Ненаглядная наша aka Жизнь моей несуществующей подруги

Вот уже несколько недель лежит Юля в больнице. Вся в гипсе. У неё постоянно кружится голова, ей тошно. Боль в теле она уже просто не в силах замечать, она её просто игнорирует. Иногда она проваливается в забытье. Громко дышит и тихо спрашивает санитарок, где она, и что с ней произошло, брыкается, срывает с себя капельницы, пытается встать с постели, но тут же падает обратно от нестерпимой боли. И санитаркам приходиться её усмирять, заново вставлять ей все катетеры. А потом она плачет. Совсем недолго. И к ней снова возвращается память и полное спокойствие. Она, пожалуй, не была никогда настолько неспокойной, как в больнице. На протяжении всей её жизни её сопровождало тёплое равнодушие ко всему вокруг неё. За всю свою недолгую жизнь она испытала уже все эмоции, какие только можно, а может даже больше, но все они были притуплены перманентным спокойствием. Даже если в душе её разрывался фейерверк, то наружу прорывалась лишь маленькая искорка. Но когда она попала в больницу, всё стало по-другому. Видимо, близость собственной смерти знатно расторморшила её, прямо как пыльный асфальт и легковушка сломали её кости, так же она сломала её жизненные устои. Тогда, лёжа посреди пустынной дороги с перебитым телом, её голова её защитить хотела - заставила её не страдать и болеть, а смеяться, как дурочку. И вот теперь, когда юлино тело уже в безопасной и светлой больнице, можно уже не думать о сохранении жизни и дать волю накопившимся чувствам; Так и жила Юля. Спала когда вздумается, потому что всё равно всё время лежала в постели. Могла ночью не спать, а днём спать, а могла наоборот. Только в закат никогда не спала. Да и рассвет тоже старалась не пропускать. Даже если очень уставшая была. Просыпалась на час на рассвете, встречала его, и ложилась обратно. Удивительно, но её даже никто не будил. Сама как-то чувствовала наступление и просыпалась. Ела всякую скучную бурду, которую ей давали. Пила горькие и не очень горькие лекарства. Ей даже нравилось их пить - еда здесь всегда пресная, а лекарства хоть какой-то вкус имеют. Внимательно наблюдала за тем, как ей меняют повязки и ставят капельницы и уколы. Она старалась не подавать виду, поэтому ни одна санитарка не знала, что ей нравится это делать. Ранки и синяки выглядели и правда завораживающе. Похожи на галактики и глиняные ущелья. Как в Америке. В них растут колючие кустарники, неприветливые ящерицы ползают. По ним лани бегают глупенькие, длинноногие. На косуль похожи. И Юля на косулю похожа. Во так вот. Так и жила она. Никому не нужная. Долина не любит тех, кто лечит людей. И тем более тех, кто использует это как профессию. Для заработка денег. Здесь же чёртова утопия. Дырень. Здесь не нужны никому деньги, по большому счёту. Совсем не нужны... Их никто не зарабатывает и не тратит. Некому платить. И нечего платить. Это ж как сон. И не раз мы его ещё помянем... Здесь ведь всё время чувствуешь себя, как будто ты умер. И поэтому когда пытаешь заняться полезным делом, вкладывать какой-то практический смысл в свои действия, то всё начинает идти наперекосяк. Нет места логике в логове Ненаглядной. В храме беспамятства. Только и делай тут, что спи. В прямом и переносном смысле. Да в какой хочешь на самом деле смысле. Делай что хочешь. Анархия-то абсолютная. Только, боже упаси, не зарься на должности Ненаглядной. Иначе Она тебе ещё не раз припомнит, насколько она принципиальна и злопамятна. Не лечи людей. Не спасай их тело и не уничтожай его. Душу-то да. Сколько влезет. Но тело не трогай. Это долинино. Не бери ты на себя эту тягость. И самому ведь противно, и награды ты за это никакой не получишь. Материальной тем более. Только наоборот разве что. Вот она перед тобой. Юля. Неужели тебе не всё равно, как выглядят её волосы? Какой слой пыли скопился на её одеяле? Сколько крови вытекло из её ран? Подзатянулись ли они? Или нет. Нет. Нет, нет и нет. Тебе абсолютно всё равно. Мало того, ты её ненавидишь. Не только её. Вообще всё, что здесь происходит. Тебе это надоело. Ты единственный нормальный человек здесь. Только по той причине, что ты в этом месте, вероятно, по ошибке. Ты один во всём этом немногочисленном стаде понимаешь, что к чему. Что эта блаженная поляна только с виду кажется мирной и безмятежной. На деле это просто комната пыток без конца и края. И ты отсюда никогда не уйдёшь. Но что-то и в твоих силах, так это уйти хотя бы из больницы. И ты сделаешь это. И ты делаешь это. Потому что кто ты такой, чтобы тратить и без того свою безрадостную жизнь на эту никчёмную девочку. И ты покидаешь её. Сначала ходишь, как положено, но стиснув зубы, потом потом по разу в день, стиснув зубы, потом как положено, но с расслабленным ртом, потом по разу в день с расслабленным ртом, а потом и вовсе распустишь волосы и перестанет навещать её совсем. Первый день своего одиночества она провела довольно легко. Она проснулась поздним утром, часов в десять, наверное. Дальше она выпила воды и снова увалилась спать. И проспала прямо до следующего утра. Её свалила какая-то необъяснимая, непонятно откуда взявшаяся колоссальная усталость. Та же самая усталость, которая настигла твою близкую подругу, когда она только к тебе приехала, помнишь? А. Неет. Не помнишь. Да и как ты можешь это помнить, ежели ты её в тот момент не увидела? Ты же сидела в своей комнате. Поджав под себя ступни. Прислонив колени к самому животу. Обхватив ладонями