Тридцать шесть и шесть

— Можно с вами сфоткаться? — крикнули из толпы. Бакуго устало вздохнул, обернулся и протянул: — Конечно! Его бесили фанатские встречи, бесил культ своей личности, которую Киришима сумел ухватить по акции на распродаже уцененных героев, бесили фотографии. Он в принципе не был фанатом камеры, не был любимцем фотографов и журналов, но если на обложке была его фотография — во всем Токио днем с огнем не сыскать даже одного экземпляра. Бакуго сфоткался с семьей и поспешил откланяться — там Киришима дома задумал сделать мапо тофу, и ему очень надо домой, он уже на полчаса переработал, завтра выходной, так что в планах наесться, пока не заболит живот и не будет тяжело дышать и лечь спать пораньше. Эйджиро всегда уходит домой вовремя — он по сути не ходит ни на какие задания, занимается бумагами вместо Бакуго и планирует его график. Кацуки завидовал ему иногда, но у Киришимы очень тяжёлая работа, даже если он не на передовой. — Ты едешь? — интересуется Эйджиро. Бакуго отвечает, почему задержался, и садится в свою машину у агентства. — Буду через полчаса. — Аккуратно по дороге, любимый, — отзывается Эйджиро, и Кацуки плывет в улыбке. — Хорошо, зайчик, скоро буду. Это простое «любимый» всегда означает одно — у Киришимы начался прилив нежности и любви. В этот период они рычат друг на друга от страсти, до синяков обнимаются, целуются, проводят все время вместе, это напоминает большую подростковую любовь, и Кацуки рад, что иногда их былая пылкость и симпатия вспыхивает новыми звездами. По дороге домой он останавливается за букетом. На пассажирском — пятнадцать насыщенно-розовых пионов в крафтовой бумаге с двумя спрятанными в густоте бутонов эдельвейсами. Голову кружил аромат, как и отзывающееся в голове «любимый». Бакуго готов был слушать на постоянной основе его крики, самому орать на весь дом, давится эхом, чтобы вечером Эйджиро звал его любимым, взглядом делал комплименты. Лишь бы утром улыбался, лишь бы был счастлив — а ему самому ничего больше и не надо. Когда он заходит домой, оставляя наручи в багажнике, Киришима выглядывает, перегибаясь через кресло. Его глаза становятся огромными, он падает с кресла, и Кацуки смеется, приседает к нему и чмокает в губы. — Привет, любовь, — Киришима чмокает его в ответ. — Это мне? Эйджиро восторженно смотрит на букет, который Бакуго положил на пол, чтобы наклонится пониже к нему. — Да, — Кацуки улыбается, поднимает букет и показывает его лежащему на паркете Киришиме. — Нравится? Бакуго поднимается, обходит Киришиму и тянет ему руку, пытается поднять его, но Эйджиро напрягает руку и тянет его на себя, Бакуго падает сверху. Они смотрят друг другу в глаза и, кажется, безнадежно тонут. — Очень-очень нравится, — улыбается Киришима. — Лучший мужчина в моей жизни. — Разве был кто-то еще? — Бакуго плывет в улыбке и чувствует, как его щеки краснеют. От улыбки Киришимы хочется жмурится. — Сам знаешь ответ на этот вопрос, — Киришима смеется и все еще держит его руку. — Поцелуешь? — Может быть. — Ну поцелуй меня! — Эйджиро тянется к нему, и Бакуго целует его, вжимает его голову в паркет. Они целуются долго, отстраняются, когда оба раскалённые почти добела, и Бакуго не может больше терпеть. Он следит поцелуями по всему лицу Киришимы, пока тот хихикает и гладит его спину в костюме, чуть сжимая усталое тело в ладонях. Киришима чуть ли не мурлычит, когда Кацуки смотрит на него довольный, а все лицо Эйджиро влажное от поцелуев. Насполедок Бакуго кусает его за нос и скатывается с него. Усталость как рукой сняло — а стоило только