Здесь становится так одиноко

И мы с Тамамори вновь у указателя. Самая верхняя табличка теперь покачивается на ветру, сломанная, текст на ней потерся и едва различим. Когда-то в том направлении была деревня, теперь же тропинка заросла густой травой и кустарниками. Так много вариантов оставалось, и все же нельзя было стоять здесь и попросту ждать своей участи. В этот раз Тамамори выбрал военный корпус. Не так уж и плохо. Военные — те, кто должен защищать граждан своей страны. Там Тамамори точно помогут разобраться с его преследователем и оберегут от всех бед. Может быть, даже помогут добраться домой. В этот раз Тамамори не спешит. Ноги ломятся от усталости, колени болят, а легкие горят от недостатка кислорода просто ужасно. Тропинка, по которой он бредет, неровная, петляет перед его глазами и размывает всю картинку. Становится как-то не по себе, когда Тамамори оборачивается и понимает, что больше не видит ни дороги, по которой пришел сюда, ни указателя. Холод пробирает до костей — в этой части леса деревья гуще. А что, если корпус секретный и его — Тамамори — убьют, стоит ему только переступить порог? Такого счастья Тамамори себе не хочет, но выбирая между возвращением обратно, к тому, от кого он так долго и старательно пытался сбежать, и хоть какой-то, пусть даже смутной надежды на спасение, выбор очевиден. Где-то высоко на сосне ухает сова. Это первый звук, помимо собственного гулкого дыхания и своих же шагов, который различает Тамамори. Сова взмахивает крыльями. Этот гул похож на смех, как-будто птица насмехается над несчастьем измученного путника. Впрочем, наверное, так и есть. Лес становится плотнее. Больше не видно даже света луны, но, подсознательно, Тамамори все же понимает, что где-то в таком месте и должен находиться военный корпус. Он снова думает. Ему бы хоть какую-то компанию, кого-то, с кем можно будет поговорить и без страха открыть душу. Пусть это будет какой-нибудь мальчишка — чуть младше возраста Тамамори, с таким же забавным характером и напрочь лишенный всяких проблем. Сын генерала, который все же упросит своего отца оставить беспризорного бродячего писателя на некоторое время. А там, может, Тамамори и чем полезным услужит, и вот уже никто не захочет, чтобы он эту солдатскую семью покидал. Вскоре луна вновь выплывает из-за верхушек деревьев. Вернее, даже не так — это огромное здание военного корпуса выгрызает в этом месте лес, позволяя небесному светилу зависнуть сверху над освободившимся пространством. Молочно-бледные лучи падают на узкую тропинку, делая ее похожей на ковровую дорожку. Тамамори на дрожащих ногах делает шаг вперед, и свет поглощает его ступню. Военный корпус кажется тихим и жутким, как какая-нибудь лаборатория в фильме ужасов. Обнесенный высоким забором с колючей проволокой, он выглядит неприветливым и холодным. Но когда Тамамори приближается к воротам и ослабевшими руками осторожно толкает их, те неожиданно поддаются, издавая пронзительно громкий скрип. Настолько оглушающий в ночной тишине леса, что Тамамори едва не взвизгивает от страха, отпрыгивая в сторону. Но больше ничего не происходит. Дуновением ветра ворота открываются чуть шире, словно приглашая. И Тамамори это приглашение принимает — а что ему еще делать? Внутри обнесенной площадки оказывается на удивление пусто и мрачно. Из окон казармы не видно света, но в такое время, наверное, все уже давно спят. Прямо от ворот и до самого главного входа в корпус тянется гравийная дорожка, камни хрустят и издают приятное пощелкивание, когда Тамамори наконец делает шаг вперед. По бокам от тропы стоят, гордо возвышаясь, не работающие фонари. Это кажется немного странным, но Тамамори вдруг понимает, что здесь нигде не горит свет: ни в будке вахтового, ни у дверей, ни над воротами. Хотя, возможно, уже просто слишком поздно. Или какой-то сбой электричества произошел. Тамамори осторожно ступает по дорожке. Он ожидал увидеть здесь хотя бы мальчишек, которые выбегут во двор погулять в темноте, вопреки запрету своих отцов, но так уж вышло, что здесь пока нет никого. Тамамори не теряет надежды, хотя шестое чувство тревожно сосет под ложечкой и умоляет перестать тешить себя наивными фантазиями. Тамамори, наверное, следовало бы ему довериться. Ранее измученные длительным бегом ноги ступают на скрипящие деревянные ступени. Здесь очень пыльно, и Тамамори замечает под самым навесом огромное количество паутины. Он осторожно стучит костяшками пальцев по двери: раз, еще раз, но никто не открывает. Все спят, и тогда Тамамори осторожно хватается за холодную металлическую ручку и тянет дверь на себя. Он не знает, на что рассчитывает. В таком месте и в такое время все должно быть заперто, и Тамамори честно, честно-честно готов провести всю ночь сидя прямо на крыльце, пока рано утром его не найдет какой-нибудь солдат. Но дверь поддается и открывается. Не заперто. Почему-то это вызывает легкий волнующий трепет внизу живота. Тамамори ступает в непривлекательную, совершенно жуткую темноту военного корпуса. Усилившийся ночной ветер дует, с громким хлопком закрывая дверь за ним. Света больше нет, и Тамамори не видит дальше своего носа. Он решает постоять немного здесь, от страха крепко вцепившись в ручку двери, пока глаза не привыкнут к полной темноте и он не начнет различать в этом мраке хоть что-то. Фонаря ведь у него с собой нет, да и каких-то других вещей тоже. Вскоре картинка немного проясняется. Теперь Тамамори видит и коридор, растянувшийся по обе стороны от центрального входа, и очертания дверей. Напоминает огромный муравейник, и Тамамори вдруг осознает, что