Пластик

Школа. Сколько чувств и мыслей, сожалений и надежд скрывается в этом слове для каждого члена «цивилизованного общества», в обязанности которого входит отмучаться в этом прекрасном месте по меньшей мере 9 лет. От лёгкой ностальгии и любопытства до чистосердечной ненависти — каждый школьный день оставлял в душе своих молодых обитателей хоть какой-то след. Ну а первый день в школе после каникул, даже непродолжительных, осенних, всегда был особенным. Вначале ребята горестно сокрушались о быстротечности отдыха и приходили в унылые классы в основном в таком же унылом настроении. Однако, стоило им обменяться своими сокрушениями, как они вспоминали, что, вообще-то, соскучились по одноклассникам, по школьной атмосфере, когда всё просто и понятно, и единственные твои заботы — не помереть со скуки и не получить кол в первый же день, и всё вокруг становилось веселее, легче. А не получить двойку сегодня было простой задачей: в первый день немногие относились к учёбе серьёзно, в том числе, учителя, и по половине урока уходило на то, чтобы обсудить, успели ли дети отдохнуть, каким образом это делали и так далее. По другой половине — на проверку домашнего задания и остроумные попытки ребят, которые ничего не сделали, выйти сухими из воды. Кроме того, перенимая у самих учителей это несерьёзное отношение, все хулиганы и шутники класса как с цепи посрывались. Казалось бы, 10 класс, должны быть уже взрослыми… Как бы не так. Донимали учителей нескончаемыми вопросами не по теме, уговаривали географа поиграть в танки после школы, устроили эстафету передавания пенала какой-то несчастной девочки по всем классу, устраивали бои с соседями по парте, исход которых состоял в том, кто кого прижмёт к парте в неоднозначной позе, и это только во время уроков, а на перемене такой балаган творился, что сложно было в принципе понять, что происходило и в чём был прикол. Возможно, дело было в том, что ребята неожиданно осознали, что эти осенние каникулы — предпоследние, и вообще, это был их последний относительно беззаботный год, а впереди — завершающий 11 класс с экзаменами. Учителя уже не раз заикались о подготовке к ним, в контексте её невероятной важности и не менее невероятной тупости всех присутствующих, от чего важность подготовки увеличивалась вдвое. Получается, пока есть время, необходимо повеселиться так, чтобы хватило на весь 11 класс вперёд. Вот и бесились. Вот только Антон не разделял со сверстниками ни ворчания по поводу окончания отдыха, ни отчаянного веселья. Утро понедельника прошло как в тумане. Он наблюдал за всем происходящим со своей последней парты в центральном ряду, словно зритель, и не горел желанием становиться участником действа, которое казалось слишком бессмысленным и чужим, чтобы пытаться. Он рефлекторно отвечал, если кто-нибудь к нему обращался, и спустя пару секунд не мог вспомнить, что говорил. Рассеянно смотрел в окно, переходил из класса в класс, что-то записывал, бегал невидящим взглядом по строчкам учебников, в общем, создавал иллюзию деятельности. Но и одиноко не было. И с замиранием сердца Антон снова и снова поглядывал на стул рядом. В том, что тот пустовал, одновременно было что-то естественное, но и неправильное, ведь Антон чувствовал его. Ощущал фантомное присутствие. А потому не спешил ставить рюкзак на Сашин стул, следил, чтобы пенал, учебник и тетрадь не залезали на Сашину половину парты. Не то чтобы Собакин был таким ценителем личного пространства, как раз таки наоборот, стремился нарушать его, как только можно и нельзя. Просто лезть со своими вещами на территорию Саши означало вредить себе же: соблазнять его нарисовать