нацеловаться и насмотреться на бесконечную нежность в красных глазах. — Хорошо все-таки, что новый костюм тебе заказали, — хмыкает Киришима, садясь на полу и разминая спину. — Подчеркивает, что нужно. — Да, думаешь? Он эластичнее предыдущих, так что мне тоже нравится, спасибо, — Бакуго стягивает сапоги, пока Киришима подхватывает букет и уносится на кухню. Бакуго бежит наверх, принимает душ и переодевается, цепляет на волосы ободок, чтобы челка не лезла в глаза и спускается вниз. Киришима ловит его взгляд и улыбается. У Кацуки в груди щемит от любви. Он садится за стол, как будто ему пятнадцать, за которым уже сидит Эйджиро. Бакуго перегибается через стол и снова целует его. На его языке пряности, перец. Кацуки садится назад и облизывается. Он голодный как собака после смены, но еще больше он голоден по киришиминой нежности, он отвечает тем же — и ему очень нелегко сдержать улыбку. Они неспешно ужинают, поставленный в воду букет уже без бумаги, и Кацуки вспоминает, что завтра ему снова нужно в детский дом с утра. Он помогает Киришиме убрать посуду, Эйджиро по карманам пихает купленные сегодня конфеты, и они бредут в их личную библиотеку. Киришима угощает его конфетой, и Бакуго принимает ее, тут же закидывая в рот и рассасывая шоколад. У Бакуго давняя традиция — он привозит из каждой страны, где он был, по книге, и зачастую сказки. Они с Киришимой неспеша выбирают книгу и идут на диван читать. Бакуго берет очки для чтения, надевает их, и Киришима вкладывает в его руки книгу. Кацуки читает вслух, пока Киришима устраивает у него на коленях голову и прикрывает глаза. Голос Кацуки ровный, спокойный, он временами поправляет сползающие на нос очки, а Эйджиро, зевая, теребит шнурки от своих шорт. Бакуго заканчивает сказку, и Киришима начинает ныть, что хочет спать. Эйджиро идет в спальню, а Кацуки моет посуду, складывает все на сушилку, собирает по дому грязные вещи, носки Киришимы (почему-то всех по одному), тащит корзину в прачку, и стирает, а затем сушит в специальной машине, вешает все по плечикам, все время поправляя очки. Несмотря на то, что Киришима снова в норме, и сам Бакуго в норме, на душе спокойно не было. Он ненавидел красть у людей надежды. И он чувствовал, что каждый раз, когда их скандалы сходят на нет, он крадет его надежды. Киришима создан для того, чтобы быть отцом. Создан быть семьянином, и Кацуки своими «не хочу» рушит его мечту о большом светлом доме с детскими криками и топотом маленьких ножек. Но разве было бы лучше, если Бакуго врал бы ему и себе, что он хочет семью? Что хочет детей? Ради Эйджиро он готов был на все, что угодно, но не на вранье. Бакуго ненавидит ложь, и он знает, что Киришима ему тоже никогда не врет — он не умеет, из него вся правда выходит раньше, чем он подумает о том, чтобы выдумать что-то. Бакуго садится на стул, опирается локтем на стиральную машину, снимает очки и смотрит вперед, думая обо всем этом. Страдает ли Киришима с ним? Если Кацуки его спросит, то Эйджиро, конечно, скажет, что нет, не страдает. Но вдруг он научился врать, пока он в вечных разъездах и работе? Бакуго прикрывает глаза под мерное жужжание машины и зевает. Десять лет назад, перед тем, как всерьез заговорить о свадьбе, они разговаривали о семье. — Кацуки, слушай, а ты хотел бы детей? — вдруг спрашивает Эйджиро. У Кацуки ноль мыслей в голове, он затаил дыхание, и этот вопрос ощущается сложнее изобретения перпетуум мобиле. Бакуго опускает ручку на стол и смотрит на воодушевленного Киришиму. Они сидят и решают под метроном математику к выпускным экзаменам из