Турбо. – А давай проверим? – Лана скинула лодочки, ступив на песок, покрытый колючей травой. – Ты серьезно, что ли? – А почему нет? – Ты брала купальник? – Зачем он мне? Валера кашлянул, уже перебрав идеи в голове, но Ландыш прямо в платье разбежалась и щучкой нырнула в озеро. Оно все лежало в тени большого дерева, поэтому отсюда, из жары, казалось прохладным. Ивы на том берегу касались ветвями воды. Они походили на легкие зеленые облака, не имеющие веса и лиственной плоти. – Присоединишься? – крикнула Лана, хитро глядя на Турбо. – Кто-то из нас должен быть адекватным. И сухим. Она засмеялась снова, и ее смех колокольчиком прозвенел в этой тишине. Джеймс, довольный такой компанией, наматывал круги вокруг хозяйки. – Ландыш, хорош, вылазь оттуда! Заболеешь же. – А у меня сестра врач, вылечит! И тем не менее, все же погребла к берегу. Вышла вся такая тоненькая, в прилипшем к мокрому телу сарафане. И она, и Джеймс, и дерево, и вода – все показалось вдруг Турбо невыразимо прекрасным. – Чего это я, дурак, – сказал он сам себе. – Это же просто Дамаева. И вдруг всплыла другая картинка. Он вспомнил, как она лежала на ковре рядом, показывала фотографии, изредка поднимая голову на него. Как сегодня впервые обняла на радостях. – Я перегрелся. Я перегрелся, – догадался он. Лана поправляла волосы, вскинув острые локти вверх, закалывала волосы сзади, а гладь озера отражалась в ее огромных глазах. Все вызывало в Туркине сильное и безотчетное волнение, которого раньше испытать ему не приходилось. По ее щекам и носу стекал бисер воды, падал на небольшую грудь, которую мокрый сарафан только подчеркивал. Твою же мать... Турбо стянул с себя ветровку, накрывая ее оголенные влажные плечи во избежании соблазна и дальше разглядывать её округлившиеся бёдра и тонкую талию. – Застегнись, продует, – оправдался этим. Да, вроде как, и заботу выразил. – Там градусов пятнадцать – курорт, можно сказать, – отмахнулась Лана, но все же застегнула змейку. – Спасибо. И стоять теперь рядом с ней после таких мыслей было волнительно и физически тяжело. Затрепыхалось что-то внутри, задергалось. Турбо нервно потер нос костяшками пальцев и кивнул на выход из этого небольшого лесного мирка. – Ну что, мороженым накормил, выгулял тебя с псом, погнали? – Погнали, – пожала Ландыш плечами. – Хорошего понемножку. Распрощались у подъезда, и Лана, довольная прогулкой и днем, побежала с Джеймсом вверх по лестнице, а Турбо в ускоренном темпе – на сборы. Он завернул за угол, держа курс к футбольному коробкý. Опаздывал и рисковал получить по фанере от Адидаса, но уже на подходе к месту увидел, как на него надвигалась целая толпа его же пацанов. Он замер, когда его схватила рука Вовы и резко развернула в то направление, откуда он только что пришел. – Опаздывать нехорошо, – на ходу напомнил старший и не дал ему слова вставить: – откуда такой при параде? С заседания советов, что ли? – Экзамен сдавал. – Успешно? Поздравляю. Сейчас штурм предстоит, только не мозговой, – Адидас обернулся на пацанов, – резче батонами шевелим! Турбо отпочковался от него, поравнялся с Зимой. – Че? – Электроники, суки, – начал пояснять Вахит, – вчера ж перемирие объявили... – Ну? – Че ну? Всех пацанов к Молодежном погнали, панков ждали. Никого так и не было. Ну и хер бы с этим, че. Разошлись. До двенадцати закон еще действовал. Так Электроны Кота порвали! – Как порвали? – Как Тузик грелку, Турбо. Лежит теперь с протекшей крышей.***
Дина хоть и освободилась сегодня раньше, но прекрасно знала, каково отстоять в разных очередях то за «курами», то за майонезом и зеленым горошком - это просто лишало всех сил. Грубые тетки на вопрос «Селедка свежая?» отвечали: «Соленая!» и ржали, как лошади, обнажая ряды золотых зубов. По их немыслимым габаритам было понятно – они питались лучше всех остальных. А покупателям выкидывали на прилавки синюшних кур, кости, называемые говядиной, и очень вонючую рыбу, которой пропахли все магазины. Сдувая со лба влажную прядь волос, Дамаева-старшая поудобнее подхватила авоськи и поспешила в сторону дома. Хоть и возвращалась она в большинстве случаев по темноте, все равно не могла к этому привыкнуть и испытывала острое чувство тревоги. Через гаражи было короче, но и опаснее, поэтому решила не срезать путь и дойти хотя бы под светом уличных фонарей. Через два квартала завернула в подворотню, из которой уже попадала в соседский двор, а там и до их хрущовки рукой подать, и замерла. Две темные фигуры забивали одного. Удары сопровождались его стоном и отборным матом нападавших. – Я сейчас милицию вызову! – громко заорала Дина, привлекая внимание и прохожих. Но редкие пешеходы (а встречались как раз мужчины) на крики девушки никак не реагировали, только прибавляли шаг и спешили покинуть территорию очередного пацанского боя. – Эй! Шакалы вы сраные! Когда одного, уже упавшего, забивали толпой – это было неправильным, Дина это знала. Вспоминала, как ее одноклассника несколько лет назад вот так же подкараулили в подворотне и забили до смерти. Но не знала, что тот, кого она просила оставить