что-нибудь или в тетради, или в учебнике, а то и на пенале. Пусть лучше и дальше на парте своей калякает. Какого было удивление школьника, когда он обнаружил Алину на стуле друга. Её аккуратную тетрадь и милую канцелярию на парте. А, чуть погодя, он догадался, что сам позволил ей сесть рядом, когда она спросила. Выходит, он так бережно хранил нетронутым место друга, что, сам того не осознавая, словно приглашал кого-нибудь подсесть. Вдруг Антона настойчиво толкнули локтем в бок, кажется, уже не в первый раз. Он оторвал взгляд от порисулек на полях тетради, хмуро повернулся к Алине и возмущённо шепнул ей «ай», — мол, зачем толкаешься, больно же. Алина вылупилась на него ещё более хмуро и возмущённо, указала взглядом на доску. Только тогда Тяночкин полноценно поднял голову и обомлел. В неожиданно притихшем классе абсолютно каждый уставился на него, и учительница, застывшая у доски с журналом в руках, тоже. Особенно впечатляюще это выглядело с последней парты в центральном ряду — все парализующие взгляды перед тобой, как на ладони. Одним словом, настоящий кошмар для любого забитого школьника, хотя длился он всего мгновение, и Тоша не очень сильно испугался, скорее впал в замешательство. — Извините?.. — лучшее, что он смог выдать. Кто-то в середине класса хихикнул. Раздражённая учительница отчеканила: — Тяночкин, в последний раз спрашиваю, ты знаешь, где Собакин? — Н-нет, не знаю. — Понятно, — она разочарованно вздохнула, — передай ему, если заболел, что надо будет принести справку от врача, или объяснительную, если по семейным обстоятельствам. Это не только Саши, это всех касается! — она прищурилась и обвела присутствующих строгим взглядом. — Пайцев, вот где твоя справка? Тебя не было 3 дня на той неделе. — Ой, Марь Иван… — Пайцев начал с тяжёлым вздохом, и по классу прошла волна хохота, ведь учительница даже близко не была Марией, тем более Ивановной. Антон тоже вздохнул, довольствующийся тем, что перестал быть центром внимания. Стоило услышать вопрос от учительницы, это резкое, обвиняющее «где Собакин?», и по его телу словно прошёлся ток. Он едва понял, что вопрос касался переклички, а не его глубинных переживаний. «Где Собакин?», — повторил внутренний голос, упрекая. На вокзале? В поезде? В канаве? В сердце Антона? Ждёт его дома, как Гречка? Сам того не замечая, Антон выводил на полях кривой поезд, сердце, контур домика. Может, он уже на полочке морга с биркой на ноге? Или прячется в тенях школьных коридоров? В расплывающихся силуэтах на ночных улицах города? Где Саша, Ан-? — Антон, — Алина сама закончила за внутренний голос, — ты в порядке? — Да, просто не выспался. Девушка надулась, но не очень смешно. Она выглядела действительно злой и процедила: — Ну ты даёшь, просила же отдыхать. — Так я и отдохнул. За играми. И фильм смотрел. — Антон, не так надо отдыхать! Тоша невинно похлопал ресницами. — А как? — Так, во-первых… Антон так и не узнал все тонкости правильного отдыха, потому что они были перебиты зычным голосом не Марии Ивановны: — Парочка на последней парте, мы вам не мешаем?! — Мешаете немножко, Марь Иван, — эхом посмеялся Саша издалека. Другой голос в голове, тот, что обвиняет, сразу затих, и Антону полегчало. Тем временем многие снова развернулись, чтобы глянуть на новоиспечённую парочку и едко пошутить. Алина только закатила глаза и даже успела показать язык кому-то. Антон бросил с улыбкой: — Извините, больше не будем. — Чайкина, почему ты вообще на последней парте? — учительница не унималась. — Старосте лучше сидеть поближе к учителю. Алина отстаивала свою позицию, как могла: — А мне отсюда удобнее за классом следить, — немного