Пачка анальгина

      Маратик вбежал в качалку. Тяжело дыша, испуганным взглядом заметался по пацанам, выискивая старших.       – Турбо! – вдох-выдох. А говорить-то надо. – Там такое, короче!.. У Ландыш твоей... Туркин скакалку бросил, перескочил через трос, нахмурился:       – Чего?! Суворов осмотрелся еще раз, не решился при остальных говорить. На улицу кивнул и первым выскочил. Турбо не до конца соображал, что могло случиться, но ноги уже сами понесли его на безумной скорости следом за Маратом. Зима – за ним, куртку его подхватив.       – Что с ней?! – Валера даже не почувствовал жгучего холода, Суворова за плечи схватил и легонько встряхнул. А Зима все пытался ему в руки куртку сунуть.       – Кажись, ее кислотой облили. Турбо сначала будто ослышался. Не поверил.       – Да наших же пока лечили, ну я в коридоре, – Маратик сам дико переволновался, летел сюда быстрее локомотива, даже отдышаться не успел, – смотрю, орет девка какая-то недуром. Пригляделся... Лана. Подойти не решился, за тобой сразу.       – Про кислоту сам выдумал?!       – Да я че – дурак?! От медсестры услышал, что уксусом прёт. Ну ее там промывать пошли, не знаю...       – С ней кто рядом был?       – Сестра, вроде... Да, она, я ее тогда, с пожара еще запомнил. Турбо сорвался с места, на ходу натягивая куртку на плечи, Зима и Маратик за ним. Кровь бурлила и шумела в ушах, он даже ветра не слышал и чуть не навернулся, когда Вахит его за рукав назад дернул, кивая на остановку:       – На тралике быстрее. Погнали!       Лана продолжала сидеть с запрокинутой головой, судорожно дыша. Слезы нескончаемой рекой лились из покрасневших глаз, и она уже не понимала, от раздражения слизистой ли или от горькой обиды. Медсестры под чутким руководством Дины оперативно продолжали суетиться над девчонкой, промывали ожоговые раны. От тяжелых травм Ландыш спасло то, что ей через несколько минут тут же оказали медицинскую помощь и что весь удар пришелся на варежки, которыми она успела закрыть глаза, хотя брызги уксусной семидесятипроцентной эссенции успели угодить в уголки и опалить нижнюю губу.       – Это ж надо, а! – не могла сдерживать душевного порыва посочувствовать коллега старшей сестры, Катя. – Бедная девочка... Ну ладно эти пацаны, я уже не удивляюсь, когда они друг друга на убой... Но когда девки такими коварными способами...       – Катя! – гаркнула Дина, испепеляя девушку тяжелым взглядом. – Закрой рот, пожалуйста! Повязки накладывай! В коридоре послышались громкие голоса и быстрый бег. Дверь в перевязочную с хрустом распахнулась, Лана от неожиданности голову выпрямила, проморгалась. Хоть перед глазами еще рябило и мутнело, но она смогла разглядеть, как в проеме двери замерли Турбо и Зима, а сзади них Маратик подпрыгивал, пытаясь разглядеть, что там внутри творится.       – Да вы откуда такие охреневшие? – Дина закипала от злости. – Вышли отсюда! – и действительно предприняла попытку вытеснить из кабинета Туркина, но столкнулась со стойким сопротивлением. – Вышли вон, здесь стерильное помещение!       – Дина, не надо! – всхлипнула Ландыш. И так на сегодня потрясений хватит, еще скандала в больнице не хватало. Дамаева-старшая зло сверкнула глазами на сестру. А Зима быстро ногтем поддел едва покрывшуюся корочкой ссадину на лбу. С усердием царапнул, и кровь тонкой струйкой побежала по виску. Сойдет.       – Медпомощь надобно, – обратился к медсестрам, отвлекая на себя внимание. – А то кровь течет три квартала уже. Катя пожала плечами, демонстрируя, что руки заняты перевязкой Ланиных ладоней. Дина рыкнула сквозь зубы:       – Черт бы вас всех побрал! – и грубо схватила Вахита за локоть и втолкала в соседнюю перевязочную. – Катя, глаз с них не спускай! Турбо стоял истуканом, быстро бегал глазами по лицу любимой девчонки, судорожно выискивая повреждения. Но, к счастью, кроме залепленной нижней губы, красных, видящих глаз, которые в упор тоже смотрели на него, и пострадавших рук больше ничего страшного он не видел. Катя аккуратно перевязала девчачьи ладони, и тут к игре подключился сообразительный Маратик:       – Девушка, а мне б тоже повязочку поменять! Медсестра холодно на него посмотрела:       – Тебе ж только час назад меняли!       – А плохо перевязали! – и продемонстрировал свой правый кулак. – Видите? На соплях висит.       – Сам ты... сопля, – процедила Катя, но все же кивнула на кушетку. – Садись уже. Марат потеснил Турбо и в развалочку двинулся заменять место Дамаевой, продолжая заговаривать зубы:       – А вы знаете, милая мадам, что правильно говорить: "присаживайтесь"? Сесть мы всегда успеем.       – С вашим образом жизни, – Катерина смерила обоих пацанов строгим взглядом, – обязательно рано или поздно сядете.       – Ой, не верите вы в наше поколение...       – Потерянное ваше поколение!       – Так а кто ж потерял?.. Пока Марат вступал в полемику с медсестрой, Турбо аккуратно за плечи Лану перехватил, в коридор вывел и усадил на скамью вдоль стены. Сам присел на корточки около ее ног, аккуратно коснулся ее подбородка подушечками пальцев. Она чуть отстранилась.       – Не трогай... Руки грязные.       – Да, точно... – Туркин нервничал. Сжал легонько пальцами ее коленные чашечки, чтобы иметь хоть какой-то тактильный контакт с Ландыш. – Запомнила лица, кто это сделал? Лана почувствовала, как эмоции накатывают снова. Как затряслась нижняя губа, отчего ее тут же пронзила жгучая боль. Поэтому она подперла пальцами подбородок, жалостливо оглядывая перебинтованные руки.       – Это была она...       – Кто "она"?       – Та девчонка, которую ты в ДК не защитил!       – Ка...кая... – он сразу не сообразил, какая, но тут же осекся, опуская голову. – Блять... Вот же блять! Тварь конченная...       – Нет... Это я тварь.       – Что?!       – То! Она так сказала! Сказала и выплеснула мне бутылку в лицо! – Лана захрипела, на автомате пятерней вмазала по его груди. Шикнула тут же от боли, не в состоянии сдерживаться. – Так что это ты скажи, за что я чуть не ослепла?! Из ее глаз вновь полились непроизвольные горячие слезы. Ландыш часто заморгала, щурясь до рези.       – Кто она? Почему тогда тебя звала? Что между вами?.. Говори! Турбо молчал. Головой он был совсем не тут. Мысленно он уже заживо сдирал кожу с Капли. А у Ланы внутри все взрывалось от боли, непонимания и безысходности. По мере того, как Валера молчал, (подбирая правильные слова, видимо), она уже предположила столько вариантов, что в страшном сне не могло присниться.       – Было пару раз. ДО тебя, слышишь?       – Что было? – не поняла она сначала, а потом вдруг осознала и нервно, очень нервно рассмеялась. Голос ее сделался хриплым, совсем чужим будто. – А... это. Понимаю... Ей тоже в верности клялся, наверное? Обещал не предавать, не бросать, да?       – Ничего подобного я никому в жизни, кроме тебя, не говорил.       – Врать не устал?       – Я. Тебе. Не. Врал.       – Я. Тебе. Не. Верю!       – Так какого хрена ты снова со мной?! – не выдержал и вспыхнул Турбо, на секунду позабыв, в каком она сейчас состоянии. Злостно взъерошил волосы, пытаясь взять себя в руки. Нет, не умел с бабами про дела сердечные разговаривать никогда, и не стоило начинать. Ну что ей сказать, как объяснить? Лану передернуло. У нее получилось сфокусировать взгляд на его сузившихся от раздражения глазах. Это второй раз, когда он повысил на нее голос. Второй раз, когда не давал слова поперек вставить. Иногда такая пустота от него в душе, а иногда такая заполненность. Почему?       – Не смей на меня орать! – вдруг пробасила и она, сама от себя не ожидая. А Турбо не ожидал тем более, оттого даже голову назад попятил. Мимо проходящий врач остановился за его спиной и откашлялся:       – Молодые люди, сбавьте тон. Здесь больные.       – Дядя, ты куда шел? – огрызнулся на него Туркин. – К больным? Вот и иди, пока с ними рядом не определили.       – Хам... – поморщилась Лана, снова обращая его внимание на себя. – Хам и...       – И урод, да? – выплюнул он буквально от досады. – Я помню, ты не утруждайся. И если бы я мог себе представить, что эта тварь такое сделает, я бы тебя послушал и остался бы там, конечно. Но только для того, чтобы "киношнику" помочь ее раздавить к чертовой матери!.. В принципе, как и подобает уроду. Она ничего не понимала, как ей быть дальше. Что говорить, что делать. Еще несколько дней назад она была до глубины души поражена равнодушием любимого человека относительно ситуации Капли, ужасалась, какими последними словами он крыл эту девушку, а сегодня эта девушка чуть не изуродовала Ландыш кислотой. Скрывать, что это сделала она, было глупо, но теперь Лане сделалось страшно – вид у Валеры был такой, что он готов был прямо в эту секунду отрыть Каплю откуда угодно только для того, чтобы прибить и самолично закопать. И Лана почему-то была уверена, что он это сделает. Она вжалась спиной в гладкую зеленую стену, судорожно вдыхая пропитанный фенолом и лекарствами дух больницы. От одежды еще доносился резкий и удушающий запах уксуса. До тошноты уже. Всхлипнула, закрывая глаза, и провалилась в какую-то прострацию, отчего острее стала чувствовать жуткое жжение на поврежденных участках кожи. Почувствовала, как на ее плечи оседает пропитанная Валериным теплом отцовская куртка, которую он так и не вернул. И услышала, как выходит Дина, выталкивая Маратика и Зиму в коридор.       – Лана, поднимайся! Мы сейчас в милицию поедем. Пацаны переглянулись.       – Мы сами разберемся, – отчеканил Турбо.       – Тебя кто спрашивал?! – Дина наступила на него. – Валера, не доводи меня, хорошо? Бери своих дружков и сгинь с глаз моих! Разбиральщики чертовы! – развернулась, стянула его куртку с сестры и в грудь ему воткнула. – Забирай и иди.       – У нее вся шуба уксусом провоняла, хочешь, чтобы отравление в добавок было?       – Без тебя разберемся как-нибудь.       – Ну вот и я с этой проблемой разберусь, – отчеканил он. – Без тебя.       – Хватит! На полный нетерпения вскрик Ландыш обернулись все. И перепирающиеся между собой сестра с Валерой, и ощущающие себя не в своей тарелке Зима с Маратом. Лана поднялась с кушетки, шипя и тихо ругаясь стянула источающий кислотный запах свитер, забрала из рук Турбо куртку и нацепила ее поверх футболки.       – Ни в какую милицию я не пойду.       – Ты с ума сошла?! – Дина решительно ничего не понимала.       – Хочет разбираться – пусть разбирается, – Лана в упор посмотрела на Туркина. Глаза ее красные, настороженные и блестящие от стоячих слез вызвали искушение – попросить прощения за то, что наорал на неё. – Убийцу отца же они нашли... Тёмные глаза Дины на мгновение замерли, потому что до нее что-то дошло, после чего она перевела взгляд на Турбо, который тем временем уже догонял Ландыш у дверей.       – Остановись, куда так ломанулась! Эй! – и перехватил ее за плечо, к себе разворачивая.       – Эйкать ты знаешь кому будешь? Он понимал, что она злится. Нет. Она в бешенстве. На него, на Каплю, на свое положение, на то, во что она встряла в очередной раз из-за него. Конечно, сам Валера ее ни разу не обидел. Почти. Если только словом когда-то. Но он уже искупил это... Черт, как сложно.       – На меня ты за что бесишься? Да я чуть со страху не сдох, когда мне Марат сказал!       – Тогда у меня есть отличное предложение для тебя: чтобы никто больше из нас не умирал – со страху или от ревнивых девиц, – последнее было сказано так яростно-подчеркнуто, что у Турбо спина колом встала, – давай... разбежимся на время. Турбо провел рукой по лицу. Тяжело выдохнул.       – Опять, да? – ухмыльнулся, бросив на полностью обессиленную Ландыш напряжённый взгляд, полный такого огромного сомнения, что внутри нее опять все заворочалось, забилось в истерике. – Не играй в мои игрушки и не писай в мой горшок... Не устала в детский садик играть? Я, по-твоему, вечно должен за тобой как собачонка носиться? Почему, как только у них что-то налаживалось, жизнь опять била ссаными тряпками по лицу? Будто что-то вечно мешало. Специально. И каждый раз судьба завышала планку, насмехалась: сможете ли перепрыгнуть или одумаетесь все-таки?       – А я не прошу за мной носиться. Я прошу мне не врать.       – Я не врал тебе никогда!       – Да ну? А тогда, на выпускном? "Ланка, да это Дина обозналась! Да я никогда!..".       – Да потому что я потерять тебя не хотел!       – А сейчас снова врешь, потому что потерять не хочешь? Турбо начинал закипать. И без того широкие ноздри раздулись, как паруса, и из них вот-вот бы мог повалить дым.       – Про девку эту я сказал тебе честно.       – И все же спросил, какого хрена я снова с тобой... – Лана аккуратно промокнула забинтованным пальцем влагу у глаз. – Вот пока не пойму действительно, какого?..       – Королевна, етить твою... Только за слова цепляться можешь?       – Перестань мне хамить.       – А ты – выводить меня этими подозрениями! Я сказал – разберусь, значит, разберусь. Хочешь, чтобы она на коленях к тебе приползла? Приползет! Хочешь, чтоб ее рожу постигла та же участь? Постигнет!       – Этим ты меня и пугаешь. Ты не умеешь вовремя остановиться. Валера улыбнулся краем рта. Опустив голову, кивнул. Не смотрел, как она уходит. Как догоняет ее старшая сестра, к счастью, не отпустив больше ни одного комментария. В прочем, Дина действительно была поражена и слишком озадачена всем, чтобы вступать в очередную полемику. Лана не обернулась, поэтому не могла видеть, как Турбо зарывается в волосы пальцами. Как он отчаянно старается не показать, что плечи его постепенно никнут. Только хлопок ладонью по спине от Зимы заставил его поднять голову и встретиться с его взглядом. Как всегда молчаливо-понимающим.       – Каков план?       – У вас, – Туркин поочередно глянул на него с Маратиком, – никакого.       – Не понял, – Марат нервно шмыгнул носом, с пяток на носки перекатился. – А искать эту суку, которая Ландыш охерачила?!       – А ты че у нас, самый инициативный? – рявкнул на него Туркин. Не то что бы прям со зла, нет, но надо было на ком-то сорваться. Сначала хотя бы для разогрева. – Домой бегом, к мамке. И решительно двинулся прочь по уже намеченному в голове маршруту.       – Турбо! – Вахит. Кажется, взволнованно, потому что слишком отчетливо скартавил.       – Я сам.

***

      Стук ворвался в квартиру и на миг оглушил Каплю. Ее слух и ее сердце. Руки стали ледяными моментально. Три отрывистых удара кулаком по двери и тишина, страшнее которой девушка не слышала нигде и никогда. Это была тишина перед еще одним стуком. И от нее скручивало сознание.       – Машенька? – голос Турбо, приглушенный закрытой дверью, но достаточно громкий. – Машуль, я знаю, что ты дома. Открой. И почему только сейчас Капля поняла, насколько жутко было сидеть в своей квартире, когда за дверью стоит Валера Туркин? Господи, пусть он просто поверит, что ее здесь нет. Снова стук, и каждый удар крепкого кулака отдался в груди. Словно Турбо стучал по Машиным ребрам.       – Капля! Маша вжалась спиной в стену коридора и едва удержала себя от того, чтобы не шуметь, не унестись в комнату. Она не успела отругать себя за эту панику, потому что Туркин пробасил вновь каким-то обманчиво-сладким тоном:        – Я соскучился, между прочим. Открывай, Машунь. Девки сказали, ты уже три дня из дома не выходишь. Я переживаю. Может, он еще не знает? Господи, а если знает?       – Открой, или я вынесу дверь. Маша, блять! Капля затряслась, сделала один единственный шаг, замерла, но как только по дверному замку что-то громко и опасно громыхнуло, подорвалась и, ощущая, как потекли слезы по щекам, дернула дверь на себя. Лицо Турбо было бледным, а глаза лихорадочно поблескивали, хотя выглядел он достаточно спокойным. Но глядя на это спокойствие, Капля ощутила желание сжаться в ком. Вместо этого только медленно попятилась назад, стараясь не заводить руку за спину в попытке нащупать обувную железную ложку, которая висела на крючке.       – Привет, что ли, – улыбка его жуткая, притворная, убивающая. И Капля понимает – открыть ему дверь было второй ошибкой за сегодня. Первая – Лана. Она пожалела об этом сразу же, как только убежала прочь от больницы. Всего секунда, и Туркин бросился на нее, а она успела только заорать, что есть мочи, выскользнуть из его почти замкнувшихся на ней рук и броситься в единственную комнату. Понимая, что выход оттуда только один – в окно. Турбо был быстрее. Сильнее. Злее. Злее, как тысячи чертей. Он почти одним прыжком догнал Каплю, хватая ее за длинный блондинистый хвост, на себя потянул, и оба рухнули на родительскую скрипучую кровать. Девушка сжалась и взвизгнула от страха, понимая, что он может сделать что-то ужасное. Она просто не знала, чего ждать от него. И это пугало похлеще, чем его колючий и пустой взгляд. Капля задохнулась, когда Турбо сжал левой рукой ее шею, а правой со всего размаху врезал ей по лицу ладонью. Щека изнутри разбилась об ее собственные зубы, и от такой силы Маша спиной влетела в стену. Даже плотный ковер не смягчил столкновение.       – Ты что, озверел?! – взывала, зарыдала, ощущая во рту металлический вкус крови.       – Заткнись! – заорал он страшно, хватая ее за грудки и подтягивая к себе. – Ты что сделала, дура! Ты какого хрена к ней полезла!       – А что, уже пожаловалась? В ментовку побежала? На допрос меня вызовут? Турбо не видел своих глаз в отличие от Капли. Такого ужасного звериного взгляда она не видела даже на картинках с дикими животными. И вдруг она истерично засмеялась, затряслась в его хватке, запрокинула голову, ощущая, как кровь в носу забулькала от ее хохота.       – Я тебя уверяю – до ментовки ты не доживешь, мразь. Я тебя сам убью.       – Сядешь! – выплюнула Капля прямо ему в лицо. – И твоя бедняжка изуродованная на хрен никому ненужной останется!       – Закрой рот! Закрой свой поганый рот, сука! Ярость пульсировала в висках, заставляя Турбо снова ударить ее. Перед глазами маячил только образ дрожащей, заплаканной Ландыш. Зубы снова сжались, Валера наотмашь снова огрел Машу по уху. Бил ладонями, и ненавидел себя за то, что делает это с девчонкой. Но девчонка ли она? Это исчадие ада какое-то! У Капли вырвался хрип. Она уже не пыталась говорить. Тихо скулила что-то. И кашляла. Турбо чувствовал, что ему не хватает дыхания. Он сжал шею Маши, которая жмурилась, пытаясь отвернуть от него свое лицо. Из разбитой губы сочилась кровь, которую Капля покорно глотала вперемешку со слезами в ожидании следующего удара.       – Зачем?! Зачем, говори!       – Ты... Из-за нее меня так... А меня... – и замычала, понимая, что не должна признаваться, что с ней сделал "киношник". И лучше бы вообще не начинала ничего.       – Ты знаешь, что с такими, как ты, делают?       – Ну убей меня! Давай... убей... – сиплый крик, на грани слышимости. Перебитый кашлем и попытками сглотнуть собравшуюся во рту кровь.       – Сама убьешься. Капля осмелилась приоткрыть глаза, ощутив, что ее больше не держат, и тут же снова вскрикнула, потому что Турбо выплеснул ей что-то в лицо. И только пару секунд спустя, осмелившись вздохнуть, поняла, что это была вода. Простая ледяная вода. И разрыдалась на всю квартиру, растирая по лицу месиво из соплей, воды, слез и крови. Турбо уже не слышал. Ее истерика потонула за хлопком двери.

***

      Лана в школу не ходила, отсыпалась три дня, Дине приходилось будить ее для перевязок и обрабатывания глаз и пострадавшей губы. Ей, конечно, не признавалась, что, сидя на соседней кровати по ночам, смотрела на младшую сестренку и молилась, чтобы все обошлось. Ландыш стало легче. Видела она уже отчетливо, зрение не пострадало. Отеки от ожогов спадали. Но перевязка и обработка требовалась до тех пор, пока кожа не начнет белеть. Дина как раз закончила перебинтовывать Ланины ладони и наконец решилась заговорить о том, что волновало ее уже не один день:       – Это правда, что ты тогда сказала про папу? Эта шантрапа нашла виновных?       – Да, – глухо отозвалась Ландыш. – Ребята его нашли...       – Лана, а ты уверена, что они нашли именно того? А не свели с кем-то счеты и подставили невиновного человека?       – Я не пойму, – Ландыш уставилась на сестру еще не до конца здоровыми глазами, капиллярная плотная сеточка облепила белки. – Ты их за кого считаешь, за совсем идиотов? Я уже была в милиции... Убийца сам во всем признался, пришел с чистосердечным...       – Что ты за сказки мне тут говоришь?       – Я давно выросла из того возраста, чтобы рассказывать сказки...       – Я заметила, как выросла. Все еще думаешь, если поцеловать чудовище, оно превратиться в прекрасного принца? У Ландыш начали ныть виски. Так и знала, что эти наводящие вопросы об убийце Шамиля Дамировича приведут к самому серьезному – к Турбо.       – Он не прекрасный принц. Но и не чудовище...       – Да Бог с ним уже... Слава богу, хватило у тебя гордости послать его в больнице.       – Я его не посылала, ясно? Мне просто нужно время.       – Тебе просто нужно заняться учебой, Ландыш. Экзамены на носу, затем поступление... И я уже все обдумала. Дина поднялась, спешно скидывая в аптечку бинты и вату, убрала все, расчищая обеденный стол и нервно стала бросать на него свертки из холодильника, никак не соображая, что ей конкретно сейчас нужно? Когда напрочь все выбросила, поняла – делает не то: гречневая каша у нее сварена и стоит на балконе, а ей надо было зайти после работы за молоком, но об этом она как раз и забыла.       – Что ты обдумала? – насторожилась Лана.       – Как только ты заканчиваешь школу, мы продаем квартиру и переезжаем в Москву... Поступишь там, я найду работу...       – А как же родители? Кто будет ухаживать за могилами?       – Мы будем приезжать и ухаживать...       – Ты говоришь какой-то бред.       – Я повторяю – я все обдумала. Ты посмотри, что на улицах творится, Ландыш! Здесь же на каждом углу одни уголовники! Здесь погибла мать, здесь папу убили, здесь тебя чуть не изуродовали! Ты голову тут теряешь!       – Я никуда не поеду!       – Даже слушать не хочу...       – А придется! – Лана вскочила и поравнялась с потерянной старшей сестрой. На той действительно не было лица. Она очень переживала. И сильно задыхалась от нагнетающейся каждый день атмосферы в городе. – Я уже не маленький ребенок, мне через неделю исполнится восемнадцать. Силком ты меня никуда не утянешь. Хочешь – езжай, но я останусь тут.       – Я отвечаю за тебя! Перед памятью отца! И, кстати, выполняю его волю. Лана нахмурилась, и Дина поспешила пояснить:       – Перед его гибелью мы с ним говорили. Это была его идея – отправить тебя учиться в Москву и потихоньку перебраться туда самим.       – Я. Никуда. Не поеду!       – Тебе что здесь, медом намазано?! Или от Валеры своего никак оторваться не можешь? Так я оторву. Мне не сложно. Потом скажешь мне спасибо, когда в Москве тебе повстречается достойный и нормальный человек без этих уголовных заморочек.       – Я его люблю, поняла? Люблю! И он меня любит!       – Переживет. И ты переживешь. Все это проходит, ты мне поверь. Через год ты уже забудешь все эти школьные вздохи, ахи и поцелуи. Дина больше, кажется, убеждала себя, чем младшую сестру. Все это детство. Все пройдет. Пройдет...       – Ты тривиальна, как шлагбаум, Дина. У нас все серьезно, и я это знаю. И поэтому я никуда не поеду.       – В кого ты такая дура? – всплеснула руками Дамаева-старшая. – Серьезно у них, как же!.. – и тут же осеклась, отбросила полотенце на стол и в упор посмотрела на Ландыш. Кажется, только сейчас до нее дошло, что подразумевала под этим "серьезно" сестра. И сердце ее болезненно толкнулось. – Погоди... Или было у вас что? Лана молчала. Раньше ей было бы совестно пререкаться со старшей сестрой, не любила она конфликты, всегда старалась избегать их. Знакомство с Турбо пробудило в ней что-то, а может, это возраст все, и Лана действительно повзрослела и научилась отстаивать свои интересы? Но сейчас она не знала, как признаться Дине в том, что она теперь совсем взрослая. И что их с Валерой отношения – серьезные. Что это не шутки уже.       – О господи... Лана, когда у тебя мозги набекрень съехали? Что ты натворила? Такая трагедия с отцом, я в больнице, а ты...       – Что я? – не выдержала Лана. – Ну что я?! У Дины просто не было больше сил. Она лишь уперлась руками в стол и обреченно закачала головой.       – Не знаю, что ты. Даже не знаю уже, кто ты, – и помолчав немного, снова поставила младшую сестру перед фактом: – Завтра я продлю тебе больничный, съезжу на вокзал и куплю билеты до Москвы. Поедем тебя проверять. Не дай бог что – позора в городе не оберешься...

