Дракон

Саше хочется, как ребенку под боком взрослого, разрыдаться. Но слезы закончились где-то после часа лежания на коридорном полу, а новые формироваться категорически не хотят. Поэтому остаётся только подтянуться ближе к Олегу, и как котёнок уткнуться в теплую шею. Спрятаться, ощутить тепло, почувствовать молчаливую поддержку, и наконец рассказать правду. Но тошнотворный страх сковывает голосовые связки, не давая вымолвить ни слова, замораживает сознание, мешая формулировать мысли. В голове космический вакуум. Тело двигается на инстинктах, ищет защиты и понимания. И Олег всё понимает, видит аморфное состояние брата, видит его потребность в толике тепла. Поэтому покрепче прижимает холодное тело к себе, гладит мягкими движениями трясущуюся спину, и параллельно шепчет успокаивающие слова. Отдает тепло другому, более нуждающемуся человеку. Он бы Саше всего себя отдал, забрав в ответ чужую боль. В таком состоянии удобнее всего узнать нужную информацию, и Олегу бы воспользоваться ситуацией и выведать имя того мудака, который брата морально уничтожил. Но... Мучить Сашу ещё больше было бы преступлением. На него сейчас даже дышать опасно, ведь может рассыпаться как разбитая ваза, наспех склеенная неумелыми руками. Поэтому едва уловимый шепот и никакой грубой силы, только нежность. Было бы хорошо брата с холодного пола забрать. Но попытка разомкнуть руки, и отодвинуть от себя Сашу, чтобы сразу перехватить и поднять, крошится о панический возглас. Ледяные пальцы сильнее ухватываются за кожаную куртку Олега, удерживая на месте, не давая встать. — Не уходи... — Шшш, Саш, я не ухожу, — быстрый поцелуй в макушку, — не ухожу. Но нам лучше встать с холодного пола, хорошо? В ответ тишина, но пальцы на куртке расслабляются, давая молчаливое согласие. Олег аккуратно отстраняется, встаёт, поднимает брата на руки, и замирает — глаза в молчаливом шоке уставились на стену, где до сих пор висит их с Сашей общая фотография. Взгляд опять возвращается к телу на собственных руках. Нет, Олег и раньше замечал нездоровую худобу брата, но подняв того на руки, наконец понял, насколько ситуация с весом катастрофическая. Так, с этим они разберутся потом, а пока есть первостепенная задача — отогреть Сашку. В спальне Олег укладывает брата на заправленную кровать, на которой тот сразу сворачивается калачиком, обнимая колени. Холодно. — Сейчас, подожди секунду, я одеяло найду, — в ответ молчание, тишину нарушает только едва уловимый всхлип, который теряется в шуме открывающихся дверц шкафа. Олег ищет определенное одеяло, пуховое, подаренное им самим, когда брат обмолвился, что мол ебучий ноябрь, а отопление в доме не включают. От воспоминания на лице непроизвольно появляется улыбка. Ведь негодующий Сашка — уморительное зрелище: руками размахивает, чуть ли ногами не топает. Голова машинально поворачивается в сторону кровати, где сломанной куклой лежит трясущийся брат. Сравнивать бессмысленно, но Олег все равно проводит параллели, и результат ему не нравится. Когда он найдет эту мразь, превратившую жизнерадостного Сашу в запуганную тень самого себя, то… Так, стоп, нельзя сейчас думать об этом, нужно сосредоточиться на брате. Как раз и одеяло нашлось, в которое Олег укутывает несопротивляющееся тело. Сам, спешно снимая куртку и обувь, ложится рядом, и обнимает этот свёрток. Холодный Сашин нос тут же утыкается в теплую шею, греясь и вдыхая родной запах. Брат всегда пах по-особенному: домом, уютом, безопасностью. Этот запах успокаивает и убаюкивает. Находиться в крепких объятиях приятно. Думать сейчас о Косте не хочется, искать оправдания его поступку — тем более. Мерные поглаживания по спине заставляют Сашу медленно проваливаться в спасительный сон, где нет разрывающей боли, только спокойствие. В детстве это было его прерогативой, когда, напуганный фантомами, Олежа прибегал