подумав, она повторила за Антоном: — Не будем больше шуметь, извините. Алина действительно не шумела. После Саши, почти никогда не умолкающего, Алина в роли соседки по парте казалась настоящим ангелочком: следила за ходом урока, только иногда склонялась над телефоном и тихонько играла или строчила пару сообщений в чатах, параллельно писала какие-то списки — то дежурных, то отсутствующих, в общем, выполняла обязанности старосты по полной программе. Сидеть с ней оказалось одним удовольствием, особенно для такого неисправимого троечника-социофоба, каким считал себя Антон, ведь девушка и не требовала от него ежеминутного общения, и могла в случае чего подсказать по урокам, всё-таки, отличница. На перемене они вернулись к обсуждению отдыха. — Дай угадаю, ты всю ночь играл и кинцо глядел? — Нет, — смело начал Антон, и тут же замялся. — Только половину. Девушка фыркнула, уже не такая злая. — А я почему-то подумала, что стих учил. — Алин, не напоминай… — Ты хоть начинал? — М-м… — вспомнилась пустыня, котики на Сашиных носках, лукавый взгляд серых глаз, когда друг, словно демон на плече, соблазнял его Майнкрафтом. — Да, ещё как. — Уже хорошо! Тогда погнали друг друга проверять, — Алина улыбнулась, подняла рюкзак с пола и стала в нём копаться. Из него появился учебник по литературе. Антон почувствовал себя совсем потерянным во времени, ведь предполагал, что сегодня понедельник, а в понедельник нет литературы, однако вскоре до него дошло, что в рюкзаке у ответственной старосты могло оказаться всё что угодно, тем более, лит-ра. — Держи, — она протянула ему книгу, и Тоша с досадой вгляделся в «Деревню» на 43-ей странице. Пересчитал строки и нахмурился. — Только не подсказывай сразу, понял? — Понял. Алина замолчала, закрыла глаза и медленно отчеканила: — Так. Пушкин, «Деревня». На всякий случай Антон кивнул, перекрикивая гул голосов в классе: — Ага. Казалось, девушка ждала кого-то или чего-то, храня суровое молчание с собранном видом следующую минуту. Наконец она сдалась: — Блинский, какое там первое слово?.. — Приветствую... — О! Приветствую тебя, пустынный уголок… Антон старательно бегал глазами по строкам, чтобы, чуть что, подхватить, но скоро стало понятно, что Алина выучила стихотворение назубок. Завидуя успехам одноклассницы белой завистью, школьник отложил книгу и вместо этого стал тихонько наблюдать за тем, как Алина вдумчиво декламировала такую длинную и сложную «Деревню». Красиво, с выражением. — Я твой: я променял порочный двор цирцей, Роскошные пиры, забавы, заблужденья На мирный шум дубров, на тишину полей… Антон задумался: если можно рассказывать стихи красиво и выразительно, как Алина, при этом не кривляясь и не вздыхая, как умирающий лебедь, зачем Саша каждый раз упорно кривляется и вздыхает, какой в этом смысл? Когда он читает стихи, его голос то дрожит, будто он вот-вот заплачет, то крепнет, обретает загадочную, притягательную силу, но никогда не стоит на месте… И вот, Алина читала последние строки, когда ответ пришёл сам собой. Алина и Саша читали выразительно оба, но совсем по-разному. Алина — так, как подобается, медленно, с расстановкой, ровно, повышая голос и выделяя слова там и только там, где это подразумевалось. Так мог бы читать учитель или даже диктор на радио. А Саша не был ни учителем, ни диктором. Он был прирождённым актёром с неповторимым взглядом на вещи. Пропуская даже чужие строки через себя, изменял их до неузнаваемости, переосмысливал каждое слово. Баллада в его исполнении превращалась в элегию, драма — в комедию. Его позы, его жесты, его интонации и вздохи, томные взгляды — всё рассказывало новую, неведомую никому, кроме