Тридцать шесть и шесть

Бакуго собирает в контейнеры всю еду, что они не успели съесть и кидает в морозилку рыбу и мясо, которое они недавно зачем-то купили. Аккуратно стопочками складывает в пакет. Киришима половину точно съест по дороге с рук Кацуки. Киришима спускается с лестницы с двумя рюкзаками. Они едут всего на три дня. — Моя женушка собирает мне бенто? — хихикает Киришима, бросая рюкзаки в прихожей. — Ага, разбежался — не споткнулся, — фыркает Бакуго и чуть улыбается. — Хочу, чтоб эти четыре дня пролетели незаметно. — Зачем мы вообще туда едем? Если тебе не хочется с ней даже по телефону разговаривать? Кацуки захлопнул контейнер и упаковал в сеточку. Вопрос Киришимы был нагло проигнорирован, и они выехали. Эйджиро задавал этот вопрос не для того, чтобы на него отвечали. Он задавал его, чтобы Кацуки сам себя спросил. Зачем ему это надо? Бакуго беззаботно пялил в горизонт, залез с ногами на сидение и смотрел в телефон, пока Киришима следил за бесконечной дорогой. На заправке, есть вероятность, что Бакуго сядет за руль, но, на данный момент, маленькая — Киришима очень энергичен и весел, подпевает музыке и стучит пальцами по кожаному рулю. Бакуго смотрит на раскинувшиеся леса по обе стороны, видит какой-то кемпинг парк или, возможно, просто пустошь с небольшой парковкой. У него в голове загорается лампочка. — Зайчик… мне хуево что-то, останови, — он показушно сгибается. — Любовь, мы почти приехали, подожди немного, пожалуйста, — отзывается он. — Киришима, мать твою, останови! Меня сейчас вырвет, блять! — заорал Бакуго, сгибаясь все ниже. — Блин, подожди! — Эйджиро сворачивает на обочину аккурат какой-то парковой зоны. Бакуго выпрыгивает из машины, за ним же выходит Киришима, ставя машину на аварийку. Бакуго сидит на корточках, закрывает лицо руками и громко выдыхает. Рука Киришимы на лопатках, он приседает к нему. — Блин, Кацу, встань, тебе еще сильнее хуже станет, давление упадет же, — Эйджиро поднимает его с взглядом полным смятения и тревоги. Кацуки нагло схвачен подмышки и поднят на ослабшие ноги, прислонен к машине. Бакуго поднимает расфокусированный взгляд на Эйджиро. — Любовь, тебя тошнит? — спрашивает Киришима почти шепотом. Бакуго в какой-то момент обретает твёрдость в голосе, говорит, что все нормально уже, не волнуйся, лезет обнять Эйджиро и поцеловать. — У меня аж встал от твоей заботы, — хмыкает Кацуки. — Может мне почаще симулировать… Киришима стоит перед ним на расстоянии вытянутой руки и закипает. Его лицо багровеет то ли от смущения, то ли от злости. — Бакуго, ты создал опасную ситуацию на дороге! — начинает он. — Понимаешь, мы могли бы попасть в аварию! — Блять, Бакуго, не нуди, пожалуйста, — рычит Кацуки, акцентируя внимание на действующей фамилии их двоих. — Не превращайся в моего старика. Меня это вообще не возбуждает! — О чем ты говоришь? — цыкает Киришима, и Кацуки вопреки сопротивлению, прижимается стояком к его бедру. — Блин, Кацу… — Мы не запачкаем салон, честно… Зайчик, обещаю, — улыбнулся Кацуки. — Хочешь, чтобы я на коленях умолял себя взять? Ты же знаешь, я могу. Киришима отворачивает голову и цыкает. Бакуго видит, как его щеки начинают гореть. — Эйджи, тебе жарко? — Бакуго тыльной стороной ладони касается его щеки. — Угу, немного, — отвечает он. — Двинься. Кацуки шагает вместе с ним в сторону, Эйджиро открывает заднюю дверь и по-быстрому толкает Бакуго в машину. — Любовь, мы уже проходили этап спонтанного секса… Тебе вроде не особо понравилось… — Заткнись нахуй, я подготовился, я что зря в ванной перед отъездом торчал?! — рявкает Бакуго, и Эйджиро садится на заднее сиденье. — Хорошо, я понял, — Киришима достаёт телефон и что-то в нем печатает. Бакуго разворачивается на спину и стягивает