бёдра. Ты любила так сидеть. Особенно когда была чем-то очень увлечена или напугана, или встревожена. Прямо как сейчас... Ты была как запуганный зверь. Сначала металась из угла в угол. Потом замерла. Статуя, не иначе. Знала, что она уже здесь, что она пришла. И не уйдёт никуда. Хотела оттянуть этот скользкий момент. Но всё равно ведь не получится. Так поспи уже наконец нормально, сил наберись. Почувствуй то же самое, что и твоя подруга тогда... Что, на больное надавила? Так вот на тебе. Отоспись. Все болезни, когда спишь много, сразу проходят. А так что тебе волноваться особо? Здесь и без сна, что не день - то сплошное небытие. Сон - просто другой вид небытия. Разнообразие, как никак.... И вот снова она проснулась. Лежит, головой вертит. Вокруг опять никого. Тишина такая, что аж закричать хочется. А Юле не захотелось. Но Юля потянулась, хорошенько хрустнула каждым суставом в её теле и залпом опрокинула в себя стакан застоявшейся воды. Ммм. Та вода на вкус как пыльный мешок со старым барахлом, который кто-то намочил. Это старое барахло не только пахнет плохо, но и воспоминания от него дурные. Ещё раз повертела головой. Посмотрела на свою руку. Посреди руки была воткнута длинная игла, перемотанная изолентой. Из иглы вился проводок. И проводок втыкался в надутый прозрачный пакет. Там когда-то было лекарство, или просто физраствор, или вообще бог знает что. Но спустя двое суток одиночества оно закончилось. Юля достала иглу из своей руки, по руке потекла кровь. Юля залепила дырку в руке пластырем, слизала кровь с предплечья. Кровь на вкус как сырое мясо, утыканное гвоздями. Самые простые, примитивные, повседневные нужды сейчас ой как Юлю раздражают. Ну вот отчего человек такое несовершенное существо, что ему вечно надо засовывать в себя столько специфического топлива, чтобы просто не откинуть ноги? Ни бумагу нельзя, ни ткани кусок, ни железный прут. Только еду какую-то. А её пойди добудь. Так ещё чтоб свежая была. Неудобно. Долго. Бессмысленно. Вон растениям как хорошо. Растут себе, солнцем питаются. На некоторым и солнца не нужно. А некоторым и воды. Вообще не жизнь, а песня. И ведь с голодом этим проклятым ничего не сделаешь. Чем больше не ешь, тем больше о еде думаешь. А это пустейшие мысли. А жизнь она такова. И тут даже Долина бессильна. Против природы не попрёшь. Природа - единственное, что выше Долины. Долина ничья, кроме природы. Только она вольна ей приказывать и коверкать её суть. Долина - это своего рода её эксперимент. Вот она на Ней отдувается в волю. Непорядок. Надо где-то побыстрее взять эту самую еду чёртову и успокоится. Только где? Это ж больница, а не гастроном. Причём полузаброшенная. Не ну так-то должен быть здесь какой-то закуток. Минута размышлений и догадки появляются. Комнатка, чем-то напоминающая кафедру или учительскую в школах. Такой себе кабинетик, где всегда мусорно и тесно, и где все подряд, кто здесь работает, собираются, чтобы всякой ерундой позаниматься, развеяться, отдохнуть. Там в такой комнате обязательно всегда лежит еда. Хоть какая-то. Юля не особо представляла себе, где может быть такая комнатка. Но что ей делать. Жить-то надо как-то. Авось найдёт что-нибудь на своём этаже. Да, она сейчас была не в лучшем состоянии. Но всё же многим лучше, чем несколько дней назад. Сейчас она хотя бы голову может ровно держать, вертеть ей и рукой шевелить. Вот и стала вертеть. Вертеть, вертеть. Смотреть в разные стороны. Но даже такое простое действие требует от неё больше усилий, чем когда-либо раньше. Голова держится будто на ржавом, неприподъёмном подшипнике. Ни вверх, ни вниз, только из стороны в сторону, да ещё и со скоростью улитки. Будто она сканирует комнату в поисках одного заветного предмета. И находит его с трудом, хоть и прямо у себя под боком, рядом с кроватью. Повернуться пришлось всем телом, голова-то на сто восемьдесят градусов не двигается. Но в любом случае костыли у неё, и она теперь хоть горы свернёт. Хоть марафон пробежит. Другой вопрос, что не в этом дело. Не совсем в подвижности. Больше даже в том, что при малышей попытке изменить положение тела, у неё перед глазами начинается настоящая свето-музыка из оглушающего звона в ушах и цветастой ряби перед глазами, какая бывает, когда встаёшь резко со стула, но только не проходящая по несколько минут. Будто катаешься на американских горках в скафандре и при этом пытаешься одержать победу в турнире с чемпионом мира по шахматам. Сотрясение, как никак. А в долине сотрясения если и есть, то только такие. Аэхх. Как бы ей сейчас не хотелось просто остаться валяться на кровати, таращась в потолок и помышляя о всяком, ей как никак придётся сделать над собой некоторые усилия, встать и пойти на поиски. И она встаёт. И искры из глаз. Она только недавно такую же сильную боль испытывала, только избавилась от неё, наконец смогла перевести дыхание, и вот опять. Но она напрягает каждый подвижный мускул в своём теле. Лоб её краснеет, вены вздуваются. Потом уши краснеют, потом ладони. Зубы стиснуты, слышится тяжёлое дыхание и кряхтение. Глубокий вдох. Пауза. Нужно как-то успокоить крупно трясущиеся руки и ноги. Хватается за костыль. Подкрадывается облегчение. Теперь она может спокой стоять и очень постепенно продвигаться вперёд. Что она и делает. Костыль ей немного великоват, поэтому она практически по воздуху передвигается. Но оно и к лучшему. Больные ноги не беспокоит. Вот она переступила да порог своей палаты. Перед