Юэй. Кацуки видит это ожидание, постепенно угасающий взгляд и даже не представляет какое у него сейчас лицо, раз аж Киришима расстроился. — Прости, — шепчет Киришима и от переживания начинает жевать ручку. Кацуки не может выйти из ступора, пока не осознает, что у него отвисла челюсть. — Я люблю тебя, — первое, что говорит Бакуго. — Я люблю в тебе абсолютно все. Даже когда ты очень тупишь или… Киришима смотрит на него с ручкой в зубах, его взгляд выжидающий, и Бакуго не знает, как побороть себя и сказать, как есть. — Но разве нам не рано думать о детях? Пару лет Киришима довольствовался этой фразой. Но скоро, когда они обзавелись своей первой квартирой, расписались, этот вопрос перестал удовлетворять Эйджиро. — Ты хочешь детей? — они лежат в спальне, играют в какую-то мобилку с файтингами, и Киришима спрашивает это прямо во время игры. Кацуки не знает, что творится в его голове, когда он спрашивает это. Думает ли он об этом постоянно. Бакуго старается уйти от вопроса, и Эйджиро переспрашивает, пока не загоняет Бакуго в тупик. Кацуки сливается в игре, цыкает, откидывает телефон, лежит и перится в потолок. — Хочешь или нет? Ты можешь ответить? Они вместе семь лет, и у Кацуки все поджилки трясутся от этого вопроса. — Не хочу, — говорит он, садясь на кровати. Сказал-таки. Бакуго в шоке, что мир не схлопнулся, Киришима продолжает играть и даже не пытается что-то сказать. — Хорошо, — Эйджиро улыбается, тоже заканчивает игру. — Ты обиделся? — Кацуки смотрит на него. — Нет, с чего бы? Это же твое решение, — Эйджиро прикрывает глаза. — Ты же их никогда не меняешь, да? Решения. Кацуки чувствует, как что-то в его сердце обрывается. Для него разговоры о семье куда серьезнее и глубже простых слов. Киришима всегда знал, что за семья была у Бакуго, какими были его родители, и может сложить два плюс два. Он боится — он не будет хорошим отцом. Да и сама мысль о том, что ребенок… Это человек, за жизнь и судьбу которого они будут ответственны — убивает его изнутри. — Угу, — Кацуки отворачивается. Ему невыносимо видеть расстроенного Эйджиро. — А ты? — Да, — отвечает быстро он. — Представь, как круто! Кто-то, похожий на нас! Кто-то, с кем мы можем быть друзьями! Новый человек, который будет выглядеть как ты или как я, быть таким же крутым как ты или как я! Которому мы можем показать весь мир! Которому мы можем дать лучшее образование! Представь себе, как это круто! Рисовать с ним, делать ему подделки в школу! Покупать одежду, праздновать дни рождения! Купить большой красивый дом, и все будет хорошо! Блин, это было бы очень круто! Кацуки ни на секунду не воодушевился, ни на секунду не пропитался запалом Киришимы. В голове было пусто, одно сплошное «не хочу». И сейчас, сидя у машинки и практически засыпая, Бакуго думает, что, Киришима живет верой в то, что Кацуки когда-нибудь захочет детей. Но нет — в нем вряд ли найдётся это чувство когда-либо. Если Киришима поставит его перед выбором — либо дети, либо развод — Бакуго, не сомневаясь, выберет детей. Но пока у него есть свобода выбора, пока Эйджиро лишь продавливает его волю и терпение — скандалы будут. Бакуго не хочет быть тем, кому навязали мнение, но хочет сделать для Киришимы все, чтобы он был счастлив. Даже если придется переступить через себя, свои принципы и цели. Бакуго развешивает последнюю партию белья, берет книгу и идет наверх. Киришима спит, развалившись на своей половине кровати, и Кацуки ложится на правую сторону, сбрасывает ноги Киришимы на его половину, ложится и засыпает почти мгновенно. Утром после будильника его тормошит