Собакина, историю, и за этим было настолько интересно наблюдать, что нельзя было отвести взгляд. — Везде следы довольства и труда. Алина рассказывала правильно, но довольно скучно, поэтому Антон и думал о всякой ерунде вместо того, чтобы слушать — к такому выводу он пришёл. — Ну как? — она спросила смущённо, заправляя волосы за ухо. Тогда до школьника дошло, что он слишком явно уставился на неё, развалившись на парте и отложив учебник куда подальше, и сам отвёл взгляд. — Впечатляет. Очень красиво. То есть, отлично. На шесть баллов. Девушка фыркнула: — Спасибо. Но мне и пяти хватит. И я пару раз запнулась. — Да? Я не заметил. — Я разве не перепутала четверостишия? Антон помотал головой: — Нет! Эм… — быстро покосился на стихотворение, пытаясь вспомнить, что за чем рассказывала Алина, и глупо улыбнулся. — Нет! — Хе-хе, понятно всё с тобой! — девушка захихикала и игриво толкнула Тошу в плечо. Тот остался доволен. — А теперь ты, — она потянулась за книгой. Глупая улыбочка тут же растворилась на его лице. — Давай. — Приветствую тебя, пустынный уголок… — в отличие от Алины, Тяночкин помнил самое начало и только его, — э-э… Вместо самого стихотворения, вспоминались только сфинксы, потоки, любимая мама, Сашин душераздирающий крик… По коридору разнеслась трель спасательного звонка. — Ну вот, — Алина мило улыбнулась, — на следующей перемене тогда. Антон бросил «ага», вставая, чтобы поприветствовать учителя, и ненароком размышляя, куда улизнуть на следующей перемене. Сбегать не пришлось: после урока, туманного и незапоминающегося, Алина тихонько сидела в наушниках, слушала любимый к-поп и делала очередные заметки в черновике, видимо, совсем забыв о проверке. А Антон занимался тем, что не беспокоил её, чтобы не напоминать. Антон вздрогнул. На лицо вдруг легли две прохладные мягкие ладони, закрывая глаза. Он затаил дыхание. «Неужели это?..». — Угадай кто! Антон подавил разочарованный вздох и поморщился от того, как громко звонкий Улин голос прозвучал над ухом. Казалось, эта девчонка не умела не кричать. — Даже не знаю. Тамара Витальевна? Алина опять фыркнула, а озадаченная Ульяна, не оценив сарказма, серьёзно ответила: — Нифига. У тебя ещё две попытки. — М-м… Директор? Алина рассмеялась то ли от тупых Тошиных шуток, во что ему было сложно поверить, то ли от выходок Ульяны, что звучало более правдоподобно. — Нет! Ха, это была я!!! — не дав Антону обещанный последний шанс, она упёрлась руками ему в плечи и попыталась заглянуть ему в лицо, радостно крича: — Реально не узнал?! — Ха-ха, вообще не узнал, реально! — он нервно посмеялся, думая только о том, насколько она близко, и как практически виснет на его плечах. — Дай сяду! — рявкнула неформалка. Не успел Антон перевести дух от тесного контакта, как стул Алины вплотную придвинулся к нему, а вместе со стулом под боком оказалась и сама Алина. Она виновато посмотрела на него из-под накрашенных ресниц и пояснила: — Можно край твоего стула займу? Чтоб мы втроём поместились. — Ага, конечно. В принципе, школьник был готов уступить и половину, и целый стул, но девушке не потребовалось много места, и, похоже, близость её не смущала. В отличие от мальчишки, который какое-то время ёрзал и проклинал себя за то, что был таким чувствительным. Подумать только, вначале Ульяна трогает лицо, хватает за плечи, потом Алина сидит впритык и то и дело случайно задевает рукой, ну что за день. Гиперактивная Ульяна тоже не помогала — то вскакивала, то снова садилась к Алине, неизменно толкая её и тем самым прижимая к Антону. Что за день… — Так чего ты припёрлась после второго урока? Сама себя вычёркивай из отсутствующих. — Я