футболку, кидает ее на переднее сидение расстёгивает шорты. — Какого хуя ты творишь? — Кацуки застывает, поднимается и смотрит в его телефон. На экране Киришимы было сообщение от Мицуки «где вас носит?» — Блять, не отвечай ей нихуя, не порть настрой, — Кацуки плюхается назад и чуть не ударяется об ручку двери. Киришима быстро напечатал что-то и откинул телефон к футболке. Эйджиро закрывает за собой дверь и тянется до водительского заблокировать двери. Бакуго стянул шорты, ноет, чтобы Киришима тоже раздевался. А не то он начнет без него. Киришима шипит, стягивает рубашку поло и выпутывается из джинс вместе с трусами. Киришима нависает над Кацуки, который тут же обхватывает его торс ногами. — Что ты ей написал? — спросил с улыбкой Кацуки, целуя его в горячую шею. — «Извините, но я трахаю вашего сына в машине», — Киришима щерится и покрывается мурашками. Кацуки сначала хмурится, а потом смеется. Эйджиро выдыхает громко, чуть двигая бедрами и елозя по чужому члену своим. Бакуго аккуратно огладил трещинки на лбу Киришимы, притянул его голову к себе и поцеловал их — когда Эйджиро возбуждается слишком сильно, неважно, эмоционально или физически — его тело рандомно выбирает место где бы ему затвердеть. Для Бакуго это было гарантией, что все хорошо — Киришиму возбудить крайне легко, он просто душка, когда злиться. Эйджиро очень злиться на его мать, потому что «черт возьми, тебе 28 лет и тебя контролирует мама?!» — Меня возбуждает твой смех, — Эйджиро всегда говорит все прямо. — Еще бы, — Кацуки облизывает губы. Они смотрят друг другу в глаза полминуты, и Кацуки видит, как его глаза становятся черными, как тянет его зрачки в стороны вожделение, как трещинки на лбу ползут к бровям, к глазам, и один глаз — левый для Бакуго — правый для Киришимы, твердеет. Кацуки жмется к нему ближе, рычит от нетерпения. Эйджиро просит его отлипнуть. Снова лезет на переднее — из бардачка достает маленький пакетик смазки и презерватив. Это был далеко не первый раз, когда они занимаются сексом в машине. Киришима скользит пальцами по члену Кацуки, в ладони чуть сжимает яйца, двигается ниже. Натыкается на искусственный камушек анальной пробки. — Опа… — улыбается в зубы он. — Любимый, это что? — Упрощенный вариант, а не то мы точно опоздаем куда-нибудь, — хмыкает Кацуки. — Знаешь же, что если хочешь спрятать что-то от карги — надо прятать это в себе. Киришима вытягивает пробку, аккуратно гладит раздраженную от натирания плага кожу и смазывает Кацуки. У них не особо есть время на всякие прелюдии или нежности, но Киришима все равно не хочет упускать возможности погладить Кацуки. Он натягивает презерватив, выливает смазку на анус, на член Бакуго и на свой. Кацуки ласкает себя, пока Киришима аккуратно толкается в него. Как только Эйджиро входит до конца, Кацуки жмурится и задерживает дыхание. Из уголка его глаза бежит слеза. — Любовь, все хорошо? — Эйджиро нависает над ним и целует в нос. Кацуки открывает чуть покрасневшие глаза и шмыгает носом. — Угу… Отвык немного, — Бакуго чувствует на своей шее сотню чмоков, сотню киришиминых «прости». Первый толчок Кацуки выдерживает стоически, когда Киришима начинает двигаться уже в постоянном темпе, Бакуго сквозь зубы ослабленным голосом шепчет: — Больно, зайчик! — Прости, прости, прости, — раздаётся в ответ. Киришима замирает на какое-то время, пока Кацуки не разрешит ему двигаться. Сейчас, в периоды большой загруженности, они нечасто могли позволить себе такое удовольствие. Киришима после кивка Бакуго начинает двигаться, и Кацуки не может закрыть рот — Эйджиро целует его, чтоб он перестал безостановочно рычать и хныкать. Киришиму до невозможности возбуждал Кацуки — его бледное тело, всегда скрытое костюмом, тонкая линия загара