ней протянулся длинный коридор влево и вправо, у которого не видно ни конца, ни края. Силы экономить надо. Двигаться поменьше. Без толку сейчас ходить и проверять каждую дверь. Многие из них находятся в юлиной зоне видимости. И слава Кому Угодно, ей удалось разглядеть интересующий её объект. Он сильно выделялся среди всех. Дверь в неё была деревянная, коричневая, с тяжёлой золотистой ручкой с вензелями и побелевшими ободранными уголками. Рядом с ней не висело таблички с номером. Сразу понятно, что за ней находится не кабинет. Юля подползает ближе к этой двери. Отворяет её. Слышится протяжный скрип. Как же хорошо, что содержимое этой комнаты полностью оправдывает её ожидания. Всё в точности как по классике. Скрипучий и липкий кожаный дутый диван молочного цвета, уродливая мебель из фанеры, покрытая вздутой клеёнкой, куча ящиков с разболтанными дверцами, стеклянный кофейный столик с коваными ножками, на всём лежит вековой слой пыли, а в воздухе летает отвратительный спёртый запах сырой бумаги. Это непременно она - комнатка с едой. Юля постояла на входе недолго. Немного в ступоре. Хотя не от чего было в него впадать. Что тут ещё думать? Пошла вперёд, исследовать содержимое всех ящиков и шкафов. Выбор был невелик. Что и следовало ожидать. Но для удовлетворения юлиных потребностей этого было более чем достаточно. Она сложила это всё в какую-то местную авоську, найденную в одном из шкафов, повесила её на плечо и направилась обратно. Вот Юля и обзавелась едой. Но голод - это только пол беды. Она теперь стала сытая, но такая вечно скучающая, что похуже всякого недоедания. Свято место не бывает в пустоте. Или как там говорят... Дык о какой же святости может идти речь, если всё это заведение - комок чистейшего порока? Ну. Для Долины, естественно. В нём конечно же пусто. Ну и слава Кому Угодно, что это так. Так ведь не о том и речь. Речь о юлиной голове. Долина не терпит пустот. Недостатка. Перевеса, недовеса. Всего должно быть столько, сколько надо. Сколько его Ей надо, и чёрт не разберёт, но однако же если чего-то вовсе нет, то это явно непорядок. Надобно устранить. Вот еды в желудке хватает. А мыслей-то нет. Как бывает после сытного ужина. Совсем мозги работать не хотят. А Юле бы хотелось. И не просто хотелось. Она нуждалась в какой-либо мыслительной деятельности. Руки занимать делами пока ещё рано. Слишком больно ей. Значит остаётся только размышлять. И запоминать, запоминать, запоминать. А то надумается чего-нибудь интересного, а записать нет возможности. Вот лежит она на спине, взгляд в угол между потолком и стеной направлен. И это хорошо ещё, что её головой к окну направили. Хоть и висят на нём толстые кованые решётки, на течение времени смотреть можно. Земли там почти не видно. Только небо кусок. И один самый высокий холм выглядывает. А далеко на холме стоит дом. Такой же, как и все остальные. Его окружает рощица. Нижний этаж занавешен ими. А верхние растворяются в воздушной перспективе и солнечных бликах. Иногда облака опускаются так низко, что и верхушку далёкого дома не разглядеть. Пофантазировать можно, что же там происходит. Кто-нибудь живёт там. И когда падает снег, счищает его широкой, жёсткой щёткой с крыши. Крупинки свежего снега подхватывает ветер и несёт их в разные стороны. Иногда и Юле перепадает. Прямо об её окно разбивается горстка белоснежной пыли. Осень ещё. Ноябрь всё-таки. Окно тёплое. Снег мягкий, липкий, на стекле остаётся. Широкими полосочками. Полосочки напоминают реки, трещинки, капилляры... Она видит а них себя маленькую. Кто бы мог подумать, что настолько воображение истоскуется? Полоски на окне уже на ностальгию тянут... Ей снова лет семь-восемь. Она выбегает на улицу. Её там ждёт тогда ещё близкий друг. Новый одноклассник. Они сразу с ним сдружились, как только он перешёл в её класс. У него волосы были, как у птенца. Жёлтенькие, тонкие, торчащие в разные стороны. А в целом он на полдень был похож. Весь одного цвета, монолитный, незыблемый, светлый. И характер у него был как у полудня. Он как будто всегда пребывал в приподнятом настроении, но никогда слишком сильно не радовался и не грустил. По крайней мере, делал вид. И он дополнял юлину хандру и мечтательность своей непосредственностью. Сглаживал острые углы её лопаток и торчащих плеч. Что странно, они практически не общались с ним. В привычном понимании. Скорее обменивались невербальными знаками. По особенному смотрели друг на друга. Особенным образом хихикали, толкали друг друга в плечо. Бо́льшую часть совместного времени они проводили на скудной игровой площадке рядом с юлиным домом. Он научил её делать разные трюки на турниках. Они с них потом вообще не слезала. Всё тело её вечно было в маленьких, бледно-голубых синяках... Она на морозе с ним любила гулять. Когда солнце на какие-то считанные минуты оказывается высоко-высоко в небе, слепит глаза, всё отбрасывает синие тени на сахарную землю. Сугробы сверкают, точно россыпь мелких блёсток. Будто тысячи крошечных вспышек от фотоаппаратов. И излюбленный их турник тоже покрыт тонюсеньким слоем инея. Торчат ледяные иголочки. Юля хватается за него - иголочки тают прямо на глазах. Так они бесятся с ним долго-долго. Часы напролёт. Потеют, устают, снег едят - пить охота. Потом губы облизывают. Губы замерзают, трескаются. Вот они - те полоски на окне. Как же похожи они на трещинки на сиреневых губах. Спусковой крючок, аэхх.... У неё раньше много друзей было. Почти