«Я это заслужил»
***
Резко открывший глаза Юджи сначала просто смотрел в потолок, пытаясь отдышаться, набрать в лёгкие как можно больше спасительного кислорода, которого буквально несколько минут назад его безжалостно лишали. Белый. Где-то видны серые пятна пыли, и взгляд невольно застревал на них. В голове пусто, только перекати-поле в виде навязчивой мысли, что он хочет пить, одиноко пересекает эту пустыню. Горячие солёные слёзы скатывались по щекам, оставляя за собой влажные дорожки, которые неприятно сушило на воздухе. Итадори не понимал, что произошло. Точнее, он не понимал, почему открыл глаза и всё ещё был живым, если он находился на волоске от того, чтобы задохнуться. Значит, Рёмен его пожалел. О чём он говорил? За что Сукуна так с ним? О каком Фушигуро он говорил? Кто это? Вопросы вертелись и на языке, и в голове, словно надоедливые мухи, но отмахнуться от них предательски не выходило. Тело ощущалось каким-то ужасно уставшим, будто Итадори пробежал марафон, а остатки его бодрости ускользали, как струящийся по коже шёлк. Тяжело. Похмелье отдавалось жуткой болью где-то в висках и области лба, и Юджи, в попытках облегчить своё мучение, перевернулся на правый бок, готовясь вновь встретиться со стальным и презрительным взглядом карих с алым оттенком глаз, которые каждый раз пробирали до мелкой дрожи по коже. Он моргнул. Один раз. Потом второй. О нет. Перед глазами нет привычного вида Сукуны, сверлящего его безумными глазами — да и вообще он лежит у себя в спальне, в собственной квартире, где Рёмен не был ни разу — взору представился смутно знакомый подросток, сладко посапывающий в подушку, лицо которого выражало крайнюю степень умиротворения и удовольствия. Юджи, кажется, не просто обдало холодным потом — его мгновенно засосало в пучину ужаса и паники; сердце безжалостно забилось, а липкая и гадкая тревога растеклась по телу, словно жидкое масло. Это был сон? Точно, это был самый настоящий ночной кошмар, в начале которого он был так счастлив. Юджи мечтал вновь попасть туда, навсегда добровольно запереться в своих собственных мыслях и быть с тем Сукуной: нежным, любящим, улыбающимся. Хотелось протянуть руку в воздух, не важно куда, выловить из пространства воображаемый ключ, открыть такую же воображаемую дверь и, прямо как Алиса, сбежать в Страну собственных Чудес. Встретиться там с теми алыми глазами, с теми прикосновениями, которые жгли кожу даже сейчас, с тем мягким обволакивающим шёпотом, который пробуждал нечто большее, чем обычное слепое желание, нечто более сокровенное, прекрасное… Чтобы в этой Стране не было никакого алкоголя, никаких измен, никакого Фушигуро. Лишь Юджи и Сукуна, которые кружились бы в романтическом танце с трепещущими в унисон сердцами. Алкоголь постепенно отступал, и трезвый разум занимал главенствующие позиции. Итадори резко спрыгнул с кровати, шумно падая на холодный пол, но сладкий сон Мегуми это не нарушило. Он изменил своему соулмейту. И именно это, к великому огорчению Итадори, не было ночным кошмаром. Переспал с первым попавшимся парнем, поддавшись минутной слабости и желанию почувствовать себя хотя бы капельку нужным. Тошнота подступила к горлу: нет, нет, нет. Он… он не мог. Итадори всегда был уверен в том, что он верный, честный, на него можно положиться. А сейчас, сидя абсолютно голым на полу перед собственной кроватью, на которой лежал такой же голый подросток, он понимал, что всё это было иллюзией. Сплошным обманом. К изменам он относился всегда резко отрицательно, негативно. Как-то раз они даже обсуждали это с Сукуной, на что тот хмыкнул, но согласно кивнул. А сейчас, пытаясь