из своей комнаты и забирался к Саше на кровать, и лез обниматься, обязательно прижимаясь всем своим маленьким тельцем в поисках защиты. Тогда и начал вырабатываться первостепенный инстинкт оберегать: от бесконтрольных сущностей, кошмаров, родителей... Вдвоём против всего мира — это была их общая эстетика, главенствующая роль в которой по дефолту принадлежала старшему брату. Ведь он опытнее, мудрее, смекалистее. Сейчас, лёжа в объятиях самого родного человека на этой планете, Саша отчётливо осознавал, что пора прекращать играть роль ведущего в их взаимоотношениях. Именно играть, ведь Олег уже давно стал равным, он больше не нуждается в защите, а скорее может обеспечить ее. И Олег правда пытается обеспечить эту самую защиту и уберечь, так ведь брат не даётся, закрывается, включает свою шепскую гордость, натыкаясь на такую же шепскую упертость. Саша, наверное, забыл, какую роль занимал в воспитании самого младшего из семьи Шепсов. Главную. По сути, никто кроме него этим и не занимался. Именно Саша объяснял маленькому брату, что обсыпать песком понравившуюся девочку нельзя, как и подкладывать ей в рюкзак бабочек. А вот давать сдачу обидчикам можно, как и вставать на защиту слабых. Почему же ты сам забыл свои уроки, Сань? Или давать сдачу обидчикам было позволено только в детстве? Почему не разрешаешь встать на защиту слабых сейчас? Не считаешь себя слабым? И правильно, Олег тоже так не считает. Ведь просто не в состоянии сейчас, глядя на заснувшего в его руках брата, сказать, что этот человек, державший столько времени свою боль в себе, слабый. Руки вокруг Сашиного тела сжимаются крепче. Это не попытка причинить боль, нет. Это бессознательное желание спрятать от того зла, что тянет руки к слишком открытой душе. Душе, которая готова обнять весь мир, не получив ничего взамен. Ведь у Саши только от осознания своей нужности крылья за спиной вырастают. Но эти крылья некто решил обрезать. Но планы придется поменять, неизвестный мудак. Потому что, к счастью, Олег теперь частично в курсе. Все будет хорошо, Сань, вдвоем против всего мира, помнишь? *** Саша просыпается от удушающей жары, укутанный в подаренное Олежей одеяло. В голове пустота, воспоминания возвращаются обрывками. И что странно, в глаза не бьёт солнечный свет, как обычно. Потому что привычки задергивать на ночь шторы у Саши нет — он не любит просыпаться в темноте. Значит, либо ещё ночь, либо кто-то задернул шторы вместо него. Открывать глаза, чтобы проверить, не хочется, но любопытство сильнее — окно оказывается зашторено. Остаётся понять кем. Последнее, что он помнит, это размытый силуэт брата перед глазами. Олег был в его квартире? А как он вошёл без ключа, Саша ему дверь не открывал. Хотя… Точно, дверь была открыта, Костя её видимо не захлопнул, когда уходил. Рука автоматически тянется к затылку, где ощущается совсем не фантомная, а настоящая боль. В глазах начинают скапливаться предательские слезы, жестокая реальность обрушивается ужасным осознанием — Костя ударил его головой об стену. Ударил об стену. Костя, его любимый мужчина, и за что, за правду. Почему раньше влюбленное сознание не хотело замечать его тяги к садизму. Почему Саша его не прогнал после первого секса без согласия. Хотел ведь, подумал, что исправится, у всех бывают тяжёлые дни. Но потом был ещё раз, и ещё, и ещё... А вскоре это вошло в привычку, как и иррациональные желания во всём угождать, быть удобным, быть послушным. Если разобраться, то такой поиск Костиного одобрения связан с надеждой вновь разбудить в мужчине нежность. Саша верил, что соглашаясь на все эти дурацкие правила, замешанные на контроле, он убедит Костю в своей преданности и любви, и тот успокоит свое желание показывать силу, клеймить и заявлять права. Не получилось, ведь нельзя идти хищнику на уступки. Жаль только, что результат Сашиного