настоящих. То есть по-детски настоящих. У неё была ещё подруга. С ней порвали, завязали. И ещё одна была. О которой было раньше сказано. Она более преданная. Она и сейчас всё бежит за Юлей, даже когда та от неё отвернулась... А вот с тем пареньком пересекалась до последнего. Ей ой как непросто было оставлять его.. За день перед отбытием она встретилась с ним. Сказала, что больше, наверное, никогда его не увидит. Но никогда не забудет. Его лицо впервые стало настолько серьёзным. Казалось, что он даже немного рассердился. Но он нахмурил брови и положил свою твёрдую руку ей на плечо. Простоял так несколько мгновений. Потом глубоко вздохнул, зажмурив глаза. А когда открыл их, его лицо смягчилось. Стало таким непривычно сентиментальным. Было видно, что ему ужасно жалко, что Юля уезжает. Делать было нечего. Он попрощался с ней и пообещал, что никогда у него не будет такой же близкой подруги, как она. А Юля не поняла, о чём это он... Какая там близкая подруга... После этой фразы он крепко и долго обнял её, и они разошлись. Аэххххххх...... Такие мелочи. Просто друг из детства. Они вообще редко бывают до́роги. Это ж что. Это ж дети. Глупые, несмышлёные. Друг из детства это чаще всего игрушка, временное развлечение. Дети ведь редко воспринимают друг друга всерьёз. А тут вот как вышло. Взял и запомнился. Неспроста оно так значит... Так и стала жить теперь Юля. Спала, ела, творила, провожала закат, и так по кругу. В один день к ней пришли её друзья. Они пришли сообщить ей весьма интересную новость - этажом ниже в их доме поселился новый человек. Он познакомился с их компанией, они сразу нашли общий язык, и он предложил им попробовать кальян. Подозрительный мужик был, однако. На вид не сказать, что надёжный. Какой-то пузырёк с трубкой предлагает попробовать. А юлины друзья отродясь такого не видали. С самого рождения ведь в этой яме жили. А здесь такое не заведено. Но ничего. Попросили показать, как эта штука работает. Но мужик после такого предложения ничего не сказал, отдал им кальян и поспешно удалился, после чего не появлялся снова. И правда подозрительный. Хотя кого мы обманываем.. Делать было нечего. Теперь уж решили, что сами как-нибудь разберутся. Решение оказалось провальным. Не смогли они ничего дельного с ним придумать. Пошли к Юле, в надежде на то, что она-то окажется изобретательнее их. – ой здравствуйте, мои хорошие, спасибо, что навестили. как вас много, ужас просто. я уж думала, вы про меня не вспомните. а то меня всё что-то покинули. никого уже несколько дней всё нет и нет. но как же я так грубо могла сомневаться в вас. вот дура-то. а так-то мне ничего на самом деле не нужно. ещё вот голова недавно болела, а сейчас вы пришли, и прошла она, я и не заметила даже. вы ничего можете не делать, просто тут побудьте, мне легче с вами, дайте только ваши лица увидеть... – Тоже рады тебя видеть. Мы вот, по правде, за конкретным одним делом пришли. Нестандартным. Нам твой совет нужен. М? – ой да, конечно. что нужно-то? – Да так. Вот, смотри. К нам тут мужик какой-то на днях заселился. И он нам вот эту вот штуковину подогнал непонятную. Говорит, пробовать её надо. Будто это еда какая-то. У тебя, может, есть идеи, как этим пользоваться? – хммм. дай-ка посмотреть... Юле из самой гущи толпы протянули загадочный предмет. Прекратила недолго в руках, постучала по колбе, поразглядывала своё искривлённое отражение, потом ответила. – это ж кальян. у меня отчим. я когда в городе жила, видела, как он такую штуку курит. это да, курить надо. там в колбе вода, вроде, налита, а сверху угли лежат. и ещё что-то. не помню, что. ему она нравилась. от неё больше дыма, намного больше, чем от сигарет. настолько больше, что как в тумане. ни черта не видно. – Ага, понял, спасибо. Сейчас уж извини, не можем надолго задерживаться, а вот завтра заглянем к тебе конкретненько так, надолго. И вот тогда и притащим с собой и вот эту бандуру, и ещё кое что. – ой. вот здорово то. буду ждать с нетерпением! только один момент ещё можно? – Ага, какой? – принесёте завтра ещё энергетики, пожалуйста. я сто лет их не пила. а так любила их раньше, когда в городе жи... эххх. а здесь не достанешь их... но не об этом сейчас. сможете? – Да не вопрос вообще. Найдём где-нибудь. Ты давай, до завтра. – пока, увидимся. Это был очень короткий, почти безэмоциональный диалог. Но для Юли такой важный был. Это ведь был всего навсего четвёртый раз, когда она имела счастье видеть их лица. Лица своих друзей. Господи, эти считанные минуты, казалось, были заменены на часы. А эти лица. Они такие большие. Намного больше её собственной головы. Такие приветливые. У них такие открытые улыбки с такими белыми, неровными зубами. На головах у них абсолютно бесполезные короткие шапки. Зачем им нужны они? Они же не закрывают уши осенью, когда холодно. А летом жарко. Голова же потеет. А они всё равно их носят. Чудные они. Но ужас какие милые. А эти шапки. Они же ещё цветов всяких разных. Вырвиглазных. Да и вообще вся одежда у них такая. Весёлая. Это нравилось Юле, ох как нравилось. Не то, что её гардероб - две кофты, три футболки, всё чёрного цвета и одна майка мятно-зелёная. Всё. Грустно и неинтересно. А друзья её дополняли. Они хорошие. Они же навещают её. Они же любят её... Но вот прошла та минута. Или, возможно, пара минут. Разговор с друзьями закончен. Закинут в горло шот из цветных драже. Оно не похоже на шоколад. Скорее на прилипающее к нёбу масло. Цветная глазурь