Киришима, они собираются, Эйджиро отвозит его в детский дом и ждет на парковке. Бакуго попросили поиграть с детьми после рассказа. К его ноге все липла девочка с чёрными глазами все время, что он говорил. Плакала, просилась на руки, и Кацуки, неумеющий общаться с детьми, даже не понимал, что ей надо. Ему вручили ее как награду, показали, как держать, и Бакуго услышал звук затвора фотоаппарата. Девочка сидела у него на руках и смеялась, дергала его за уши, и Бакуго думает, что это намного лучше, чем то, что он себе представлял. Дети тут были разных возрастов на этот раз, некоторым было за двенадцать лет. Бакуго не чувствовал веса ребенка, не чувствовал даже, как она уснула у него на руках, сопела и пускала слюни на его грудь. На этот раз он приехал не в своем костюме, потому что у него сегодня выходной, и на его светлой футболке красовалось серое пятно от слюны. Бакуго старался играть со всеми, обнаружил, что это даже очень весело — он чувствовал себя так, как когда его заставили сидеть с детьми вместе с Деку и Шото еще очень давно. На этот раз он был один и тоже очень даже справлялся. Научил детей играть в столп, все вместе играли в дженгу (Кацуки проигрывал им во всем специально). В машину Бакуго возвращается веселым и каким-то даже вдохновленным. Киришима едва не уснул, скрестив руки на груди. — Все хорошо, — сообщает сразу он, садится на пассажирское и пристегивается. — А с футболкой что? — засмеялся он. — Обслюнявили, — цыкает он. Киришима потягивается. Перед тем, как поехать домой, они заезжают в магазин, и Кацуки забредает в детский отдел. Это был один из тех огромных супермаркетов, где можно найти абсолютно все. Кацуки бродит туда-сюда с тележкой, Киришима ждет его в отделе напротив, засунув руки в карманы. Бакуго в этом походил на кошку — он осторожно шагал по отделу и будто бы «принюхивался». В конце концов он выруливает из него, и Киришима перехватывает у него тележку. — Тебе нужна была соска, чтоб не разговаривать во сне? — усмехнулся он. — Я говорю во сне? — Кацуки повел бровью, глянул на улыбающегося Киришиму и хмыкнул. — Да не то что бы, — Эйджиро кидает в корзинку банку горошка. Они выходят из магазина, несут пакеты до багажника, складывают их туда. Они жили в довольно-таки отдаленном посёлке особо защищенного типа, чтобы доехать до города им нужно было чуть меньше получаса. Киришима обсуждает идеи сегодняшнего ужина, а у Бакуго в голове крутится детский отдел. На дворе стояло лето, и Бакуго ненавидел отпуска в это время года. Они поедут к нему домой. — Как насчет морковного пюре? — выбивает из мыслей его Киришима. — Сколько нам лет напомни… — шепчет Бакуго. — Двадцать восемь, — улыбнулся Киришима. — Ладно, пюре так пюре, — Кацуки смотрит в горизонт, Эйджиро аккуратно кладет на его колено руку и прибавляет музыке громкости. — Твоими руками сделанное… Что угодно готов есть. — Оу, любимый, это очень мило, — Киришима мягко гладит его колено. Кацуки поднимает колено вместе с рукой и целует его пальцы. — У нас же скоро отпуск, — говорит он, снова садясь как положено. — Не хочу к родителям ехать. Опять карга будет нести херню и позорить меня. — Мы же можем туда не на две недели ехать. На пару дней. Ты знаешь, как я к ней отношусь. — Хорошо. Смотри на дорогу. В эту ночь Бакуго снится лес, в котором он собирает ягоды, рядом Киришиму, который собирает их всегда по принципу «две в корзинку, десять в рот», и по стволу столетнего дерева ползет паук. Бакуго просыпается среди ночи как ужаленный, глубоко дышит и смотрит в потолок, затем на часы: там гордые четыре утра.