безрассудства увидел Олег. Перед братом стыдно, перед братом не хотелось выглядеть жалким. Мысли опять наполняют сознание, от них невозможно избавиться. Голова пульсирует в районе затылка тянущей болью, нужно бы лёд приложить, и таблетку выпить. Но лёд в холодильнике, а холодильник на кухне, как и аптечка. Подавить разочарованный стон не получается, вылезать из кровати не хочется. Тем не менее, собрав оставшиеся силы в кулак и сильнее укутавшись в Олежино одеяло, Саше приходится подняться. Почему оставил одеяло? Потому что это некий островок безопасности, ведь от одеяла пахнет братом, пахнет спокойствием. Поэтому высунув из пухового кокона только нос и глаза, Саша пошел на кухню, чтобы наконец выпить злосчастную таблетку от головы. Увлеченный роем мыслей, вопросов к самому себе и выводов, он не заметил бы даже инопланетный корабль за окном, не то что курящего в форточку брата. А вот Олег Сашу сразу заметил, не засмеяться от его комичного вида получилось с трудом, только из-за страха испугать этот напуганный комок оголённых нервов. Но кроме внешнего вида причин для смеха не было вообще. Причины для страха за Сашино ментальное здоровье? Были. Причины для тревоги, что сейчас брат включит гордую суку, и Олега выгонит. Тысячу раз да. Поэтому подбираться к Саше нужно максимально мягко, без агрессии и нажима. Но прежде всего обратить на себя внимание. — Саш, — тихо-тихо, чтобы не испугать, но брат всё равно дёргается и резко разворачивается на источник голоса. — Я думал, ты ушел, — говорит, но в глаза не смотрит, боится увидеть презрение. Слова Кости набатом звучат в голове, не утихая, откажется, он от тебя откажется. — Я от тебя теперь ни на шаг не отойду, — наоборот подходит к брату, обнимает одной рукой и направляет к столу, чтобы усадить, — что ты хотел в холодильнике взять? Воды? — Лёд. Мне нужно...там..., — зачем скрывать, все равно Олег увидит, куда Саша будет его прикладывать, — у меня шишка на затылке. Руки брата на дверце холодильника сжимаются до скрипа. На Саню сейчас лучше не смотреть, и не показывать ярость в серых глазах. Пугать нельзя. Нельзя. Поэтому Олег молча достает лёд, заворачивает его в вафельные полотенце с желтыми подсолнухами, молча подходит к Саше, и так же молча прикладывает этот сверток к пушистому затылку. Вторая рука зарывается в волосы на макушке, гладит, успокаивает. — Олежа? — Ммм? — А ты ничего не скажешь? — А что мне сказать, Сань? Нутром чую, что на любые мои вопросы ты опять не ответишь. Не доверяешь мне, скрытничаешь. Или, для разнообразия, расскажешь, что твой мудак вчера с тобой сделал? — Ты ведь и сам догадался уже, зачем повторять. — Догадался, — усмехается, — я не гадалка, Саш, я твой брат. И я тебя на ментальном уровне чувствую: твои яркие эмоции, твою боль. Ты можешь от меня закрываться, можешь отгораживаться натянутыми улыбками, но я все равно почувствую. Знаю, что имя своего мудака не назовешь, поэтому и не спрашиваю. Но я обещаю, Сань, он к тебе больше не подойдет. И я очень надеюсь, что после вчерашнего, ты и сам не захочешь его рядом с собой видеть. Не захочешь ведь? А Сашу слезы душат, мешая нормально говорить, поэтому он просто качает головой в отрицании. Он бы многое Олегу сказал, но в первую очередь, как благодарен, что его не мучают тупым вопросом: как ты позволил. Ещё больше благодарности за то, что принял его, не отказался. — Я не брошу тебя, Сань, — поцелуй в макушку, — вдвоём против всего мира, помнишь? *** — Я сейчас Диману позвоню, он побудет с тобой, — брата он одного ни за что не оставит, но съездить за вещами и правда нужно. — Нет! Что значит "побудет с тобой"? Я не 5-летний ребенок, чтобы меня от злых дядь и тёть стеречь, — руки почти отбрасывают кружку, из которой на скатерть расплёскивается ромашковый чай, — блять. Передай салфетку, пожалуйста. — Сань, не дури, — говорит это