совсем не знает, куда ему стоит податься. Вариантов слишком много, а вдруг он выберет не ту дверь, и какой-нибудь сошедший с ума вояка пристрелит его? Тяжело сглатывая, Тамамори все же делает несколько осторожных шагов вперед, утопая в темноте. Он выбирает центральную, самую большую — по ощущениям — дверь холла. Она широкая, из двух частей, обитая черным деревом и золотом. Скорее всего, ведет не в чьи-то комнаты или казармы, а какой-нибудь другой коридор — Тамамори, слишком напуганный, пока не особо хочет заглядывать к кому-либо в гости. В своем воображении он держит образ игривого мальчишки, который не станет его допытывать, а сразу же предложит еду и комнату для ночлега, познакомив и со всеми остальными. Тамамори не часто доводилось встречаться с военными, но почему-то все они казались ему с виду строгими дядьками, которые на самом деле любят много шутить, играть в карты и выпивать две большие чашки сакэ по вечерам. Вторая — технически, уже третья дверь, через которую Тамамори нужно было пройти — точно так же оказалась открытой. Только сейчас Тамамори, успев привыкнув к странной вседозволенности, не ощутил ничего, кроме прилива воодушевления. Он надеялся, что сможет встретиться в коридоре с тем самым мальчишкой из своих фантазий, который будет слишком счастлив увидеть новое лицо здесь, чтобы донести на него кому-нибудь из старших. Это будет самым лучшим вариантом, и Тамамори продолжает идти вперед в поисках своей иллюзии. Под ногами, в самом углу у стен он время от времени замечает кислотно-фиолетовые лужи чего-то отвратительно пахнущего, но внимания старается не обращать. Только Тамамори все равно никого не встречает. Он бесцельно бродит по лабиринтам из многочисленных коридоров и дверей, кажется, окончательно запутавшись и в этом здании, и в самом себе. Он не встречает ни мальчишки, ни кого-либо еще. Единственные звуки здесь — время от времени стук настенных часов и собственные шаги, непозволительно громким эхом разносящиеся по всему помещению. И когда Тамамори уже в третий раз проходит возле, кажется, одной и той же картины какого-то важного генерала, он вдруг понимает, что здесь не только совершенно пусто и никого нет, но он еще, вдобавок ко всему, умудрился заблудиться. От осознания собственной никчемности Тамамори прислоняется спиной к выбеленной стене и с разочарованным вздохом скатывается вниз. Сейчас ночь, совершенно темно, и он абсолютно точно не выберется отсюда до утра. Но что гораздо, гораздо хуже, так это то, что большинство боковых помещений, часть из которых, предположительно, является входами в казармы, заперта на ключ. Это значит, что в них никого нет. И в коридорах тоже никого нет. Тамамори абсолютно один в военном корпусе, еще и совсем потерявшийся. Он поднимается на ноги. Хотя оказывается, что здание не такое уж и жуткое, как казалось изначально, оно совершенно бесполезное. Тамамори хочет спать, Тамамори хочет присесть и отдохнуть, но знает, что не заснет, пока не найдет хоть какой-то ориентир. Он уже привык к тому, как выглядит военный корпус изнутри ночью, и если он внезапно проснется здесь к полудню, когда будет совсем светло, а солнечные лучи начнут пробиваться из-за грязных штор, он будет потерян еще больше. Поэтому Тамамори подходит к ближайшему окну. Эту часть корпуса луна не освещает, так что Тамамори может лишь в смутных, размытых очертаниях разглядывать траву и гравий под окнами. Так пусто и так бессмысленно. Так… одиноко… Утром Тамамори осмотрит все помещения еще раз, начеркает у себя в голове карту и со спокойной душой, если больше ничего не найдет, отправится путешествовать по лесу дальше. Или, может быть, устроится прямо тут, на военной базе. А сейчас он слишком устал, слишком вымотан, и совершенно не хочет двигаться. Хочет прилечь на чем-нибудь мягком, теплом, и уснуть глубоким сном. Где-то позади раздается странный звук. До того тихий, что напоминает гул от капающей воды во время оттепели, но до Тамамори быстро доходит, что это вовсе не вода. Совсем не вода. Лезвие чего-то острого и длинного прижимается к его шее, слегка задевая и вспарывая молочно-бледную кожу. Тамамори вскрикивает. Отразившись в ночной пелене, капли его крови стекают на зеркально-серебристую поверхность меча, и он дергается в чьих-то сильных и напряженных руках. — Чш-ш-ш, — раздается над ухом обманчиво-сладкое ворчание глубокого хриплого голоса, и ко рту Тамамори прижимается рука в черной перчатке. Правда, совсем скоро Тамамори, вдыхая отвратный и горько пахнущий запах понимает, что это вовсе не перчатка, а черная ткань, отборно политая чем-то усыпляющим. Его убьют? Изнасилуют? Ограбят? Тамамори уже совсем не соображает. Голова, по ощущениям, становится совсем как детская мягкая игрушка, набитая ватой, веки тяжелеют, и Тамамори, понимая, что подозрительный незнакомец, судя по всему, гораздо сильнее, чем он сам, сдается без боя. Внезапно полностью расслабившись и ощутив крепкие мужские руки на своей талии, он погружается в глубокий сон. А вот просыпаться уже не хочется. Тамамори слишком много ночей видел все свои худшие кошмары, слишком долго подскакивал среди ночи и босыми ногами шлепал по полу на кухню, чтобы налить стакан воды, слишком долго бежал и страдал. Но когда он наконец разлепляет потяжелевшие веки, то понимает, что все не так уж и плохо. На удивление, голова не болит, и Тамамори чувствует себя даже вполне выспавшимся. И, что самое главное, он жив! Правда, только пока что. Первое, что видит Тамамори после своего пробуждения: высокий серый потолок и одну-единственную лампочку, которая покачивается на неаккуратном