Лунный кот

      Марат в спешке закидывал в сумку необходимые вещи, совсем не думая о последствиях своего предстоящего поступка. Родители умотали на выходные на дачу, поэтому, когда появилась такая прекрасная возможность, ему ничего и никто не мог помешать поехать в деревеньку со странным названием «Луковское», но Суворов не размышлял об этом ни минуты. В крови бурлил юношеский максимализм, авантюрность и ещё нотка перчённой одержимости.              Казалось, что ему всё было нипочём. Ему не терпелось встретить ту, по которой так долго скорбил и морил в себе последние силы, наконец осмыслив, что любовь — пускай она даже и была с первого взгляда и практически стихийная, — может сотворить с человеком подобное. У любви в этом плане никогда не было каких-то моральных границ, она любила искушать людей своей сладостью, а когда что-то шло наперекосяк, раскрывала свои скелеты в шкафу и подводные камни.              Когда лишаешься смысла жизни на долгий срок, он возвращается к тебе потом совсем неожиданно и заставляет делать безрассудные вещи. Один из них — побег из дома.              Марату пришлось спереть в тайнике батину заначку на первое время, купить несколько пачек сигарет в ларьке, в котором ему всегда продавала их женщина лет сорока. Должно быть, ей было вообще по барабану, что она продаёт несовершеннолетнему мальчику товар, предназначавшийся для лиц только старше восемнадцати лет. У этого ларька, по существу, никогда не было нормальной выручки и, наверное, поэтому продавщица так наплевательски относилась к законам.              В последнюю минуту он решил оставить родителям записку, чтобы потом у матери не случился инфаркт от такой страшной новости, что её сын пропал без вести. По большому счёту, Марат только ради неё и написал, что уезжает в деревню к Айгуль, потому что та оказалась жива. Просил никому не рассказывать об этом, зная, что у отца есть мания раздувать из мухи слона. Он по-любому будет кудахтать, что такого быть не может, что её похоронили, а у Марата уже начался сдвиг по фазе в психическом плане.              На улице громоздилась июньская жара. Марат чувствовал, как докучливый пот стекает, как ни странно, по загорелой коже. Если брать тот аргумент, что он почти никуда не выходил с тех самых пор, как наступили каникулы, то загар взялся словно из неоткуда. Но, тем не менее, мать заставила его на прошлой неделе съездить вместе с ней на дачу, потому что у отца был завал на работе, и он не смог с ней поехать. Марат долго упирался, говорил, что никуда не хочет, чтобы его оставили в покое, и вообще ему это ничего не нужно.              Он сдался только тогда, когда мама взяла его за шиворот и сама повела к машине, которую батя оставил им, чтобы не пришлось ехать в душном вагоне поезда.              Возможно, тогда он и обрёл такой загар, помогая бабушке с огородом.              Через пятнадцать минут должен был отходить поезд. Суворов уже купил билет и искал своё место на плацкарте. Хорошо всё рассчитав, он понял, что ехать придётся всего часа полтора, поэтому тратиться на купе было совсем не комильфо. Особенно, когда столь необходимо было экономить деньги и скрупулёзно обращаться с ними — не тратить на всякую хреноту: только на сигареты и на еду. Если подвернётся случай, то можно было бы купить для Айгуль букет цветов, но в деревне, в которую Маратик направлялся, вероятнее всего, не продавали цветы, как в городе на каждом шагу.              С ним ехало ещё несколько парней на вид старше его и две женщины. Марат даже в ус не дулся, сидя возле окна и глядя на ландшафт, что выявлялся ему. Городские дома и здания незаметно растворились, меняясь на густую чащу леса. Длинную. Тёмно-зелёную. Таких он только на картинах видел, которые висели в кабинете у отца. На даче у них был обычный лес, а здесь — целая тайга. У Суворова практически все мысли были об этом. Что если кто-то там потеряется? А если это будет он? Вдруг его сожрёт стая волков, или на него нападёт огромный медведь с массой в четыреста килограмм?              В нём присутствовало отдалённое чувство. Как будто с ним уже это происходило раньше — до того, как тот узнал, что его бедная Айгуленька жива. Он уже терялся в тайге. И его пожирали лесные твари. Отдирали куски мяса по очереди, как будто действительно собирались делиться друг с другом. Но это было лишь метафорическим чувством.              