Даже после самой темной ночи на небе взойдет солнце

      Цзян Чэн слушал остальных заклинателей со все нарастающим раздражением. Помещение, в котором им удалось наконец собраться, было небольшим — какая-то резиденция маленького ордена на окраине Цинхэ, согласившегося дать им возможность провести тайное собрание вдали от глаз Вэней. Людей, конечно, тоже было немного, но Цзян Чэн уже устал от невозможности отойти в сторону. К тому же, они спорили уже несколько сяоши, а так и не пришли к единому решению.       О чем тут размышлять, сам Цзян Чэн не понимал. Клан Вэнь перешел все немыслимые границы. Они напали и уничтожили его дом, сожгли Облачные Глубины, начали устанавливать по всей Поднебесной свои надзорные пункты — разве могут быть еще причины не выступать на них с войной? Как остальные могут стоять в стороне, когда его отец и матушка погибли, защищая родной дом?       Единственный, кто импонировал ему здесь, был Не Минцзюэ. Глава ордена Цинхэ Не не стал разменивать на пустые слова, а твердо и четко высказал свою позицию, ни капли не усомнившись в достойности самого Ваньиня занять пост отца.       Советники предупреждали Цзян Чэна, что многие могут не воспринимать его всерьез — слишком юный, слишком мало еще сделал, слишком сложные обстоятельства его вхождения на пост главы. Да ему еще даже двадцати одного не исполнилось! Матушка и отец еще не вручали ему ритуальную чарку и «взрослый» гуань. И уже никогда не вручат. Его пришлось спешно принимать в полевом лагере, вместе со званием Главы. И тем не менее, Цзян Чэн не собирался терпеть пренебрежения в свою сторону. Он — Глава клана Цзян, и остальным придется считаться с этим!       Лань Сичень, в целом, подобного пренебрежения не высказывал, да и кто, как не он понимал всю свалившуюся ответственность, и он тоже говорил о необходимости дать отпор захватчикам, но говорил при этом столь витиевато, словно они вели праздный разговор ни о чем. Цзян Чэн пока понял, что тот старается его поддержать, чуть мозг себе не сломал, выискивая второе, а то и третье дно в словах! Не то, чтобы он не понимал необходимости следить за своими словами, но в данном случае считал такие словесные нагромождения все-таки излишним.       Вот кто его поистине выводил из себя, так это клан Цзинь, который представлял Цзинь Гуаншань — нынешний глава и отец Цзинь Цзысюаня. Цзян Чэн искренне не думал, что однажды будет скучать по павлину, но, право слово, лучше бы здесь был он, чем его скользкий папаша. По крайней мере, после Лагеря Перевоспитания с тем вполне можно было общаться.       — Уважаемые главы, пока мы здесь беседуем, никак не найдя единого решения, мой брат где-то в руках вэньских псов, и кто знает, что они с ним сделают! — не выдержал наконец Цзян Чэн, — Орден Цзян будет мстить за пролитую кровь его адептов. Решайтесь же — с нами вы или против.       — Глава Цзян… — начал было Гуаншань, но его оборвал Не Минцзюэ.       Глава ордена Не встал, расправив свои массивные плечи, и его огромная фигура сразу же приковала внимание:       — Глава Цзян прав. Обсуждать мы можем до бесконечности. Орден Не выступает против ордена Вэнь. Под мое командование могут присоединиться все бродячие заклинатели, кто только пожелает! — его громкий голос эхом разнесся по главному залу. Все забормотали, а затем один за другим стали выражать свое согласие. Цзинь Гуаншань поджал губы, но кивнул, соглашаясь с большинством.       Аннигиляция Солнца была официально объявлена.       «Дагэ… Я иду за тобой, только дождись!» — пронеслось в голове Цзян Чэна, пока он выливал ритуальную чарку вина на землю.