хоть как-то прикрыть наготу белым пододеяльником, он рассматривал мирно спящего парня на кровати и думал… вспоминал вчерашние вечер, ночь; слова и поведение Мегуми; свою реакцию на происходящее… Руки тряслись от ужаса, а глаза, казалось бы, ещё немного и выпадут из глазных орбит. Он такой же прогнивший, как и Сукуна. Нет, он ещё хуже. Тот, в отличие от Итадори, никогда ему не изменял и даже не пытался. Юджи был в этом уверен. Метку неприятно жгло, даже раздирало, словно раскалённым лезвием неаккуратно рассекали мягкие ткани и нежную кожу запястья. Злостное напоминание о содеянном, отвращение к самому себе нахлынули на Юджи, словно огромная волна во время цунами, унося все силы и остатки некогда более менее хорошей самооценки далеко вглубь необъятного водоёма. Кажется, ещё немного, и он, упав на колени, разрыдается, царапая себе лицо, срывая голос до крови и першения. Дышать нечем, а не проходящая тошнота только усиливала страдания Итадори. Меньше всего сейчас хотелось включать телефон и видеть там признаки существования соулмейта. Всё это походило на ужаснейший кошмар наяву. В какой момент своего жалкого существования Итадори предал собственные жизненные убеждения? Это ведь он размышлял, мечтал о той великой и прекрасной любви, в которую верили он и его дедушка. Это ведь он пытался спасти Сукуну, пытался доказать силу истинных и искренних чувств. А сейчас… Он всё предал? Предал того, кто ему назначен судьбой? Предал…? Медленными шагами с сильным головокружением, словно в иллюминаторе, он дошёл до ванной комнаты, запираясь в ней и стекая вниз по двери ослабленной тряпкой. Щёки, как и, кажется, всё тело, жгло румянцем стыда и вины. Сердце словно посадили за решётку. Словно билось оно о железные прутья, тиски — каждый удар напоминал укоризненный голос Сукуны. Он будто стоял над ним, измывался. А потом он представил Сукуну абсолютно разбитым. И сам, не сдерживаясь, громко разрыдался. Итадори было только восемнадцать — несколько месяцев назад исполнилось — в своей жизни он не чувствовал ни от кого той прекрасной любви, о которой так трепетно мечтал изо дня в день. Как бы Васукэ ни старался — Юджи часто чувствовал себя абсолютно одиноким. Дед постоянно пропадал на работе, а Юджи оставался сам по себе в пустой квартире. Прямо как сейчас. Итадори трясущимися ногами и телом опустился в ванну и включил воду. Из лейки душа сверху полилась ледяная вода, резко пробирая Итадори до самых костей. Он не стал регулировать температуру: на это попросту не было ни сил, ни желания. Юджи считал, что именно это он сейчас заслужил. Точнее, это было наименьшей частью того кошмара, что он действительно должен был получить. В голове крутились мысли, рассуждения. Они сплетались в единое полотно и снова расплетались, не в силах удержаться хотя бы на минуту. Жгучее отвращение к самому себе вгрызалось острыми зубами куда-то в шею, в область яремной вены, высасывая оттуда и так немногочисленные остатки радости и жизнелюбия. Юджи всегда до ужаса боялся быть тем, кому изменят. Самый параноидальный страх, нет, даже фобия, о которой, он, кажется, прожужжал все уши Рёмену. Итадори часто снились кошмары. Кошмары, в которых Рёмен, всё с той же гадкой и чёрствой ухмылкой говорил, что нашёл себе другого человека. То, что они с Юджи должны расстаться, и Сукуну абсолютно не смущает тот факт, что они с Итадори соулмейты: любой человек лучше, чем сопляк Итадори, которого судьба подкинула Рёмену, словно полудохлого щенка под дверь. Шестерёнки в голове Юджи крутились плохо, громко и слишком скрипуче. Как чёртов страх, паранойя, которая, казалось бы, должна