Пачка анальгина

      Выпускной вечер восьмых классов проходил исключительно в своей школе, дня через три после последнего экзамена. Его ждали больше девчонки, но к организации актового зала привлекали всех мальчишек. Украшали стены и сцену, расставляли стулья, классные руководители суетились и волновались, кажется, больше, чем их дети. Пацаны через гаражи на заднем дворе школы протащили ящик с дешевом крепленом портвейном «Агдам» и спрятали его в кустах. Девчонки озадачились и разыскали номер первой классной руководительницы Гульнары Шамилевны. Пожилая женщина уже четыре года была на заслуженном отдыхе и, несмотря на плохое самочувствие, несказанно обрадовалась, когда на ее пороге появились Лана с Ленкой, которые для солидности взяли с собой и Жорика. Переступив порог актового зала, Гульнара Шамилевна всплеснула руками, а затем распростерла их, обнимая таких нарядных выпускниц.       – Девочки мои, как вы хороши! Вы сами не знаете, насколько вы хороши! Девушки смеялись, кивали, вели учительницу под руки к ее почетному месту в первом ряду. Речь каждого классного руководителя была короткой. Прощались в основном с теми, кто уходил после восьмого. Таких было не мало. Марина Сергеевна знала, что половина ее класса покинет ее, и в сентябре у нее будут другие дети вперемешку с уже близкими и родными прежними.       – Ну, ребята! – пробасил на весь зал директор. – От имени учителей, педсовета, нашей комсомольской организации и от себя лично поздравляю вас с этим важным днем. И в этот вечер мы хотим вам пожелать, чтоб вы всегда оставались людьми. Что бы с вами не случилось – будьте людьми. Вы уже выросли, и ждать вам помощи неоткуда. Помогайте себе сами и помогайте друг другу!.. Турбо, кусая поджатые губы, то и дело поглядывал на Ландыш, на глазах у которой наворачивались уместные в такие моменты слезы. Да у всех девчонок они были, но он видел только ее. И думал, если она узнала от сестры про него, она не захочет его больше видеть или захочет сначала поговорить? И он скажет правду, как советовал Зима, и она расплачется... Наверное. А как ему нужно будет реагировать? Да и почем это вообще его так сильно волновало? Он из последних сил защищался от того, что скоро накроет с головой. Сердце как бомба, того и гляди рванет и ничего не останется, только смотреть и вспоминать ее, мечтать обнять и сказать то, что никогда и никому в этой жизни не говорил. Валера настолько задумался, продолжая гипнотизировать взглядом одну точку – родинку на шее Ланы, что очнулся тогда, когда эта точка пришла в движение. Дамаева стала пробираться сквозь одноклассников к сцене. Ленка-ведущая с Жориком объявили номер, и вдруг на сцену под аплодисменты вышла Ландыш с гитарой наперевес. Жорик ей стул подставил, похлопал еще раз. И в зале все стихло, когда девушка ударила пальцами по струнам.       – В ящик заброшены книжки, не до них мне опять... – пела она, и голос ее как никогда вливался прямо куда-то под ребра, стучась в сердечную мышцу. Хотя голос-то обыкновенный, хоть и нежный. – Ждет у подъезда мальчишка. Может, я смелая слишком, что разрешила себя поцеловать?.. Однажды – это случается обыкновенно внезапно – ты вот так вдруг увидишь и свой актовый зал, и гитару, и девушку, то, как она улыбается. Кажется, что ты и раньше все это видел тысячу раз, но в этот раз вдруг остолбенел, внезапно пораженный, как невообразимо прекрасна и эта девушка с гитарой, и то, как она улыбается. Это обыкновенно означает, что тебя настигла любовь. Пацаны с задних рядов не особо были заинтересованы в номере, шушукались и тихо гоготали, обсуждая, когда лучше свалить на задний двор, чтобы достать бутылку. Турбо же эти лишние шумы раздражали. Он молча обернулся, отвесил Коле смачный подзатыльник:       – Хавальник захлопни по-братски. Тот, шикнув, заткнулся.       – Без рукоприкладств сегодня только, Туркин! А потом принялись расчищать середину зала для танцев и столов со сладостями и газировками. Турбо таскал стулья, поглядывая на Ландыш. Она то смеялась с Ленкой, то бегала помогать расставлять родительнице Колесниковой конфеты и бокалы, то разговаривала в компании старыми одноклассниками с первой учительницей... Она будто бы избегала его. И только когда Дамаева отошла к окну, Туркин понял – надо ловить момент, пока она одна. Как ни в чем не бывало подошел к ней, облокотился на подоконник.       – Не знал, что ты на гитаре играешь. Классно.       – А ты многого обо мне еще не знаешь, – улыбнулась Лана. Но улыбка ее была вымученной. – Как и я о тебе. Он понял, на что она намекает. Дина ей все рассказала, конечно. Он сам три дня себя изводил, думал, как в глаза ей посмотреть. А она казалась внешне спокойной, и была надежда, что все обойдется.       – Что ты думаешь об участившихся нападениях на людей? – начала она издалека. – Вот о том, что идет себе мальчик, вот как Жорик наш, например... Идет себе, идет. Никого не трогает. И тут его двое начинают ногами бить. Вот не за что.       – Насчет «ни за что» еще разобраться надо, – нахмурился Турбо. – Разные ситуации бывают, Лана. Понимаешь?       – Понимаю... – закивала Ландыш и вдруг резко посмотрела ему прямо в глаза. Он даже моргнуть не успел. – Но ответь мне на вопрос: ты и твои друзья избили того мальчика?       – Какого мальчика?       – Под дурачка играешь? Дина мне позавчера рассказала, что видела, как ты и какой-то твой друг недалеко от нашего дома забили парня чуть ли не на смерть. Он вдруг понял, что не может ответить правду. Вот не может и все! Потому что четко осознал, что... боялся её потерять. Её, кто понимал его, но в данный момент понять не мог бы и не стал бы делать попыток.       – Нет. – Так твердо и уверенно, что чуть сам в свою ложь не поверил. – Дина обозналась. Пока пацаны настраивали магнитофон, девчонки окружили Гульнару Шамилевну, прося ее сыграть на рояле. В начальной школе они больше всего обожали, как играет старая учительница. Та к инструменту не прикасалась уже больше пяти лет. Поэтому вальс, который так хотела подарить своим выпускникам, сначала не сразу смогла воспроизвести без запинки. Начинала, сбивалась, извинялась, и снова начинала... И так три раза, а девчонки терпеливо ждали. Прерывающаяся мелодия лилась в унисон с сердцебиением Турбо. Так же сердце заходилось, а затем замирало. Лана молчала. Ей не хотелось верить, что Дина тогда сказала про него. Но и не верить ей не могла. Вальс заиграл без запинки, и Гульнара Шамилевна, оглядев своих ребят, вдруг спросила:       – А почему никто не танцует вальс? Жорик, где Ланочка? Она же так любила танцевать! Жора огляделся, заметил одноклассницу в компании Туркина, поправил свой пиджак и уверенно зашагал в их сторону.       – Лан, идем Гульнаре на радость вальс станцуем? Турбо полоснул по нему взглядом.       – Приглашена уже, – легонько оттолкнул его в плечо и взял Ландыш за руку. – Идем.       – Ты что, вальс танцевать умеешь? – шикнула на него Дамаева, когда он вытянул ее прямо на середину зала.       – Я импровизировать умею. Все присутствующие уставились на них, пока Ландыш вкладывала в его ладонь правую руку, левой обхватывала его плечо, позволяя ему обнять свою спину. Сама задала такт, молча показывая комбинацию шагов. Один. Второй. Третий... Турбо запомнил основное и, попросив подругу расслабиться, взял инициативу в свои руки, давая ей возможность подстроиться под него. Волновался жутко, но еще ни разу не наступил на ее ножку. Еще шаг, еще взгляд. И актовый зал окончательно сузился до размера радужек ее болотных глаз, глядящих на него. Таких красивых. Огромных. Она не выдерживала долгого контакта глаза в глаза и отворачивала голову, гипнотизируя свою руку на его плече. Турбо медленно оглаживал взглядом ее губы и скулы.       – Дина боится, что я с тобой куда-нибудь встряну... – продолжила Лана и вдруг зажмурилась, когда Валера ловко прокрутил ее вокруг своей оси несколько раз. Он усмехнулся.       – Не встрянешь. – И вдруг выдал то, что могло, по его мнению, решить все: – Я в девятый класс не пойду... Ландыш снова посмотрела ему в глаза, не зная, радоваться ли этой новости или нет. Ведь Дина говорила о том, что предпримет меры, чтобы она с Турбо никогда больше не пересекалась. Но не спросить не могла:       – Почему? Ты же собирался...       – Мать одна не вывозит... Нужно работать... Но тогда она его больше никогда не увидит! От одной этой мысли ей сделалось нехорошо. Потому что... Потому.       – И как мы будем видеться? Турбо вдруг сам почувствовал, как невидимая хватка, сжимающая все это время его глотку, ослабла. Она не считает его паразитом? Она поверила ему?       – Найдём способ, – и снова прокрутил ее под рукой, непозволительно близко прижимая к себе. Вечер кончался, восьмиклассники обнимались напоследок с теми, кого больше не увидят в стенах школы. Невыпитые бутылки растащили, поделили между нуждавшимися и теми, кто собирался продолжить праздник взрослой жизни за гаражами или на теплотрассах. Везло тем, кто сегодня ночевал без родителей, особо приближенные были приглашены на хату. Турбо тоже свистнул одну бутылку, запихнул ее за ремень брюк, прикрывая олимпийкой, и шагнул навстречу ожидающей у дверей школы Ланы. Она разрешила себя проводить. Шли безопасными путями, молчали. Но впервые за долгое время это молчание не напрягало. Лана аккуратно шагала чуть впереди на каблуках, которые надела сегодня первый раз в жизни. Шагать на ровном паркете в школе и на колдобинах улицы абсолютно разные вещи. Она споткнулась раз, споткнулась второй. На третий Валера, закатив глаза, цыкнул и схватил ее за руку.       – Зачем ты только нацепила эти туфли. Пока ноги не переломаешь – не успокоишься, да?       – Ты чего в руку-то вцепился?       – Ловить тебя в случае чего. Либо снимай и иди босиком.       – Лучше так. Действительно, лучше так. Ландыш никогда не ходила ни с кем за ручку. Туркин – тем более. Звенели цикады в чутких сумерках. По небосводу густо рассыпались звезды. Турбо пока не понимал, что полюбил именно Лану. Он просто чувствовал непреодолимое желание повернуть голову и вновь посмотреть на ее профиль, будто удостовериться в ее реальности. Держать ее ладошку было приятно. Он смущался этого незнакомого чувства – не столько перед Дамаевой, сколько перед самим собой. Если раньше у него не было центра, смысла жизни, то отныне – это Лана. И хрен пойми как так вышло, и хрен пойми, что с этим делать дальше. Подошли к ее дому. Окна зала тускло подсвечивались изнутри теплым светом торшера. Лана долго смотрела на свои окна, будто изучала их. Что-то непрерывно крутилось в ее голове, Валера это видел. Незаметно как-то расцепились их ладони, он стоял, смотрел на нее. Она – на окна. И вдруг обернулась с вопросом:       – Ты точно не обманул меня? Что-то он совсем растекся. Потерял прежнее лицо. Поэтому постарался быстрее вернуть привычную маску:       – Не хочешь – не верь. И впервые за это время Ландыш почувствовала, что все это бравада в его словах. Он очень хотел, чтобы она ему верила.       – Почему ты согласился видеться со мной и после выпускного?.. Я даже и не думала, что ты будешь «за». Он молчал, пытался собраться, ответить так, чтобы и не обидеть, и не выдать своих чувств. Но собраться не получалось. Глаза снова разглядывали ее тонкие плечи, прикрытые кружевной тканью платья. Красивое платье. Красивая Дамаева.       – Валер?.. Да к черту. Вранья на сегодня достаточно.       – Потому что терять тебя не готов. Но и проблем я тебе не хочу, Ланка. Она, кажется, даже не растерялась от такого ответа. Только скрестила руки на груди и уверенно потребовала:       – Докажи. Ей это было важно. Если бы он сделал это, она бы сумела найти способ видеться с ним и дальше, даже бы обманула родную сестру! Просто пусть докажет, что такая жертва не напрасна. Турбо поперхнулся воздухом, напряженно сдвинув брови и щуря глаза.       – Чего?       – Докажи, что не готов терять. Остальное не важно. Он не знал, как. Не знал, какое доказательство ей требуется, но сердце подсказало. Его рука застыла в воздухе, он смотрел на девушку пару секунд пристально, как будто хотел запомнить этот момент до своего решительного шага. И шагнув к ней, обнял ладонью Ланино лицо и накрыл ее пухлые чувственные губы неожиданным долгим поцелуем. Он пропал. Он просто наглухо пропал, влип по самые уши. Дальше некуда. А у нее бешено заколотилось сердце, а руки... Руки! Она видела в фильмах, что руки должны обвить его за плечи или шею, но ее собственные ладони не слушались. И, очнувшись, словно во сне, она слышала удаляющиеся шаги Турбо. Слова были излишни. Потому что их вовсе не было. Лана прижала к губам холодную ладонь и долго смотрела на нее. А Валера шел не оборачиваясь, быстро шел в сторону дома Зимы. Что с ним только что произошло? Все, все: и кусты, и деревья, и чернеющее над головой небо, и даже дремлющие в траве собаки – все осталось как прежде. И только в нем самом так неспокойно сердце. Словно стронутая с места льдинка, оно плывет и кружится между двумя берегами, не зная, к какому из них прибиться. И ему уже не вернуться назад, потому что то, что было, уже было. И в пятнадцать лет это уже не «суматоха», не «чепуха» и не шутка – это маленький блестящий осколок, оторвавшийся от того чуда, которое люди называют любовью. Но Турбо идет растерянный, и щеки его то вспыхивают от волнения, то бледнеют от глубокой внутренней тревоги, потому что нет у него оружия против неожиданного, наступающего врага, никакие кулаки не помогут, потому что враг этот – его собственное сердце. И он теперь бессилен. Но он доказал. Лана поднималась по лестнице вверх на свой третий этаж, не переставая трогать подушечками пальцев собственные губы. Трогала их, ощущала такую глупую улыбку, пыталась ее сдержать ладонями, но не получалось. Остановилась около своей двери, вжала звонок и так и держала, пока Динина ладонь не опустила ее руку.       – Мы не глухие, Ланка.       – Мы? – младшая сестра завела глаза за ее плечо. В проеме двери, ведущей в зал, стоял отец. – Па-а-апка! Дина посторонилась, улыбаясь, наблюдая, как Ландыш зацокала на ее каблуках и полетела на отца, врезалась в его грудь, повисла на шее.       – Папка, родной! Ты приехал! Шамиль Дамирович крепко, но ласково обнял дочь, расцеловал ее макушку, зарылся ладонью в мягкие длинные волосы.       – Прости, цветочек, не успел на твой выпускной... Но привез подарок.       – Ты мой подарок. Дина прошла к окну, отдернула тюль, оглядела двор. Затем обернулась к младшей сестре:       – Как прошел выпускной?       – Отлично! – Лана светилась. Сегодня определенно лучший день в ее жизни. Она даже забыла, когда испытывала столько радостных моментов подряд. Дина оглядела ее подозрительно, с легким прищуром.       – А кто провожал тебя? Почувствовав, как к щекам приливает предательский румянец, Ландыш скрыла лицо с помощью отца – поцеловала его, прижалась щекой к аккуратной бороде.       – Так это же Жорик. Не узнала? Он за этот год очень вымахал.       – Жорик, значит... – пробормотала Дина, хрустнув пальцами.       – Так, стрекоза, давай-ка спать, – Шамиль Дамирович ласково потрепал младшую дочку по голове. – Время уже позднее, а ты вся перевозбужденная от вечера. Устала.       – Как спать? Папка, мы же сколько не виделись! Давайте посидим, я вам про сегодня расскажу...       – Завтра расскажешь, – улыбнулся отец. – У тебя каникулы, встанем пораньше, Дина... Ты же отпросилась? Отлично. Сядем в машину и поедем на природу, а? Согласна? Ну вот, значит, договорились. Топай в кровать. Дина присела на диван, наблюдая за сестрой, пока та металась от комнаты до ванной. И зубы чистила, мурлыкая что-то себе под нос, и в комнату уходила, напевая. Когда за ней захлопнулась дверь, и смолкла возня, отец присел рядом со старшей дочерью, сгреб ее в охапку и выдохнул:       – Кажется, влюбилась наша малышка. Уж никогда бы не подумал, что в этого Жорку!..       – Если в Жорку... – прошептала Дина. Пока отца расстраивать не хотелось. Хотелось верить младшей сестре, что та подумает головой, при чем умной, с первого класса этой самой ее головой восхищались и они с папой, и учителя, и соседи... Поэтому очень не хотелось, чтобы Лана ее потеряла. Но если процесс уже неотвратимо запущен, она, как медицинский работник, была уверена, что поможет здесь только шоковая терапия.