и кожа, в которую он хотел обернуться. Возбуждали его слезы, его хриплые «еще», непонятный стук в машине. Эйджиро начинает двигаться сильнее, они сдвигаются к двери, и Бакуго шипит, что он вообще-то головой бьется, и Киришима подкладывает под затылок Кацуки ладонь и укрепляет ее. Но на затылке уже набухала шишка. Давно он молчит? Бакуго цепляется за Киришиму, за сидения и рвет его кожу ногтями, слышит, как стальная пробка скатилась с сидения с глухим звуком упав на коврик. Киришима целовал его везде, где мог дотянуться, впивался зубами, оставляя подтеки засыхающей на жаре крови, с рыком вбивался в него с звонкими шлепками, в какой-то момент он убирает руку от затылка Кацуки, ускоряет темп, выпрямляется насколько может, удерживая бедра заквиркованными руками, ладонь лишает трещин и причудного воздействия, берет член Кацуки в руку и двигает им, пока глухой стук, словно гонг, кружит им голову, но, в основном, голову Бакуго — это был стук его затылка о дверь. Он пытался напрячь шею и вытянуть ее, но все было тщетно. Внизу происходил пожар, над ним — высокое сильное пламя, раздуваемое любым его вздохом, и сам он чувствует себя этим огнем. Киришима замирает, его пресс напрягается, и он вжимается в него что есть сил. Бакуго рычит, отпихивает руку Киришимы от своего члена и сам дрочит себе. Киришима начинает шептать про какие-то розы, а Кацуки занят своим удовольствием. — Блять, зай… — хнычет Бакуго, облизывая губы и пряча красное лицо. — Поцелуй меня… Пожалуйста… Киришима наклоняется, носом тычется в его щеку, и Бакуго поворачивает голову к нему. Еще минута, еще минута, и Кацуки наконец кончает, сжимая внутри себя Киришиму, сам балдея от своей наполненности, от Киришимы рядом. — Я обожаю тебя, — шепчет Кацуки. Киришима отстраняется, вытаскивает, жмурится, стягивает презерватив, завязывает его, просит Бакуго полежать так немного и не двигаться. Достает салфетки, по-быстрому обтирает Бакуго, одевает его совместными усилиями, одевается сам и лезет за руль. Кацуки снова усажен за переднее сидение, пристегнут, мусор собран в отдельный пакетик, а окна открыты настежь. — Заебала, — Кацуки смотрит в свой телефон и видит 7 пропущенных. Набирает ей, ставит на громкую. — Я надеюсь, что твой этот… педик пошутил! А? — ее голос раздается по всей машине. Киришима улыбается, и Бакуго раздраженно напрягается. — Может быть, не шутил. Я сказал, что мы едем, — Бакуго цыкает и стучит по колену пальцами. — Ты даже не знаешь, как этот попуск меня разозлил, мразь поганая, — они буквально слышат, как она плюется ядом. — Он тебя слышит. Все, мам, угомонись. Бакуго сбрасывает. Он уже не в том возрасте, чтобы терпеть ее, и может ей ответить сполна, но почему-то неизменно сдерживается. — Как заебала! Не могу блять, не могу! — Кацуки развернулся к окну, кинул телефон к лобовому, в голове желание что-то разбить было почти что перманентным. — Ты же знаешь, что мне все равно? На то, что она меня так называет? — Я знаю, знаю! Блять, — Кацуки чувствует на своей руке киришимину. — Все будет хорошо. Не нервничай. — Достала… Постоянно лезет в нашу жизнь! Бесит. Киришима гладит его руку всю оставшуюся дорогу. Останавливаются в нескольких километрах, чтобы Кацуки успел подготовиться к разносу. Киришима терпеливо ждет, пока Бакуго накричится в лесу, сходит до заправки, купит там для Эйджиро холодный Pepsi, который уже вспомнил про контейнеры еды. Бакуго возвращается, сидит жует арбузную жвачку и снимает солнечные очки. Несмотря на то, что он расслаблен, Киришима знает, что бесится он не перестал. Эйджиро быстро доедает, делает глоток газировки, и они наконец-то отправляются в путь. Около ворот их встречает Мицуки. На вид она спокойна, но как только они припаркуются, Бакуго