была уберечь от беды, привела к такому? К тому, что ты сам же пошёл на поводу у своих страхов? Теперь Юджи не боялся измены. Теперь Юджи сам являлся изменником. Приступ острой тошноты он всё-таки сдержать не смог, содержимое пустого желудка с мерзким привкусом и звуком вылилось прямо ванну, в которой сидел Итадори. Он не понимает. Не понимает. Не понимает! Как такое вообще могло произойти? И что теперь ему делать…? Итадори не знал, сколько он просидел под ледяной водой, лишь когда челюсти начало сводить от низкой температуры и дрожи, он резким движением руки опустил рукоятку крана вниз. Вылезать не хотелось: он прекрасно знал, что в спальне его ждёт не соулмейт, а подросток. Тот самый подросток, который вчера пообещал, что будет приятно и так, как захочет Юджи, и не солгал. Тот самый подросток, что словил его на пути к тёмной, непроглядной пучине, что утягивала его с каждым днём всё сильнее и сильнее. Тот самый подросток, что смог ему показать нежность и заботу, которую хотел, требовал, вымаливал Юджи. Пострадавшее сердце Итадори забилось так трепетно и живо, что, казалось, все проблемы разом улетучились, стоило ему просто вспомнить слова, которые Фушигуро говорил ему и в клубе, и в постели. Голову Итадори переполняли противоречивые мысли, и он не мог не признаться, что это его жутко раздражало и злило. Впервые за всю свою сознательную жизнь он абсолютно не понимал, что ему делать. С одной стороны Сукуна, его партнёр, соулмейт, человек, к кому он будет испытывать самые глубокие чувства и привязанность, даже если на деле этого никогда не хотел. И даже при огромном желании избавиться от этих самых чувств — Юджи попросту не сможет. С другой стороны Мегуми, подросток, который желал стать надёжным плечом, выслушать Итадори без смеха и издёвок, который смог показать трепетную заботу о состоянии партнёра. Чувства, если их так можно назвать, к Мегуми были, скорее, ответной необходимостью, но разве это имело значение? Юджи эгоистичен. Он вылез из ванной крупно дрожа. Итадори облизывал онемевшие синие губы, пытаясь вернуть им жизнь и движение, но безуспешно. Аккуратно обмотав вокруг дрожащего тела махровое полотенце он вышел из ванной. В спальне тихо, как обычно, лишь сидящий на краю кровати Мегуми нарушал привычную глазу картину. Итадори застыл в дверях, желая стать в мгновение ока невидимкой. Мегуми обернулся на него с самым печальным взглядом, что за всю свою недолгую жизнь видел Итадори. Старший от удивления вскинул брови, но ничего не сказал, лишь аккуратно, тихо, словно боясь быть отруганным, опустился под одеяло, кидая полотенце куда-то в сторону, на пол. Своим холодным локтем он всё-таки случайно проехался по обнажённой спине Фушигуро, и тот испуганно повернулся к старшему всем телом, вновь обращая на него всё тот же печальный, но уже и взволнованный взгляд синих океанов. У Итадори сжалось всё внутри, как только он увидел искреннее плещущееся в воде радужек беспокойство. Подросток за него волновался. Ох. Осознание этого факта приятно заскребло где-то внутри души. Как эгоистично и плохо кого-то заставлять волноваться за себя, но Юджи маленький недолюбленный ребёнок. И как бы эгоцентрично он сейчас не поступал, он хотел, наконец, чтобы он оказался на месте того, за кого волнуются, а не быть в очередной раз тем, кто волнуется. — Ты почему такой холодный? Весь трясёшься, как осиновый листик… — Мегуми кинул быстрый взгляд на губы Итадори — дрожащие, синие, онемевшие — и мгновенно плотнее укутал старшего в одеяло. Свои тёплые ладони он поместил на щеках Юджи, заставляя того неосознанно расслабиться и закрыть глаза. Поцелуй, что