***

      Турбо и Зима подняли "скорлупу" на возраст. Новоприбывшие на неделе Мишка и Кирилл, для своих уже Ералаш и Фантик, спалились с пивом. Да и ладно, если бы успели выпить, а так всего пару глотков за гаражами сделать успели, когда Зима первого за шкирку Ералаша вытянул, а за ним уже пришлось и Кириллу выползать. Заныкать початую темную бутылку не удалось.       – Что в руках? – Зима, конечно, прекрасно видел, что за спину прячет Фантик, но молодняк должен был причину последующего наказания озвучить сам. Кирилл на Мишу зыркнул. Зима, сунув руки в карманы куртки, царапнул зубами нижнюю губу и повторил:       – Что в руках, Ералаш?       – П-пиво... Светлое.       – Ответ неправильный. Это выговор... Строгий. Маратик уже на той неделе за сигареты выхватил. И теперь, стоя в линейку среди остальных пацанов своего возраста, только обреченно вздыхал. Ну вот только ведь нос вправил, у него уже отговорки для матери закончились. Скоро точно его в поликлинику потащит ноги проверять – ведь он же с ними не дружит, все время якобы на физкультуре то с козла падает, то с брусьев.       – Только не уворачивайтесь, поняли? – шепнул он Ералашу, которого уже Турбо к себе подозвал. Едва старшие успели пробить Мишке воспитательных люлей, к коробке прибежал Сено.       – О, шелуху воспитываете, – отдышался, кивнув Валере и Вахиту, – потом довоспитываете, Кащей всех собирает. Разговор есть.       – Вернемся, двойных пиздов выпишу, – Турбо прижал кулак к носу Фантика, свистнул остальным пацанам, и караван направился в качалку. Кащей снова с кем-то беседы вел в своей коморке, когда пацаны уже выстроились для разговора. Но начаться он не успел, потому что двери в подвал снова глухо стукнули, и на лестнице послышались женские голоса. Все повернули головы на шум. Впереди шла Зуля, под руку держала Каплю. За ними еще две девки из их стада. Кащей пацанов подвинул, к ним вышел.       – Давно у нас здесь проходной двор открылся? На выход, ласточки, на выход. У нас сборы. Али кодекс запамятовали?       – К черту кодекс! – Зуля, старшая из матрешек, была на взводе. Как-никак ее подопечную сильно обидели. И обидели люди Кащея. – Ваш архаровец нашей девчонке всю будку... кхм, фейс разбил. Полюбуйся. Она подтолкнула на приглушенный зеленый свет Машу, и та подняла наконец голову. Лицо ее, припухшее, заплаканное, переливалось всеми цветами радуги. Кащей пошевелил челюстью, нервно провел языком по верхним зубам.       – Чья работа?       – Его. И Капля кивнула на Туркина. Тот машинально сжал кулаки и скулы, понимая, что внутренности все еще горят от ярости.       – Это по-пацански, а, Турбо, дорогой? – Кащей шагнул в его сторону. И тогда Турбо рявкнул на ощущающую себя в безопасности Каплю:       – А ты че молчишь, за что ты огребла? Давай, скажи, как ты невинную девчонку кислотой облила! Универсамовские и даже остальные девки удивленно покосились на Машу. На что она рассчитывала, когда признавалась Зуле? Сама не помнила. Допытывали долго, пришлось признаться. Идти не хотела, но выбора не было, когда старшая девка ее к "универсаму" потащила. Оставалось надеяться, что Кащей без разбирательств пропишет Туркину. Потому что бить девчонку было категорически под табу по пацанским понятиям. Тем более своих девчонок, со своего района. Кащей кодекс чтил, и Турбо понимал, что отхватит, но... такой дикости, в которой Валера сейчас обвинял Каплю, на районе еще не было.       – Стоп, – Кащей скрестил руки на груди, шумно выдыхая воздух из надутых щек, и покосился на Зулю. – По порядку, да? Наша пострадавшая барышня облила кислотой другую барышню. Так? – Турбо, яростно дыша, кивнул. – Какую барышню?       – Ландыш.       – Цветочек, угу. И как цветочек? Не загнил?       – Спасли.       – Чудно. Теперь ты, красавица, иди сюда, – старший подозвал рукой Каплю, и та медленно приблизилась, угодила в его крепкую хватку. Дыхание тут же пропало. – Скажи людям, чем тебе девочка помешала? Капля молчала. Язык просто не ворочался.       – Ну все свои же, вот подружки-валькирии рядом, в беде не бросают, прибежали заступаться. Ты на Турбо не смотри, он свое еще получит. Получит, получит, обещаю. Ты говори. Мы, может, поймем. Кащей всегда говорил спокойно, даже с какой-то усыпляющей родительской ноткой. И это знающих пугало. До костей выворачивало. Потому что уже знали – за сладким пряником последует разъедающий удар кнута.       – Ну мне что, за тебя говорить, красавица? Могу, только ж не так душещипательно получится.       – Капля, ты скажешь что-нибудь или нет?! – не выдержала уже давления Зуля. Кащей шикнул на нее.       – Ты вот зачем кричишь? Не видишь – трясется вся, а ты кричишь. Нервные вы, девоньки, все. Ой, какие нервные. Ну так ты расскажешь, красавица? Или я предполагать буду? Капля стояла ни живая ни мертвая. Только ощущала, как раскалывается ее голова, и подскочившее давление давит на опухшее лицо.       – Хорошо, – протянул Кащей, подзатыльником согнал со скамьи для жима одного из пацанов и Каплю на сидушку усадил. – Посиди, буквы вспомни, присоединишься, я начну пока. Получается, люди хорошие, у нас так дело было. Одна красавица гуляла-гуляла с нашим Турбо, потом разонравилась ему. Ну, Турбо у нас парень видный, нашел себе другую красавицу. И вот первая красавица заревновала жутко, пошла да и обидела вторую. Только что ж так изощренно, а, Капелька? А что ж ему-то ничего в рыло не прыснула? А знаю. Слишком уж мы, видимо, любим Турбо, чтобы ему мордашку портить. Мордашку надо попортить сопернице, чтобы перестала быть красавицей, чтобы рыцарь от нее отказался и обратно воротился. Правильно? Маша судорожно вздохнула и неопределенно кивнула. Лицо Кащея сделалось, наконец, привычно серьезным, он сигарету поджег, втянул в легкие дым и ударил басом по всей толпе:       – Вы че тут все, в край ахуевшие, я не пойму? Один Содом и Гоморру развел, вторая страстей Шекспировских захотела!.. Вот, пацаны, не понимаю, почему вы такие косячные, а? Обязательно каждый год найдется такой долбоеб, который сотворит такую херню, что я вот стою и думаю, может, вас нахер всех отшить? Пойдете, наиграетесь всласть в Ромео и Джульетт, в Болконских, в Муму. У меня там, – он зажатыми сигарету пальцами указал на прикрытую в коморку дверь, – сидит уважаемый человек, ждет, когда я соберу умных дядечек для разговора. А у нас тут что? Первый класс, вторая четверть на прогулке? На лестнице снова бег послышался. Кащей глаза к потолку поднял, пытаясь сохранить крупицы самообладания. В качалку вбежал Кот. Он знал, что опоздал на сборы, как и знал, что за это отхватит.       – Чудо мое, а где мы шароебимся? – искусственно улыбнулся старший, за шею проталкивая Кота в толпу остальных пацанов. – У нас не дисциплина, а хор мальчиков-зайчиков. Значит, будем воспитывать. Я ж, как выяснилось, воспиталкой по вечерам подрабатываю, малышню разбуянившуюся успокаиваю. Переквалифицироваться пора.       – Это че, Капля с макияжем таким? – шепнул Кот близ стоящим пацанам. Получив тихие согласные кивки, он глаза округлил и уже в голос выдал: – А че она тут делает? Ее ж на прошлой дискотеке "кинопленка" по кругу пустила! Капля вскинула голову, затравленным зверьком посмотрела в толпу "универсамовских". На нее же хищным взглядом уже глядели ее же девки. Кащей вытянул лицо, поджимая губы. Знал бы кто, как его это достало.       – Зуля? – получив в ответ внимательный взгляд старшей, он лениво кивнул на дверь. – Помещение очистите. И мусор не забудьте. Валера взглянул на Кащея только тогда, когда девки вытащили визжащую Каплю из качалки, и старший поравнялся с ним.       – Я тебе говорил, Турбо, в больничку сходить? М? Нервишки полечить советовал? Так, может, тебе помочь прописку туда оформить? Туркин знал, что сейчас надо молчать. Поэтому стойко стерпел крепкий удар прямо в переносицу. Только зажмурился, ощущая, как горячие кровавые струйки побежали по подбородку.       – Сейчас каждому объясню популярно, как в телепередаче! – гаркнул на толпу Кащей. – Если не умеете общаться и разбираться со своими девками лично, без привлечения толпы, то сидите в туалете и сами свой поплавок дергаете. Целее будете. Еще раз какой-нибудь косяк с бабами будет, отошью по-жесткому! Усекли? Турбо, ты усек? Или для тебя отдельно повторить? – он резко поднял Туркина за подбородок. – Если захочешь в следующий раз бабе морду набить, то иди и бей мамке своей, если сможешь. Повезло тебе знаешь, почему? Потому что Кот вовремя новостями поделился.       – Кащей! – он обернулся. – Оставь мальчишку. Пацаны повернулись к открывшейся из коморки двери. На косяк облокотился терпеливо выжидающий все это время амбал. Кащей небрежно руку отдернул от Турбо, выпрямился. В руки себя взял, представить собрался. А Турбо даже на разбитый нос уже внимание не обращал. Ему представлять уважаемого человека не нужно было. Он его знал. Это был Саша. Папа Саша.