знает — ее крышу сорвет. Киришима паркуется, и они выходят. Эйджиро под крики свекрови подставляет солнцу лицо и улыбается. Кацуки молча уходит в дом и за руку здоровается с отцом. Эйджиро приветствует Мицуки, пока она поливает его колкостями. — И вам не хворать, Бакуго-сама! — отвечает Эйджиро, идя за ней в дом. — Ну почему ты не отлип от него еще в Юэй! — Вашему сыну нравится, что я могу ему дать, — улыбается он. Мицуки оборачивается и смотрит в его глаза. Она выглядит как концентрация ярости. — И что же ты можешь ему дать, чего я не могу? — Если вы помните, о чем я вам писал, повторяться, я думаю, не стоит… — хмыкнул Киришима. — А если вас настиг склероз… Я могу выебать вашему сыну не только мозги. Эйджиро смотрел, как ее глаза расширяются, и она закипает в тридцатиградусной жаре. Своего добродушия он не менял, он знал, что она хочет вывести его на эмоции. Киришима здоровается с Масару и находит Бакуго на кухне. Он пьет холодную воду. Эйджиро знает, что в этом доме запрещено любое проявление любви. Сам в шоке, что Кацуки достаточно быстро научился ее проявлять, хоть и брызгаясь ядом, но иногда его сердце таяло. Кацуки допивает стакан и поднимается наверх, в свою комнату. Киришима говорит, что они сейчас вернутся. Бакуго захлопывает дверь, выпрямляет трясущиеся плечи. Эйджиро аккуратно заходит вслед за ним. — Любим… — Не разговаривай со мной! — рычит в ответ Кацуки. — Как же… Блять. Блять! Все их дни проходили в одном и том же распорядке: Мицуки влетала в их комнату с утра показывала на часы и говорила вставать, будто бы они в детском лагере, завтрак, потом выходили на улицу после помощи с посудой, спали или читали. И если Кацуки вставал как положено в семье, то Киришима валялся до последнего. — Когда ты женишься, Кацуки? — спрашивает Мицуки за обедом. — Тебе скоро будет тридцать! Кацуки сидит, недолго вперившись в беззаботное лицо своей матери. Это был тот вопрос, который он ненавидел с восемнадцати лет. Для нее Киришима всегда был увлечением, хобби и ничем более. Даже их замужество, свадьба — все это было для нее ребячеством. — Мам, я говорил уже, — цыкает Бакуго. — Говорил что? — хмыкает она в ответ. И вот Кацуки снова пятнадцать. Его мама роется в его вещах, орет на него за общение с педиком-Киришимой. «Она же твоя мама», — говорил отец, когда у него еще была какая-то воля и собственные мысли. Пока она не превратила его в безвольное животное. — Мне кажется, у вас все же может быть склероз, — вклинился Эйджиро. Бакуго поднимает взгляд на Киришиму. — Вообще молчи, — фыркает она. — Ну, я вообще-то тоже Бакуго, — рассмеялся Эйджиро. — Наверное, я имею право говорить за нас. — Эйджиро, блять, хватит, — рычит Кацуки. Бакуго прекрасно знал, как на самом деле раздражало Киришиму общество его матери, которая даже ночью не может оставить их в покое. Ровно день назад, когда они занимались сексом в своей комнате, и Киришима по неосторожности забыл закрыть дверь на замок, Мицуки зашла в их комнату зачем-то. Киришима закрыл глаза Кацуки ладонью, сидящему на нем верхом, который вряд ли слышал звук открывания двери, спросил, что случилось, но Эйджиро даже не думал останавливаться. Мицуки постояла, пытаясь осознать происходящее, и захлопнула дверь за собой. — Я могу замолчать, Кацу, — Киришима цыкает и встает изо стола. — Но ты уже женат! Ты уже замужем! В чем проблема? В чем ваша проблема, я не понимаю? Почему так трудно принять, что ваш сын гей?! У вас на это было тринадцать лет! Идите вы вообще все нахуй! Киришима снимает кольцо и оставляет на салфетке. Бакуго наблюдает, как Эйджиро выходит из дома и хлопает дверью — затем хлопают ворота. Воцарилась тишина. — У вас всегда так? — спрашивает Масару, поправляя очки. — Нет, — голос Бакуго