растворяется, оставляя за собой приторное послевкусие и скользкий язык серобуромалинового цвета. Юля снова осталась одна. Но на сей раз не совсем. Ведь с ней уже бок о бок дремало предвкушение завтрашней встречи и лёгкое волнение от него. Вот оно лежит рядышком, одеяло перетягивает, громко сопит, скрепит панцирной кроватью. Вот поэтому и спишь рядом с ним дурно. Плохой он сосед. Но временный хотя бы. И на следущий день они правда пришли снова. В руках они несли огромные пакеты. У Юли загорелись глаза. Пакеты были доверху забиты двухлитровыми бутылками со всеми видами сладких газировок, какие они только смогли найти. Один друг держал в руках заветный кальян и мешок угля. Другой аккуратно, обеими руками нёс какой-то объёмный свёрток из коричневой бумаги. Лица всей толпы выражали искреннюю любовь и радушие. - Добрый день, подруга! Смотри, как щедро одарил нас вчера тот затрапезный киоск на дороге. - что-то я не помню никакого киоска... - Да это на той дороге, где лес, где даже самой дороги не видать, одна листва. Где мы подобрали тебя тогда, помнишь? - аа. да, помню, помню. А вы что ограбили его, получается?.. - Нууу. Типа того. Но не совсем. Не бери ты это в голову, на кой оно тебе. Ты же сообразительная девчушка вроде, а такие вещи спрашиваешь. Живёшь ты тут хоть и меньше нас, но всё прекрасно ты понимаешь, не придуривайся. Там не было никого, и здесь позволено это. Натолкнул тебя на мысль, дальше подробности сама вспоминай. - Да это ты да, ладно, забей. Зато погляди-ка, вишь, какую штуку раритетную насобирали. Чую, вообще мы сёдня как цари будем. И с этими словами друг, который держал коричневый свёрток, развернул его, а оттуда показался целый гербарий конопли. - Знатная здесь, однако, конопля растёт в лесу. Вот вроде и дикая, а эффект вообще закачаешься. У Долины-то губа не дура! Знает, что да как растить, чтобы польза была. Мы когда, ну ты тогда ещё болела вобщем, насобирали как-то раз целый пучок этой дури. Эх и хорошо нас жмыхнуло, ты бы знала... - так не мудрено. Это ж Долина. Здесь и не такого насобираете... А я вот знаете же. Недолго здесь ошиваюсь. Не пробовала такую ни разу. К тому же нога болит... Ой как. Бывает так заболит, что ни о чём больше думать не могу. Так хоть отвлекусь, отдамся в лапы забвению. Дадите мне тоже, пожалуйста? - Да конечно дадим, ты чего. Мы, считай, специально для тебя всё это и притаранили. - Ага, будем праздновать твоё выздоровление на широкую ногу! - какое ещё выздоровление... я ведь только что сказала, как ноги у меня болят. ведь я же ещё не вылечилась.. - Ничего. Значит будем, так сказать, жертвы приносить, задабривать там наверху кого-нибудь, чтобы ты поскорее на ноги встала.. - ну значит спасибо. а вы это. Молодцы вобщем. Правильно делаете, что Ненаглядную кормите. Я вот. Вижусь с ней временами. А она хитрая, полностью не показывается, голос тихо-тихо подаёт, чтобы не запомнил, чтобы никто не услышал. Но я тоже не промах. Я сижу так неподвижно, лицо у меня такое безмятежное, что даже самый проворный шпион ни за что в жизни не догадается, что прямо в эту секунду активно наблюдаю на ней. Вот таким вот макаром мне и удалось пару раз её личико лицезреть. А оно. Ооооо. Его описать невозможно. А если и возможно, то очень трудно. Да и я не буду, пожалуй, этого делать. Вдруг она нас подслушает и узнает. Неприятно будет... А вообще я думаю, я у неё любимица. Так она мне жить помогает. Я пока её ещё не совсем прочувствовала, но замечаю, что у ней ко мне отношения особые. Как она меня привела сюда, как помогла обжиться. Женщину какую-то милейшую рядом приставила, чтобы та тоже мне помогала. Правда, пропала потом эта женщина... Где она сейчас, я не знаю. Я её не видела больше. А эта. Она. Она хорошая. Как же я её люблю... - Эй. Ты чего это. Не нарывайся. Сейчас накаркаешь, узнает Она про то, а потом возьмёт и в первый разряд определит. Ты ж у нас такая миленькая, симпатичная. А Она возьмёт, да и обратит тебя уродиной. Будешь всю жизнь потом маяться. Долгую жизнь, омерзительную... - Правду он говорит. Мы тебя любим, подруга, и терять ой как не хотим. Не загоняйся ты так по этому. Уж ежели ты и не любимица Ей, то нам уж точно. Ты ещё и сильная какая. Одним словом, достойна лучшего! - Угу. Так что ты давай там, аккуратнее с Ней. - Ну всё. Разговорились что-то мы с вами. Пора за дело. А ну залетай! И в комнату ввалилась все остальные. И радостные, негромкие возгласы посыпались со всех сторон, и зашуршали бумаги, и полилась вода и сахар, и чиркнули спички, и вот ещё немного и заклубился дым, забурлила вода, послышалось, как кто-то задыхается, кто-то смеётся. Нет, задыхается не Юля. Юля-то матёрая, привыкшая. Это задыхается новичок в кампании. - ггххыыххыхых я слышу у вас пополнение состава - Ну типа того - Да, типа того.. аа. Каскадом навалилась с хлюпающим призвуком тишина на комнату. Шуршание всё не унимались. Как будто уши ватой заткнули. А через вату ведь всё равно всё слышно. Искусственная тишина, ненастоящая. Такую тишину терпеть нельзя, ведь она - вестница того, что на самом деле сейчас здесь тихо быть уже не должно. Должно всё шуметь и громыхать, должен же прямо сейчас кто-то крикнуть, дать ей по морде. - Аэх... А вот знаешь, подруга, это вот совсем грустная история у нас недавно приключилась. Один из нас погиб. Это, помнишь, был такой один, ходил в оранжевой майке с надписью "остолопы" и халате. Он всё время улыбался и любил готовить яичницу в хлебе. Он