проводе и неприветливо мигает противным желтым светом. Первое, что чувствует Тамамори, это жесткую кровать под собой и пробирающий сквозь легкое одеяло холод. Первое, что слышит Тамамори, это чье-то спокойное, тихое дыхание. Он едва не подрывается с места. Правда, даже сесть не удается — кисти рук неожиданно оказываются крепко связанными тугой веревкой, ноги тоже. Он не может толком пошевелиться, лишь ерзая на кровати, и тогда принимает решение просто замереть на месте, надеясь, что таинственный и очень, очень страшный незнакомец его вовсе не заметит. «Таинственный и очень, очень страшный незнакомец» оказывается высоким мужчиной примерно двадцати пяти лет. Он сидит за столом, боком к Тамамори, и читает книгу, так что его с такого ракурса не особо можно рассмотреть, хотя даже так Тамамори замечает измученный и тяжелый взгляд голубых глаз, скрытых под толстыми стеклами очков. Мужчина даже под слоем одежды кажется очень широкоплечим и мускулистым. По ощущениям у них с Тамамори не должно быть какой-то особой разницы в возрасте, но Тамамори все равно не может не чувствовать некоторой зависти по отношению к этой фигуре. Одет мужчина в военную форму. На спинке его стула висит снятый китель, под рукой на столе лежит черная блестящая фуражка, а рукава рубашки расстегнуты и чуть закатаны, что придает всей картине немного домашний и по-своему уютный вид. Тамамори позволяет себе обмануться и снизить уровень душевной опасности и недоверия. Но слишком долго смотреть на замершую у стола фигуру ему не дают. Мужчина оборачивается к Тамамори. Строгий взгляд встречается с напуганным, неуверенным, и на губах офицера появляется легкая, насмешливая, но по-своему милая улыбка. — Уже проснулся? Тамамори неуверенно кивает. Ему бы хотелось сжаться в клубочек, свернуться под этим одеялом и заплакать от ужаса, как напуганному котенку, но проблема в том, что даже со связанными руками и ногами он страха как-такового и не испытывает. Взгляд офицера становится мягче. — Не хотел на тебя вот так сзади нападать, но ты уж больно подозрительно выглядел. Еще и забрался в корпус без спроса, — тихо произнес офицер, почему-то пытаясь себя оправдать. Голос его казался глухим, глубоким и низким, так что Тамамори, внимательно вслушиваясь, даже не понял сразу, что ему сказали. Наверное, такого человека не стоило выводить на слишком уж бурные эмоции. — Но это уже неважно, — вдруг отозвался офицер. Его голос стал громче, строже, как будто он говорил с рядовым солдатом, отдавая приказ. — Как ты здесь вообще оказался? Тамамори устало выдохнул. Ему вовсе не хотелось вновь проживать эту ужасную ночь, пусть даже в своих воспоминаниях, но учитывая требовательный голос офицера, и учитывая то, что Тамамори все еще был связан… Наверное, у него все же не было выбора. Слегка дрожащим от волнения голосом он выложил перед офицером все. И про свой ночной побег, и про указатель, и про то, как оказался в военном корпусе. На лице мужчины отразилась немного виноватая улыбка. — Вот оно как. Извини, что напугал. Думал — мародеры. Тамамори легко и натянуто улыбнулся. Будто офицеру вообще нужно было оправдываться, это ведь он, Тамамори, вроде как на государственную территорию проник. Но улыбке этой долго существовать было не дано. Так же неожиданно, как и в прошлый раз, перед его лицом оказалось острие меча. Лезвие едва не ткнуло его в кадык, и Тамамори шумно сглотнул, испуганно глядя в холодные голубые глаза. Все ведь было хорошо, что происходит? Офицер тихо и беззвучно рассмеялся, убирая меч. — Подними-ка ручки. Я тебя развяжу. Тамамори поджал губы. Что-то странно напористое было в голосе мужчины, несмотря на то, что казался он, вроде как, дружелюбным. В любом случае, Тамамори все равно не собирался ему перечить, поднимая дрожащие руки перед грудью. Одним взмахом меча все было завершено, и ошметки от веревки упали на колени Тамамори, а он лишь удивленно на них смотрел. Офицер неплохо обращался с холодным оружием, и это вызвало приступ мурашек по коже. Следующим делом мужчина избавился от веревок на ногах Тамамори. Только вот Тамамори не спешил уходить. Он так отчаянно искал кого-то живого в этом заброшенном, одиноком месте, что теперь ему было интересно и любопытно. Слишком интересно и любопытно. Хотелось расспросить о многом, но, глядя на строгое лицо офицера, Тамамори не решался быть таким назойливым. И все же… Почему, когда он только пришел сюда, корпус казался таким пустым? Лицо офицера вдруг вытянулось, а на его глазах отразилась смесь шока и ужаса. Правда, мужчина тут же взял себя в руки. Он наклонил голову, надел фуражку и опустил козырек, прикрывая глаза. — Тебе не показалось. Это место действительно… пусто, — раздался его тяжелый вздох. Затем, словно оправившись от приступа какой-то фантомной боли, офицер выпрямился, приосанился и глубоко вздохнул. Правда, как оказалось, продолжать он не собирался. Тамамори хотел его подтолкнуть. Почему пусто? Тут правда никого нет? А офицер тогда что здесь делает? И по итогу получилось так же назойливо, как и не хотел изначально Тамамори. Но офицер не казался расстроенным. Он лишь мягко улыбнулся, словно пытаясь заверить, что в любопытстве Тамамори не было ничего плохого. — У меня был свой отряд, но… Все погибли во время военного задания. А остальные… Кто-то решил уехать, кто-то умер, заразившись болезнью, как-то так, — офицер тяжело вздохнул. Его взгляд бегло скользнул по лицу Тамамори к самым его ногам. — Здесь становится так одиноко… Офицер ничего больше не говорит, позволяя своим эмоциям и тщательно скрываемым чувствам зависнуть в воздухе