***

      — Ванцзи, ты собираешься выйти на передовую? — Лань Сичень смотрел, как его младший брат, его дорогой А-Чжань, собирал вещи в полном молчании.       Как бы ему хотелось уберечь его! Оставить в Гусу, не брать на совет, не отпускать на поле боя. Но разве мог он удержать своего брата, когда тот, только услышав, что на совет кланов придет орден Цзян, словно весь загорелся изнутри.       И как он мог остановить его теперь? Когда глава Цзян появился в Цинхэ один, без своего шумного брата рядом, глаза Ванцзи словно потухли. А когда Цзян Ваньинь объявил, что Вэй Усяня схватили люди ордена Вэнь, Сиченю показалось, что брат вот-вот вскочит с места и понесется искать его один.       Никто, конечно же, не заметил. Только глава Цзян один раз взглянул его брату в глаза твердым взглядом, будто знал, видел, то же, что и Лань Сичень. Что-то случилось между ними всеми в том Лагере Перевоспитания, что-то такое, что заставило Лань Чжаня принять свои чувства, смириться с ними. И что бы это ни было, Лань Чжань теперь, казалось, был готов искать этого человека дни и ночи напролет, не жалея ни себя, ни других.       Лань Сичень знал о происходивших там ужасах только в общих слова — его брат никогда не отличался разговорчивостью даже с ним. И от этих испытаний Сичень тоже не смог уберечь брата. Его не было рядом — он скрывался в лесной глуши, спасая то немногое, что удалось вынести из горящего здания.       Тогда Лань Сичень был на грани. Он почти сдался, вымотавшись от бесконечной погони и страха — за себя, за отца, за брата. Он был обессилен, скрываясь в глухой деревеньке, в надежде зализать раны, и почти падал без сил. Его спас какой-то мальчишка.       Мэн Яо был столь же смел, помогая ему скрыться от вэньских псов, сколь и робок, постоянно краснея под пристальным взглядом Лань Сиченя. Как мог он оставить его одного в Юньмене после всей его помощи? Мэн Яо не скрывал своей истории, не юлил. Он рассказал обо всем без прикрас — и о матери-шлюхе, и об отце, и о заветной мечте однажды заслужить его уважение, доказать всему миру, что и он может быть сильным человеком.       Лань Сичень искренне поражался, как такой человек как Цзинь Гуаншань умудрился родить настолько умных детей. Пускай его единственный наследник был высокомерен, но все же не глуп. А теперь вот — Мэн Яо.       Мэн Яо, который отказался вступать в орден Лань. Извинялся, рассыпался в благодарностях, но отказывал. Лань Сичень не нашел сил спорить, но и бросить юношу не мог. Что с ним будет, если он придет в Ланьлин Цзинь? Ничего хорошего уж точно. Госпожа Цзинь обладала не менее тяжелым характером, чем ее лучшая подруга — Пурпурная Паучиха. Разве позволит она прямому свидетельству измен ее мужа жить рядом с ними?       И Лань Сичень предложил ему просто отправиться с ним вместе, просто обучить основам заклинательства — и если он учил его некоторым секретным техникам собственного ордена, это ведь не страшно? А затем помочь ему достичь высот, чтобы привлечь внимание отца. И у него получилось убедить его.       Мэн Яо смотрел на него, словно на небожителя. Он оказался способным учеником, а еще хорошим собеседником и весь путь до Гусу Лань Сичень искренне наслаждался его компанией. Но как бы ему не хотелось с ним расставаться — Мэн Яо все также отказывался вступать в чужой орден. Он остался в Цайи, где Лань Сичень снял ему комнату и с тех пор они регулярно виделись, как только выдавалась минутка.       Глава ордена Лань продолжал обучать его, не замечая, как присутствие Мэн Яо стало неотъемлемой частью его жизни. А затем Мэн Яо отправился с ним в Цинхэ и выразил желание вступить в армию под руководством Не Минцзюэ.       — Сюнжчан, я должен найти Вэй Ина, — вырвал его из размышлений голос брата.       — А-Чжань… — Лань Ванцзи замер.       Лань Сичень не звал его так с тех пор, как умерла их матушка. Но сейчас в одном обращении к брату смешались все его эмоции — гордость за брата, сожаления о его тяжелой влюбленности, страх потерять. Лань Сичень смотрел как два самых дорогих ему человека уходили на войну и не мог их остановить.       — Сюнжчан… Я буду осторожен, — наконец прервал тишину Лань Ванцзи и, кивнув брату, вышел из комнаты.       Лань Сичень остался позади, отпуская тех, кого не мог удержать. Он оставался совсем один.