отсыпалась, — гордо начала Уля. — Мы допоздна репетировали! Там такой трек выходит, тебе надо послушать! — Блин, это всё круто, конечно, но это не причина прогула… — Алина покрутила розовую ручку в руках и задумалась. Это не были нравоучения, как вы могли подумать. Просто завучи для статистики требовали указывать причины отсутствия каждого ученика, а могло быть их две: «по состоянию здоровья» и «по семейным обстоятельствам». — Так мне Ромка записку написал! — она вскрикнула и стукнула по парте листочком. Чайкина бегло прочла написанное на листочке и удовлетворённо кивнула: — Да, тогда нормально. Я тоже так написала: по семейным. Антон вклинился в разговор: — А разве можно, чтобы брат писал записки? Я думал, только родители. — А ты глянь! — Уля тыкнула записку ему в нос. Забрав листик из её рук и бегло пробежавшись по тексту, Антон, мягко говоря, удивился. Послание классной руководительнице было написано женским каллиграфическим почерком, внизу красовалась изящная роспись и имя мамы Ульяны. — Круто, да? Подпись — как настоящая!!! — Да, круто, — парень неловко улыбнулся и вернул ей записку. Окружённый тайной Рома вызывал много вопросов, а о его незаурядных способностях можно было слагать легенды. Он разбирался в музыке, играл на бас-гитаре, чинил телефоны, взламывал пароли, умел подделывать почерк и подписи, он вообще человек?.. Тем временем девочки продолжали оживлённо что-то обсуждать, хотя парень упустил нить разговора. Алина деловито спросила: — Может ты знаешь какое-нибудь место? — Ну-у… О, знаю, знаю, мы туда всей Стекловатой ходили годовщину группы отмечать! Топовая кафешка! — она запнулась. — То есть, ресторан. Название Антон не запомнил. — И как там? — Алина снова покрутила ручку в пальцах и сделала какие-то пометки в блокноте. — Там о-оч прикольно, места много, вкуснотища, только раскошелиться надо! — Алина на это только хмыкнула, мол, «раскошелиться — не проблема», а Уля продолжала рассказ: — Короче, нас туда Ромка завёл, мы заказ сделали, сидим пердим, и Артём такой говорит: «А схренали мы сидим в рестике, как не панки?». И я такая, реально!!! Антон не пытался вслушиваться в историю, но с Улиным громогласным голосом это было невозможно. Ему стало очень жаль Рому: он привел их в шикарный ресторан, оплатил заказ, а они ещё и недовольны. Кроме этого, Рома представлялся ему страшным человеком, и сложно было представить, что он сделал с ними за такую-то благодарность. — И что вы решили? — Ромка сказал, чтобы нам всё запаковали, мы взяли жрачку и пошли хавать на скамейке, как настоящие панки!!! — последнее слово она выкрикнула так, чтобы вся школа раз и навсегда уяснила, кто здесь настоящий панк. При этом она вскинула руками в жесте, словно держала свою любимую гитару, снова толкая Алину и по инерции Антона. Тот устало улыбнулся. «Уля весёлая, но как же хорошо, что я сижу именно с Алиной». — Может туда и пойдём. Только у меня в компании не только панки будут, так что будем кушать внутри, ладно? — Ла-а-дно, так и быть, — нехотя согласилась Уля. — Один раз не пидорас. Антон хмыкнул. Он нередко слышал эту поговорку от кое-кого. После звонка всё стало на свои места: Алина наконец-то отодвинулась, а главный панк школы уселась на своё место. Не успело пройти 10 минут от урока, как на парту парня прилетела записка. Первой мыслью было, что кто-то ошибся партой, либо бросал Алине, но с одной стороны кривым почерком было выведено «АНТОШКЕ», а с другой, рядом с нарисованным черепом — «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Только Алина заинтересовалась запиской, что Антон крутил в пальцах, как у окна послышалось агрессивное «пссс!». Подняв голову, школьник встретился взглядом с разъярённой Ульяной, и она прошипела: — Секретно! — и тут же получила нагоняй от учителя за разговоры на уроке. Он шепнул Алине: — Извини, Ульяна говорит, что это секрет. — Я уже поняла… — девушка буркнула и демонстративно уткнулась в свой блокнот. Что ж, с замиранием сердца Антошка стал раскрывать скомканную записку. «Лишь бы не признание в любви, мне одного хватило…». Признанием в любви там и не пахло. Один простой вопрос: «чё подаришь Алине на др??». Антон опешил и прикрыл рот кулаком, чтобы не выругаться вслух. Чёрт, он абсолютно забыл! Всё-таки этот год — первый, когда он стал общаться с Алиной близко. Если в памяти за года совместной учебной деятельности и отложилось, что день рождения старосты где-то осенью, то с реальностью Антон этот факт пока что никак не связывал. В небольшом просвете между сообщением Ули и краем листочка он вывел «а когда у неё др?!?!», хотел дорисовать плачущий смайлик, но вышло непонятно что, и пришлось закрасить это недоразумение. Кинул записку обратно, Уля её развернула, глянула на Тошу с непониманием — он ответил ей печальной мордочкой, которая была красноречивее любых смайликов. Она хихикнула, чиркнула ответ на новом листике и бросила ему: «в субботу, дурень». Алина едва слышно кашлянула, привлекая внимание, и хмуро глянула на парня из-под блокнота. Тот изобразил улыбку и шепнул: — Обсуждали, что подарим тебе на день рождения. — А-а-а, — Алина засветилась довольной улыбкой, пряча за блокнотиком уже не раздражение, а выступающий румянец, — ладно, храните ваши секреты тогда. Всё равно скоро узнаю. В их милую беседу встрял очередной учитель: — Чайкина, а почему ты на последней парте? *** Выходя из класса после последнего урока, Антон осознавал, что не вынес из этого дня ничего полезного или интересного, разве что десяток рисунков в тетрадях, хотя сам не замечал, как они там появлялись, только время от времени приходил в себя и обнаруживал их. И ещё кое-что. — Алин! — он неуклюже протиснулся между школьниками, спешащими на выход, и догнал девушку. — Да? — она тепло улыбнулась, прижимая пару книг к груди. Наверное, для стиля, ведь в полупустом рюкзаке для них было достаточно места. Они вышли на школьное крыльцо, и парень глубоко вдохнул свежий воздух, пахнущий приближающимся холодом и свободой. Алина неспеша направилась к дому, и Антон за ней, всё равно вначале было по пути. — А как ты собираешься праздновать день рожденья? — он положил руки в карманы и спросил обыденным тоном, пряча неловкость. Вдруг Алина уже говорила, а он не обратил внимания или забыл? — Не буду устраивать что-то большое. Знаешь, хочется просто лампово посидеть с самыми близкими друзьями где-нибудь в кафе, потом, может, у меня, — она запнулась и опустила взгляд, — звучит скучно? — Нет! Нет. Звучит отлично, — Антон с удовольствием проводил бы так каждый праздник. Алина тепло улыбнулась. Немного помолчав, Антон бросил: — Ну, тогда передам тебе подарок уже в школе? Улыбка сошла с её лица. — Чего? Ты не придёшь? — А? Ты же сама сказала, что это для самых близких друзей. Они остановились. — Ну да! — наблюдая за искренним недоумением одноклассника, она с чувством добавила: — Ты же мой лучший друг! В смысле из парней. — А, — Антон смущённо поджал губы в попытке спрятать дурацкую улыбку. Как приятно было узнать, что его место в жизни Алины было чем-то более значимым, чем просто «одноклассник» или «приятель». Всё-таки от довольной ухмылки было некуда деться, и он пролепетал: — Хорошо, приду обязательно. Казалось, девушка хотела что-то добавить, но передумала. Они стояли, и молчание