был такой неразговорчивый, приветливый, юродивый малость.. Вот он и погиб. Не особо кто-то знает, как именно. То ли выпилился, то ли убили его... Ты ж знаешь уже поди, не маленькая. Что здесь не умирают просто так, сама понимаешь. Цель у всякой потери имеется. В один вечер тело его просто положили к нам на порог и всё. Он был весь в крови, прям как будто купали его там. Но мы не нашли на нём ран. И правда убили, наверное. И поглумились ещё потом, изверги, кровью облили.... Аэээххххххх.... Что ж поделать. Хоронили пышно, всей компанией. Положили его в отреставрированный шифоньер, сложили ему туда еды кое-какой, вещи его некоторые, записочку, цветы какие откопали. И развели большущий костёр. И сожгли его там. Никто слёз не держал, аж трава под нами вся мокрая была.... Вся земля в рытвинах была, ямами влажными грязевыми покрылась. Мы стояли в них. Потом на колени падали. На животы падали. Руками месили сырую почву. Били кулаками кусали себя за воротники, по земле. Все в ней были. Как тот друг наш в крови был. Так и мы в грязи... - оййй. Ужас-то какой. Грустно такого человека хорошего терять.. В чём же цель была такой резкой смены? Как гонец доложил. Можно было и не рассказывать.. а то мне только грустно сделалось, не надо, не надо, я заплачу сейчас, вы ж меня знаетеееее.... *шмыг носом* Не зря хоть была та смерть? Чем она обернулась? Не нарушен ли баланс? - Не нарушен, не нарушен, не волнуйся. Не бессмысленна была его кончина. Смотри. Да вон тот новенький. Он пришёл к нам буквально на следущий день после похорон. И сказал спокойно, что он реинкарнация, мол, того парня умершего. А мы в замешательстве, не сказать что в неприятном. А поверили. А чего ж тут не поверить. Он выглядит даже похоже, сама посмотри. - да, слушай, вижу вижу. - вот и смысл его смерти. Нового нам друга за место него привёл. - эх выыы. Сами говорите, что я не смышлёная, а вот такие вещи рассказываете. От чего же не верить парню? Тут же из покон веков так заведено было. Рада я только, что всё сработало как надо. Не подвела система. - Вот только он не курил ни разу и не пил. И вообще, как оказывается, много других элементарных вещей не пробовал. Вот он и кашляет. Но ничо, привыкнет потом.. - аэгхгхгхгххх... Ну вы там давайте, не унывайте. Нечего жалеть его. Мёртвым не плохо. Только мы по ним страдаем. Не знаем мы все, да уверенны, что уж где где, а в Алой Долине всякий, кто умирает, живёт вечно. Там где-то, ни наверху, ни внизу, посередине, в объятиях глумливого горизонта. Я ним говорила как-то в той комнате, с горизонтом-то. Мне оно, наверное, не совсем позволено. Но жизнь одна. А страхов хоть отбавляй. С ними бороться надо. А это самый что ни на есть эффективный способ. Вот и дои корову в пух и перья, пока не сдохла. Он-то чудной такой. Горизонт этот. С ним, наверно, хороша вечная жизнь, не скучная. Горизонт ещё с закатом корешится. Вот тандем-то а! Великие созданьица в единении. Звёзды сошлись, не иначе! - Это верно. Давайте же первый и последний раз на сегодня осушим за нашего покойного друга наши стаканы с непонятной шипящей жижей! За закат! За вечную жизнь нам всем и ему в особенности! Как по нашим телам будет разливаться этот полу-яд, так и его душа будет разливаться в благодатном сне! - даппппаааааааа - ДАА! - дыаа а - ...... - ААААААААаааааа.. - дааааааа! И все осушили свои стаканы. Кто-то пролил. Кто-то нет. Но все до единого кричали, смеялись, хлюпали, кряхтели и находились в непрерывном движении. И потом они продолжили дышать травой, пить чёрти что, хлопать друг друга по плечам, говорить о всяком понятном и не очень. Одна девушка достала гитару. На ней не было одной струны, но настроена она была как на все струны и звучала она поэтому не очень. Даже можно сказать плохо. Но это никого не смутило. Все заулюлюкали, а потом замерли. Слушали с упоением, как в четыре руки кто-то на гитаре той играет. Потом кто-то решил начать робко подпевать. А петь-то что? Люди здесь не знают песен. Ну ничего. Сначала слышался полустон-полушёпот. Потом гудение. Басистое и высокое. Всё подтянулись. Тоже гудеть начали. Такая гармония полилась. Но скучно было просто гудеть. Петь тоже надо. Затем перешли на протяжные народные мотивы или вообще наборы гласных. Всё это время состав хора менялся - кто-то втягивался, а кого-то наоборот отпускало, кто-то захлёбывался водичкой, а кто-то уже допил и продолжал петь. Юля тоже не отставала. Пела во всё горло. После пения посыпались сплетни, слухи, рассказы. Истрии из жизней, по большому счёту ничем не отличающихся друг от друга. У всех друзей была одна, общая жизнь. Они не способны были существовать по-отдельности. Только одной сплошной термоядерной кучей. Человеческий симбиоз. Всё для всех, ничего для себя. Так и живут. Петь долго - это утомительно. Горло пересохло. Смочить надо. Полилась кислотная жижа в два раза хлеще прежнего. И была она синяя. И была она зелёная. И красная. И розовая. И оранжевая. Кислая, уххх. И горькая. И приторная, что аж глаза на лоб лезут. И всё шипит, а вместе со всем и все шипят. И хихикают. И веселье продолжается. И продолжается, и продолжается, всю ночь и всё утро. А сейчас же ноябрь. Ночь длииинная. Утро поздно наступает. Ну как утро. Рассвет проводили и спать увалилась. Прям там. Проснулись часов через пять и пошли, шатаясь, домой. Вещи все какие надо с собой захватили. Юлю будить не стали, уж больно сладко она спала... А о Юле-то всё таки вспомнить решили. Не положено