слабый. — Почти тридцать, а ведет себя как обиженный ребенок, — цыкает Мицуки, отпивая из стакана. — Мама, замолчи уже! — вырывается у него. — Кацуки, не груби, — равнодушно вставляет Масару. Бакуго сидел за столом, и не знал, что ему делать. Бежать за Киришимой, попытаться остановить и успокоить? Или остаться, потому что Киришима не хочет его видеть? Он смотрел на кольцо на салфетке. В душе что-то вмиг опустело, осело и раскрошилось. Он не знал, что ему делать. Бежать или остаться? Слушать дальше бормотание Мицуки или идти к обиженному раздраженному Киришиме? Эйджиро вернется — он точно знает, что вернется. Родителям абсолютно все равно на то, вернется ли Киришима, они всегда считали его прихвостнем сына и никогда супругом. Кацуки сидел, не слушал мать или отца, пытающихся что-либо ему сказать. Все равно ли ему на то, вернется ли Киришима? Кацуки сорвался с места и пошел наверх, услышал шорох шин, остановился на лестнице. Киришима уехал? — Ахуенно, — выдохнул Бакуго, со злостью закрывая дверь в свою комнату и ударил по двери. — Просто ахуительно! — Вернись за стол! — рявкнула внизу Мицуки. Кацуки слышит топот ног по лестнице. Стук в свою дверь, а затем поворот ручки. Вместо Мицуки там неожиданно стоял Масару. — Слушай, я понимаю, что ты… — Почему вы не можете просто отъебаться от меня?! Что вам всем надо? Что ты пришел? Сказать, что ты меня понимаешь? Мне уже не нужно ни твое, ни ее понимание! Выйди! — Может, мы можем что-то исправить? — его голос был спокойным, тихим, каким был абсолютно всегда и никогда не менялся. — Мы не хотели бы тебя терять. — Об этом надо было раньше думать, — фыркает Кацуки, оборачивается и находит их рюкзаки, запихивает все вещи, что находит. Масару просто стоит в дверях, не решаясь сделать шаг куда-либо. Бакуго не мог совладать со своими эмоциями даже если захотел бы. Рядом нет его успокаивающего средства. Рядом нет Киришимы. В этом доме он как бомба замедленного действия — и он чувствовал, что вот-вот взорвется. Он застегивает рюкзаки, в душе очень пусто и одиноко, он кладет киришимино кольцо в маленький карман. Вся его голова была заполнена Эйджиро, Бакуго не представлял его реакцию. Он почти готов был расплакаться от беспомощности. Вызывает такси, пока родители уговаривают его остаться. Мицуки опять выпаливает что-то про Эйджиро, и Бакуго покидает дом раньше, чем приезжает такси. Раньше они никогда так не делали — не уезжали порознь, не ссорились настолько, что все заканчивалось так. Киришима на пределе. А если это конец? Дрожащие от тревоги руки держали рюкзаки, что постоянно выскальзывали из-за пота. Он садится в такси, не оборачивается на дом, в голове только Эйджиро, только его разочарованное лицо, его тяжелый взгляд, его напряжённое тело, стук золотого кольца о стол, фраза, брошенная в порыве злости… Киришима практически никогда не матерился. В течении часа Кацуки еле сидит на месте, нервно листает в телефоне ленту новостей и крепко прижимает к себе рюкзак Киришимы. Он заказал такси до офиса, чтобы переодеться и взять свою штатскую машину. Сейчас он был куда спокойнее, чем в такси. Киришима написал, что он дома и его лучше не трогать. Кацуки поехал без задней мысли туда, где был всего лишь три раза. В детский дом. Ни слова, ни сообщения Эйджиро — на кону их брак. он зашел в здание, быстро спросил где тут директор, пошел к ней. — Сколько стоит оформить опеку? — пытаясь отдышаться от прыжков через ступеньки, спрашивает Бакуго. — Вы о чем, Бакуго-сама? — Я хочу оформить опеку. — На кого? Кацуки опешил. На кого? А разве не очевидно? А если ее здесь нет? Что тогда? — На девочку. Маленькую такую, — говорит он. — Бакуго-сама, тут таких сотни, — директор пожала плечами. — В любом случае, вам нужны