***
Белая Волга остановилась возле нужного квартала. На кладбище действительно чёрт глаз выколет, как выразилась Диляра, когда отговаривала Марата ехать сюда в такое время суток. Он начал искать в бардачке фонарик, пока мама осматривала через окно всё окружение. Она различила во мраке несколько крестов и примерно столько же памятников, а через минуту Марат наконец достал фонарик и проверил, работает он или нет. — Я один пойду, — проинформировал он мать. Хотя нет… Просто твёрдо поставил перед фактом. А женщина даже оспаривать не стала его рвение в одиночку шататься по кладбищу в поисках могилы девочки, которую он до сих пор любит. Ему самому в это верить не хотелось, ведь это странно — любить мёртвого человека и хотеть вновь его увидеть. У этого чувства не было имени. Оно просто родилось внутри Марата так внезапно: именно тогда, когда известие о смерти Айгуль вылилось на него ледяной водой, заставляя вернуться в реальный мир, где группировки уже не казались ему «крутым» обществом и всё, что для него имело значение — месть. Сладкая на первый вкус месть, что потом какого-то хрена отдаётся горечью осознания. Всё было бессмысленно. Марат стал рабом собственных убеждений. Он самолично надел на себя этот ошейник и забился в угол. Как будто это произошло не по его воле, поскольку стоило бы винить удручающие эмоции, а не стечение обстоятельств, из которых выбраться практически невозможно. Это тоже самое, что пробовать выйти из нескончаемого лабиринта с зарослями в пять метров. Всё равно Маратик будет приходить к тупику, ломаться, строить из себя жертву, обвинять каждого, но не себя. Его вины здесь было больше. Если бы он не втянул Айгуль во свою эту ахинею с видеосалоном, то она, возможно, бы была жива. Ему бы не пришлось сейчас шляться по кладбищу, осматривая каждую могилу в поисках нужной. Марат освещал фонариком тропинку и всматривался в фотографии, пока не дошёл до совсем свежей могилки, и его сердце не качнулось в ужасе. Дыхалку сжало толстыми канатами, больше похожими на железную цепь пленников собственного разума. Суворов осознавал, почему у него складывалось такое ощущение, когда рассматривал фотографию Айгуленьки и деревянный крест. Видимо, её родители решили хотя бы здесь позаботиться о собственной дочери и сделать ей нормальную могилу — не на отъебись. «Ахмерова Айгуль Ренатовна. 1974-1989 гг.» Ледяной ветер влепил ему смачную пощёчину, когда Маратик вчитывался в надпись, и слёзы снова хлыстали из глаз, а тело сотрясалось. С обветренных губ срывались непонятные звуки, больше похожие на сдерживаемые всхлипы. — Айгуленька… Он подошёл ближе к кресту, сел на корточки и потянулся к фотографии, взяв её дрожащими руками. В красивой рамочке… Да и девчонка, запечатлённая на портрете, была по-особенному прекрасной. Марат движет пальцами по очертанию её волос, маленькая крупинка его слезы падает прямо в область её пухлой щеки, и он заботливо стирает её с фотографии. — Ты это… прости меня, — колышущимся голосом просил он прощения, позабыв, что пацаны не извиняются. Но он больше не пацан. И универсамовских больше нет, поэтому ему не было дела, что о нём подумают. — Я не уберёг тебя, — срываясь, всхлипнул он и заметил свечку, которая, во всей видимости стояла за фотографией. Марат достал из кармана школьных брюк зажигалку и зажёг свечу, поставив её на место, а фотография так и оставалась лежать на его коленях. Ноги болели, и он больше не мог сидеть на кортонах как раньше, а поэтому снова опустился до такого, сидя на снегу, что вся влага впитывалась в ткань штанов. — Нужно было сразу тебя увезти отсюда, а я всё пытался всем доказать, что ничего не случилось, — Марат в открытую корил себя, находясь на грани, чтобы вновь не разрыдаться. — Я действительно такой долбоёб… Настоящий чушпан! Голова бессильно опустилась, всё тело склонилось над холодной заснеженной землёй. Ему было всё равно на те принципы, что нельзя касаться или наступать на могилы. Ему просто хотелось прочувствовать её хотя бы так. Она же была здесь, практически рядом, и Марат ощущал постороннее присутствие, как будто её призрак стоял позади него. Если даже и так, то она смотрела скорее с жалостью, нежели чем с радостью, что любимый Маратик наконец пришёл проведать её. Это было ненормально. Он превратился в ебанутого безумца, который