затягивалось. Осмотревшись, мальчик понял, что пришло время расходиться. «Обними её». — Тогда до завтра, — он сказал с той же улыбкой. — Ага, увидимся! — Тоша, такой момент хороший, обними её! Давай! — Собакин горячо шептал на ухо. Вот только Антон подумал не о том, как обнять Алину, а о том, как соскучился по его хриплому голосу за эти размытые часы, проведённые в школе. Алина выглядела озадачено и чего-то ждала. Молчание стало совсем неловким, и обнять её сейчас означало возвести неловкость в высшую степень. Он протянул руку под разочарованный вздох Сашки: — Ебать ты аутист… А Алина, слегка повеселев, пожала руку, и они разошлись по разным сторонам. Когда Алина была достаточно далеко, чтобы не слышать их, Собакин начал разбор полётов: — Пиздец, такой момент проебал. Антон поморщился и вздохнул. — И тебе привет. Где ты был целый день? — Ёжиков мыл. А что, соскучился? — Да. Саша хотел что-то ответить, но не стал. Парни многозначительно затихли, каждый думая о чём-то своём. — Так чего не обнял? — Да чего ты прицепился? У меня нет шансов, я уже смирился. И она сама только что сказала, что мы друзья. — Мало ли, что она сказала. Не зря же к тебе пересела. Это не просто так, тут есть психологический подтекст. Если бы ты ей не нравился, она бы к тебе не подсаживалась. — Так вот почему ты со мной сидишь. Саша громко рассмеялся, снова хотел что-то сказать и снова промолчал. Антон тем временем улыбнулся, довольный тем, как ловко теперь можно было подкалывать друга. Пусть только попробует заикнуться про аутизм! Собакин наконец-то меланхолично выдал: — …Комбо, Антошка. — Скажи лучше, что… — мальчик словил на себе настороженный взгляд тётеньки на улице. Видимо, очередная невежда, которая не видит его Сашеньку и думает, что парень говорит сам с собой. Когда женщина оказалась позади, он продолжил, понизив голос: — Скажи лучше, что ей подарить? Есть идеи? — Стриптиз. Обвяжись ленточкой, полезай в торт… — Прекращай, я серьёзно. Сашка вздохнул, мол, как же тяжело быть серьёзным, и стал перечислять: — Алина любит игры, милые штучки, корейскую косметику, канцелярию, BTS… — Точно, она же обожает корейцев. — Думаешь подарить корейца? У меня есть знакомый торговец людьми, но удовольствие это недешёвое, — проворковал Саша. Тоша усмехнулся: — Придержи своего знакомого, я про BTS. Найти бы какой-нибудь мерч. Надо чекнуть в аниме магазине… Ты будешь в школе завтра? — Не знаю, в мире ещё столько непомытых ёжиков, хе-хе. Собирался зайти к тебе вечером. — Без тебя скучно в школе. — Всё-таки лучше нам видеться вечером, Тош. — Почему? Алина злится, что я не высыпаюсь из-за тебя. — …К вечеру ты устаёшь, и мне так проще. Я и сейчас до тебя с трудом дорвался, понимаешь. — Не совсем, — Антон остановился и внимательно вгляделся в парня, стараясь понять. Собакин был совсем нечётким и воздушным, Антон мог видеть и его, и улицу за ним. Казалось, неосторожный порыв ветра мог развеять его окончательно в любой момент. И унести далеко-далеко. — Что, налюбоваться не можешь? — серые глаза прищурились, уголки губ растянулись в широкой улыбке. Саша напоминал чеширского кота. — Угу, — бросил парень и поспешил продолжить путь домой. Чуть погодя, Собакин кинулся следом. — И всё-таки, — продолжил Антон, подходя к подъезду, — приходи в школу завтра. — Уговорил, я постараюсь, — он замолчал, наклонился к мальчику и вдруг добавил заговорщицким шёпотом: — А ты тогда не высыпайся. Тоша покосился на друга: — Это ещё зачем? — Так надо, — он отвёл взгляд и прикусил колечко на губе. Казалось, что в тени старого Тошиного подъезда его фарфоровая кожа становится настоящей. Недолго думая, Антон пожал плечами: — Ладно.