На самом деле, люди называли это затяжной депрессией, но ощущения были эквивалентными.              Марат витал в облаках до тех пор, пока голос проводницы не увёл его от собственных размышлений, о тех четырёх месяцах, что он провёл, словно во сне. Времени совсем не существовало. Его не было, когда парнишка лежал на своей кровати изо дня в день, забывая делать уроки и принимать пищу, чтобы сохранять свои оставшиеся силы.              — Деревня «Луковское»!              Взяв сумку, Маратик наспех выбежал из вагона и сделал глубокий вдох, загребая в себя деревенский воздух. Пахло совсем не так, как в городе. Здесь не было зевак, которые только приехали в Казань и любовались его видами. Здесь не было ни единой души, не считая бабушки, что продавала рядом с перроном полевые цветы.              Не розы, конечно, но тоже сойдёт.              Вежливо попросив у неё самый красивый, на его взгляд, букет, Марат расплатился, отдав всего пятьдесят копеек и поплёлся по тропе, суживая глаза, чтобы нещадно жарившее солнце не шинковало глаза своими яркими лучами. Серая однотонная футболка прилипала к потной коже, мозги, казалось, превратились в кровавую кашу. Суворов волочил ноги, замечая, что на горизонте уже виднеются дома, и на секунду остановился, чтобы передохнуть и невольно заулыбался, как полный идиот. В заросших травой полях стрекотали кузнечики, бабочки летали над распускающимися цветами, но Маратик не слышал и не видел ничего из этого, направляясь дальше.              Здесь было уже больше народу, и пахло чем-то вкусным. Только сейчас он понял, что сильно хотел есть, потому что с самого утра практически ничего не ел, не считая бутерброда с колбасой и сыром, приготовленный матерью, а время доходило уже практически семь вечера.              В конце концов, здесь пахло жизнью…              — Прошу прощения, — остановил Маратик какого-то мужика, — вы не знаете, где дом Ахмеровых находиться?              Адрес-то у него был… Но как найти правильное направление в этой большой деревне, он понятия не имел.              — Знаю, как ж не знать, где дом председателя находиться? — добродушно улыбнулся мужик Марату. — Смотри, парень, идёшь прямо до первого поворота, там налево и, когда увидишь озеро, идёшь дальше, пока не увидишь дом практически в самом конце.              — Ага, премного благодарен.              Марат пошёл прямо, доставая из кармана поношенных шорт почти нетронутую пачку «Космос», зажал оранжевый фильтр губами и поднёс зажжённую спичку к кончику, по привычке ладонью закрывая огонёк от несуществующего ветра. Первая затяжка пошла превосходно, дым орошал здешнюю чистую природу, и Марату было просто за-ши-бись.              Миновав почти всю улицу, он повернул налево, как и указывал ему мужик, и увидел отблески воды вдалеке. Получается, он почти уже дошёл — осталось лишь преодолеть узкую тропу.              И он встретит её.              Вероятно, не сейчас.              А может вообще не встретит…              Потому что в его разуме её всё ещё не существовало, как и времени, что остановилось с того момента, как этот жирный одноклассник сказал, что девчонка сбросилась с окна.              Марат резко остановился с опущенной головой, в одной руке находился букет цветов, меж пальцев тлела почти выкуренная сигарета, а другой рукой он придерживал ремешок от сумки на плече.              Он думал…              Нет, не о смерти Айгуль, которая в итоге оказалась лишь байкой для жителей района, чтобы её родители смыли с себя позор, который принесла им их любимая дочурка.              Он думал, что если всё это было впустую? Что если Айгуль отвергнет его с самой же первой секунды, как только увидит? Марат почему-то обдумывал это с яростью, покрытой ледяной коркой. Его в прямом смысле вымораживали эти безотвязные, злые мысли.              Суворов пытался столько дней смириться с этим, не сходить с ума, но всё шло по пизде каждый раз, когда кровь снова превращалась в ледышку, сердце переставало перекачивать её и, казалось, что он медленно подыхал от этого странного чувства. Его что-то убивало, но Маратик даже не осознавал, что в сущности это «что-то» был он сам. Пульс участился в одно мгновение, пока волнение сжимало такую хрупкую мальчишескую мякоть сердца.              