обжигающей духотой и печалью. Тамамори невольно как-то дергается, чувствуя накрывающее с головой дежавю. Разве он не слышал эту фразу раньше? — Но-но-но, не будем о плохом, радость моя, — вдруг более приподнятым тоном говорит мужчина. Он звучит так, будто это Тамамори нужна поддержка, а не ему, хотя, технически, они оба в одной тарелке. — Пойдем, я тебе покажу комнату. Ты наверное устал, да? Тамамори неуверенно кивает. На его губах расцветает легкая и смущенная улыбка, но он делает шаг к офицеру и пристраивается за его широким плечом, прячась, как напуганная мышка. Мужчина ничего не говорит, хватает со стула свой китель, открывает дверь и выводит Тамамори в темный, мрачный коридор. Только рядом с ним коридор больше не кажется темным и мрачным. Рядом с офицером коридор кажется просто… неприятным, и ничего больше. Тамамори уверенно плетется за ним, широко улыбаясь. Почему-то фигура сильного, властного мужчины вызывает у него глубокое доверие и благоговение. Офицер зажигает керосиновый фонарь. Он горит не так ярко, но достаточно, чтобы осветить путь, и Тамамори доверчиво идет на источник света. Теперь ему не приходится смотреть под ноги, чтобы не споткнуться, и он может в полной мере разглядеть окружающую обстановку. В корпусе оказывается очень даже уютно, если не считать его пустоты и гробовой тишины. В полутьме раздаются лишь шаги двух людей: тихие, немного неуверенные и громкие, тяжелые. Офицер неожиданно останавливается, и Тамамори впечатывается лицом в его спину, тут же испуганно отскакивая и стыдливо краснея. Но, к его счастью, мужчина это никак не комментирует и, наверное, даже не замечает. В его руках звякает связка золотых ключей. Один из них, точно отмечая нужный, офицер вставляет в замочную скважину неприметной с виду двери, проворачивая два раза против часовой стрелки. Дверь поддается и открывается. Тамамори рассчитывает, что его отведут в казарму, где спят — или спали — остальные солдаты. Но комната, в которую его привели, кажется не такой уж и большой. Здесь есть широкое окно прямо напротив двери, прикрытое темно-фиолетовыми шторами, сквозь которые просачивается лунный свет, довольно большая односпальная кровать в углу, шкаф из темного дерева и рабочий стол. Офицер осторожно подталкивает Тамамори вперед как маленького и несмышленого котенка, и тогда Тамамори замечает стоящую в углу газовую плиту и кухонные ящики. Похоже, это личные покои самого офицера. Мужчина включает свет. Слабый огонек от настольной лампы не может осветить все помещение, но теперь тут хотя бы становится уютнее, чем раньше. Тамамори проходит внутрь, воровато оглядываясь и осторожно ступая по скрипящим деревянным половицам. — Это моя комната. Останешься здесь на какое-то время, — говорит офицер, убирая пурпурное покрывало с кровати. Он взбивает подушки, а затем подходит к шкафу и достает оттуда комплект постельного белья вместе с выглаженной и накрахмаленной рубашкой. Вся эта куча светло-серой ткани мгновенно оказывается в руках Тамамори. — Держи. Пижамы у меня нет, но моя рубашка может сойти, — отвечает офицер. Он беззвучно кивает Тамамори в сторону своей же кровати, а затем быстро ускользает обратно в коридор. Тамамори не особо задумывается над тем, куда он мог пойти, и вместо этого решает воспользоваться предоставленным ему временем, чтобы разобраться с постелью и переодеться. Очевидно, офицер хотел, чтобы Тамамори спал на его кровати. Все, что ему оставалось, это беспрекословно подчиниться. Рубашка, которую предложил ему офицер, оказалась очень велика, и на Тамамори сидела скорее как короткое платье. Зато можно было обойтись без брюк, и Тамамори устало выдохнул. Несмотря на то, что он только что проспал черт знает сколько времени под действием снотворного, сейчас его физическая и неотравленная препаратами сонливость вернулась, вынуждая зевать и устало хлопать глазками. Тамамори откинул одеяло и забрался на мягкую кровать. Он не знал, стоит ли ждать офицера, и придет ли он вообще, но свет выключать не стал — так было спокойнее. Устроился на боку, спиной к стене, и, сложив ручки под головой, закрыл глаза. И в тот же момент дверь с тихим скрипом вновь отворилась. Тамамори едва не подскочил на кровати от неожиданности, но, поскольку в этом месте не было никого, кроме офицера, он довольно быстро успокоился. Вошедший мужчина, заметив смущенное и слегка испуганное лицо, виновато улыбнулся. В его руках было что-то большое и мягкое. — Не хотел тебя разбудить, радость моя. Извини. Тамамори покачал головой и лишь улыбнулся. Почему-то с присутствием офицера в комнате стало гораздо уютнее и теплее. В это же время мужчина раскладывал себе на полу футон. Тамамори чувствовал себя странно смущенным тем, что занял чужое спальное место, но, поскольку, ему его предложил сам хозяин, он, наверное, не должен был отказываться. Офицер быстро снял с себя рубашку. Конечно, солдаты умели переодеваться за считанные секунды — Тамамори не был уверен, но где-то слышал, что на раздеться и лечь спать у них уходило около минуты. Он все еще не знал, правда ли это, даже наблюдая за офицером, но был немного разочарован тем, что в полутьме так и не смог рассмотреть его подтянутое и мускулистое тело. Офицер, заметив, что на него так нагло пялятся, ничего не ответил и лишь тихо усмехнулся. Свет потух. Где-то сбоку зашуршал футон, послышался тихий вздох, и вскоре все совсем замерло. Тамамори еще некоторое время смотрел в потолок, чувствуя себя слегка неловко от того, что впервые спал с кем-то чужим в одной комнате, но затем и сам закрыл глаза, отворачиваясь. Сон не шел. Несмотря на