будут эти документы. Она дала ему список. Бакуго пробежался глазами по ним, и через несколько часов он вернулся с полным пакетом документов на девочку по имени Юнмей. Не без связей были сделаны данные бумаги, Кацуки оставил их на столе. После проверки, Бакуго провели забрать ребенка. Директриса бормотала что-то про подготовку, про человечность, но Кацуки было все равно. — Вы не хотите знать ее историю? — А… Нет. Бакуго вошел в комнату. Они стояли друг напротив друга в разноцветном интерьере. — Привет, — поздоровался Бакуго, присев к ней. — Как твои дела? Девочка молчала. Кацуки повернулся к директрисе. — Она не говорит? — Стесняется! — выпалила женщина. — Поехали домой? Малышка стояла, смотрела то на директрису, то на Кацуки. Ее чёрные глаза были полны сомнений и радости. Эмоции смешались водоворотом, она шагнула к нему и протянула руку, коснулась его руки. Бакуго казалось, что она какая-то куколка, у которой точно на спинке есть ключик, благодаря которому она заводится. Она кивает, и Кацуки берет ее за руку, подхватывает на руки. Ладонью гладит ее спину и чувствует, как она обнимает его за шею. По дороге сюда с документами он купил ей платье. Во всех документах, оставшихся у него ее звали уже по-другому — Рюу Бакуго. Кацуки настолько был поспешен в своих решениях, что, усаживая малышку на сидение машины, у него даже нет детского кресла. Он мчится домой. Киришима пишет, что он уехал по делам, вернется к ужину. Бакуго осознает, что натворил, когда они стоят на светофоре. Рюу, бывшая несколько часов назад Юнмей, рассматривала пейзажи за окном. Бакуго набирает Сэро. — Привет, что у тебя случилось? — его голос сонный. А дело уже близилось к неплохому такому вечеру. — Я еду домой с девочкой, — выпаливает Бакуго. — Зачем? — голос неверящий. — А зачем берут маленьких девочек, блять, Ханта?! Думай немного башкой! — Киришима в курсе твоих увлечений?! — Сэро выдохнул. — Найди маму этого ребенка и на поклон. — Ты ебанат? Опеку оформил, — Кацуки уже сам переставал верить в свои слова. — Опеку?! — кричит Ханта. Выдыхает: — А Эйджиро знает? — Еще нет. Сэро выдыхает и сбрасывает. Бакуго смотрит вперед, потом в стекло на открывшую от восторга рот девочку. Они почти у дома. Бакуго видел, как она не сводит с него глаз, сидит и не шумит, как теребит пристегнутый ремень и как болтает ногами. Кацуки чувствовал какую-то общность с ней, но какую — сам не понимал. Он боялся с ней разговаривать, боялся прикасаться и смотреть в ее сторону. А если он будет таким же плохим родителем, как и его? Кацуки паркуется, из багажника забирает пакет с новым платьем и рюкзаки, потом отстегивает малышку, и они идут к дому. Бакуго тяжело тащить все вещи на своем горбу, но ее руку он все равно держит нежно, едва касаясь, как будто боится, что поранит. Киришимы и вправду дома нет — дверь заперта. Он открывает своим ключом, и Рюу заходит после Кацуки. Ее губы сложились в мягкой букве «О», а глаза расширились. Бакуго с ужасом осознал, что он сделал, когда стал разувать Рюу, и она сделала первые шаги в полосатых носочках по дому. — Хочешь кушать? — спросил он. Девочка помотала головой. По шороху шин Бакуго услышал их вторую машину. Суетливо закрыл дверь, попытался надеть на Рюу платье — но все без толку. Она отказывалась снимать свою одежду, в которой приехала, и Бакуго надел платье поверх нее, пока Киришима занимался чем-то во дворе, усадил девочку и сделал ей два неуклюжих хвостика-пальмы. Рюу смотрела на него огромными непонимающими глазами, слушала, как он еле сдерживает маты. Киришима поднимался по ступеням. Кацуки сел рядом с Рюу на диван и крепко сжал колени, запихнув между них беспокойные руки. Они, кажется, оба осознавали, что сейчас будет разнос. — Любовь, я дома!