сейчас в покое, был единственный сбежавший от толпы, порезавший двоих универсамовских пацанов. Два высоких парня нещадно забивали его в корпус, по морде, которая уже напоминала отбивную, Дина слышала, как хрустит его челюсть. Сама не зная, какое безрассудство в ней взыграло, Дина выудила из авоськи баночку зеленого горошка и, прицелившись, запулила в того, кто был ближе. Банка угодила прямо в шейные позвонки, и пострадавший от продуктовой атаки на рефлексе обернулся. Его глаза расширились. Как и глаза Дамаевой. Чертыхнувшись, Турбо, разозленный и застигнутый врасплох, быстро рубанул с локтя по кадыку Электроника, схватил за шкирку Зиму, и оба ломанулись прочь из подворотни. Дина подбежала к избитому, склонилась над его головой. Он весь был в крови и задыхался. – Жив? Жив?! Тот только смог моргнуть. Зима, несмотря на хорошую подготовку, сейчас за Валерой просто не успевал. Наконец, забежав за ряд гаражей, Турбо остановился, привалился спиной к гаражной двери, зажмурился, дыша через рот в попытке отдышаться. От волнения и такой пробежки закололо в боку. – Ты че какой? За этого, что ли, испугался? – пытался понять его эмоции на лице Вахит. – Да харэ, не убил. Хотя с локтя в кадык – мощно было, аж мне больно стало... – Да срать мне на этого пидора, – Турбо скрипнул челюстью, потер ее, только сейчас, кажется, ощутив, что у самого гематома на лице. – А девка эта вообще ку-ку! – нервно усмехнулся друг. – Это додуматься – горошком кинуть! Ладно мы, другие бы еще и проучили в той же подворотне. Валера утер с щеки кровь и признался: – Это сеструха Ланки. – Во дела, – присвистнул Зима. – Да-а-а, попадос. – Полный... Кто ее дернул вообще соваться! Врожденное чувство спасателя, еп твою мать! – Да ладно, – Вахит хлопнул его по плечу, пытаясь хоть как-то поддержать. Он, признаться, не умел этого, как и сам Турбо, но тот почувствовал, что это было. – Обойдется. – Они таких, как мы, не просто бояться. Они на дух не переносят. – Разберешься. Объяснишь все Лане. – Не поймет. – Захочет – поймет.***
Лана развешивала влажный сарафан в ванной, аккуратно расправляя складочки, а у самой с губ не сходила улыбка. Все-таки сегодня какой-то особенный день. В первую очередь, она гордилась не только собой, но и Турбо. Все-таки, как бы она не старалась, если бы ему было не нужно – он бы и не готовился. А во вторую очередь... Валера сегодня был каким-то другим. Заботливым и спокойным, кажется, прогулка ему понравилась так же, как и ей. Когда он накидывал на нее свою олимпийку и вскользь касался ее плеч, она пыталась поймать его взгляд и понять, как он смотрит, о чем по зиме говорила сестра?.. Хлопок входной двери заставил Ландыш очнуться от мыслей и выйти в коридор. Улыбка стерлась с ее лица, потому что на пороге стояла растрепанная и помятая Дина. Самые страшные мысли закрались в голову младшей сестры, особенно когда она подбежала к ней и заметила на светлой юбке кровавые следы. – Динка! Что стряслось? Чт...то... кто с тобой?.. – Это не моя кровь! – рявкнула Дина, швыряя на пол авоськи. И тут же заметила висевшую на крючке олимпийку Турбо. Он обещал ее забрать потом. – Этот паршивец здесь?! Она побежала прямо по коридору в зал, заглянула в их с Ланой комнату. Лана же ничего не понимала и судорожно металась из стороны в сторону, трясясь от реакции сестры. – Никого здесь нет, Дин. Да ты объясни, что случилось! Откуда кровь, что произошло, о ком ты! – Куртка чья? – В...Валеры. Да что происходит! Старшая сестра принялась на ходу прыгать по коридору, стягивая перепачканные вещи, а сама вылила на Ландыш все свои эмоции: – Чтобы твоего Валеры здесь больше никогда не было, ты поняла? – от нее и от ее слов шпарило злой энергией. – И чтобы не смел на порог заявляться! Надеюсь, эта шантрапа уйдет после восьмого класса, вряд ли уголовников наша школа будет держать! А если нет – я скажу отцу, переведем тебя в другую, с уклоном на естевственно-научные предметы. Лана не понимала ничего. Кто шантрапа, кто уголовник? Валерка? – Ты что-то путаешь... Валерка хороший, да он... – Потенциальный убийца он! – Ты несешь какой-то бред! – уже чуть не плача от непонимания воскликнула Лана. – Ты же сама была рада, что он со мной ходит, с ним безопасно! – Ошиблась! Знаешь, чья это кровь? Он вместе с дружком своим парня в подворотне избил! Тот чуть от перелома основания черепа не скончался, а мог бы, если бы я в нашу больницу не позвонила! Дину трясло, как трясло и младшую сестренку. Ландыш закусила костяшки пальцев до боли, не веря своим ушам. Валера не мог! – Может, ты обозналась?.. В подворотне же темно, да мало ли... – Он мне прямо в глаза посмотрел, вот прям на таком же расстоянии, как ты сейчас стоишь! – Дина пустила в ванну воду, закрыла слив, злостно бросила под холодную струю свои вещи и утерла раскрасневшееся лицо влажными ладонями. Обессиленная присела на бортик ванны и понизила голос, стараясь успокоиться: – В общем так. Никаких встреч с этим малолетним уголовником. Тебе ясно? И не дай бог ты продолжишь с ним и его дружками якшаться, я всё отцу скажу! Он ему покажет.