то, как Тамамори устал и каким измученным был, когда пришел сюда, наверное, отдых под снотворным дал о себе знать, и теперь Тамамори метался по кровати, отчаянно стараясь шуметь как можно меньше. Кровать оказалась очень скрипучей, но в конечном счете ему удалось принять удобное положение, при этом не особо раздражая офицера. Наверное. Тамамори никогда не встречался с настоящими военными. Ну, чтобы прям настоящими. Помнится, в детстве он часто играл с ребятами во дворе в войнушку. Ну, эти глупые, детские и бессмысленные развлечения. Тамамори думал, что это было весело — отчасти — носиться со своими приятелями по округе, разыгрывать сцены сражений и битв из каких-то исторических книжек, которые Тамамори по большей части никогда не читал. Но в реальности все оказалось куда более серо и неприятно. И даже самый настоящий офицер, живущий в самом настоящем военном корпусе и сталкивающийся с самой настоящей войной оказался на самом деле довольно одиноким человеком. Тамамори мог найти свои с ним сходства. Кажется, последний раз, когда он действительно чувствовал себя частью какой-то веселой и дружной компании был вот именно тогда, когда они играли в солдатиков. Проснулся Тамамори уже когда солнце высоко взошло. Всю ночь ему снились кошмары, и он ворочался, не в силах заснуть. Но на утро он чувствовал себя удивительно выспавшимся и, что самое главное, теперь он с уверенностью мог сказать, что эта страшная, безжалостная и жуткая ночь закончилась. Теперь он мог вздохнуть полной грудью и расслабиться. Больше не надо было ни от кого бежать и прятаться. Больше не надо было валиться с ног от изнеможения. По комнате разнесся запах чего-то… ну, по крайней мере, съедобного. Тамамори медленно поднял голову, взлохмачивая спутавшиеся за ночь волосы. Офицер, еще не сменивший одежду на свою официальную униформу, стоял у плиты, выглядя совершенно домашним мужчиной. Кажется, он разогревал что-то в кастрюле, но, услышав шум со стороны кровати, повернулся и мягко улыбнулся. — Доброе утро, радость моя. Как спалось? Тамамори улыбнулся в ответ. Несмотря на то, что его все еще терзали смутные сомнения и неуверенность, а остаток кошмаров нависал над ним, вселяя трепетный ужас, стоило ему увидеть улыбку офицера, как тут же стало намного лучше. Но что он делал? — Разогреваю нам еды, — тихо ответил офицер, вновь переводя взгляд на плиту. Кажется, там был какой-то суп, и Тамамори мог заметить на кухонном столе пустые консервные банки. Пахло… ну, совершенно обычным супом, хотя Тамамори думал, что мог бы приготовить и повкуснее. В конечном счете он поднялся с кровати, собрал всю свою одежду и выскользнул в коридор. Если офицер чувствовал себя достаточно смелым, чтобы переодеваться прямо у него на глазах, то Тамамори точно так делать не собирался. Когда Тамамори вернулся в комнату, мужчина уже сидел за небольшим обеденным столом с ложкой в руках и задумчиво читал книгу. Кажется, ту же самую, что и вчера, но Тамамори не был уверен. Офицер вновь поприветствовал его теплой улыбкой и легким кивком. — Присаживайся, радость моя. Не стесняйся. Тамамори застенчиво отвел взгляд, плюхаясь на предоставленное ему место. От небольшой голубоватой тарелки исходил пар, пахло вкусной едой и специями. Тамамори почувствовал, как в животе заурчало. Он даже не помнил, когда ел в последний раз, но вчера был слишком измотан и напуган, чтобы просить о чем-то выше милости над его жизнью. Суп оказался приятным на вкус. Хотя Тамамори теперь абсолютно полностью убедился в том, что его стряпня гораздо лучше каких-то разогретых консервов, еда, предложенная ему офицером, была не так уж и плоха по крайней мере потому, что досталась Тамамори совершенно бесплатно. Однако теперь, утолив свой голод и избавившись от изнуряющей усталости, он чувствовал вновь подогревающий его тело интерес. В конце концов, было так много вещей, о которых он хотел спросить офицера… Например, куда подевались его остальные сослуживцы? Нет, конечно, Тамамори помнил: что-то там про болезнь и военные операции, но тогда почему офицер остался здесь, да еще и совсем один? Лицо мужчины вдруг побледнело. Он опустил взгляд, затем медленно поднялся из-за стола и, пошатываясь, начал собирать грязную посуду. Тамамори почти жалел о том, что вообще начал этот диалог, но любопытство… Оно было сильнее. Наконец, офицер сделал глубокий вдох и, кажется, немного успокоился. Тем не менее, к предыдущему, более спокойному и уравновешенному состоянию вернуться он уже не смог. — Не знаю, стоит ли тебе это говорить, радость моя… Напугать не хочу, но это ведь раньше не только военный корпус был. Здесь всякие исследования проводили. В последний раз изучали вирус один, так что-то не по плану пошло, и половина наших заразилась. Из симптомов только страшная лихорадка и гнойные фурункулы, — мрачно отозвался он. Глаза мужчины были вполне ясными, взгляд твердым и уверенным, но в словах была острая, неприятная горечь. — Кто-то умер от болезни, кто-то сбежал и уехал. Одного меня здесь оставили. Присматривать за корпусом, никого не пускать да ждать, когда кто-нибудь приедет для ликвидации. Тамамори растерянно кивнул. Это было жутко, правда, но на самом деле ему было безумно жаль офицера. Остаться здесь одному, еще и с такой ответственностью на плечах. Ведь получается, если никого, кроме самого Тамамори здесь уже долгое время не было, значит, все же никто не приехал для восстановления. Мужчина мрачно кивнул, вытирая чистые тарелки от воды и ставя их обратно в кухонный шкафчик. — Что-то вроде того. Но и я ведь уйти отсюда не могу. А вдруг кто все же приедет? Не