только и мечтал как бы вытащить тело любимой девчонки из этой холодной могилы. Маратик знал, какой слабый у неё был иммунитет. Айгуль часто болела, когда была ещё жива. Она рассказывала ему, как простудилась после того, как сбежала из дома на дискотеку, но ей всё равно приходилось ходить в школу и на скрипку. Бедная… Бедная Айгуль… Он часто задумывался о том, умерла ли она сразу или сначала прочувствовала, как во всём теле ломаются кости, и только после покинула этот мир? — Я отомстил за тебя, Колику этому, который тебя… изнасиловал, — последнее слово он выплюнул, приподнявшись, и шмыгнул носом, попытавшись вытереть нескончаемый поток слёз. — Ты же остаёшься моей девочкой… Я не мог по-другому. Большим пальцем Марат снова очертил контур её лица, губ, растянутых в лучезарной улыбке, и положил фотографию на место, поставив горящую свечу перед ней, чтобы жёлтый огонёк освещал лицо умершей девушки на портрете. — А ведь твоя смерть и открыла мне глаза, — промолвил парнишка, с трудом разлепив губы. — Все они сволочи, и я в том числе. Ты была чище нас всех взятых. Наверное, поэтому ты и привлекла меня… Ты оставалась чистой даже после произошедшего. Ветер продолжал петь собственную песню, сотрясая маленький огонёк около её фотографии. Марату слишком сильно хотелось верить, что это Айгуль подавала ему какие-то знаки, говорила с ним. Он не боялся всей этой мистики — не тогда, когда это связано с любимым человеком. — Ладно, мне уже пора, не могу заставлять маму ждать, — вновь склонившись к её фотографии, пробормотал он, небрежно смахивая последние слёзы со своих заледеневших щёк. — Я обещаю, что буду часто к тебе приходить, Айгуленька. Напоследок эфемерно коснувшись губами её фотографии, Суворов встал и фонариком осветил всю могилку. Цветы ещё свежие. Значит, кто-то её уже навещал. Парень вздохнул с огромным бременем за слоем эпидермиса и защитными воротами рёбер. Закрыл зарёванные глаза и почувствовал как опухли веки, и от пальцев, что сжимали их, царапало болью. Всё. Хватит. Нужно уходить. Марат в последний раз взглянул на фотографию девчонки и, развернувшись, направился по протоптанной дороге к машине, где его ждала мать.***
— Ты как? — не успел Маратик сесть в салон батиной Волги, как Диляра сразу начала интересоваться его самочувствием. Парнишка кинул фонарик обратно в бардачок и в бессилии упал на спинку сиденья. В агонии он сжал свою грёбаную шапку и стащил её с головы, втемяшивая неживой взгляд в одну точку: в окно, прямо на ночное небо, что было замазано, словно психически-ненормальным художником, облаками странного оттенка. — Она мне везде уже мерещиться, — заявил Марат внезапно огрубевшим голосом. — Я вижу её в других девчонках в школе, повсюду слышу её голос. Это невыносимо, ма. — Я понимаю, сынок, — ласково пролепетала женщина, улыбнувшись ему, и коснулась ладонью участка на его голове — именно там, где находилась темечко, и погладила его с материнской любовью, — но тебе нужно жить дальше. В будущем ты ещё много раз сможешь влюбиться, и, может быть, когда-нибудь ты забудешь о ней и найдёшь ту самую. Сидел бы здесь кто-то другой — уничтожил бы его своими глазами, но рядом сидела мама, которая всегда заботилась о нём, каким бы дерьмовым сыном он не был, и потому сдержал свой пылкий энтузиазм сорваться. — Другой не будет, — его голос разодрал воздух своей апатичной резкостью. — Одна она была такая и моя. Но весь этот сброд отнял у меня, — с ненавистью выпалил он эти слова и отвернулся от матери, бросив последнее. — Проще уж сдохнуть, чем жить без смысла. — Не нужно так говорить, — Диляра принялась успокаивать его, продолжая поглаживать по голове ласковым движением. — У девочки однозначно была травма. Не каждая в её возрасте выдержит изнасилование и насмешки со стороны сверстников. — Ты не понимаешь, — раздражённо закатив глаза, протянул Марат. — Я пытался помочь ей и, поверь, мне это практически удалось, но Тур… Валера этот с рассечённой башкой, помнишь? Ему натрепали, что она сама согласилась на всё это и, не разбираясь, попёрся разносить слухи. Поэтому она сбросилась… Из-за насмешек и непонимания, а про её так называемых родителей я вообще молчу. Твари они все… Диляра напряжённо вздохнула, вставила в личинку ключ зажигания и завела машину. Ещё раз посмотрев на своего раздосадованного сына, она проговорила со всей суровостью, какая у неё только имелась: — Я обязательно переведу тебя в другую школу.***