вновь ему подарил Мегуми, оказался слишком неожиданным. Мягкие тёплые губы сминали его собственные в ласковых попытках согреть. Фушигуро был чрезмерно аккуратным, словно Итадори — фарфоровая куколка, настолько хрупкая и лёгкая, что от любого прикосновения даст трещину и разобьётся на мельчайшие кусочки. Кажется, младшего абсолютно не волновал ни привкус желчи во рту, ни неприятный запах из-за алкоголя. Им управляло лишь слепое желание обезопасить Юджи от всех бед, даже от такой незначительной, как переохлаждение в собственном душе. Юджи неловко ответил, сам того не осознавая. От такой нежности, что вкладывает Мегуми в этот жест, Юджи чувствует, что не только его мозг вытекает через уши, плавится, перестаёт воспринимать окружающий мир, но и сам он обмякает, когда чувствует, что в своё неустойчивое личное пространство попадает подросток. Под одеялом оказывается тёплый и голый Фушигуро, прижимаясь всем бархатным телом к холодному Итадори. Согревает. И не только физическим теплом. Каждый его жест, каждое поглаживание, каждый мягкий вздох — всё это говорит о том, как же он дорожит Юджи. И это сводит с ума. Итадори никогда не чувствовал подобного, а сердце предательски скидывало те оковы, что на него надел чувством вины Юджи. Слёзы обиды и омерзения к себе же текут по щекам, и сквозь поцелуй чувствуется солёный привкус прозрачной жидкости. Всё это действительно неправильно, и неправильна реакция Юджи на эти провокации. Мегуми аккуратно отстраняется и смотрит Итадори в лицо. — Ты хочешь остаться с Сукуной? — вопрос лавиной настигает Юджи, закапывая его в толстый слой холодного снега. Дышать становится крайне тяжело, и он смущённо отводит от Мегуми взгляд. Что он должен ответить? Мегуми знает, в каком мире они живут. В теории знает, что Юджи испытывает к Рёмену, понимая, что даже таким бережным и мягким отношением не сможет полностью занять главенствующую позицию в сердце Юджи. Это осознание убивало Мегуми, но тот, кажется, виду совершенно не подавал. Фушигуро виделся как надёжное плечо, на которое можно положиться и поплакать. Любая проблема будет разделена с ним, любое ощущение, чувство, эмоция… всё, что происходило бы с Итадори. Потому что это важно. Потому что это то, что хочет Мегуми. Хочет быть рядом, защищать, оберегать. Быть абсолютно всем для Юджи — вот то маниакальное желание, которое управляло чувствами и действиями подростка. Тяжёлый вздох Юджи разрезал душу Фушигуро пополам, словно острой катаной. Молчание. Лишь звуки тихих вдохов и выдохов нарушали гробовую тишину. — Я не знаю… — Юджи даже не обманул. В голове, за эти минуты молчания, пронеслись все моменты отношений, и старший из них понимал: чувствовал себя счастливым рядом с Сукуной он редко, даже непозволительно. С Мегуми напротив, пока что, было легко и спокойно, невзирая на то, что тот был младше него на два года. Но липкая тревога и чувство вины не отпускали его и при попытке здраво оценить ситуацию. Будто он понимал, что дальше не будет также, как сейчас; будто лёгкий огонёк надежды и лучик мнимого ощущения, что всё, наконец, может стать хорошо, угаснут, так и ни разу не блеснув ярко. Фушигуро молча смотрел своим гипнотизирующим взглядом на Итадори, словно пытаясь его очаровать, поймать в ловушку. Юджи завороженно смотрел в синие глаза, думая о том, какие же они невероятные. — Юджи… Подумай, пожалуйста, готов ли ты терпеть и дальше такое отношение, которое тебе даёт Сукуна. Готов ли ты терпеть эти боль и унижение? И уверен ли ты, что… любовь Сукуны способна сделать тебя счастливым? Юджи молчал, не в силах выдавить из себя ни единый звук, лишь