так. Человек грустит, страдает, больно ему. А с ним нет никого. Вы что, забыли? Тут же всё для всех. Нельзя, чтобы кто-то оставался одинок. Особенно тот, кто без помощи жить нормально не может. Вот и увидала то Ненаглядная. Не смогла больше терпеть, смотреть на юлины метания. И послала к ней девушку. Молодую совсем, как будто она только учится закончила. Звали её Яна. Яне никогда раньше людей лечить не приходилось. Юля станет её первой пациенткой. Так волнительно ей. Она никогда её не видела. Ей никто её не описывал. Она даже не в курсе, что это будет девочка лет тринадцати, с чёрными волосьями, большими, задумчивыми глазами и вечными синяками под ними. Что она будет не по годам матёрая, неожиданно одухотворённая и мудрая. Неосознанно. Она сама того не понимает. Ей и не нужно это объяснять. К ней нужно просто прийти, появиться в её жизни, спасти её. Она же Яна. У неё миссия такая - спасти кого-то. Ей то предначертано. Пора исполнять. И не зря она волновалась. Первая встреча с судьбоносной девочкой оказалась весьма нестандартной. Вот она поднимается вверх по пустынной растрескавшейся лестнице. Раздаётся эхо. Пройден этаж один, потом второй. Вот третий. Длинный коридор. Она проходит его медленно, открывая по очереди каждую дверь, чтобы удостовериться, что там никого нет. Подходит к юлиной двери. Она тоже закрыта. Отворяет её. А за ней - пункт её назначения. Палата. Рядом со входом - кровать, на кровати мирно спит Юля, закутавшись почти с головой в одеяло. Вокруг Юли гораздо интересней. Под кроватью ровными рядами стоят пустые и полупустые бутылки с жидкостями всех цветов радуги, по всему полу валяется скомканная бумага, бычки от самокруток, стаканы пластиковые, бумажные и фарфоровые. Осколки кое-где. Всё равномерно припорошено пеплом. А под потолком повис сизый дымок, запашок стоит такой, который даже если никогда не нюхал, ни с чем не спутаешь. Сама пациентка поверх одеяла заботливо накрыта палантином с пёстрым орнаментом, бахромой и бусинками. В её волосах запутался блестящий серпантин. Рука в гипсе вытянута и свисает с койки. Гипс весь расписан причудливыми узорами и надписями. Она еле слышно посапывает, от дыхания её плечи почти незаметно двигаются вверх и вниз. Поистине умиротворяющее зрелище. Но не сеттинг. От него Яна немного попятилась, по спине у неё пробежал холодок. Яна отмахнулась от неприятных мыслей и ещё раз посмотрела на девочку. Та всё продолжала глубоко спать. Она не совсем понимала, что ей сейчас делать. Будить её, не будить, если будить, то ругать или не ругать, если нет, то что ей говорить, когда она проснётся. Был у Яны ещё один выбор - убираться или не убираться, но тут она довольно быстро приняла решение и всё таки решила разгрести тот хаос, который творился в палате. Было невероятно трудно сделать это максимально тихо, но Яна пыталась. Управилась она как раз к тому времени, как Юля решила проснуться. Только Яна присела отдохнуть, как через минут пять Юля продирает глаза. Она спокойненько присела, отодвинув от себя одеяло, смачно зевнула, потянулась и огляделась по сторонам своими большими сонными глазами, под которыми были ещё бо́льшие мешки. Почесала за ухом, и почувствовав там шуршащую ленточку, тут же вытащила её из волос. Растормошила себе всю причёску, достала все остальные посторонние предметы, которые оттуда вывалились. На нежданную для неё гостью она отреагировала спокойно. - Ой, здравствуйте. А вы кто? Вас как зовут? Вас раньше не было здесь. - й...й.. Яаааа... Мне зовут Яна. Можно на ты, кстати. Что уж ты так. Я... Меня переслали за тобой. Сказали, что ты тут одна и помощь тебе нужна. А к слову, как тебя зовут? - Юля. - Хорошо. А т.. то есть Юля, можешь рассказать, пожалуйста, что здесь вчера произошло? Я не собираюсь тебя ругать или кому-то рассказывать это. Просто мне так будет спокойнее. Мне надо убедиться в том, что ты в безопасности. Не в обиду будет сказано, но ты, мягко говоря, выглядишь потрёпано.. - Да ты чтоо, конечно. Я в полнейшей безопасности, можешь не волноваться. Меня вчера друзья навещали. Они мне еду принесли и посидели тут малость. За мой вид не беспокойся. Это ж внешность. Это всё наносное. Мне вообще на неё всё равно. Это я тааак хорошо вчера посидела, вот и видок у меня тот ещё. Ты боишься, что мы травы покурили? За это не бойся, меня здешнее место оберегает от всякой херни. Мне друзья уже давно попробовать дали. Мне не впервой. Да и ещё трава тут чудесная произрастает, никаких побочек не даёт, только тот эффект, который хочется. Хочешь тоже? У меня осталось немного. - Понятно... Аээээ.... Нет. Я, пожалуй, воздержусь. Никогда этого не пробовала и что-то не особо хочется.. - Ладно. А как у тебя дела хоть? Как-то ты выглядишь просто малясь пришибленно. - У меня? Нормально у меня дела. Давай вообще оставим этот диалог... Мне он не нравится.. . Я всё таки здесь по делу. Ты есть хочешь? Я принесла с собой нормальной еды. Просто, насколько мне известно, ты тут скудно питаешься. - Э неее. Это неправда. Ложь, ложь, ложь. Хорошо я здесь питаюсь. Хотя... Да давай, почему бы и нет. Вот только мне щас больше не до еды охота, а до разговоров. Скажи мне чего-нибудь, а? Ну пожаалуйста. А то я сто лет уже нормально не разговаривала. - Ну нет пока. Я сейчас тебе еды наложу... И повязку вон поменяю... Ну нет. Не о чем нам с тобой пока разговаривать. На этом их недолгий диалог подошёл к концу. Юля принялась есть, а как поела, Яна начала ей менять