могу я… Долг это мой. Тамамори тихо вздохнул, опуская подбородок на столешницу. Ему такие понятия как «долг» или «честь» знакомы не были — он не уверен точно, но, судя по тому, что про него говорили обычно, он был самым бессовестным человеком во всем мире. И понять офицера он потому тоже не мог, хотя, услышав такие преданные речи, не мог не испытывать и чувства восхищения перед ним. Тамамори бы никогда в жизни не поступил так же, а, оказавшись в подобной ситуации, наверное был бы первым из тех, кто пожелал уехать. Или заразился — зная его удачу. Но, оказывается, жизнь вдвоем с офицером в пустом, богами покинутом военном корпусе была довольно неплоха. У Тамамори теперь была крыша над головой, не самая вкусная, но еда, приятная компания и собеседник, который, словно старший брат, заботился о своем новом сожителе. Для Тамамори это было незнакомо — у него никогда не было ни братьев, ни сестер, ни старших, ни младших, но он всегда завидовал мальчишкам с большими семьями. В глубине души он всегда хотел так же, но сейчас понимал, что справиться с ролью старшего брата никто лучше офицера не мог. В конце концов, они были двумя одинокими людьми, которые все же нашли друг друга, и Тамамори не мог этому не радоваться. Он даже не помнил, сколько жил здесь. Знал только, что встретил с офицером уже три полнолуния, видел отцветающие за окном яблони и как весенняя гроза уносила с собой всю пыль и грязь с дорог. Рядом с офицером было по-домашнему тепло и уютно. Он хоть и был суровым, строгим с виду, в душе был глубоко привязан к Тамамори, и точно так же, как и тот сам, наслаждался их новой совместной жизнью. Ночью, правда, кошмары продолжали терзать Тамамори. Они навязчиво преследовали его, не давая спокойно сомкнуть глаз, но рядом с офицером весь страх уходил. Рядом с этим мужчиной Тамамори чувствовал себя уверенно и тепло. Тамамори осторожно толкнул дверь в темный подвал, опасливо озираясь по сторонам и сжимая в руке керосиновую лампу. Офицер попросил его спуститься вниз и принести какую-то коробку, так что Тамамори, желающий во всем угодить своему попечителю, не мог отказаться. Но сейчас он уже не был так уверен в себе. Подвал был единственным местом, которое он никогда не посещал. Иногда Тамамори конечно видел, как туда спускался офицер, но ни о чем не спрашивал и послушно ждал его возвращения. Но теперь, когда ему самому нужно было войти в эту душащую, жуткую темноту, он чувствовал подступающий к горлу страх. Ему нужно было быть сильным. Ради офицера. Верно? Первый шаг дался на удивление легко. Молчаливая чернота, словно смола, заливала собой все пространство, поглощая ступеньки. Тамамори боялся наступать, опасался, что поглотят и его, но, в конечном счете, ему нужно было это сделать. Он не хотел расстраивать такого доброго человека, как офицер. Он хотел вернуться обратно. Срочно. Ему нужно было спуститься вниз и сделать то, чего от него хотели. Тамамори сделал еще несколько неторопливых шагов вниз по лестнице, чувствуя, что густая смола окутывала и его. Несмотря на то, что с ним была лампа, лучше от этого не становилось. Свет был слишком тусклым и блеклым, и едва-едва просачивался сквозь вязкую и темную жидкость. Офицер всегда спускался именно с этой лампой, но, как оказалось, свет излучал он, а не горящий керосин. Радовало то, что до конца оставалось всего несколько ступенек. Тамамори уже мог видеть дно этого черного озера. Несколько ступенек, совсем немного, и… Тамамори поскальзывается. Это происходит так неожиданно, что он издает невнятный то ли вскрик, то ли писк, чувствуя, как теряет равновесие и скатывается по всем оставшимся ступенькам. Лампа разбивается, тухнет, и Тамамори со слезами, выступающими на глазах то ли из-за горечи обиды, то ли из-за боли, оказывается в полной темноте. Становится так тихо и мрачно… Все тело болит. Колени и ладошки в особенности — без света Тамамори не может видеть, но практически уверен в том, что разбил их в кровь. А теперь, еще и оставшись без лампы, он даже не сможет найти то, о чем его попросили. Тамамори медленно поднимается на дрожащих ногах и шмыгает носом. Физическая боль его практически не смущает, ему просто грустно и обидно: не суметь сделать такую простую вещь — ведь офицер даже никогда до этого не просил его о чем-то большем — разбить лампу и наверняка в будущем заставить этого доброго мужчину волноваться. Но делать ему больше нечего, и приходится теперь уже вслепую подниматься обратно по ступенькам. Офицер, конечно, как обычно сидит у себя в комнате, читая какую-то книгу. Тамамори осторожно, как мышка заглядывает внутрь, чувствуя себя совсем неуверенно. Он знает, что офицер на него не разозлится — такое ощущение, что этот мужчина вообще никогда негативных эмоций не испытывал — он знает, что офицер никогда на него не накричит, но это делает ситуацию только хуже, ведь Тамамори провинился, нет? Тем не менее, когда он открывает дверь, беспокойный взгляд офицера скользит по его лицу. — Что случилось, радость моя? — взволнованно спрашивает он, резко поднимаясь со своего места и приближаясь к Тамамори. Этого достаточно, чтобы Тамамори еще раз шмыгнул носом, вытирая слезы со щек тыльной стороной ладони. Первичный страх и необходимость убраться из жуткого места прошли, оставив после себя только боль от удара и разодранной в кровь кожи. — Ты упал? — спросил мужчина, поднимая брови. Он смотрел все так же нежно и ласково, только теперь еще и аккуратно взял Тамамори за запястья, разворачивая его ладони кверху, — Сильно испугался? Тамамори только кивнул, виновато отводя взгляд. Ему нечего было