В шаге от свободы

Снежинки застилают покров таких же белых снежинок. Они пушисто падают, а при ярком полуденном свете искрятся разноцветными огоньками. Конец декабря – жители готовятся к Новому году, который наступит уже вот-вот, через часов девять. Люди скупают магазинные полки, полные ранее всякой всячины, но уже по скидке… в пять процентов. Женщина с тележкой быстро-быстро скользила по полу меж полок. За ней, еле подбирая ноги, плетался подросток, спрятав руки в карман. С угрюмым выражением лица возмущался новогодним ценам. – Колбасы возьми, не стой просто так. Новичок открыл стеклянную дверцу, за которой на полках всё было красно и пахло по-мясному, но зная их Нигдегородовскую фабрику – могло быть точно не из мяса. – Что за хрень… Мам, вот эта колбаса? – Эта. И хлеб возьми. – И этот хлеб? – Тот самый. Будто в первый раз тебя взяла с собой в магазин. – В этот в первый. – Ну не начинай! Оплатив, вышли из магазина. Новичок закатил глаза и взял пакеты в свои руки. Идти придётся пешком, а родную мать эксплуатировать не хочется, да и цены на такси высокие в новогодний вечер. – Я не представляю, как ты передвигаешь диваны, мам… – Тащи давай. Всё, конечно, хорошо, но всё-таки стоит вспомнить о жителях, заселяющих гору, отмеченную на карте черепом. Почему череп? Никто не знал. И дворфы валяли дурака, не делая ничего. Пили пиво, иногда затихали и шугались звука проезжающей мимо инвалидного кресла на колёсах. Точнее звука стальных прутьев. Обычно звук быстро затихал – инвалид-колясочник проезжал мимо, но не сегодня. Сейчас он становился ближе, все дворфы сразу смолкли и смотрели на длинную тень на серой стене от факелов. На этот раз звук скрипуче проезжался по ушам. В инвалидном кресле сидел мужчина, лет недалеко за сорок. Одетый в чёрное пальто с высоким воротником, скрывающее тело, исхудавшее и истощённое, а прятал воротник сухие и безжизненные губы. Тень от полей шляпы-котелка прятала бледное лицо – холодное как у мертвеца, а теперь больше похожее на маску, ведь мышцы лица не поддавались никаким движениям. Скулы острые, как куски разбитого стекла на дне ледяного озера. Глаза за толстыми линзами вовсе посерели со временем. Из-под воротника голос было сложнее расслышать, но дворфам будет сниться в самых страшных кошмарах этот низкий, как неслышный крик утопленника под тонной воды и затихающий с каждой секундой, голос. – Смажьте мне колёса, бестолочи! Хоть чем-то будете полезны. – Да, Шеф! Второй дворф стал шептать на ухо другому, боязливо оглядываясь на недовольного мужчину в инвалидной коляске. Начались громкие перешёптывания, один другого даже подпинывал. – Иди на этот раз ты. Второй негодовал: – Почему я!? – Сейчас твоя очередь. – Моя очередь была в прошлый раз! – Подняли жопы оба, и принесли мне WD-40, никакой помощи от вас не дождёшься, бестолочи! От резкого крика они встали как вбитые в землю колышки, выпрямив руки у висков, как солдаты на службе. – Да, Шеф! – Мы мигом, Шеф! Убежали вдвоём, сверкая пятками, но какого было их счастье, а потом, сменившееся на ужас, настроение, когда выяснилось, что синяя найденная банка WD-40 оказалась… просроченной. Низкие существа переглянулись, думая об одном и том же, они вместе прошептали: – Вот блять… – Слушай, может он не заметит? – Ты с ума сошёл!? Далеко за поворотом, голо хрипло кричал, проезжаясь скрипучими колёсами по ушам. – Не заставляйте меня ждать, тупоголовые твари, иначе… – Создатель, вот Вы где. Я услышал, что колёса скрипят, достал запасную банку WD-40 и побежал искать Вас. Но не смотря на все ворчанья, клон знал, что его Создатель был благодарен заботе, продолжая сидеть в кресле, скрестив руки и нахмурившись густыми, небритыми бровями. Юноша пшикал на скрипучие детали, а Заика снова прожигал взглядом глупых Дворфов. Они быстро убежали. «Тунеядцы…» – произнеслось в его, скрытой под шляпой, голове. Перевёл взгляд на клона, который был увлечён делом, сидя на корточках из-за высокого роста. Напевал себе под нос незатейливую мелодию, знакомую, но мужчина не помнил. Сам того не ожидая, за четыре года клон вырос в самую настоящую мечту любой