Июнь, 1989 год. Марат кое-как закончил восьмой класс в другой школе, отпраздновал своё пятнадцатилетие, хотя праздником это нельзя было назвать, потому что все сидели с угрюмыми лицами и просто жрали всё, что мама приготовила на скорую руку. Смерть Володи сильно сказалась на их семье: отец больше двух месяцев не мог придти в себя, мать пыталась сохранять неунывающий настрой, а в их просторную квартиру, казалось, навсегда прописался мрак. И это было нихрена не естественно. Ему здесь не было место совсем. Он уничтожал любой свет, который пытался проникнуть в их квартиру. Когда Маратик лежал в комнате, отвернувшись к стенке по вечерам, ему в какое-то мгновение мерещилось, что Вовка сидел на своей кровати и слушал свои любимые пластинки, синхронно что-то комментируя. Его призрак был здесь, когда с момента смерти прошло сорок дней. Суворов-младший чётко слышал, как кто-то ночью копался в Вовиных вещах, и ему хотелось верить, что это был батя, набухавшийся в хлам, но когда он резко повернулся в сторону, откуда доносился посторонний шорох, его встретила пустота. Вибрация тогда прошлась под кожей, сея на ней кипу мурашек. Марат негромко произнёс имя своего старшего брата, с неожиданным ужасом сознавая, что это был он. Ему никто не ответил, а примерно через минуту со стола скатился игрушечный солдатик и упал на пол. Вова. Он был здесь. Это точно был он. На следующее утро Марат проснулся с ощущением, что это был сон. Тоска словно вогнала в него крыс, которые пожирали его сердечную мышцу и лёгочные альвеолы. Он не мог дышать, когда глаза защипало от подступающих слёз. Суворов яростно сжал губы, сдерживая порыв зареветь. Марат постепенно привыкал просыпаться полудохлым. Он свыкался со всеми своими мыслями, с той пустотой, что продырявила грудь ещё со смерти Айгуль, забирая половину комплектаций из чувств. Сейчас же у него ничего не осталось. Но…***
— Подождите, пожалуйста! Марат всё никак не мог остановить мать Айгуль, что буквально убегала от него. Ему пришлось как можно скорее подняться на пятый этаж и ждать, когда приедет лифт. Не успела женщина выйти из него, как он сразу же попытал счастье вытащить из женщины правду. — Отстань, говорю! Я сейчас милицию вызову, — прорычала она своим низким голосом, пытаясь закрыть дверь в квартиру, но Суворов оказался намного настойчивее, чем она могла себе представлять. — Это правда? Вы увезли Айгуль? — накинулся он с вопросами, держа дверь, чтобы женщина не закрыла её прямо перед его носом. Марат совершенно случайно узнал об этом. Просто слухи… Просто кто-то не умеет держать язык за зубами. Ему пришлось дать в фанеру тому мальчугану, что донёс до него такую новость, чтобы молчал и больше не смог распространять такую шокирующую и внушающую надежду новость. Всё началось с подружки Айгуль, которая как-то прознала, что она жива и живёт в какой-то деревне с бабушкой и дедушкой, пока родители делают вид, что скорбят по ней. Её братишка — тот мальчуган, сообразил, что нужно по-началу рассказать об этом Маратику, и это было разумным решением. Теперь главное, чтобы его сестрёнка молчала в тряпочку, но Суворов уже и об этом позаботился. — Как ты узнал? — издёрганно поинтересовалась мать Айгуль, нахмурив брови от полного неудовольствия, что раздувалось внутри неё пузырём и могло лопнуть в любой момент. — Неважно, просто скажите мне правду, — умолял её Марат, — Айгуль жива? Женщина заметно расслабилась, испустила воздух и опустила голову, задумываясь рассказывать ему или нет. — Послушайте, я не причиню ей вреда, — он принялся заверять её, вероятно, используя технику «мягкого» газлайтинга. — Её насильника уже посадили, а я больше не состою в группировке. Я обычный парень и полностью чист. У меня нет плохих намерений, клянусь. Ещё раз вздохнув, она взяла в прихожей листок с ручкой и начала что-то писать. Марат же затаил дыхание и наблюдал за матерью Айгуль с нетерпением. — Название деревни и адрес, — кратко бросила женщина, отдавая ему бумажку. — Но смотри, парень, если с ней что-то случиться, я самолично с тебя три шкуры сниму. Она пригрозила ему пальцем, на что он только счастливо улыбнулся и кивнул. Пора возвращать смысл жизни, Маратик.