сказать. Офицер вышел из комнаты. Тамамори не знал, куда он ушел, но понимал, зачем. И уже спустя несколько минут мужчина вернулся с небольшой аптечкой в руках. Тамамори усадили на стул, и тут же офицер опустился перед ним на колени, закатывая штанины хакама. Как он и думал. Коленки тоже оказались разодраны, кожа местами слезла, там же выступила кровь. Офицер разочарованно вздохнул и вытащил из аптечки перекись. Раньше, когда Тамамори был совсем маленьким, его бабушка точно так же обрабатывала его раны. Но когда он стал старше, то совсем перестал о них заботиться, щеголял с разодранными коленями, локтями и руками, пока все само не заживало. Было больно, но Тамамори боль ни капли не смущала. Теперь же, спустя столько времени, получить чью-то заботу казалось таким… приятным? Кожу засаднило и защипало. Тамамори зашипел, судорожно вздохнул, стараясь сдержать вновь подступающие к горлу слезы. Хотя он и знал, что это было необходимо, в нем так же присутствовало капризное желание оттолкнуть офицера и остаться со своими проблемами наедине. Мужчина, точно угадывая его мысли, нежно обхватил рукой щиколотку. — Больно, радость моя? Тамамори кивнул. Теперь, когда с ним разговаривали так нежно, хотелось навсегда остаться под опекой и заботой этого человека. Офицер виновато улыбнулся. Он не извинился, потому что даже если бы хотел, то не смог ничего изменить, и Тамамори это прекрасно понимал. Только теперь, глядя на это милое и приятное лицо, казалось, что боль отступала на второй план. Рана была обработана. Офицер вытащил из собственного кармана несколько пластырей и аккуратно, заботливо наклеил их, прежде чем наклониться и осторожно поцеловать обе коленки прямо там, где совсем недавно были кровоточащие раны. Вот теперь боли точно, точно-точно не было. Тамамори широко улыбнулся, болтая ногами, чтобы спустить хакама обратно. Только здесь все равно что-то было не так. Офицер казался мрачным и задумчивым, а вместе с его угрюмостью прошла и радость Тамамори. Он вопросительно взглянул на него, наклонив голову к плечу. — Ты ведь сразу, как упал, пришел ко мне, да, радость моя? — спросил офицер подозрительно встревоженным голосом. Тамамори несколько раз уверенно кивнул. — Хорошо. Тогда хорошо… — странно тихо пробормотал мужчина практически себе под нос, поднимаясь с пола. Тамамори такое поведение казалось необычным, но он не смел задавать никаких вопросов. Офицер снова вышел из комнаты, бросив на прощание только короткое: «Я скоро вернусь». Это было еще более неожиданно, но кем был Тамамори, чтобы пытаться его остановить? Тем более, офицер всегда свои обещания выполнял, а значит ждать его можно было действительно довольно скоро. Тамамори уставился в потолок. Боли больше не было, так что на его лице расплылась довольная улыбка. Офицер всегда был таким заботливым… Входная дверь скрипнула. Мужчина вернулся, и снова на его лице появилась это скромное, обнадеживающее выражение. Казалось, что он смотрел на Тамамори практически извиняясь, когда наконец вошел в комнату со свертком какой-то бумаги в руках. — Ты говорил, что любишь сладкое, да, радость моя? — тихо и нежно начал он. Тамамори еще не знал, к чему клонил офицер, но с готовностью кивнул. — В этом месте нет скоропортящихся продуктов или просто чего-то действительно вкусного, но… Я принес немного печенья. Улыбка на губах Тамамори стала шире и мягче. Он трепетно вздохнул. Это было так… мило? Он действительно не помнил, когда в последний раз ел что-то сладкое, но факт того, что офицер так заморочился и принес ему пусть может и не самое вкусное, но печенье… Это действительно было так приятно… Офицер, заметив счастливое выражение лица Тамамори улыбнулся и сам. Он положил бумажный сверток на стол, а сам отошел к плите и поставил чайник. Тамамори в нетерпении покачивал ногами, и вскоре по кухне разнесся аромат трав и зелени. Чай здесь был совсем невкусным, но это было уже хоть что-то, так что Тамамори не особо жаловался. Уже совсем скоро перед ним стояла дымящаяся чашка ароматного чая. Пахло осенними листьями, так что Тамамори довольно прикрыл глаза, делая несколько глотков горячего напитка. Печенье приятно хрустело, и пусть не было таким сладким, как привык Тамамори, это, все же, было самое вкусное печенье в его жизни. Офицер тем временем не сводил с него глаз, по-прежнему улыбаясь, однако вскоре его умиротворенное выражение лица сошло на нет. Тамамори, заметив эти изменения, вопросительно поднял бровь. Что не так? Офицер судорожно вздохнул. — Я просто… Так боюсь, что с тобой что-то случится, радость моя. А если бы ты заболел? Или просто решил оставить меня? Я бы не пережил… Тамамори звонко рассмеялся. Это ведь даже звучало смешно: чтобы он, еще и оставил офицера здесь, одного. Даже не смешно — скорее глупо. Ведь у них больше никого не осталось кроме друг друга, и куда бы Тамамори тогда пошел? Офицер натянуто улыбнулся и вздохнул, присаживаясь на стул рядом. — Ты такой милый, — вдруг произнес он. Улыбка его стала широкой, ласковой, такой любящей, что Тамамори практически подавился, с удивлением глядя на мужчину. В ответ тот лишь рассмеялся. — Я жил в деревне по соседству. У меня была большая семья: множество сестер и я — восьмой ребенок. Хотя иногда я задумываюсь о том, что только ты на самом деле меня понимаешь… Счастливый блеск в его глазах потух, сменившись выражением разочарования и глубокой скорби. Тамамори хотелось спросить, что стало с его родной семьей, но в то же время он чувствовал, что пожалеет, если услышит ответ. Ему нужно было как-то поддержать офицера, он чувствовал глубокую необходимость в