девушки: посуду помоет, полы вымоет, еду приготовит, мусор вынесет. Тот самый сынок подруги твоей мамы: прилежный, одет с иголочки, наверняка отличник, не лезет в банды, не курит и не пьёт. А его тело… тонкая талия, широкие плечи скрыты за белой выглаженной рубашкой с чёрными пуговицами, а на шее, под воротником, красная бабочка с округлёнными краями. Каштановые шорты на подтяжках с позолоченными бляхами, особенно ноги в белых гольфах до колен… Лицо такое доброе и округлое, а волосы закреплены лаком… Ну разве не прелесть же? Вылитый жених для самой правильной девочки класса, отличницы и просто любимой «маминой дочки». Только старик держал его здесь, как мачеха держала Рапунцель в башне, ждущей своего принца на белом коне... только этим принцем оказался вор и просто восхитительный мерзавец. – Закончил. Мужчина закатил глаза, делая вид, что вовсе не смотрел на юношу. – Ну и долго же ты. Схватив родные задние колёса, уж было поехал, но сзади схватили ручки. Мужчина удивился такой наглости. Попытался руками прокрутить колёса – те не поддались, уж больно сильно его держали. – Чего? – Я поведу, Создатель. Отдыхайте. – Отдохну, когда в гроб лягу! Сопротивляться не стал – уже устало откинулся на спинку кресла, натянув посильнее шляпу и спрятав лицо в воротнике, снаружи остались поблёскивать только очки. Руки уложил на подлокотники. Жизнерадостный, ещё не познавший ужас подкупольного мира, черноволосый улыбался, нянчась с мужчиной с первого дня, как тот сел в инвалидное кресло. Идя по длинному коридору с негаснущими факелами, отдались молчанию, но клона хватило ненадолго. – Создатель, Вы помните, что сегодня за день? – Среда. – хмуро ответил он, даже нехотя. – Да, среда, – с выдохом согласился голос сверху, – тридцать первое декабря сегодня, Создатель. – Мне какое дело? Что ты хочешь от меня? С недоверием и паранойей спросил непривлекательный человек, находясь хоть и в золотом возрасте, вид у него явно был не золотой. – С наступающим Новым годом! Казалось, где-то заскворчал кузнечик, но сейчас была зима, да и в горе какие кузнечики? Так же с безразличием и на этот праздник, и на поздравление, оставался неподвижным в кресле, что больше не скрипело и не раздражало. – Это всё, что ты хотел сказать? – Ну как так? В прошлых годах у вас была не такая реакция. Я даже ёлку подготовил. В углу главной комнату, куда они пришли, стояла пышная, зелёная красавица, обвешанная золотыми шарами, дождём, свисающим от ветки к ветке, горящей гирляндой. На верхушке красовалась звезда, отблёскивающая металлическим блеском и отражающая обиженную на свою жизнь физиономию в чёрном пальто. Если изображение клона было чётким и ярким, то у очкарика блеклым и размытым. Ёлочные игрушки отражали правду, что люди скрывали. Недвижимым взглядом обвёл сие, достигая взглядом только до середины и не желая поднимать голову, чудо которого не было буквально десять минут назад. – Как всегда за своё. Из года в год ничего не меняется, сколько скалу не пинай… только в этом году ёлка золотая. – Я знал, что Вам понравится. Его ручки отпустили и он отъехал, отвернувшись от ёлки, режущей и слепящей глаза. Хотя его глаза нельзя было назвать чувствительными, скорее потерявшими вкус и радость жизни лет двадцать пять назад. Кончиками пальцев он помассировал виски, пытаясь унять внезапную боль в голове. – Хорошо, – с придыханием начал мужчина, – как я понимаю, хочешь обменяться подарками? Будет тебе подарок. – Правда? Создатель, тогда я пошёл в город выбирать подарок для Вас. – В… город? – он обратно развернулся к его созданию. Сомнение и переживание играло с чувствами, – Только возвратись не позднее восьми, понял. Это был НЕ вопрос! – Конечно! Сердито взглянул на улыбающегося и довольного клона, успев подумать, что с прилизанной причёской он меньше похож на оригинала. – Только оденься так, чтобы даже твоего лица не было видно, ты меня понял? – Так точно! Причина беспокойства была в том, что Заика боялся, что его творение увидит кто-то из его старых непонимающих друзей. Они сразу всё поймут, и даже то, что он их обманывал с самого дня его «смерти».