повязку. Разматывает, а там и перевязывать-то больше нечего. Рубец один затянувшийся и небольшой синяк. Ранку долго не перематывали, вот и зажила там сама собой. Яна осмотрела другие повязки - с ними была та же история. Она просто избавила Юлю от этих душных бинтов и намазала кое-где мазью от ушибов, наложила новую повязку... Вот на такой вот немножко сумбурной ноте начали Яна и Юля вместе жить. Первое время они были дистанцированы друг от друга. Юле ужас как не хватало звучания чужого голоса в её голове, звучания единственного голоса, который несёт что-то осмысленное. У Юли были друзья, они периодически говорили с ней, но их было так много и несли они полную несуразицу. Юле это совсем не нравилось. Но ей нравилась Яна. Ну как. Не то чтобы нравилась, вызывала интерес. (Хотя внешне она безусловно казалась ей привлекательной). Юля видела в ней потенциальную подругу. Она видит её первый раз в жизни, перекидывается с ней парой слов и уже понимает, что эта девушка в будущем обязательно займёт не последнее место в её жизни. Ну знаете. Бывают такие случаи у всех, они наверняка с каждым случались.... И Юле хочется, чтобы эта неслучайная женщина легко прижалась к ней своими как холмы округлыми и обтекаемыми формами и нашептала ей что-то, от чего у неё по голове забегали бы опавшие листья. И растеклось бы золотое и розовое марево по юлиному телу. Не то дрожь, не то мороз, не то жар по бледной коже. А во рту словно пузырится какой-то сладкий напиток, а по волосам стекает мёд. Нет, это не любовь. Юля не умеет любить и не умела никогда. И да, даже родителей никогда она своих не любила. Не зверь ли она? Не бесчувственный? Нет. Просто чувствует она что-то другое. Может и покажется кому-то, что это любовь, но Юля отказывается это так понимать. Когда она оказывается рядом с Яной и заговаривает с ней, ей кажется, что она белоснежный ягнёнок, которого баюкает заботливая и прямая пастушья собака. Или что она человек, закопанный в сугроб, и кто-то медленно плавит этот сугроб и обсыпает этого человека розами и шиповником и поит его горячим чаем. Или что она уродливая парафиновая свеча, которая плавится и превращается в красивую статуэтку и горячих руках одной очень талантливой женщины. Всё зависит от ситуации. Но что точно, так это то, что юлино сердце всегда распаляется не в эмоциях, а в образах. Бывает в очень подробных, как выше. Теперь прошло не очень-то и много времени. Юля разговаривает с Яной. А что тут ещё делать? Всё время они в одной комнате, Юле Яна нравится, Юля Яне тоже, как же тут не заговорить-то?... Вот подходит к ней Яна. Начинает разматывать бинты. Видимо, сменить хотела. А Юля возьми да и начни рисовать. Никого иного, как Яну. Та ведь непривычно близко подошла. Так ещё и сидит почти ровно. Прямиком портретные условия, никак иначе. Вот лежит она, рисует. А красивая она. Её натура. Очень красивая. У неё пшеничные волосы по лопатки. Густая чёлка зачёсана на бок и прицеплена незатейливой заколкой. Она одета в простое белое платье. У неё кожа цвета ряженки. А лицо округлое и румяное. Она двигается осторожно, словно руки её ничего не весят. Видимо, боится навредить Юле. Взгляд у неё сосредоточенный, серьёзный. Брови и ресницы тёмные, намного темнее волос. Необычно так. Завораживающе.. Вот Яна уже сняла ей целиком этот несчастную повязку. Юля на минуту отложила карандаш с листом. Опрокинула голову назад и тихо закряхтела-засмеялась. Повертела освобождённой ногой, всей в поту, шрамах и прыщах. Она-то думала, что ей так приятно от того, что Яна рядом сидит. Но на самом деле это оттого, что гипс сняли. Логично. Но не романтично. Да тут в принципе и не пахло романтикой даже. Всё, что ещё можно было назвать хоть сколько-то романтичным, концентрированным комком было выплюнуто на желтоватую корку от какого-то отчётного журнала. Юля закончила свой рисунок. И с гордостью и умилением развернула его к Яне. А Яна увидела на нём себя. Только в совершенно непривычном свете. Она казалась самой себе в несколько раз выше и длиннее. Волосы вместо светло-русых по лопатки были выкрашены в чёрный на концах и корнях и длинной они были по плечи. Глаза были с красной радужкой, без верхних ресниц, зато с длинными нижними. Она была одета в чёрное трико и медицинский халат. На халате была налеплена куча красных крестиков в хаотичном порядке. На ногах были порванные телесного цвета колготки. Пятки босые. Всё вокруг фигуры залито пятнами зелёной краски, разбросана тонна скомканной бумаги, обломков дерева и ножичков. Атмосфера пугающая. И сам персонаж потакает ей - выглядит настораживающе и мрачно. И да. Именно персонаж, а не Яна. От Яны там уже только остатки, смешанные с забродившими куда-то далеко юлиными фантазиями. И это надо ж было так точно всё что надо передать только при помощи таких скудных материалов и не сказать что выдающихся навыков. - Смотри. Только не удивляйся, пожалуйста. Да, это ты. Но это не совсем ты. Я позволила себе украсть частичку тебя и теперь я делаю с ней всё, что хочу. Может ты будешь это как-то внутренне ощущать, а может и нет. Теперь ты стала частью моей истории. Во всех смыслах. Теперь эта замечательная дама наделена некоторыми твоими чертами, разве не прелесть? У тебя теперь в каком-то плане две судьбы. Ни одну из них не знаешь, это хотя бы этот факт радует....... Прости меня за такую наглость..... И если тебе будет интересны некоторые подробности из жизни тебя-второй, то обращайся. Я храню всё.