этом, и тем не менее даже не знал, как именно это сделать. Он медленно поднялся со своего места. Обычно, когда ему было плохо или грустно, бабушка всегда обнимала его, и это помогало даже лучше, чем всякие слова. И теперь Тамамори хотел сделать то же самое и для офицера. Но что-то было не так. Ему так неожиданно и внезапно стало настолько плохо, что даже самостоятельно стоять на ногах Тамамори больше не был в силах. Перед глазами все поплыло, в ушах зазвенело, и он почувствовал, что падает на пол, прежде чем обнаружил себя в чьих-то сильных и крепких объятиях. Тамамори не мог дышать. Он положил руку на собственную грудь, содрогаясь в конвульсиях. В горле все горело и пекло, сделать всего один единственный вздох было уже тяжело, и из его глаз неконтролируемо потекли слезы. Что с ним происходило? Он и сам уже не знал. По крайней мере, с ним был офицер, который определенно точно разбирается в медицине. Да, он точно мог бы помочь Тамамори, напоить его какими-нибудь лекарствами, отвести в медпункт и выходить, он точно должен был разбираться в таких ситуациях и знать, что происходит, но когда Тамамори поднял рассеянный взгляд расширенных зрачков вверх… В глазах офицера он не увидел ничего, кроме холодного расчета. Он улыбался. — Больно, радость моя? — тихо спросил он, даже не пытаясь скрывать своего восторга. Наблюдая за Тамамори, как за своей маленькой подопытной крысой, он казался совершенно спокойным. От такого человека нельзя было ждать помощи, надеяться на него, но Тамамори не мог совладать с собой, поднимая дрожащую руку и крепко вцепляясь в плечо мужчины. Ему было больно. Горло горело, саднило изнутри и он не мог нормально говорить. Слезы боли скатывались по его щекам, но офицер понял его и без слов. — Тебе понравился чай? Какое это вообще имело значение? Тамамори нахмурился и всхлипнул, ища во взгляде офицера хоть какой-то поддержки. Или объяснения всему происходящему. Хоть что-то… — Это белладонна, — продолжил офицер. Улыбка его смягчилась, стала обманчиво ласковой и нежной. Он погладил Тамамори по голове, взлохматив его волосы, пока чужое тело в его руках сводило судорогой. Только вот Тамамори все равно ничего не понял. Он не знал, что такое «белладонна» и, если честно, знать особо не хотел, учитывая то, какую адскую боль ему это приносило. В глазах снова все расплылось и он почувствовал, что окончательно теряет любую связь с реальностью. Легкие и горло жгло, дышать становилось практически невозможно, и он шумно глотал воздух, в отчаянии цепляясь за собственную жизнь. Тамамори не был уверен, но… Офицер не мог его отравить, верно? Но офицер в ответ только рассмеялся. — Прости, радость моя, но я не мог поступить иначе. Я слишком боюсь тебя потерять, понимаешь? Ты ведь сказал, что ты писатель, разве нет? Вы, писатели, люди ужасно непостоянные… Что, если однажды ты решишь уйти и оставишь меня здесь одного? Это звучало логично. Отчасти, потому что Тамамори, вообще-то, никогда бы в жизни и не подумал оставлять офицера здесь совсем одного! Какой в этом вообще был смысл, если у них в жизни все только-только наладилось и Тамамори наконец мог вздохнуть спокойно, имея все, чего он только мог желать от жизни? Только вот офицера это ни капли не убедило. Он безразлично пожал плечами. — Или ты можешь заболеть и умереть. Сегодня ты поранился, а последствия лабораторных экспериментов еще не были ликвидированы… — начал он, — Ты знаешь, что эта зараза передается через раны? Я не мог заставить нас обоих так страдать, понимаешь? И вновь все та же улыбка. Тамамори не был уверен, что хотел продолжать слушать этот бред, тем более тогда, когда все его силы уходили лишь на то, чтобы поддерживать в самом себе жизнь. Но выбора ему не предлагали. Офицер наклонился и ласково поцеловал его в лоб, пока яд, который он обманом заставил Тамамори принять, медленно растекался по его телу, лишая последней надежды. — Но ты не переживай, радость моя… Я о тебе позабочусь. Я не позволю твоему телу разложиться, так что ты навсегда останешься со мной, хорошо? Просто потерпи немного, все скоро закончится. И его голос, как обычно, был таким обманчиво заботливым. Вообще, с точки зрения офицера, он действительно заботился и пытался уберечь Тамамори от дальнейших увечий и проблем. Только вот, с точки зрения Тамамори, его просто пытались убить. Обе эти точки зрения были правильными, но доказывать что-то друг другу было уже слишком поздно. Да и бессмысленно, учитывая то, что Тамамори уже дергался в предсмертных конвульсиях, не имея возможности издать хоть звук сверх своего плача или жалобных писков мучительной агонии. Вот так это должно было закончиться. Хотя Тамамори совсем не хотел умирать, еще и настолько мучительной смертью, он совсем ничего не мог поделать. Но вы не можете осуждать меня, если я не испытываю к Тамамори ни капли сочувствия. В конце концов, это именно он принял целый ряд неверных решений, которые привели к подобному исходу. Я его предупреждал. А сейчас есть только два варианта. Сдаться или, хм… Что такое? Тамамори-кун снова хочет воспротивиться своей судьбе и начать все сначала? Так уж и быть. Я не в праве его винить — концовка и правда мрачная. Такую даже врагу не пожелаешь, а Тамамори же мне куда дороже. Что ж, посмотрим и начнем все заново. Только вот, надеюсь, он не умудрится снова оказаться отравленным. Видите ли, наблюдать за ним, корчащимся в судорогах — удовольствие не из приятных. Я бы может и промолчал, но зрелище правда жалкое. Мы возвращаемся обратно к указателю. Теперь судьба Тамамори вновь в его руках. Куда он решит направиться в этот раз?