самостоятельно вытирая чайные капли на столе, — Назвать имя своего мудака ты мне не хочешь. Какого хуя ты все ещё его защищаешь — это отдельная тема. Но сейчас не спорь. Не хочешь Димана, позвоню Ларионову, — и ведь он вполне серьезен. — Олееег, — Саша бросает усталый взгляд на брата, голова так и не прошла, и ругаться не хочется, но шепская твердолобость сейчас очень бесит, — если я останусь без тебя на пару часов, меня не выкрадут из собственной квартиры. — Ага, действительно. Вчера я уже тебя послушал, напомнить, чё после этого было? Поэтому не выёбывайся. Выбирай: Дима или Ларионов. Выбирай. Легко сказать. Выбор буквально между молотом и наковальней. С одной стороны, Дима стал одним из близких друзей, ему можно довериться и не ждать ножа в спину. С другой, показывать свою слабость кому-то, кто не Олег, боязно. Ведь контраст между Александром Шепсом и сломанным воробушком очень заметен. Воробушком.... Илья знает, в какой ситуации Саша по своей глупости оказался. Удивлённых вопросов точно не будет, но вот не расскажет ли он Олегу про Костю? Вопрос хороший, и, скорее, риторический, поскольку у Ильи была возможность поделиться имеющейся у него информацией, но он промолчал. Но тогда ситуация была другая, не такая очевидно хреновая. Да сука. — Илья. — Уверен? — недоуменные глаза поднимаются на брата. Олег удивлён, он ведь его предложил только ради видимости наличия выбора. А так сообщение о просьбе приехать к Саше уже висело в телеграмме Димана. Благо, что непрочитанное ещё. — Я вообще никого видеть не хочу, но ты, гадский манипулятор, моё мнение не учитываешь, — Саша смотрит с максимальным разочарованием во взгляде, остаётся только ножкой топнуть и будет вылитый обиженный ребенок. — Окей, Ларионов, так Ларионов, — хотя Олег вот вообще не уверен, что тот банально трубку возьмёт. Все же 8 часов утра, как ни как, — окей, пей чай, я пойду позвоню. Вообще надобности уходить в другую комнату нет, но в случае отказа Ильи, нужно будет быстро набрать Диме. Хоть Саша и против, но у самого Олега доверия к Матвееву все же больше. Искать номер Ильи долго не приходится, все же вчера он ему звонил, и просил Саню с вокзала забрать. Они друзья, что ли? Почему Олег не в курсе? Удивительно, но Ларионов будто телефон в руках держал, потому что поднял трубку почти мгновенно. — Привет, Олег. Чего надо? — голос вроде не сонный, даже бодрый. — Здарова. Илюх, тут такое дело, ты можешь сейчас к Саше домой подъехать? Если у тебя свои планы, то не парься, мне есть ещё кого попросить. — Нет, не надо никого другого! Я приеду через 30 минут максимум, — выкрикнул это и бросил трубку. Олег с недоумением уставился на свой потухший телефон. Упустим момент, что Илья не спросил причину такой странной для 8 часов утра просьбы, но откуда он знает адрес Сашиной квартиры? Или не знает, но впопыхах забыл спросить? Перезванивать смысла нет, но вот отправить адрес в телеграмме можно. И удалить сообщение о просьбе помочь у Димы, а то приедут оба. Диман бы точно примчался, он никогда в помощи не отказывает. Все ещё ничего не понимая, Олег вернулся на кухню, где брат нервно покусывал кожицу на большом пальце правой руки. — Сааань? А вы с Ларионовым дружите? Он даже не уточнил никаких деталей: зачем приехать, куда приехать. Услышал твое имя, согласился, и трубку бросил. Вообще Илья неплохо зарабатывал, поэтому оплатить парочку штрафов о превышении скорости он мог себе позволить. Парочку десятков, но это не суть важно. Ведь Олег явно пригласил его не чай с тортиком пить, хотя тортик нужно будет купить по дороге. Нельзя в гости с пустыми руками приходить — мама не так учила. Еще мама учила, что сталкерить людей плохо. Но Илья таким не занимался, честно. Просто несколько раз проводил Сашу домой, скрываясь за стенами домов и деревьями. Это ведь не сталкерство, а забота о безопасности, правда?