уткнулся взглядом куда-то в область ключицы Мегуми, а на щеках вновь чувствовал горячие слёзы. Мегуми аккуратно вытирал их большим пальцем, целуя щёки мягкими влажными губами. — Я обещаю, что со мной тебе будет хорошо. Пожалуйста, уходи от него. Я позабочусь о тебе. Я смогу сделать тебя счастливым, только будь моим… Лишь моим. — Но… Я и Сукуна… Мы соулмейты… — тихо, практически бесшумно, проговорил Итадори, заикаясь. Мегуми раздражённо закатил глаза и впился длинными пальцами в массивные предплечья Итадори. Удивительно, что с таким телосложением, как у него, он ведёт себя настолько наивно и по-детски. — На что готов Сукуна, чтобы ты с ним остался? — вопрос эхом отозвался в голове Юджи, внезапно даруя ему осознание. Итадори уверен: Рёмен Сукуна не сделает ничего, чтобы оставить его рядом. Как-то это… больно. Жестоко даже. Словно чёртов кинжал, даже сотня таких, воткнулись куда-то в спину Юджи, продирая лёгкие, диафрагму, почки… Он чувствовал себя абсолютно вымотанным, и это не только потому что у Итадори похмелье и отходняк после кошмарного сна. Правда жизни больно хлестала по щекам, заставляя вернуться в настоящее из воздушных фантазий Итадори. Не буквально, конечно. Словно голос здравого смысла внезапно предстал перед Юджи в виде Фушигуро, жёстко сжимающего его предплечья длинными тонкими ладонями. Они словно лезвия… Что будет после того, как Итадори уйдёт? Страшно. Страшно подумать о том, что ждёт Юджи, если он решит бросить Сукуну; уйти к тому, с кем отношения обречены на провал — стоит Мегуми самому встретить своего соулмейта, как тот уйдёт, раздражённо махнув рукой на некогда любимого человека. И Юджи в этом уверен. Это правда жизни, чёрт бы её побрал. Что будет после того, как уйдёт Мегуми? Вопрос режет кончик языка, желает сорваться и вылететь, словно птица из клетки. Ведь меняя одно на другое, нужно быть уверенным в том, на что идёшь… Юджи не уверен. Он боится. Ему до безобразия страшно, он словно в чёртовом ужасном сне, где его заставляют делать выбор, прекрасно понимая, что ни один из вариантов не окажется тем самым спасательным кругом, о котором мечтает Юджи. Он барахтается в синих водах океанов напротив, задыхаясь; моля о пощаде, но его не слышат, не понимают. И никто никогда не услышит эти мольбы и крики о спасении. Никто никогда не поймёт от чего нужно спасти Юджи. А нужно ли оно, это спасение? — Я… я хочу побыть один. Позволь мне немного подумать обо всём, — Итадори не узнаёт свой голос. Горло першит, на языке ярко играет вкус собственной крови, заставляя непроизвольно сморщить нос в отвращении. Мегуми внимательно вглядывается в лицо Итадори, пытаясь уловить хоть одну, пускай даже незначительную, но причину остаться сейчас с Юджи, но не находит: сталкивается лишь с непоколебимой неуверенностью в его чувствах и действиях; с собственным железным ощущением, что хочет спасти Итадори от этого страшного сна, вытащить на сушу, сделать искусственное дыхание, освобождая лёгкие от губительных мыслей, в которых тонет Юджи, словно в каком-то болоте, и жить, не зная проблем. Мегуми бы отказался от собственного соулмейта, если бы это могло поспособствовать счастью его возлюбленного. Его мысли, представления, чувства юны и до безобразия наивны, но Мегуми не сомневается в них ни на секунду, хоть и в полной мере не осознаёт серьёзность подобного решения, и что это может за собой повлечь. В этой всей кутерьме, хаосе, ужасе, Юджи вновь ощутил, как утопает всё глубже и сильнее. Теперь даже нежность и забота Фушигуро не позволяют ему также легко оказаться на поверхности неспокойной глади воды, как это произошло ночью.