Айгуль не могла его оттолкнуть… Это было бы ошибкой — и его и её.              Его Айгуленька не смогла бы оттолкнуть. Сил бы не хватило. Легче уж кинуться в жерло вулкана на каком-нибудь необитаемом острове, чем ощутить слабый, но толчок в грудь от чужой ладони и тихие слова, чтобы он уезжал отсюда.              Потому что Н Е Н А В И Д Е Л А его.              За всё…              Айгуль смогла быть зашить ему все разодранные нервы аккуратным швом. Пускай это была бы настоящая пытка, и делала бы она это без анестезии, но ему было бы приятно каждое слепое прикосновение к его коже. Ахмерова исправила бы в нём каждый изъян одним лишь лёгким невинным поцелуем. Разгладила бы каждый шрам на лице от прошлых побоев. А Маратик бы извинялся перед ней.              Как раз-таки вот за это «всё».              За видак, за изнасилование, за травлю.              Просто за всю эту паскудность.              Моя милая, моя родная… прости…              Ломота в самых костях в грудине была острой, она давила на прокуренные лёгкие, перехватывая воздух, когда Суворов пытался сделать вдохи, наблюдая со стороны за девчонкой, сидящей на чисто-зелёной траве возле озера. Он боялся ненароком спугнуть — стоял, и всё внутри ныло от нехватки воздуха. Всякие звуки доносились до него как из под воды.              Её светло-русые локоны переливались золотом в переплетениях солнечных лучей. Свободный сарафанчик открывал плечики, чтобы жар ласкал их, оставляя в подарок небольшой загар. Пухлые губы что-то пели почти безмолвно, пока пальцы умело плели венок из ромашек.              Отчаяние схватило Марата за горло. Его разум отвергал её образ. Это точно была не она. Это не Айгуль сидела, как спустившиеся с небес ангел, такая вся скроенная из нежности и чистоты. Это не она пела песню «Лунный кот», одновременно заканчивая венок. И издалека Суворов видел её взгляд — довольный над своей работой. Айгуленька надела этот венок на голову, подвинула свои сжатые колени к груди и обняла их, глядя на воду так, будто о чём-то мечтая. О чём-то давно забытом и до сих пор любимом.              — Айгуль, — позвал её Марат в первый раз, но его голос был хриплым и фактически беззвучным. — Айгуль, — позвал во второй раз, только уже увереннее и громче.              Айгуль повернула голову с такой резкостью, что шейные позвонки хрустнули, а частота дыхания превратилось в кривую линию электрокардиограммы. Маратик сглотнул комок, по размерам походящий на всю эту деревеньку, и сделал шаг вперёд, как будто боялся, что между ними окажется какой-то невидимый барьер, который оттолкнёт его назад и в придачу шибанёт током.              У неё была неоднозначная реакция на его появление. Словно она чего-то опасалась, а поэтому боялась встать с земли и наконец подойти к этому мальчишке, что стоял, как вкопанный, на одном месте и упёрто ждал, когда она сделает первый шаг.              Как по-джентельменски.              Айгуль поднялась с онемевших ног и заметила, что Маратик находился уже практически в двух шагах от неё. Она запоздало осознала, что бросилась к нему и крепко прижалась к напряжённому телу, заплакав в его плечо как маленькое дитё, которому не купили шоколадку, и теперь ему было не кому жаловаться на злостных родителей.              — Марат…              Он опутал руками её подрагивающее от эмоций тело и поправил тонкую лямку сарафанчика, натянув на её плечико. Нет, нет, нет, это был сон. Прекрасный сон. Айгуленька прижималась к нему так крепко, что разрывались мышцы и лопались капилляры от переполненного чувства целостности. Марат успел позабыть о тлеющей сигарете, дым уматывался в её чистые русые волосы, трудясь загрязнить их своей токсичным концентратом.              — Я знала, что ты вернёшься, — шёпотом проблеяла Ахмерова. — Я знала, что ты вернёшься ко мне, — вторила она, словно не веря, что обнимала его, а не другого мальчика, который мог просто притворяться Маратиком.              Хуево наваждение. Так и хотелось сжать её сильнее, чтобы каждая кость хрустнула под таким напором.              — Айгуленька, — только и выговорил Марат, обцеловывая её щёку.              Поцелуи были со вкусом соли. Слёзы её самые прекрасные, самые кристаллические и хрупкие.              Он любил в ней всё.              — Как ты узнал где я? — спросила Айгуль, отстраняясь и в последний раз всхлипнув, попыталась вытереть слёзы.              — У матери твоей выведал, — глупо ухмыляясь, ответил Суворов, приобнимая её за плечи. — Я не могу поверить… Ты жива… Действительно жива…              Отрывки фраз с титаническим усилием слетали с уст. Марат оглядывал каждую черту её лица, как делал это каждый раз, когда навещал её пустую могилу на кладбище. Он наконец выкинул окурок в камыши и приблизил девчонку к себе, оставляя мягкий поцелуй на её виске. Ладонь ласкала шелковистые волосы, сжимая, но не так, чтобы было невыносимо больно и в корнях всё замозжило от спазмов. И в одно время, он старался не касаться венка, чтобы тот не слетел с её головы на грязную землю.              — Тебе здесь как вообще живётся? Никто не пристаёт? — посадив Айгуль на траву и присев рядом с ней, поинтересовался Марат и вручил ей букет полевых цветов, внезапно вспомнив о них, хотя держал их в руке всё это время. — На, это тебе, очередной подгон.              Он впервые за всё это время искренне улыбнулся, наблюдая за тем, как Айгуль с нежностью взяла букет в руки и прижала к груди, доказывая, что для неё этот жест значит многое.              — Спасибо, — поблагодарила она тихим голоском, а её щёки обволоклись клубничным румянцем.              Пальцами девчонка тронула лепестки, позволила носу коснуться их, вдыхая приятный аромат. Она была счастлива, что Маратик приехал и подарил ей этот букет, наверное, купив его у старушки, что часто сидит возле перрона и продаёт цветочки.              — Так чё, как тебе здесь живётся? — повторил вопрос Суворов, стараясь держаться как можно ближе к ней и касаться её, пока Айгуль позволяла ему делать это.              Она жи-ва-я. В могиле был пустой гроб. А Марат ведь хотел раскопать холодную землю зимой, чтобы вытащить её труп и убедиться, что она действительно мертва. Но в этом теперь не было необходимости. Айгуль сидела здесь, прижимаясь к его боку, и разглядывала с душевным интересом букет цветов.              — Нормально живётся, — просто ответила Ахмерова. — Здесь никто не знает, что со мной случилось, так что я не особо беспокоюсь будут ли меня травить или нет, как делали это в Казане.              — Это наверно хорошо, — пожал плечами так (лживо)беззаботно. — Походу только мне одному было хреново.              — Почему? — тревожно поинтересовалась Айгуль, воззрясь на него своими чисто небесными глаз.              — Я очень долго скорбил по тебе, — тоскливо отозвался парень, вздыхая так глубоко и так тягостно, — да и Вовку убили. Можно сказать, похоронил двух значимых людей в моей жизни в один и тот же момент.              — Господи, Марат… — ужаснулась Айгуль, откладывая букет в сторону и прижалась теснее к его боку, обвив рукой его торс.              Голова упала на его плечо, и Маратик ощутил, как внутри всё забурлило от той живости, что раскрылась так внезапно и совсем ожидаемо.              — Я всё ещё люблю тебя, — призналась она именно в ту секунду, когда его висок прижался к её макушке. — Я так скучала по тебе. Я всё ждала-ждала, когда ты приедешь, и я смогу снова тебя обнять.              — Я тоже ждал… Даже сам не знал чего, — фыркнул Марат. — Мне пришлось пойти к комсомольцам, чтобы найти этого Колика сраного.              От имени своего насильника Айгуль передёрнуло, а перед глазами появились фантомы тех событий.              — Его посадили, — в его голосе на одно лишь мгновение скользнула такая желанная победа. — Конечно, сначала я его хорошенько помял, чтобы он прочувствовал на своей шкуре какого это — быть беззащитным. Мне хотелось, чтобы он прочувствовал тоже самое, что и ты, когда… это происходило. Блять… прости, что говорю тебе это, но ты должна была знать, что его наказали.              Девушка сразу же коснулась его губ своими, как только он договорил, вовлекая его в такой… девственный поцелуй. Совсем неумелый. Они целовались всего несколько раз за всё время, пока были вместе, и за несколько месяцев Айгуль могла просто забыть, как нужно двигать губами, какой у Маратика вкус: он всегда жевал жвачки «love is» и девчонка ощущала этот вкус на языке, когда он целовал её. Сейчас она чувствовала исключительно привкус табака и горечи, но даже это казалось ей таким родным, что слёзы снова поструились по щекам.              Она плакала от счастья, а Марат стирал каждую слезу подушечками больших пальцев.